Судьба Глава 12

               
                Глава 12


        В тот вечер я сам изрядно напился.  Ушел, пошатываясь, но с радостью в душе. Григорий так и не взял в рот ни капли.  Мария была веселой и радостной. Малышка давно спала, когда Мария с Григорием проводили меня к автобусной остановке. Мне показалось, что теперь в их доме навсегда воцарится  любовь и покой. Проспавшись, я поутру заспешил на работу и забыл о них, окунувшись в свои дела.
     Ровно через месяц, поздно ночью, меня разбудил чей-то беспокойный  сильный стук в дверь. Я вскочил с кровати, не одеваясь, пошел открывать. Передо мной стояла взволнованная Розалия Игнатьевна с заплаканным лицом.
        Василий Дмитриевич! Василий Дмитриевич! – восклицала она, - Гришка помер!
        - Как помер? – немного погодя спросил я,  испугавшись такого известия.
        - Умер сегодня, вернее сгорел, все от той же проклятой водки, - и она припала к моей груди. – Миленький,  помогите, расскажите, что нам делать? Мы сейчас ничего не понимаем. Пришла Мария, не знает что делать? Он окаменевший сидит за столом с зажатой в руке бутылкой.
     - Сгорел? – снова спросил я. – Как же так?  Он же бросил пить!
      - Где там бросил… Бросил, да и снова…
     - Что же вы не говорили мне об этом?!
     - Да что говорить, новость это, что ли? Все привыкли к тому, что он пьет…
     - Как же, как же это случилось? – недоумевая, продолжал задавать вопросы. – А Мария где была? Защитница его?
    - Где, где была? К детям поехала, вечером приезжает, он сидит за столом, в руке бутылка. Она к нему, а он уже холодненький весь…
     - Где Мария?
     - У меня…
    Я быстро оделся,  мы зашли в комнату Розалии Игнатьевны. Мария сидела на диване и тихо всхлипывала. В одной руке она держала носовой платок, другая рука перебинтована.  – Очевидно, порезалась бутылкой, зажатой в руке Григория? – подумал я.  Подойдя к ней ближе, взял ее за руку. – Мария, миленькая, что же так?
Почему раньше не сказала мне, что Григорий снова запил? 
     Она подняла на меня бездумные и покрасневшие от слез глаза, но опустив их, ничего не сказала. Мои утешения были ей не нужны.


     На похоронах я не был.  Но советом и делом помог. Вызвали милицию и скорую, зафиксировали смерть, отвезли в морг. Розалия Игнатьевна рассказывала потом, как горько стенала Мария.
     - Что же она теперь одна с тремя детками  то?   Ведь трое деток у нее, а она сама уже вся обессилевшая. – причитала Розалия. – Какой ни был Гришка, а деньги в дом все же приносил. Что пропьет, а большую долю к дому –то… Как ребенок он ей был..
     Я слушал эти слова и думал. – Ребенок. Что пропьет. Что к дому.  Разве это муж был? Мужчина? Отец троих детей? И стенать по нему? И, слава богу, что избавились.
Или я ничего не понимаю в этих бабах? Маются, мучаются, а лиши ты их  этих мук, они плачут по ним. Что не говори, лошадиную долю труда несла на своих плечах Мария. Что не говори, она держала Григория в человеческом облике – к утру, он был всегда чист и трудоспособен, сдерживать себя мог периодически, тоже благодаря Марии. Потому и надеялась всегда на лучшее. А вот лишилась этой упряжки и теперь стенает. Человек жил – потому и жалко! Но бог ты мой! Что она видела в этой жизни?
Кроме грязных штанов мужа, да грязных кастрюль, да еще всякой всячины неблагодарной домашней работы. А на работе – кирпичи, блоки, краны… И довольна, и счастлива была… Наверное, таким женщинам больше ничего и не надо…

     Время моих командировок истекло. Я написал очерк о строительстве Чернобыльской атомной электростанции и вернулся домой. О дальнейшей судьбе Марии мне ничего узнать не пришлось. Моя занятость не позволила больше навестить хозяйку моего временного жилища ни через год, ни – два. Но я догадываюсь.
Получит  Мария долгожданную квартиру, заработанную ее многолетним трудом на стройках. Выйдет еще раз замуж за такого же, как Григорий, снова рассказывая, что ее бывший муж никогда не пил, и будет жить той же жизнью – в борьбе за детей, в борьбе против пьянства своего нового мужа.  Ибо судьба ее, предначертанная  нею самой, измениться не может. Привыкнув и прожив полжизни в ритме труда и борьбы, она не изменит свой путь. И судьба, которая выпадает на долю человека, сама не творит его жизни, эту судьбу творит еще сам человек.
   Но я обоготворяю таких женщин! Мария, может сама того не понимая, своими упреками, слезами, толкала Григория  на суицид. Но она боролась, как умела. Я знал женщин умнее, жен моих коллег, у которых мужья в пьяном угаре могли убить. И они не бросали их, умели найти выход, приспособить жизнь свою и мужей в поддержании и сохранения  семьи.  Но об этом надо писать совсем другой рассказ.

1977 – 1981г