… С такими, примерно, проблемами пришлось иметь дело в период первой стажировки. Очень удивил процесс замены частотных кварцев в радиостанции. Об этом никто на занятиях даже не говорил и не упоминал. Поэтому, однажды, когда надо было перейти в полёте на другую частоту связи, пришлось столкнуться с невозможностью набора её на блоке радиостанции. Я был вынужден заполошно будить инструктора и говорить, что «всё пропало!»... Но он меня моментально успокоил, что пока ещё не всё... И сноровисто вытащил кварцы откуда-то из чемоданчика, именуемого ЗИПом, а потом с помощью отвёртки быстро перестроил частоты.
Хуже всего обстояло дело с частотами диспетчерских центров и их позывными. Что тут сказать – натуральный дебилизм всеобщего засекречивания абсолютно всего, что только можно засекретить... Причём, только от своих же сограждан. Это приводило к необходимости заучивать наизусть и цифры частот, и позывные, в виде различных музыкальных инструментов, и даже разновидности многочисленных разноплеменных зверюшек.... Обогатился невиданно!
Широта кругозора, высота интеллекта и неуёмность фантазии тех, кто присваивал «зверомузыкальные» псевдонимы диспетчерским пунктам, не простиралась дальше зоологизмов или простецкой музычки. Сейчас дело обстоит довольно просто и «посыл» говорится открытым текстом. Например: «Борту... работать с Москва-подход на 124,6.» – ...Абсолютно всё ясно и понятно даже непосвящённому. И где диспетчерский пункт находится, и какую частоту следует набирать.
А в приснопамятные времена развитого-переразвитого социализма дела выглядели очень расплывчато, слишком задумчиво и весьма «сиренево». Подконтрольному борту предлагалось просто и незатейливо... Работать по направлению с каким-нибудь «горностаем» или «саксофоном»... Как хочешь, так и работай — это уже только твои индивидуальные проблемы. А я – всего лишь диспетчер, мой дорогой друг! Поэтому самоустраняюсь, согласно инструкции, и ничем больше помочь не в силах — нельзя!... И кто такой этот музыкальный зверь, и где находится, а главное — как его выкликнуть в эфире и какие цифири набрать – чёрт его знает!
Поэтому и приходилось лётчикам каким-то образом самостоятельно выкручиваться, тщательно готовиться и запоминать очень-очень многое... Да разве весь Советский Союз можно на память знать?! Потому-то, завсегда, передавали из уст в уста всякую важную полётную информацию, добытую неправедными путями, а для верности — имели те самые записные книжечки, о которых упоминалось. Но, при этом, сильно рисковали нарваться на очень большие неприятности, если только не на перспективу потерять профессию. Шутить «там» не любили, а, вернее, не умели... Вспомнилась и ещё одна примечательная деталь, связанная с инспекцией и, подобного рода, незаконными записями в заветных книжечках.
Приказы по гражданской авиации всегда издаются под номерами, как и в любых солидных министерствах и ведомствах. Но если первыми цифрами номера фигурировала пара нулей, то это означало, что приказ имеет гриф «секретно». Как вы понимаете, настоящих государственных и шпионских секретов там попросту и не могло быть. Совершенно элементарно и запросто под такими нулями издавался, к примеру, приказ о пьяном дебоше какого-то пилота на оперативной точке... Чтобы не абсолютно всё население знало об этом, а только такие же пилоты... Для повышения бдительности и планирования предстоящей пьянки только дома, тёмной ноченькой, при закрытых форточках и строго под одеялом... Шучу, но что-то, в этом роде!
Приказов издавалось очень много. И указаний. Их требовалось не только знать, но и почти цитировать, если вдруг среди тёмной ноченьки спросят. Особенно радостно и оптимистично такие вопросы приветствовались экипажами часика в четыре утра, когда за спиной уже остались многие часовые и климатические пояса, деловито «отмотано» полстраны с парочкой промежуточных «лёгеньких» посадок, и ещё столько же предстояло осилить.
Вопрос инспектора, на первый взгляд, выглядел необычайно примитивным и не таил для непосвящённых какого-то особенного затруднения в ответе. Ненавязчиво предлагалось прояснить: « ...о чём, собственно, гласит приказ МГА от 47-го мартобря 1327 года за номером 008 ?» – ...Нельзя было медлить и ошибаться. Следовало бодро, чётко и зубодробительно ответить: «...Нет абсолютно никаких проблем! Как раз, только-только самолично хотел удивить всей полнотой сведений, что приказ оный именуется: «О дальнейшей неуклонной работе по искоренению пьянства и алкоголизма во всей гражданской авиации и её окрестностях!» – ...Дальше предписывалось по пунктам и очень быстренько озвучить количество попавших в ЛТП или медвытрезвитель, обязательно назвать истинные причины такого непотребства и отбарабанить намеченные свыше мероприятия по недопущению подобного впредь... Элементарщина для любого первоклассника, постигшего таинства букваря!
Сами понимаете, что лётчику, основательно занятому решением насущных проблем с погодой, топливом, встречным ветром, пассажирами и грузом, а также с возможными неисправностями самолёта, просто невозможно упомнить до мельчайших подробностей все нюансы лавиноообразной информации. Именно поэтому в книжечку «от склероза» записывались и номера, и дата... А дата-то, спросите, при чём?... А при том, что циферок-то в номере приказа существовало, как правило, всего три, но две из них — голимые нули... Если за год подобных приказов издавалось много, то первой цифирью всё равно присутствовали пресловутые «зеро»... По некоторым правилам рулетки, в таком случае всегда выигрывает крупье, то бишь, «казино», издавшее приказ.
… Номера могли быть одинаковыми, а год и дата — разными! Вот, именно по этой причине, кроме номера и даты, в индивидуальный склерозник-книжечку тщательно, но кратенько, конспектировали всю подноготную приказов – и суть, и принятые меры, и намеченные мероприятия — абсолютно всё, что могло заинтересовать очень хмурым утром любознательного и вездесущего инспектора!
Однако, если в изъятой книжице вдруг обнаруживался хоть намёк на то, что существовало с этими самыми нулями, то судьбой, делом и персоной такого лётчика уже занимался первый отдел. Можно было смело сливать воду и прощаться с небом. И хорошо, если не очень надолго... Это, уж поверьте, происходило очень-очень серьёзно и чувствительно!
… Всё-таки присутствовали ловеласы, обожатели и любвеобильные почитатели женщин среди безвестных лиц, которые самозабвенно присваивали позывные пунктам УВД. Накрепко врезалось красивое и маняще-обворожительное: «Изабелла!» – Именно на это романтичное и загадочное имя «отзывался» не то Семипалатинск, не то Павлодар... Особенно зазывно и сексуально это звучало в ночи, когда в эфире находилось мало бортов. Представьте – звенящая тишина, глазки самопроизвольно слипаются... И вдруг, кто-то страстно с придыханием умоляет: «Изабелла! Изабелла!!» – … Изабелла почему-то нехотя отвечала заспанным, прокуренным и хриплым мужским голосом... Ах, проказница Изабелла!... Анекдота про красавицу Изабеллу на балконе ещё тогда не знал, а то бы поязвил и вволю поёрничал на эту тему в эфире дополнительно, будь я не простым стажёром, а натуральным «небесным аксакалом».
Надеюсь, что вы уже поняли, сколько нужно было знать попутного и, вроде бы, не чисто штурманского?! Память требовалось неустанно тренировать, раскладывая информацию по полочкам и сортируя по назначению. Видимо, я должен благодарить советскую совершенно секретную систему за то, что пока ещё не полностью впал в старческий маразм... Потихонечку вываливаю «багаж», накопленный годами. Как только «склады» опустеют, так и финиш наступит. Освобожу полочки и успокоюсь надолго, если не навсегда...
Производство полётов не выглядело особой и слишком будоражащей новостью. Новостями являлись разнообразные сопутствующие детальки. Кое о чём, конечно, рассказывали не один раз в кулуарах и при перекурах, но ведь с чужих слов далеко не всё можно полноценно представить. Обязательно нужен «жареный петух», клюющий в мягенькое местечко... В Академии перед практикой выдали медицинские справочки-вкладыши с обозначенным сроком медицинского освидетельствования. Мимоходом, упомянули, что бумаженция обязательно понадобится на практике. И всё... Зачем и когда — не уточняли. Я, как один раз положил её в пропуск под целлофан, так она там и находилась. И забыл об этом факте напрочь... Один разок, утром, прилетел и уже собрался залечь спать. А однокашник только отправлялся в полёт. Я почти уснул, когда он прибежал назад и начал лихорадочно что-то искать в своих вещах. Оказалось, что в медпункте потребовали показать вкладыш, чтобы убедиться, что стажёр имеет право летать по медицинским показаниям и срокам. Пришлось сделать очередную «зарубочку» в памяти и с чистой совестью отвернуться к стенке... «Зарубочку» не следует рассматривать, как зловредность. Просто судьба тогда распорядилась таким образом, что ошибку совершил не я...
К слову сказать, такая справочка-вкладыш позже стала именоваться «хлебной карточкой», чтобы подчеркнуть её значимость. Прошёл ВЛЭК — получи карточку с обозначенным сроком. Работай и корми себя и семью! До очередного переосвидетельствования...
Тяжеловато и непривычно было таскать объёмистый и пузатый портфель со сборниками, картами, регламентами и всяким штурманским инструментом. Инструктор, по-моему, предполагал, что мне следует усиленно тренировать мускулатуру. Поэтому всегда подкладывал в портфель ещё и пистолет Макарова. Кобура в портфель уже не влезала. Наличие пистолета, поначалу и очень фиктивно, сильно повышало собственную значимость в глазах окружающих. Так и подмывало вытащить, передёрнуть затвор и прицелиться... Потом это стало абсолютно неинтересным, а впоследствии, пришло чувство некоторого, вполне объяснимого, страха и совершенно определённой ответственности.
Как-то раз, полез в портфель и чуть не сошёл с ума. Не обнаружил пистолета, как ни старался! Сразу в голове вихрем и полностью пронеслась история прошедшего полёта, обязательные и нудные походы в двух-трёх аэропортах в штурманскую и обратно. Неужели где-то забыл, вытащили или... он всё-таки выпал?... Хреновое чувство, честно признаюсь. И не желаю никому что-то подобное испытать. Тогда не себя было жалко, а инструктора, который слепо доверил то, за что нёс персональную ответственность!
… А в это время, этот самый ответственно-безответственный товарищ тихо-мирно посапывал и похрапывал в уголке кабины, совершенно не подозревая, что по прилёту его тут же схватят и бросят в глубокий сибирский зиндан... По моей стажёрской вине и полному разгильдяйству... Хорошо, что не слишком запаниковал. Осмотрелся и увидел, что пистолет вставлен в кобуру и спокойненько висит себе на крючочке... Инструктор уже заблаговременно подготовил его к сдаче в оружейную... Можно было запросто поседеть!...
Уж не помню, что именно рассказывал про грозного Свирепова однокашник, только с моим инструктором очень быстро организовался полный и благополучный консенсус: у меня всё получалось. Ну, не совсем уж и всё, но это было делом наживным и зависело от накопленного опыта. Кроме пистолета и переноски портфеля, мне доверялись отрезки перелётов почти без инструкторского вмешательства. Длинные рейсы даже делились по-братски... Или по справедливости... Справедливостью узурпаторски распоряжался только инструктор. Поначалу меня, как деревенского гусака, буквально распирала гордость, и очень льстило подобное псевдоравноправие. Только чуть позже начал задумываться, почему во всём этом не обнаруживалось какой-то, сразу объяснимой, стройной или логичной и внятной системы...
Система-то существовала, конечно же! Но какая-то, уж слишком «систематическая», неподвластная пониманию, и каждый раз — разная. До полного изумления... Мне почему-то доставались самые трудные и тяжёлые, по понятным причинам, ночные полёты. Часто ловил себя на том, что уже практически сплю, утомлённый монотонным рёвом двигателей, длительным отсутствием радиообмена и сонной молчаливостью экипажа. А сколько спал — вопрос... И очень большой!
Вряд ли, прострация и отключка сознания длились дольше полуминуты. Но кто об этом скажет? Ведь не будешь щёлкать секундомером, впадая в небытие?! Тем более, что с ног сваливает внезапно и совершенно неожиданно... Самое тяжёлое время для любого организма — это, так называемая, «собачья вахта» – период от трёх ночи и до пяти утра. Независимо от того, сколько проспал перед рейсом. Какие-то внутренние часики в организме существуют, и их невозможно перевести. Есть сомнительный путь лишь как-то обмануть или перебороть такую напасть: можно тереть уши, литрами пить чай или кофе, травить анекдоты, громко петь песни или даже плясать вприсядку... Много способов существует, но не хочется этого делать... Ты просто не в силах заставить себя выпить горячего напитка, встать и размяться, прогуляться в салон и позавидовать мирно спящим пассажирам. Просто — апатия, лень и равнодушие ко всему... Вот, тогда и начинается самое противное и неконтролируемое — впадаешь в состояние ступора и полуобморока, когда уже нельзя точно утверждать — сон это уже или ещё явь?...
Инструктор был справедлив и весьма мудр. Он уже давно летал и берёг силы, здоровье и нервы. Очень справедливо полагал, что раз уж достался смышлёный стажёр, то не грех слегка отдохнуть. Когда ещё выпадет такая возможность?!
Вот именно он-то делил и распределял работу не поровну, а только по им установленной справедливости для каждого конкретного полёта. Никакой обиды не держу. Просто пытаюсь рассказать о новизне и необычности всего, связанного с первыми полётами, если не забыли. И про отсутствие жизненного опыта, и про разрушение некоторых стереотипов и легенд...
С позиций такого замысловатого равноправия, абсолютно не логичного, на первый и только на предвзятый взгляд, мне доставались почти все «собачьи вахты». Протестовать не имел ни права, ни желания. В принципе, всю работу должен был выполнять самостоятельно. А дело инструктора — находиться рядом и вмешиваться только в самый последний момент. В этом есть элемент настоящего искусства. Надо иметь очень крепкие нервы и всегда быть наготове, чтобы прийти на помощь и исправить ситуацию. Но точно решить, когда наступает тот момент, когда уже «поздно пить шампанское», и ситуация из простой очень быстро превращается в опасную или критическую, имеет право только инструктор. Главное, вести себя так, чтобы ситуация вовсе не переросла в катастрофическую. Тогда уже ничьё вмешательство не сможет помочь... Это, в равной степени, относится к инструкторам любой лётной специальности и наставникам других профессий, не имеющих отношения к авиации.
Инструктор распределял полёты именно так, считая, что я ещё молодой, здоровый и очень любознательный. Что мне пока всё — по плечу, интересно и полезно, а ему кое-что уже давненько — «по барабану».
По утрам я брёл в гостиницу уставший и был похож на выжатый лимон. С одной единственной мечтой о кровати и подушке. А инструктор выглядел подтянутым, бодрым и свеженьким. Его, наверное, ждала семья, домашние дела и развлечения. Поэтому он не мог позволить роскоши упустить счастливый момент для организации маленькой передышки, взвалив львиную долю своих обязанностей на внезапно подвернувшегося стажёра-недоучку... Но – с довольно-таки неплохими задатками и трудолюбием!
… Рейс в Ташкент выполнялся с тремя промежуточными посадками. Инструктор оптимистично заявил, что первые два перелёта с громадным удовольствием осилит самостоятельно. А уж на последнем я должен буду «свеженьким огурчиком», буквально одуревшим от многочасового сна и безделья, занять штурманское кресло и уверенной рукой привести самолёт к месту сказочного отдыха. Отдых намечался с утра и до позднего вечера того дня, когда предстояло лететь обратно... Возражений не предполагалось. Только я и без того чувствовал себя хорошо выспавшимся перед рейсом, да и не мог себе позволить беззаботно дрыхнуть, вместо заманчивой перспективы понаблюдать за процессом полёта и чему-то ещё дополнительно научиться. В итоге, весь полёт сидел и наблюдал, дождавшись, когда инструктор, с чувством выполненного долга, уступит возможность поштурманить и самоустраниться... В салон – сладко поспать.
Утро было ещё достаточно прохладным, но я знал, что градусов сорок пять днём и в тени будет точно! Сдали документацию, куда положено, а самолёт под охрану и поехали в профилакторий. Сразу сморило, едва взобрался на кровать, а экипаж слегка посовещался и ушёл на рынок или куда-то ещё по своим надобностям. Окна оказались открытыми настежь, но солнечное пёкло подступало так быстро, что уснуть было практически невозможно. Кондиционеры – несбыточная мечта из области зарубежной фантастики и принадлежности к загнивающему капитализму.
Но спать приходилось обязательно, так как было ясно сказано, что сегодня справедливость диктует организовать обратный полёт в виде моей первой очереди работать истинным навигатором. Вчера-то инструктор первым летел. Не надо упрекать в чём-то таком предвзятом!
А уснуть, даже принудительно, оказалось — никак. За распахнутым окном находился пруд или озерцо, где вовсю с громкими криками удовольствия плескалась детвора, а пляж был переполнен отдыхающими... Хотелось достать пистолет... Жаль, что патронов маловато, чтобы всех... и сразу. Но мне бы и одного хватило... Однако, пистолет хранился в оружейной комнате аэропорта.
Писк и визг, духота, зной и усталость — всё одновременно! Вышел в коридор. Там тоже существовала какая-то странная жизнь. Своя, но очень вялая и абсолютно малоактивная. Туда-сюда передвигались призраки или привидения. Они были одеты в простыни, увлажнённые из-под крана. Это – пилоты и стюардессы других экипажей. Им тоже предстояло очень хорошо выспаться и отдохнуть перед обратным рейсом. Простыни высыхали мгновенно, поэтому народ, как зомби, вползал в комнаты и увлажнял их вновь и вновь... Вода из крана текла тонкой струйкой. Противная и очень тёплая...
Спал ли вообще или нет — науке сие не известно! Находился в какой-то полудрёме, заставляя себя уснуть, а получалось очень плохо, несмотря на утомление. Когда вернулся экипаж, где пребывал и что делал, не слышал и не воспринимал. Разоспался уже тогда, когда настало время вставать и идти на вылет.
Заметил впоследствии интересную особенность, что самый сладкий сон всегда наступал в тот самый момент, когда уже вот-вот надо... Можно, с дорогой душой и не колеблясь ни секунды, абсолютно всё отдать за возможность никуда не идти! А как раз, вот именно сейчас, а не час-полтора назад, нужно вставать, собираться и уходить в полёт!... С годами выработалась привычка спать именно по принуждению. Не тогда, когда хочется, а когда надо! Привычка вырабатывалась мучительными пробами себя на прочность и выносливость, глупыми и самоуверенными ошибками, многократным повторением и попыток, и ошибок... Если вечером предстоял рейс «в ночь», то даже проснувшись поутру, побродив по дому и сделав какие-то дела, всегда заставлял себя три-четыре часа принудительно поспать. Сколько, в действительности, сладко почивал из этого времени, всегда выглядело по-разному. Но делал это регулярно, зная, что последствия могут быть самыми неприятными. И рейс запросто может затянуться даже на сутки, без возможности поспать в нормальных условиях и по-человечески!
… Рабочее кресло штурмана занял вовсе не «свеженьким огурцом», а настоящим сморщенным «сухофруктом». Работать и лететь куда-то совершенно не чувствовал ни малейшего желания. Мучительно хотелось спать, пусть даже в жаре и липкой духоте. Но надо было работать. И это происходило тоже впервые и непривычно — делать что-то через «не могу» и вопреки.
Взлетели, полетели... Инструктор отправился в салон. Готовился сменить меня, но только лишь через два перелёта. Ничего интересного в кабине не происходило, поэтому он, в соответствии с озвученной «справедливостью», дрых, утомлённый покупками и переноской овощей-фруктов с ташкентского базара. А я неусыпно бдил, тщательно рассчитывал, вносил поправки в курс, смотрел в тубус радиолокатора, обходил грозовые засветки, заполнял бортжурнал. Не забывал вовремя докладывать о пролёте поворотных пунктов, общаясь с загадочной «Изабеллой», поигрывая на «Саксофоне» и загоняя «Горностая»...
Смена штурмана произошла в Балхаше. Когда уже практически утратил чувство реальности, и было всё равно — лететь дальше «работягой» или полным ленивцем-тунеядцем. Своё дело сделал честно. Экипаж отправился в штурманскую, а мне милостиво разрешили не ходить. Я стоял на утреннем холодке, смотрел на всходившее солнышко и радовался жизни, находясь неподалёку от Ан-24. Жить хотелось, несмотря ни на что! И вот ведь, незадача — как только появилась возможность увильнуть от работы и отдохнуть, как сон начисто улетучился... Потом познал, что так бывает почти всегда, когда отходишь от стресса, связанного с необходимостью находиться постоянно «на взводе». Естественная реакция организма... Собака Павлова и условные рефлексы. Что-то такое, из области психофизиологии. Но ещё пришлось на собственной шкуре прочувствовать, что такая реакция очень кратковременна. Мимолётная и недолговечная. Через некоторое время утомление и усталость всё равно возьмут своё...
Вдали показался экипаж, приближающийся прогулочным шагом. Инструктор подошёл и спросил ни к селу, ни к городу, как показалось: «Пиво любишь?» – Вопрос выглядел неуместным не с точки зрения моих алкогольных предпочтений или пристрастий. Он, как бы вообще, возник из другой жизни, а не принадлежал той, которой в данный момент радовался, глядя на солнышко. Пивко сейчас очень бы не помешало, но я ведь находился «при исполнении», позволить этого не мог, да, к тому же, и никакого пива ни на горизонте, ни в руках у инструктора не наблюдалось...
Чувствуя какой-то подвох, всё-таки утвердительно кивнул. А внутренне напрягся, допуская возможность незнакомого специального авиаприкола. Но инструктор вовсе не шутил, а просто сказал, чтобы я выдал трёшку. Деньги на святое дело отдал безропотно, и он снова куда-то ушёл, но уже явно поспешая – по расписанию намечался вылет.
Прикидывая в уме и оценивая призрачный шанс на наличие в Балхаше пивзавода или каких-то других тайных источников напитка, мысленно перебирал имеющуюся информацию. Ведь Балхаш находится в родном Казахстане, но никогда ничего о Балхашском пиве слышать не приходилось!... Пива и не было. Инструктор вернулся, бережно обнимая большой бумажный почтовый мешок. Внушительного размера, но явно не самый тяжёлый. Доверху наполненный изумительной вяленой рыбой. Рыбка смущала – страшно ароматная, свеженькая, ещё не совсем сухая. Почти вся с икрой. Очень-очень жирная, она янтарно просвечивала на солнышке. Ветерок разносил соблазнительный запах, щекотал ноздри. Рыбёшка просилась быть съеденной прямо сейчас же! И даже без пива...
Инструктор увидел моё оживление и не стал делать секрета: рыбкой в Балхаше частенько затариваются у местных работников. «Проколов» и неудач с качеством никогда не случалось – за качество он особенно ручается. Стоимость «почты» равнялась семи рублям, что означало, что и покупку мы почти по-братски поделили, в точном соответствии с понятиями о справедливости. А пиво?...
Мне было торжественно обещано, что после рейса сразу поедем на речку неподалёку от аэропорта и там оттянемся, как следует. Возражений, опять же, быть не могло. Это расценивалось, как приказ об обязательном послеполётном разборе... Всё-таки не утерпел и оприходовал пару рыбёшек прямо под крылом самолёта... Вкуснотища неописуемая! Спать уже окончательно расхотелось, и весь обратный перелёт просидел в кабине, перенимая навыки и переполняясь нужным опытом штурманского искусства.
В Новосибирске скоренько вернул служебный портфель в БАИ (бюро аэронавигационной информации), дождался, когда инструктор сдаст пистолет в оружейную комнату, и вместе пошли в гостиницу. Инструктор жил в общежитии неподалёку. Он сказал, чтобы я переодевался, а потом назначил время рандеву и уточнил, что пивную задачу берёт на себя...
Мы поехали в автобусе куда-то в сторону, но не очень далеко. Если не изменяет память, то местечко называлось Заельцовский Бор. Опять-таки — никакого пока пива. Стоял одиноко на берегу какой-то обшарпанный сарай с корявой надписью «Жигули», но признаков жизни внутри не наблюдалось... Я начал нервничать и опасаться, что неминуемо стану предметом какого-то розыгрыша. Настроение не то, чтобы совсем испортилось, но как-то потихонечку сникало и понижалось. Да и утомление назойливо донимало всё больше и больше.
Когда приехали на пляж, то погодка уже разгулялась классная и вполне располагала к безобразиям! Ещё и не обеденный зной, но уже и не утренняя прохлада. Народу на пляже пока собралось маловато, но чувствовалось, что скучать в одиночестве не придётся. Решившись на подвиг и повинуясь внутреннему голосу, с разбегу нырнул в водичку и с удовольствием освежился, отгоняя шальные мысли о пивке и радуясь, что слегка встрепенулся. А пива всё не было. Чем больше о нём думал, тем больше хотелось испить!... В конце концов, сел на песочек и начал демонстративно и деловито шелушить рыбку...
Неожиданно рядом возник командир авиаэскадрильи. Я сразу почувствовал себя неуютно. Начальства всегда разумно старался избегать, но кухни, как назло, рядышком не нашлось... Я и опознал-то его без формы не сразу. Ну, подошёл какой-то мужичок, поздоровался, присел и спокойно забрал очищенную рыбку... Стал нахально и смачно грызть и нахваливать. Одежда на нём вполне демократичная — вьетнамки, легкомысленные шорты, очки и что-то, вроде панамки. До сего момента, я всего-то пару раз общался с этим лётным начальником... Командир деловито грыз рыбку, посматривал на часы и придерживал объёмистый пакет. У него и инструктора завязалась беседа, из которой удалось расслышать не совсем понятное: «... Пора бы уже и всем...» – Из чего заключил, что скоро должны неизвестные «все» непременно прибыть. Стало ещё более кисло... Отгоняя грустные мысли, снова окунулся. Пива уже не то, чтобы не хотелось совсем, а больше хотелось пищи! Любой. Как-то не рассчитывал, что пикник затянется, особенно его начало... А вдали уже заманчиво и соблазнительно раскочегаривались мангалы...
И тут подъехали две легковые машины. Вывалились человек семь пассажиров и с громкими криками стали прославлять инструктора, поздравляя с днём рождения! Это оказалось неожиданным, но очень приятным сюрпризом. Среди прибывших увидел и экипаж, с которым только что летал в Ташкент, и кого-то ещё. Но они тоже были «своими», а я по праву мог гордиться присутствием на таком глубоко личном празднике жизни.
Пиво, о котором так мечталось, торжественно извлекли из багажников. Обозначилось и кое-что для «ерша», а также море закуски, домашних солений, ташкентская дыня и другие дары природы. Шашлычок — само собой и без ограничения количества... Что ещё требуется изголодавшемуся и усталому стажёру?!
Дерябнув «за здравие и во славу», окончательно расслабился и успокоился. Комэска поздравлял и хвалил инструктора. Как оказалось, они долго летали в одном экипаже. Сказал, что мне очень повезло в том, что штурманским премудростям обучает именно он. А инструктор, в свою очередь, стал нахваливать меня и приговаривать, что действительно растёт надёжная и достойная смена... Я зарделся, как красная девица... Или это уже «ёрш» начал бузить и шалить в буйной головушке...
Из совместных бесед выяснилось, что у инструктора семьи не было. Не успел или не хотел, или не сложилось... Но он пока был холост. Это вовсе и не важно... Важно то, что меня воспринимали почти как равного. И я совсем не чувствовал себя юнцом-малолеткой, случайно затесавшимся в чужую взрослую компанию... Разгуляево разгорелось и продолжалось, но стажёр уже уходил в «сиреневый туман», перегруженный бессонницей в профилактории у ташкентского озера, такой же долгой и трудной ночью в штурманском кресле, всем сегодняшним, почти заканчивающимся неожиданным днём... И градусами выпитого... Сморило, поэтому и уснул прямо на песке, лёжа животом вниз... Буквально провалился в яму сна, но сначала слышал, как развесёлая компания приступила к обязательной фазе «полётов», которая присутствует у лётчиков после дегустации некоторого количества спиртного...
А проснулся от того, что меня настойчиво пихали и неслабо попинывали в мягкое местечко, уговаривая вставать уже, наконец-то... И всерьёз подумать о том, как придётся жить дальше. Как оказалось, жить дальше виделось очень проблематичным и болезненным мероприятием. Голова – тяжёлая, почти свинцовая, но созерцать то, что народец с интересом и некоторым сомнением рассматривал на спине, было, наверное, ещё тяжелее! Компания летчиков могла бы здорово сэкономить на спичках, так как вполне запросто можно было прикуривать прямо от моих плеч и того, что находилось пониже... Краснота — это ещё не всё! Начинали появляться пузырястые волдыри...
Когда уснул, то на меня перестали обращать внимание. Все были заняты разговорами и купанием. Потом — непременное возлияние, тосты, поздравления, пожелания, полёты... А я ведь никому не мешал: тихо «умер» и возродился часика через два, даже не изменив позы, в которой уснул... Сходу махнул стаканчик ещё прохладного пивка и уныло, как на каторгу, побрёл к воде. Последствия ожогов представлял очень хорошо. Но мужественно пережил, продолжив через денёк полеты в качестве штурмана-стажёра. Я стал уже почти взрослым. Во всяком случае, очень хотелось так думать!
… А ещё через некоторое время, инструктор сказал, что раз уже закрыты почти две трети обязательной программы лётной практики, то я могу быть волен в своих желаниях: либо продолжать летать с другим инструктором, либо возобновить совместные полёты через недельку, которую он собирался употребить на какие-то личные дела, взяв краткосрочный отпуск.
Мгновенно в голове что-то щёлкнуло, и началась упорная мозговая деятельность. Переключались какие-то рычажки, вращались невидимые шестерёнки... Это очень напоминало звуки, издаваемые арифмометром «Феликс», если кто-то ещё помнит этот наиточнейший вычислительный аппарат, являвшийся потомком обычных бухгалтерских счётов-костяшек... Я просчитывал варианты, выгодные лично мне... Эгоист, что тут сказать!
Через пару минуточек пришёл к закономерному выводу... О чём тут же сказал инструктору: «Не хотелось бы «менять коней на переправе», уж лучше подожду его возвращения. От добра добра не ищут, как известно. А эту, нежданно-негаданно, подаренную недельку с огромным удовольствием провёл бы в Алма-Ате...
Инструктор ничуть не возражал, но удивился, что я раньше не говорил об Алма-Ате. Можно было и рейсы туда организовать своим экипажем. Я знал, конечно, что Ан-24 летает через мой родной город в Чимкент и Джамбул. Но в голову не приходило, что такие полёты попросту можно запланировать. Это называлось «заказать рейс».... Ложная скромность тех лет!... Мы распрощались на неделю, но инструктор при расставании дал парочку дельных советов. Одним из них тут же и воспользовался...
(продолжение следует)