Блокада Ленинграда
Блокада Ленинграда (8 сентября 1941 — 27 января 1944) - трагический период истории города на Неве, когда только от голода погибло свыше 640 тыс. жителей, десятки тысяч погибли при артиллерийских обстрелах и бомбардировках, умерли в эвакуации.
«В блокаду, в Ленинграде выжили те, кто помогал из последних сил, заботился, обогревал, кормил близких, кто тратил драгоценные калории на физические усилия борьбы. В городе горели книги, мебель. Но уцелели все ценнейшие библиотеки и музеи, статуи парков были закопаны в землю, часть драгоценных сокровищ вывезено. В городе соседствовали апатия и патриотизм, работа в цеху людей, привязывавших себя к станкам, чтобы не упасть от голода, и сладкая жизнь узкого круга лиц, причастных к распределению продовольствия. В этом городе идеалисты умирали от голода на собраниях и на рабочем месте, и циники собирали коллекции старинной живописи. Даже в блокаду в Ленинграде рождались дети, плоды любви и расплаты за продовольствие. В этом городе ели умерших соседей и выхаживали умирающих, отдавая им свой хлеб. В блокадном Ленинграде существовало много уровней параллельных жизней».
Такие строки я прочитала в Интернете и вспомнила рассказ Марии Дмитриевны, бывшей соседки, с которой пришлось расстаться в девяностых годах. Марии Дмитриевне в 41 году было лет шестнадцать, родители ее погибли в первые дни войны. Мать попала под бомбежку, а на отца пришла похоронка в начале августа сорок первого. Мария Дмитриевна, тогда еще Машенька, отпускала по карточкам хлеб в блокадном Ленинграде. Работа была ответственная и опасная, если недовесишь хлеб – суровое наказание. «Норма выдачи хлеба рабочим и иждивенцам колебалась между 250 и 125 граммами в сутки, а кроме хлеба не было уже ничего», - рассказывала Мария Дмитриевна со слезами на глазах. - «Дров не было, ленинградцы сжигали свою мебель, или после бомбежки разыскивали на развалинах соседних домов то, что могло гореть, и несли в свои квартиры. Соседей в подъезде у меня не осталось, кто ушел на фронт, а кто эвакуировался из Ленинграда. Я отапливала одну комнатенку, в шесть квадратных метров, закутывалась в одеяло и спала до утра. Утром, еле волоча ноги, брела к хлебному ларьку и ждала когда подвезут хлеб. Люди очередь занимали с вечера, они молча стояли или сидели прямо на земле, ожидая своей очередности, иногда ругались, перекидываясь чуть слышно бранными словами.
Первый 1941 год ленинградцам было очень трудно, но в театрах шли представления, и мне посчастливилось послушать 9-ю симфонию Шостаковича, исполнявшуюся в филармонии с перерывами на бомбежку. Работало радио! До сих пор помню некоторые стихи, читавшиеся поэтессами, оставшимися в городе. Жизнь продолжалась, за коммунальные услуги собирали плату, а с 1942 года включали воду и работала канализация. Первую зиму блокады я с божьей помощью выжила….
Весной, когда тронулся лед, по совету бабы Натальи- старушки из соседнего дома, я ходила на Неву и вылавливала в реке деревянные предметы, несла домой и складывала в большой комнате. Веточка к веточке, бревнышко к бревнышку, запаслась на зиму дровишками и, по совету той же бабы Натальи, собирала травы, сушила и заваривала чай, а иногда не доедала свою пайку хлеба, сушила и толкла его, добавляла травы, разбавляла смесь водой, выпекала небольшую лепешечку, которая мне казалась самой вкусной.
Однажды вечером, в первые дни зимы второго года блокады у подъезда своего дома я увидела женщину, у ног которой копошилась маленькая девочка. Попытки привести в чувство мать не увенчались успехом, и вскоре я поняла, что женщина мертва. Я взяла девочку на руки, и холодные ручонки ребенка крепко обвили мою шею. Было темно, и я медленно поднималась по лестнице, боясь потревожить малышку. Дома посадила девочку на кушетку, зажгла лучину, растопила печку, вскипятила воду, бросила туда травы и напоила ее отваром. Через несколько минут, после того как она попила, я дала ребенку половину своего кусочка хлеба и молча наблюдала, как девчушка его уплетает. Глазенки бегали как у дикого звереныша, и она угрожающе бросала сердитые взгляды, боясь, что у нее отберут этот кусочек. Через пару минут девочка расправилась с хлебом и вопрошающе посмотрела на меня. Вторую половину мне пришлось тоже отдать ребенку. Собрав с полотенца крошки, я бросила их в рот и запила отваром. Спать в этот день я легла рядом с малышкой, голодная, но счастливая, что мне удалось спасти от голода ребенка. На следующее утро я укутала девочку в теплую куртку, подвязала на поясе шарф и повела с собой на работу. Когда мы вышли из подъезда, то трупа женщины у дома не оказалось. Я пожалела, что не проверила карманы женщины и не посмотрела документы. Девочка крепко держала меня за руку и шагала за мной, стараясь не отставать. На вопросы как ее зовут, девчушка отмалчивалась м поглядывала на меня непонимающим взглядом. Я стала называть ее Катюша. Катенька сидела в ларьке, а иногда смаковала во рту хлебные крошки. Отдать девочку в приют или в детский дом я не рискнула, зная, что там Катюша не выживет. Труп замершей женщины так и не нашли, а вскоре мне помогли вытребовать хлебные карточки на ребенка, и нам стало жить легче. Катенька называла меня мамой, и я в те суровые дни выжила благодаря ней. Я заботилась о ней, девочка отвечала мне тем же. Забота о ближнем, придает человеку неиссякаемые силы, это и произошло со мной! После войны я вышла замуж и уехала с мужем в Казахстан работать на металлургическом заводе, а Катенька осталась жить в прекрасном городе Ленинграде».
(Рассказ Марии Дмитриевны, бывшей соседки)