Старая фотография

               
               На   твердом кусочке картона  пожелтевшем от времени,  между   затейливых вензелей по полям  был сфотографирован  офицер.   
        Он сидел на стуле   неестественно прямо держа спину   и   распрямив плечи, украшенные погонами и свисающим аксельбантом. 
        Левая рука   его  опиралась на саблю.   
Блестящие голенища сапог,  гвардейские усы,   георгиевские крестики на груди,  стеклянный взгляд.   
        Теперь, я понимаю, что взгляд здесь не при чем.   -   Долго пришлось ждать, пока вспыхнет  магний,  вот и  старался,   не моргнуть в  неподходящий  момент.   Отсюда  и неестественно застывший взгляд широко раскрытых глаз.   

       Бабушка скрывала,  что они   родом из дворян, прятала старые фотографии, и    правильно   делала, иначе,  все сложилось по-другому.   Иначе, и меня бы не было на этом свете.
     - Бабушка, расскажи о  твоем брате.   Какой он был?   - Спрашивал я,  будучи несмышленым  пацаном. 
    -  Не знаю   внучек,   разбросала нас революция в разные стороны.   С семнадцатого года я его не видела.  Вот только фотографию  с оказией передал.  -    Бабушка горестно покачала головой.
     - Бабушка,  ну, что-нибудь,    то, что помнишь,   ну, расскажи!
     - Ну, ладно, слушай.
Радостно  подбив под голову подушку, я замер.
     -  Был мой брат на три года старше меня.   Охоту любил -  страстно.
 Спал,  и видел, как он на уток  в болоте охотится, волков выслеживает,  кабанов  отстреливает.
        Понял отец наш, что со страстью этой брату не совладать,   и  на   шестнадцатилетие   подарил   ему ружьё.   
        С тех пор дома он не бывал   сутками.   
Приходил голодный,   грязный, весь в болотной тине   и  приносил парочку  подстреленных заморышей с зелеными ногами. 
        Добычу он  с гордым видом   сдавал на кухню,  где кухарка  Фрося  готовила для брата персональное блюдо.   
         Загадочных птичек,  за неимением желающих,  брат ел сам, закатывая от удовольствия глаза,   показывая, что  никто из домашних ничего не смыслит в кулинарии,   и не ценит титанических усилий,  благодаря которым   деликатес оказался на этом столе.

    -    Кабаны!   Загадочным тоном произнес   брат однажды за ужином. 
  Я видел следы кабанов.    Возле   Сенькиной   груши.   
       - Кабаны.  – Еще раз с придыханием произнес брат.  Будем брать!
  Отец хмыкнул, но отговаривать  возбужденного охотника не стал.
    -    Взрослый уже,  пусть сам соображает. -   Загадочно сказал отец и ушел в кабинет к  любимой трубке и газетам.
            -      Настя,   ты представляешь,  кабаны приходили к груше,  падалицу собирали,  натоптали, нагадили целые кучи.  Огромное  стадо!   
          Я придумал!   Вечером залезу на грушу, и дождусь их.
  Куда они денутся! -  Потирал брат ладони от предвкушения  знатной  охоты.   
    -     Настя, нарежь  мне хлеба,   молока бутылку налей, яблок не забудь, чтоб  веселей было,   и не заснул ненароком.
   
    -     Бабушка, что ты замолчала?    Ну, рассказывай дальше!
Погладив меня по голове, бабушка продолжала:     -    Уговаривала я его не ходить. Нет, не хочет меня слушать.   
          Приготовила я  котомку,   перекрестила, и ушел он в ночь.   Кабанов добывать.
          До утра я,  внучек, не спала.  Боялась, переживала. 
          Ночь звездная была,  заморозная…

          Явился братик мой утром.    Злой,   просто бешеный. Я его таким никогда не видела.
Забросил сапоги в угол,  ружье, котомку, и ругается сквозь зубы.     Ко мне подошел, и говорит:
      -   Настя а ну,  поковыряй мне в  ухе.   Глянула я, а ухо  кабаньим пометом забито. 
Да, плотно так,   насилу  выковыряла.   
Молчит брат, злится, а что произошло,  не рассказывает.   
          Через неделю оттаял душой, и рассказал мне,   как дело было.
      
          А произошло,  внучек, вот что:    -    Сенькина груша  стояла в поле между двух холмов рядом с камышами.  Сенька пастух  под ней спал, пока коровы паслись,  вот её так и прозвали.
          Вокруг поле голое, а тут груши-дички поспевать стали, на землю осыпаются.
Вот, кабаны из камышей  за  грушами-падалицами  и  повадились каждую ночь наведываться.
          Только  начало темнеть, брат на грушу залез, устроился удобненько,  и  стал кабанов поджидать. 
        - Ждал, ждал…   Ждал, ждал…   Да и уснул.   
Спит, а во сне кабанов видит.    Много их, а впереди, огромный кабан.   Клыками щелкает, глаза огнем сияют,  рычит, и  землю копытами роет. 
        - Схватил брат  ружье, направил на лютого зверя, а ружье не стреляет- патроны отсырели.
Потянулся он   за патронами к котомке,   а ветка взяла, и обломилась.
Упал он на землю, да неудачно.   Ухом прямо в кучу помёта  кабаньего угодил.
         
      -   Бабушка, а что дальше было?   Где брат делся?
Бабушка помолчала, вздохнула тяжело, и нехотя рассказала дальше печальную историю.
       -  Революция, внучек, приключилась.   Уехал брат на войну, и не видела я его больше.    Встретила один раз   но, до сих пор понять не могу,   он это был, или нет…
         -Бабушка, ну, рассказывай!   Не молчи!   -   Не отстаю  я  от неё.

     -   Много времени прошло. 
Послали нас на стройку отрабатывать.  Завод сахарный строить.   
          Стою я на митинге  в честь закладки этого самого завода,   а с трибуны директор выступает.  Смотрю  -   брат Николай. 
Спутать не возможно, только фамилия у директора  другая. Пальто кожаное, важный такой!
          Пробежал взглядом по моему лицу, и не узнал.   Дальше пламенную речь говорит.   Про революцию,   разруху, светлое будущее.
          Уж не знаю,   зачем, но, взяла я,  и как - бы не нарочно в ухе поковырялась.
Стал брат.   Смотрит на меня и молчит.   Все речи пламенные позабыл.
          К счастью, опомнился,   договорил до конца, сел в машину и уехал.

          С тех пор я не видела его больше.    Через два года дошел слух,   что директора сахарного завода расстреляли.   Враг народа, говорят.
          Бабушка украдкой смахнула слезу.
     -    Ба, а ты мне подаришь фотографию?   
     -    Подарю,  внучек, спи,   поздно уже.

                Декабрь 2010