(продолжение)
Простите, что много пишу о себе. Не могу разъединить всё, что произошло дальше, с тем, что было в моём таком типичном для этого времени детстве.
Время шло, я становилась взрослее. Вот, наконец, школа.
Училась в младших классах я на удивление плохо. Мамины надежды не оправдались. Я ведь, к тому времени, уже довольно бойко умела читать и писать.
Я, совершенно не могла смотреть на нервничающих людей. Наша учительница вся тряслась, когда объясняла урок. Ничего не слыша, что говорит, эта очень взволнованная женщина, я видела её лицо и мне хотелось плакать.
Тогда я находила спасение. Я отворачивалась и начинала смотреть в окно. Там за окном на ветру трепетали мокрые деревья и с криком летали вороны. Я действительно считала ворон (как же это верно говорят о невнимательных людях)
Кончилось тем, что учительница пришла к нам домой и я, возвратившись с гулянья, к своему ужасу, увидела её разговаривающей с моей мамой.
Сейчас я понимаю, какой хорошей была эта несчастная женщина. Она оставалась с нами после уроков, разучивала какие-то игры, приносила из дома удивительные детские книги, но то, что она всё время тряслась, неумолимо зачёркивало все её старания.
Потом в школе разнёсся слух, что она покончила с собой. Взрослые говорили, что в блокаду умерли оба её сына и муж погиб на фронте.
Жизнь продолжалась. Так или иначе, обучение в школе тоже продвигалось.
Наши мамы работали, а мы были предоставлены самим себе. В этом было много хорошего. Я и сама, когда уже гуляла со своими внуками и водила их за ручку, не спуская глаз, чувствовала, как им не хватает свободы. «Не ходи туда, сейчас упадёшь, сейчас испачкаешься, и т.д. ». Но ведь тогда в нашем голодном детстве не было ещё этих «уродов» от которых надо беречь своих детей, и которые, как ни странно, как плесень вырастают из благополучной жизни.
Придя со школы, наскоро поев можно было бежать во двор. Мы почти все гуляли до пяти часов, а потом неслись домой, и включали радио. В это время начиналась передача для детей. Это было просто волшебно. Артистка Петрова неподражаемо читала рассказы. Часто были удивительные постановки, где шумело море, скрипела палуба, раздавался крик ночных птиц, или топот лошадей догоняющих убегавших от погони полюбившихся героев.
Вообще - это было замечательно.
Мы играли в лапту со всем азартом, на который способны дети, за которыми не следят взрослые.
Помню, очень долго длилась игра в колышки.
В углу нашего двора появилась маленькая кузница. Мы столпились у входа посмотреть, как работает кузнец. А посмотреть было на что!
Дядя Серёжа отрубал на наковальне кусок арматуры, потом держал огромными щипцами за один конец, другой калил на огне до бела, потом опять на наковальне, стуча здоровенным молотом, обстукивал со всех сторон свою заготовку и заострял один конец.
Каково же было наше счастье, когда он, увидев, как нам нравится его работа, протянул своё изделие нам. Это были ровненькие, поблескивающие колышки.
И началась игра. Мы исчертили весь двор, завоевывая друг у друга территории.
Можно было продвигаться вперёд до тех пор, пока колышек не падал, вместо того чтобы вонзиться в землю.
Но нам всем хотелось понести домой такую замечательную игрушку.
Дядя Серёжа сказал: «Перестаньте бегать по одному, посчитайте сколько вас?"
Он остался после работы и до ночи стучал своим молотом, делая для нас колышки.
Были дни, когда почему-либо нельзя было гулять. Желая избежать общения с соседями, я закрывалась в комнате и сидела там тихо-тихо. Я тогда не очень любила читать.
Гораздо больше мне нравилось рассматривать папины фотоальбомы. Это меня очень успокаивало. Подолгу всматривалась я в лица людей, которые так удивительно смеялись стоя рядом с папой. Эти фотографии оживали в моём воображении. Мне даже стало казаться, что я, обязательно узнаю этих людей, если вдруг встречу на улице.
Теперь, конечно, трудно смотреть маленькие, выцветшие (не цветные), фотографии. Во всяком случае, мои дети и внуки только из вежливости делали вид, что им это интересно. Ну да я и не настаивала. Это же хорошо, когда на смену старому приходит прекрасное и гораздо более совершенное. Жизнь ведь идёт вперед.
Но знаете, это как в моде, после чего-то очень экстравагантного, обязательно появится давно забытое.
Не выбрасывайте такие, как вам кажется, скучные свидетельства былого.
Найдите уголок для них в своём прекрасном современном доме, и я уверена, что вы будете гордиться, что сохранили эту память о своих предках, и даже когда насытится человек прекрасным цветным, двигающимся изображением - очень интересно будет рассматривать и эти.
Там же где альбомы, лежали мамины письма, бережно сохраненные отцом и вернувшие нам чувства, которые мы испытывали, когда отправляли эти послания.
Помню, это было время, когда по радио зачитывали переписку каких то политических мужей. Она часто кончалась словами «крепко жму вашу руку». Мне совсем не понравились эти слова, и я сказала маме: "Давай не будем так писать нашему папе. Давай напишем, что мы его целуем и «крепко жмём его шею»".
И вот я нашла открытку, где мама, по просьбе отца, обвела на бумаге мою ручку с растопыренными пальчиками и написала:
- Наташа тебя целует и «крепко жмёт твою шею».
А ещё были открытки, которые я исчертила просто волнистыми линиями, с какими то немыслимыми завитушками. Я так была поражена, что пока я выводила свои крупные каракули печатными буквами, мама не отрывая перо от бумаги, написала так много.
Во всяком случае, когда по моей просьбе она прочитала написанное, я решила это делать так же. Вот вижу мамину приписку: «Я надеюсь, ты догадаешься, что она тебе написала».
У нас во дворе была не только кузница, но и столярная мастерская.
Она размещалась там, где во время войны было бомбоубежище.
Теперь же, по всему двору периодически возникали штабеля досок. Они лежали так, что мы могли вытащить наполовину какую-нибудь приглянувшуюся, и, зажав таким образом один конец, на другом можно было раскачиваться. Иногда по несколько человек летало вверх - вниз, вверх - вниз. Мы менялись, и терпеливо ждали, когда же придёт твоя очередь.
И вот однажды, как раз когда я, была на верху, появилась мама и сказала что бы я шла домой, как можно скорей.
Она была очень взволнована. Держа в руках письмо, она сама прочитала мне то, что там было написано:
«Диксоновские гидрографы предложили увековечить имя В.А. Радзеевского на географической карте, назвав в его честь пролив между островами Чебак, Красин и Добрыня Никитич в архипелаге Норденшельда. Это предложение утверждено, и отныне на навигационных картах Севера существует пролив Радзеевского, по которому в 1938-1939гг. исследователь не раз проводил свой «Торос».
На Земле Франца-Иосифа его имя присвоено одному из мысов……….»
В.Троицкий,
действительный член Географического общества СССР.
Известие потрясло нас обоих.
Мы устроили, как могли праздник, мама изобрела что-то возможное, она достала из
шкафа своё шелковое платье и стала вдруг очень красивой, почти такой как была,
когда был жив папа. Мы сидели, вспоминая время, когда мы были все вместе. Мы вспоминали что-то очень приятное, даже весёлое и нам было очень хорошо.
Когда я заснула в ту удивительную ночь, мне снилось море, по нему весело разрезая набегающую волну, плыли наперегонки корабли. Впереди на капитанском мостике
стоял МОЙ ПАПА.
На берегу, рядом со мной были папины друзья, все те, в лица которых я так часто всматривалась, перелистывая альбомы. Их было очень много.
Мы вместе смотрели на красоту уплывающих в даль кораблей.