О себе, дорогом и страшно любимом, из раннего детства помню многое, но какими-то cтранными отрывками. Мама говорила, что такое просто невозможно: я был слишком мал, чтобы такие важные детали помнить, но я почему-то помню... Задатки имелись самые разные. Как любой ребёнок, начавший жить «с чистого листа», мог пойти в любую сторону, куда подталкивали жизненные обстоятельства... Вообще я счастливо избежал «стандартной» процедуры появления на свет. Если сверстников поголовно приносил аист или находили в капусте, пропалывая грядки, то меня мама случайно обнаружила в свёрточке у колодца. Кто и когда «забыл» младенческий конвертик, история умалчивает...
Дитёнком рос непоседливым и шаловливым. Бабушка, приезжавшая к родителям-геологам на помощь в присмотре за сорванцом, рассказывала, что иногда просто не в силах была уследить за егозой. Поэтому чтобы успеть приготовить обед или ужин, не заботясь о том, куда залезу или убегу, просто привязывала за ногу к ножке стола. Другого выхода не видела. Этого совсем не помню, но бабушка была очень добрая, мудрая и сильно меня любила! Зачем ей врать?
Помню отважные походы в одиночку по горам, как провалился однажды в заброшенную штольню. Было очень сыро, темно и страшно. Идти вперёд виделось заманчивым, но солнечный свет переходил в сумерки, а потом и в кромешную тьму, поэтому исследование пришлось отложить... А ещё припоминаю, как с друзьями залезали в громадные деревянные ящики, в которых раза два в неделю геологам привозили свежий хлеб. В пустых ящиках на самом дне лежало самое вкусное – хлебные крошки, почти готовые панировочные сухари. Сидеть в ящике считалось престижным занятием и любимейшим делом. Главное – умудриться опередить конкурентов! И ещё – подремать внутри, наевшись вволю ржаных крошек и ощущая аромат свежего хлеба, которым пропитывались ящик и одежда...
Отчётливо помню приезжавшие по выходным кинопередвижки. Фильмов ждали всю неделю. Прямо на улице стояли сколоченные ряды лавок, а экраном служила натянутая простыня. Скамейки располагались на одном уровне, поэтому особам женского пола и детям уступали первые ряды. Но детвора предпочитала смотреть с обратной стороны простыни или находясь около киномеханика, приобщаясь к прекрасному через помощь в переноске коробок с плёнками... Такое можно увидеть в старых кинофильмах. И я застал, настолько древний реликт, почти как мамонт или динозавр! Киномеханик считался очень уважаемым человеком. Если горная дорога здорово раскисала, и машина с киношкой не пробивалась к геологам, общественное мнение выражалось однозначно: неделя прошла напрасно. Зато в следующий раз обязательно навёрстывалось упущенное – смотрели и за прошлый приезд, и за настоящий. В этом случае зрители почти всю ночь пялились на простыню, запоем глядя киношедевры подряд, включая обязательные киножурналы, из которых полагалось узнавать какие, кем и зачем трудовые подвиги совершены, и чем именно жила страна, пока геологи работали «вне цивилизации».
На сеансе зрители чинно сидели на лавках, лузгая семечки. Чипсов, попкорна и ведёрок с кока-колой не знали. Курили в перерывах между эпизодами фильма, пока менялась бобина, и вручную перематывались многочисленные «кинозапчасти», которых могло стоять наготове пять-шесть увесистых банок. Все терпеливо ожидали продолжения. Часто одну и ту же часть киномеханик в запарке ставил снова. Или новая часть оказывалась совершенно из другого фильма. Или звук куда-то исчезал, а зрители моментально дурашливыми голосами орали: «Сапожники!» – Иногда плёнка с треском рвалась, тогда включался свет, и происходил процесс склейки чистой уксусной эссенцией. Киномеханик у меня прочно связан с запахом уксуса. А плёнка вполне могла оказаться клееная-переклееная, «боевая» настолько, что частенько ускользал смысл некоторых эпизодов, а то и всего фильма, так как события могли резко и непостижимым образом перескочить... Но обычно всё прощалось: народ присутствовал привычный ко многому и почти непривередливый...
Мама оказалась права в одном – я не мог точно назвать места происходящих событий. Перемещений родителей случалось слишком много и часто. Да и не столь важно, где конкретно что-то случилось.
Помню подаренный отцом самокат – вершину мечты и предмет чёрной зависти соседских мальчишек и девчонок. Необычайно красивый, с хромированными ручками, заливистым звонком и широкой блестящей площадкой для ног. Конечно, страшно дефицитный и дорогой! Главным достоинством считались самые настоящие надувные шины с красной камерой. О том, что резина внутри красная, узнал совсем вскоре, не успев в полной мере насладиться завистью друзей. На вторую ночь кто-то из сорванцов более старшего поколения начисто срезал камеры, оставив только ободки красного цвета вокруг ниппелей... Горя своего не помню. Оно почему-то осталось в стороне. Зато помню хруст откручивающихся ушей, когда отец всё-таки вычислил ворюгу по характерному цвету резины его рогатки.
Отцу пришлось проявить чудеса смекалки и переделать шины на ненакачиваемые – помудрил немного и вставил внутрь какие-то шланги или даже скатанный в трубочку войлок. Кататься стало вновь возможно, но уже «романтизьма» прежнего свободного «рассекания» не ощущалось. Достать камеры к такому самокату оказалось сложнее, чем слетать на Луну... А через годик купили роскошный велосипед, но трёхколесный. Ещё казался слишком маленьким для «Школьника», а тем более – «Орлёнка» или «Взрослого»...
В этом же посёлке проводился однажды первомайский праздник. Кроме всего прочего, устраивались детские велогонки. Я, конечно же, участвовал в своей возрастной категории и даже что-то выиграл. Призы вручались всем участникам, независимо от рекордов, но мне захотелось барабан. Дурацкий, абсолютно не пионерский, какой-то жестяной, но невероятно красивый и страшно гремящий. Только и именно барабан... А причиталась какая-то фигня типа дудочки или надувных шаров с пищалкой... Батяня пошёл договариваться о замене, а я терпеливо стоял в сторонке и ждал, когда в мегафон назовут меня и торжественно вручат... И помню стыд, срам, позор и слёзы нестерпимой обиды, когда наконец-то громко объявили..., а я уже и не знал, бежать ли к жюри или сначала пописать для верности... Сильно припёрло! Решил всё-таки сначала пописать, но не смог расстегнуть пуговицы на ширинке – костюмчик сшили совершенно новенький, а петли пока очень узкие... Уссался в штаны, размазывая слёзы и поминая маму недобрым словом из-за костюмчика... Ссался, отвернувшись от народа, и горько плакал. Было стыдно и обидно одновременно. А папа с барабаном в руках торжествующе приближался к зассанцу-призёру велогонки, абсолютно не подозревая ни о чём...
В этот же период детства родители чудом купили первые настоящие кеды. Чудом можно считать и детский размер... Хрустальная мечта всей детворы – от шпаны до мелюзги вроде меня. Кеды приобрели китайские, тогда это вовсе не считалось барахлом. На боковинках имелись резиновые кругляшочки в виде мяча, а по ободку подошвы ужасно пижонисто контрастировал и прямо-таки резал завистливые глаза красный кантик. Кеды, ко всем достоинствам, оказались ослепительного белого цвета. Даже мнилось, что белее этого цвета ничего на свете не существует! И шнурки тоже белые. Чувствовал нешуточную обиду, что не могу похвастаться, щеголяя на улице. Боялся испачкать. Так боялся, что несколько дней надевал только в комнате. И даже в комнате опасался пройтись гоголем... Наивно думал, что скрипящая резина на подошве сотрётся слишком быстро.
Перед тем, как завязывать шнурки, обязательно долго мыл руки с мылом, чтобы не осквернить неземную белизну какой-нибудь уличной грязью. На ночь с любовью укладывал такие волшебные кеды под подушку, опасаясь, что ночь разлучит навсегда, и поутру их не обнаружу. Так и засыпал, засунув руку под подушку, чтобы всегда чувствовать горячо обожаемые кеды. А запах! Запах простецкой, но свежей резины – ощущал и вдыхал с любовью, как аромат самых дорогих благовоний.
… Ещё припоминается, как сидел за углом магазинчика и «раздевал» кочан капусты, только что украденный в этом же магазине. Сосед-подельник, подбивший на это непростое дело, находился рядом и держал пачку крупной соли, также стыренную с прилавка. Мы сильно гордились воровской удачливостью, макали капустные листы в соль, похрумкивали и коварно задумывали новую «ходку». Капуста стоила три копейки за килограмм, и дома её было полным-полно. Но эта казалась самой вкусной! Делов то – надо лишь улучить момент, когда продавщица отвернётся, и ловко стянуть кочанчик...
Кто-то всё-таки «заложил». Век воли не видать! Вторая «ходка» оказалась неудачной и последней, а также переросла в отчётливые воспоминания о пряжке отцовского ремня. Батяня специально потащил меня за шкирятник в магазинчик, где тётка-продавщица горестно сообщила, что её обязательно навечно посадят в тюремную одиночку из-за грандиозного убытка и недостачи товара. Тётку страшно жалел и сочувствовал..., но на помощь пришёл отец, заставивший прилюдно просить прощения. А также он спас тётку-продавщицу от «пожизненного», возместив убыток из собственного кармана. По-моему, сумма не превышала пятнадцати копеек... Задница ещё долго болела, а капусту вновь стал употреблять только в Якутии. И то – только квашеную.
Когда пришла пора отправляться в школу, родители смогли очень своевременно купить кооперативную квартиру в Алма-Ате, поэтому мне больше не грозила незавидная участь стать учеником какой-нибудь захолустной сельской школы или аула. Как раз наоборот, родители выбрали школу с преподаванием английского языка. Хотя ближе к дому находилась с «немецким».
Я не вдумывался, а просто учился. Учиться получалось легко. Читать начал очень рано. Буквам обучила бабушка, раскладывая спички на столе, к ножке которого меня когда-то привязывала, но это уже явилось пройденным этапом. Посиживал спокойненько «свободным» и составлял простейшие слова. Первой серьёзной книгой стал «Робинзон Крузо». Утром отец торжественно вручил, а вечером спросил, почему не читаю? Я сказал, что уже... Он не поверил и стал придирчиво экзаменовать, открывая странички наугад. Начинал читать, а я продолжал. Память у меня хорошая, поэтому почти цитировал... Папа поверил и успокоился... Книг я прочёл великое множество ещё до школы. Перечислять списочек не буду.
В первом классе почти сразу влюбился и внагляк на глазах учительницы и всего класса передал даме сердца записку со страстным признанием и угрозой покончить с собой в случае фиаско! Кончина запланированно должна была состояться в бассейне. Я тогда посещал секцию плавания. Однако записка тут же стала достоянием гласности. Родители одноклассников бурно обсуждали на собраниях, жениться ли сразу или слегка потерпеть до окончания школы. Мнение моей избранницы никого не интересовало. Думаю, что уже тогда я выглядел завидным женихом!
Примерно с семилетнего возраста меня попытались принудить к модному обучению игре на пианино. Так решили родители, прикупившие этот музыкальный ящик. Но жестоко ошиблись. Играть «вечное» я отказывался, громко барабанил по клавишам и напевал текст из раскрытой вместо нот книжки. Книжка называлась банально – «Русские народные сказки». Когда «суперпианист» в очередной раз громогласно напомнил соседям незатейливое содержание «Сказки про козла» (слова – народные, аранжировка и исполнение – мои. Причём слова всегда одинаковые и «неубиенные», а музычка, как понимаете, разнообразная и многоплановая по жанрам, стилям и направлениям), родительские нервы не перенесли избытка всей подноготной информации про козла... Пианино незамедлительно перепродали друзьям-геологам. По этому поводу коллеги на радостях выпили немало водки, а дочка друзей до сих пор дуется в нешуточной обиде...
Играть хотелось на баяне, взяв пример с двоюродного брата Юрки. Он вообще являлся моим кумиром. Намного старше, но я ему очень завидовал и старался во всём подражать! Юрка играл и пел так, что все девки в округе сбегались к дому, надеясь на перспективное и престижное знакомство. И гитару потом я освоил во многом благодаря тому, что Юрка играл. Но до гитары – ещё далековато!... Другим увлечением, «содранным» с брата, оказалось подобие полузапрещённого и подпольного культуризма. Юрка смастерил самодельную штангу, обзавёлся многочисленными гантелями и диковинной книжкой с чёрно-белыми фотками «шварценеггеров». Книжка моментально затёрлась до дыр, а бицепсы, трицепсы и всё остальное росло, как на дрожжах, и каменело на глазах. Я пыжился, выполнял многочисленные подходы к снарядам и свято верил, что скоро и сам стану страшно «рельефным» и умопомрачительно соблазнительным...
… А баян купили со скоростью пули. Очень хороший, дорогой и большой. Настолько большой, что голова скрывалась за ним. Не в силах удержать на коленях, первое время просто опускал его на ковёр, становился на колени и упражнялся, даже не видя кнопочек ни слева, ни справа. На ощупь, по наитию и слуху... Напротив окон находился троллейбусный парк, а на его территории размещалась музыкальная школа. Туда родители благополучно и продали меня в «рабство» на пять лет, уплачивая по десять кровных рубликов в месяц. Я не сопротивлялся, потому что добровольно выбрал инструмент для самоистязания. Мама часто смотрела из окна, наблюдая, как вприпрыжку бегу на занятия музыкой, а заодно контролировала, чтобы чадушко ненароком не свернуло куда-нибудь не туда...
Четыре годика мужественно выдержал, преуспел в игре, но страстно возненавидел сольфеджио. Требовалось нудно петь по нотам и отчаянно дирижировать. Сначала педагоги поражались мастерству писать музыкальные диктанты на слух, не делая ни единой ошибки в записи сыгранного отрывка. Но однажды всё открылось, когда мне просто не хватило терпения и выдержки сделать всё так, как обычно.
Зрение до сих пор хорошее, очков не имею. А тогда-то – как у орла! Мы садились за парты, готовясь записывать музыкальный отрывок. А педагог ставил перед собой ноты на пианино. Спиной закрывал от учеников то, что предстояло воспроизвести письменно. Нужный кусок всегда заботливо выделялся и обводился красными чернилами. Пока объясняли предстоящую задачу, я уже успевал издали «срисовать» нотный текст диктанта, используя недюжинную смекалку и орлиное зрение. Много раз такое «прокатывало», я гордо ходил в отличниках и передовиках. Но в один из дней самоуверенно увлёкся настолько, что не заметил: учитель ещё даже не уселся за фортепиано, а находится рядом и внимательно наблюдает, как я старательно, а главное – абсолютно верно пишу диктант, которого ещё вообще не игралось!... Думаю, не стоит особенно зацикливаться на разнице пианино, фортепиано и даже рояля?! Не то придётся объяснять методично – через клависет, клавесин и даже фисгармонь с органом.
Однако самый вопиющий и грандиозный скандал разразился на выпускном экзамене по вокалу, когда обнахалился до такой степени, что позволил себе наглость пропеть и продирижировать... обычную гамму до-мажор размерностью две четверти. Для непосвящённых и тех, кому медведь отдавил ухи, скажу важное – примитивнее и проще ничего придумать невозможно... И особо ошибиться, кстати, тоже! На немой и недоумённый вопрос высокой комиссии, принимавшей экзамен, с чувством собственного достоинства заявил, что раз уж предлагалось выбрать произведение по собственному усмотрению, я и «усмотрел» такое нужное и сильно понравившееся, буквально запавшее в душу шедевральностью, на первой странице учебника по нотной грамоте... Я победил, но и меня запомнили, видимо, навсегда!
С походами в музыкальную школу и обучением игре на баяне было покончено через четыре года. Не доучился всего год. Но выдержать уже не мог. Предписывалось играть ежедневно, терзая соседей всякими хроматическими арпеджио и ломаными гаммами. Или наоборот, уже не помню точно. Когда кроме ежедневных посещений музыкалки стало необходимым заниматься дома непрерывно по четыре (!) часа, то... Интересы уже появились другие. И гитара «перебивала» любимый баян. И спорт стал частью жизни. И девчонки. И вообще, как ни странно, параллельно ещё и учился в обычной школе. Причём в школе с преподаванием ряда предметов на английском языке. Которую, между прочим, окончил с золотой медалью, имея юношеский разряд по спортивной гимнастике и являясь членом сборной команды школьников Казахстана по волейболу, тоже имея спортивный разряд... Похоже на саморекламу? Нет, это – чистая правда! Как всё это удавалось, расскажу дальше... Если, конечно, интересно.
Портрет получается уж слишком лубочный и приторно-сладкий. Ажно самому противно, какой вырисовываюсь. Патока с сиропом, залитая сверху для верности сгущёнкой... Но! Обещаю, что это ненадолго: скоро промчусь сквозь школьные годы, проживая и переживая вновь этот незабываемый период. Я и сам удивляюсь, куда все задатки подевались?! Неужели причиной явилось неразумное и опрометчивое решение связать судьбу с авиацией? Вроде бы ничто не предвещало такого печального исхода! Надо бы разобраться...
С самого раннего детства я привык к самостоятельности и независимости. И к чрезвычайной маминой требовательности. Она регулярно проверяла домашние задания, доводя себя до исступления, а меня до полного отупения и опупения. Если ей что-то не нравилось, она молча вырывала листочек и заставляла всё переписывать заново. Тетрадка худела порой до самых корочек, но мама оставалась непреклонной в устремлениях. Страстно хотела, чтобы наследник обязательно вырос сильной разносторонней личностью и стал достойным членом общества, которое давно «зажилось» в очень развитом социализме, и... неминуемо с минуты на минуту вообще должен был наступить обещаный коммунизм!
Получение четвёрки в виде оценки по любому предмету расценивалось мамой, как полный крах и позор на её голову. Когда первая учительница поближе познакомилась с мамой и нетрадиционными взглядами на персональную успеваемость, а также с методами которыми из меня вылепливают будущего «достойного члена»..., мудро решила – самым лучшим выходом для меня и мамы станет двойка или кол, выставленные сразу же после единственной ошибки или описки. Ведь редкая четвёрка, полученная мной, никак не отражалась на общей картине успеваемости. Четвёрка просто не нравилась маме и выбивалась из стройного ряда сплошных пятёрок... А вот полученную двойку можно потом «перекрыть» и исправить тремя пятёрками подряд! То есть по маминому мнению, при получении двойки я должен утроить усилия и постичь материал вширь и вглубь! А выставленная четвёрка никак не понуждала вновь всё пересмотреть, перечитать и усвоить... Странная логика, но учительница так и поступала, а я «утраивал», перекрывал и исправлял, тем самым одновременно ускорял неминуемое наступление коммунизма.
Мама слегка успокоилась, когда поняла, что я уже прочно встал на этот «рельсовый» путь и не собираюсь сворачивать. На каждом родительском собрании она буквально расцветала и возвращалась в прекрасном настроении: ведь меня вовсю расхваливали и даже ставили в пример. Предметом особой гордости служил табель с красивым рядом одинаковых цифр. Я выглядел таким круглым отличником, что самому страшно! Но привык к этому и старался не огорчать маму и учителей. Наверное, учился только для мамы и папы, стараясь соответствовать их идеалу...
По всеобщему мнению, отличников любить не должны. Их обязаны презирать, чураться и избегать. Но в моём случае почему-то устоявшийся стереотип как раз и не срабатывал. Я ничем не подходил под стандартный образ хилого «ботаника» в очочках, с книжонкой под мышкой и скрипочкой в руке. Вернувшись из школы, старался быстренько сделать уроки, переделать домашние дела вроде влажной уборки по средам, мытья посуды и покупки продуктов по списку, а потом сразу вихрем бежать на улицу! В общем, дома я успешно двигался по проторённой лыжне и проложенным рельсам к светлому будущему, но вырвавшись на волю, превращался в обыкновенного хулиганистого сорванца.
Я был немного вхож в разномастные уличные компании. Даже в некоторые кодлы, шайки-лейки самых отпетых полууголовников, давно состоявших на учёте в детской комнате милиции. Общался с ними почти запросто и на равных. Меня немного уважали, но больше осторожничали, зная мои принципы. А они имелись!... Курить не предлагали, да я бы и не стал. Кстати, курить начал в Ленинграде. Но вкус спиртного вполне знал и раньше. Спиртное не очень нравилось, поэтому не стремился особенно экспериментировать... До откровенных драк дело никогда не доходило. Небольшие стычки – не в счёт. Мне просто не приходилось ничего доказывать, чтобы занять какую-то особенную «нишу» в подростковой иерархии. Не знаю истинных причин. Просто констатирую факт.
На улице в то время процветали самые разные развлечения. От запрещённой в школе «лянги» – подбрасывания-подбивания (на как можно большее время) кружочка меха с подшитым снизу кусочком свинца до игры в альчики – варианта выбивания бараньих костей из криво-косо начерченного мелом на асфальте круга. «Лянга» каралась учителями нещадно! Считалось, что её якобы тюремное происхождение вызывает развитие грыжи на ноге, обязательные нечеловеческие мучения и скорейшую гибель в недалёком будущем. Во всяком случае такое мнение «вбивалось» регулярно. Тем не менее в «лянгу» играли во всех дворах и даже на каждой переменке в коридорах школы.
Помню, что по-чёрному завидовал счастливчикам, которые владели сразу несколькими кусочками натурального меха. Так и подмывало дома что-нибудь изрезать втихаря, но шубы из натурального меха сами по себе являлись большой редкостью. Учителям не очень верили, но всё-таки опасливо ощупывали украдкой местечко на ноге в районе паха. Там, по уверениям, вот-вот неминуемо вылезет неведомая, но страшно опасная грыжа.
А в игре в «альчики» славились некоторые мастера-виртуозы, которые отстаивали честь двора при встречах с представителями другого. Игра примитивная, схожая с русской игрой в бабки. Только сами альчики являлись большой редкостью. Их копили, выигрывали, обменивали и держали в мешочке. У кого полнее и тяжелее мешочек – тот самый удачливый и искусный. Некоторые «мастера» гордо носили сразу по нескольку мешочков, вызывая зависть и восхищение. Где доставались альчики, держалось в страшном секрете. Самый большой альчик назывался сакой. В нём просверливались дырки и заливались свинцом. В центре круга расставлялись альчики, а тяжёлой сакой предстояло с приличного расстояния выбить из круга чужой альчик. Причём сака особенным образом закручивалась при бросании и ползла по поверхности асфальта. Такое не просто сделать – нужно долго тренироваться и «набивать» руку. Самой крупной удачей считалось, если своей сакой вышибешь из круга саку соперника. По неписаным правилам в этом случае ты забирал все альчики соперника... Тут тебе и хитрость, и глазомер, и меткость и расчётливость!... И никакой грыжи.
… Игры в классики, ручеёк, колечко, глухой телефон и прочее – пропущу. Для того времени считалось обязательным играть в футбол и хоккей. В каждом дворе стояли ворота и спортивная площадка. Некоторые молодые папы не считали зазорным выйти и погонять мячик вместе с нами. Нас знали все, а мы – тем более. Даже поимённо и поквартирно. Условно двор состоял из восьми четырёхэтажных домов. Один кооператив назывался «Геолог», а другой, вражеский – «Геофизик». Но все здорово дружили и соперничали только во дворе.
Футбольным и очень популярным вариантом являлась игра в одни ворота двумя командами. Называлась народная забава – «сало». Квинтэссенцией служило завершение весёлой возни. Проигравшая команда вставала в ворота отвернувшись, нагибалась и ожидала расплаты за поражение. Мячик устанавливался на точке, явно менее нужных одиннадцати метров. И каждый игрок команды-победительницы поочерёдно лупил со всей дури по салу проигравших... Количество ударов соответствовало разнице в счёте. Очень справедливо!
Посмотреть на завершающую стадию любили абсолютно все. Домохозяйки бросали кухонные занятия и высовывались в окна или выходили полюбоваться экзекуцией с балконов. От подъездов бежала детвора, не участвовавшая в игре. Посмотреть есть на что! Скажу откровенно, что попытки избежать заслуженного наказания карались всеобщим презрением, несмываемым позором, «гнобением» и последующим отлучением от возможности когда-либо быть принятым в команду. Что ни говори, а команда – это круто!
Мячики использовались самые простые, чаще всего резиновые. И очень редко – настоящие, имеющие крупную сыромятную шнуровку. Ниппельных мячей ещё не появилось. Отпечатки шнуровки долго сохранялись на молодой кожице ж..ы. Но следы, боль и жжение от резинового мячика сохранялись ещё дольше! Резиновый просто впивался в оголённое тело и практически прилипал ненадолго... Но никто никого не жалел. Даже взрослые дяди считали святым долгом смачно врезать мячиком по ягодицам проигравшего соперника. В такие моменты окрестности оглашались яростными воплями стоящих в воротах в позе «Ромберга» и подбадриванием бьющих игроков «болельщиками» из окрестных окон и даже простыми зеваками.
Случалось, что пробивающий имел личного соперника в воротах. Тогда старался все удары послать в одну-единственную цель. И ведь находились такие снайперы-пенальтисты, которые точнёхонько это проделывали. Пострадавший долго отлёживался в ближайших кустах, отдуваясь, кряхтя и прикладывая листы подорожника к ж..пе и ляжкам. Но это не заставляло отказаться от игры в «сало», а наоборот, вызывало чувство реванша и возможной сладкой мести в следующий раз. Но реванш мог состояться далеко и не в следующий раз!
… Санки, хоккей (с шайбой или мячом), катание на коньках также пропущу. Катки во дворах заливались повсеместно. Маленькие и большие – на любой вкус. Многое хочется упомянуть, но постараюсь не детализироваться. Иначе будет слишком тяжеловесно.
(продолжение следует)