В начале марта, из Балтики в Финский залив заходят на нерест стаи корюшки. Корюшка - небольшая хищная рыбка из рода сиговых, свежепойманная, она отчетливо пахнет свежими огурцами. Ловят ее подледными или «зимними» коротенькими удочками с 10-15 метровой глубины, с помощью свинцового груза и покрытых люминофором мормышек.
После войны, такие мормышки умельцы вытачивали из светящихся циферблатов приборов, со списанных боевых судов и трофейных подлодок.
В семидесятых-восьмидесятых, если расползался слух, что «корюха пошла» некоторые брали отпуск за свой счет или «заболевали». С Финляндского вокзала, переполненные до того, что даже контролеры оставляли бесплодные попытки проверить у пассажиров наличие билетов (которые многие рыболовы сознательно не покупали, неслись в сторону Выборга электрички. В утреннюю промозглую тьму вываливались тысячи мужиков с «шарабанами» (обычно фанерными или стальными ящиками с брезентовой плечевой лямкой) и складными ледобурами.
Если ночью подмораживало, протоптанные в глубоких снегах тропки к заливу превращались в катки. Какой-нибудь подпивший мужичонка заваливался, и после бодро матерясь вытряхивал из «шарабана» обломки лопнувшей стеклянной колбы китайского термоса. Разбитыми колбами и коричневыми лужами чая, был тогда усеян и залит мокрый лед залива на расстоянии 5-7 километров от берега.
В то прозрачное, уже почти весеннее утро, на низком питерском небе не было ни облачка. В жидкой неяркой сини плавало северное негорячее солнце. Заблудившийся ветер, утром еще подмораживавший лунки, унялся к полудню.
Но корюшка не «брала». Продув «беломорину», я затянулся едким родным дымом. Жаль было уезжать домой не солоно хлебавши. Может еще подойдет стая, думал я с рыбацкой робкой надеждой.
Вдруг в бок мне что-то ткнулось. От неожиданности я выронил раскуренную папиросу и она зашипев свалилась в лунку. Обернувшись в пол-оборота, боковым зрением я увидел мохнатую рыжую морду крупной собаки. И в то же мгновение псина лизнула меня в ухо. Я неловко вскочил, наступив на одну из трех удочек.
«Э-э-э-э-ех ... хех ... хех.. а..ну иди сюда, Пьеха. Да она не тронет! Не бось! И-и-и-иди сюда сучонка!» - прохрипел прокуренный сиплый голос. Малорослый мужичонка в ватных штанах и линялом армейском бушлате держал собаку за ошейник. На драной кроликовой ушанке, перебирая лапами уверенно сидел крупный взрослый ворон. Видок у мужика был весьма колоритный. «Не берет сегодня чавой-то!Так надо на банку идти. Там может еще нащелкаешь до темноты пару десятков ... Мужики небось пустые (то есть без рыбы) на станции уже пьют поди, бля!» - и он подмигнул мне. Он был уже «тепленький», но держался на ногах привычно-уверенно.
Дед не внушал доверия, но и терять мне особо было нечего. Быстро смотав удочки и собравшись, я принял его приглашение. Я рассмотрел его внимательнее. Лет ему скорее всего было немного за шестьдесят, длинные седые волосы острижены неумелой самодельной «лесенкой», пунцовый рыхлый нос, вислые серые усы и убогая куцая желтая от табака бороденка. Большая круглая голова на тонкой, в коричневые морщины собранной шее. Спившийся Айболит!
Не спеша, за час с хвостом, мы дошли до «банки». Народу на льду становилось всё меньше. Я набурил лунок себе и деду. Он дал мне несколько кусочков корюшки на «насадку» и дело пошло. За следующие два часа я поймал сорок корюшин и пару здоровенных окуней. Дед ловил очень спокойно, время от времени перевязывая оборванные мормышки. Сука-Пьеха не отходила от хозяина ни на шаг.
Выбрав несколько не очень больших рыбин и выудив из–за пазухи крупный ломоть черного хлеба, дед из рук покормил ее. Ворон тоже «деловито» расхаживал вокруг замерзших кучек рыбы, и выбрав из моей одного из окуней покрупнее, вдруг с дедовой хрипотцой, сипло, удивительно отчетливо и громко сказал: « Сука, бля!».
Мне доводилось однажды видеть попугаев, которые даже детские песенки пели. Но говорящий ворон!
Птица подошла ко мне вплотную, склонила набок голову и прохрипела: «Хор-р-р-ошо пошла,бля!». Тут уж у меня просто челюсть от удивления отвисла. Дед захихикал, суетливо зашарил в рюкзаке и ... уже разливал по двум жутко замурзанным и липким граненным стаканам водку из «маленькой». Я не брезтливый... ну и стало быть выпили. И действительно, «хор-р-р-рошо пошла»! А говорят, мол ворон накаркал...
На обратном пути, оба разомлевшие, расстегнутые и почти родные друг другу мы брели к берегу, еле волоча ноги. Дед сообщил, что его зовут «просто Сашка, э...ну Дед Сашка».
А это- его рассказ, как я его запомнил.
«Мишку, ну ворона этого, пацаны из духовика долбанули. Дружок мой - Сергеич, еле отбил его. А то бензином обольют да подожгут, стервецы, весело им. Мудаки, бля. Да вот же выходил его всё-таки. А то думал, ....околеет.
Сам понимаешь, Сергеич, Колян да Тамарка придут, ну там за жизнь ....это обсудим. Так Мишка через год и заговорил. А летать так и не может... Видать косточку какую перебили.... Вот в прошлом еще году, как лед на Заливе встал, пошли с Сергеичем да с шурином его партийным перед Новым годом, окуня поблеснить. Пьеху зову, а она ни в какую ...Холодно ей видать! Минус пятнадцать ... да...такие дела. Мишка, тот сел мне на плечо ... куда ж его? Увязался с нами, значит. «Взяли» пару десятков на каждого, дык некрупный окунь. А шурина-то не предупредили!
Снялись с Сергеичем, есть у нас ямки заветные, отошли на пару километров, сели, блесним. А Мишка, тот ходит, одного окуня с****ит у шурина , другого. А тот ему «кыш» мол, руками замахал, пожадничал небось , партийный хрен, это тебе брат ни хухры-мухры. А Мишка то ему и ответил: «Пошел ты , говорит, на ***!» Приходим , а шурин лежит и за сердце держится. Белый уже весь. Оттащили его поскорее домой, да скорую вызвали. Благо недалече от берега были. А то помер бы шурин. Вот... А Мишка, тот и вроде как понял, два дня не слезал со шкафа... Так вот...»
Уже в полной темноте подошли к станции. Дед-Сашка отдал мне большую половину своего улова, я поблагодарил, записал его телефон и с легким сердцем сел в теплую полупустую электричку.
Через два месяца меня призвали в Советскую Армию. Служил я под Архангельском. Два вырванных из жизни пустых года. Стоя в лютую стужу на посту у складов боеприпасов, я вспоминал Деда Сашку и его зверей, и отблески того далекого дня теплыми радужными каплями согревали меня.
Вернувшись через два года, в июне, я не позвонил деду. Девушки, друзья, стремительные перемены в жизни страны несколько отодвинули от меня «прошлую» жизнь. Началась проклятая горбачевская перестройка, которую многие приняли за "перемены к лучшему".
Тяжелым слепым днем поздней осени, разругавшись с отчимом, я нашел телефон деда в ящике письменного стола. На том конце трубку долго не брали. И вдруг, на двадцатом наверное гудке, низкий женский голос неприветливо рявкнул: «Аллё... кто это?» Я сказал, что недавно пришел из армии, спросил, как там дед, Пьеха, Мишка. «Да помер дед. Месяц уже как. Сорок дней уже скоро. Ворона его не жрет ничего, залезла на крышу. Хочешь, можешь суку его забрать. Ласковая она. Мне ее взять некуда». -сказала женщина.
В то время я жил вместе с мамой и отчимом в тесной «хрущевской» квартире на окраине Ленинграда. В том году я собирался поступать в институт на подготовительное отделение. Я обзвонил всех друзей и знакомых. Собака, даже такая милейшая, была никому не нужна. Не говоря уже о говорящей птице.
Я опять позвонил в дом деда. В этот раз подошел «Сергеич». Он рассказал, что пьяного Деда Сашку подловили у магазина какие-то неместные гопники. Они отняли у него все небольшие его деньги, оставшиеся от пенсии, и долго били его и куражились. Нашла его Пьеха, уже без сознания, и выла до тех пор пока не заметили какие-то люди. Когда приехала «скорая», собака всё поняла, смотрела как увозят навсегда ее хозяина. Умер он уже в больнице. За два часа перед концом, дед стал искать Сергеича. Тот понуро сидел в «приемном покое». Молодой торопливый врач притащил его к умирающему. Дед Сашка попросил Сергеича забрать к себе его животных. Тот пообещал...
Через год я оказался в Комарово. У одного из киосков, где торговали спиртным, стояли покачиваясь две сутулые фигуры. Я спросил, может они знают, где жил Дед Сашка, или хотя бы его «дружок» Сергеич. Один из них рыгнул и поинтересовался, нет ли у меня немного денег. Купив бутылку дешевой водки, я отдал ему всю сдачу. И он назвал мне адрес.
С трудом я нашел одноэтажный неказистый домик на самой окраине. Рыжая жестяная крыша в некоторых местах проржавела насквозь. Прошел через заброшенный огород с истлевшей теплицей. Все ждал, что вот раздастся густой низкий лай.
Мне быстро открыл толстый , щекастый мужик в потертых вельветовых штанах и... виляя хвостом вышла уже не такая ласковая, но все равно очаровательная пушистая Сука Пьеха. Мы выпили "пузырь" водки, помянув деда и Мишку. Ручной ворон просидел две недели на крыше без еды, почти не двигаясь. Сергеич пытался подманить ворона куском его любимого костромского сыра, но это ни к чему не привело. Залезть на крышу сам старик не мог из-за своей тучности. И в одну ночь птица исчезла. Но Мишка не умел летать....