Приехав в Сангар, я очень рассчитывал на обещанное «наследство» в виде двухкомнатной квартиры. И даже почти уверился, что иначе быть не может. По крайней мере, окружающие наперебой заверяли, что квартира ведомственная и жёстко закреплена за обладателем громкого титула «старший штурман», кем бы он ни являлся. Но, на самом деле, всё получилось совершенно по-другому. Очередников и желающих улучшить и получить жильё было очень много, как и везде. Даже слишком много! Пока всякие разномастные комиссии и месткомы-профкомы перетрясали списки, один из командиров Ан-2 решительно взял и всё переутвердил. По-своему... Он жил с семьёй в доме, где пока пустовала «моя» квартира, имея четырёх дочерей... Но пятым ребёнком не рискнул обзавестись, устав экспериментировать... Просто, в один прекрасный день или ночь, взял бензопилу «Дружба» и... заметно улучшил свои жилищные условия, прорубив вход в «наследственную» квартиру...
Месткомам-профкомам пришлось страшно напрягаться, чтобы изыскать
для меня другую квартиру. Предлагалось подождать... Денька три муторно перекантовался в гостинице, а потом командир вертолётного звена любезно пустил меня на постой, уехав в краткосрочный отпуск... Теперь «мою» квартиру следовало ожидать лишь к тому моменту, когда её освободит лётчик, убывающий на пенсию...
Летать очень хотелось, да и налёт нужен всегда — на отпуск, на класс, на
пенсию... Но сперва пришлось ознакомиться и осмотреться, а потом исполнять многочисленные обязанности, возложенные на старшего штурмана. Должностная инструкция оказалась небольшой, но весьма ёмкой. Прав — много, но всего в паре абзацев, а обязанностей и ответственности — на двух листах!
С утра необходимо было получить ворох служебных телеграмм, отправленных именно в мой адрес. Не почтовый, конечно, а в адрес старшего штурмана. Должность зашифровывалась четырьмя буковками аэропорта и ещё двумя, которые, собственно, и определяли, кому именно следует разбираться с депешей. Как правило, приходила важная информация по безопасности полётов, раздавались различные указания, строгие предписания и распоряжения, обязательно – аэронавигационные поправки в сборники, регламенты и инструкции по производству полётов на аэродромах. Поначалу даже обалдевал от количества таких депеш, совершенно не понимая, когда же тогда летать, если всё воспринимать и обязательно исполнять! А ещё требовалось проверять полётные задания экипажей и подписывать «к оплате»... И никто не снимал обязанности производить девиационные работы в установленные сроки... Я стал штурманом-универсалом. Но других штурманов в Сангаре не было!
Самой большой головной болью оказалась обязанность вести учёт и сверку полётных карт. Карты, в своём большинстве, хранились несекретные, и их сверки никто особенно не требовал, но пяти- и десятикилометровки штамповались суровыми грифами «Секретно» и «ДСП» со всеми вытекающими... Всех вытекающих пока толком не знал, но был наслышан и слегка побаивался... Через некоторое время, стал старшим штурманом ОАО и пришлось узнать гораздо подробнее, когда ненавязчиво пригласили в КГБ... Побеседовать о картах...
Однако, это произошло гораздо позже, а в первые дни пребывания в Сангаре абсолютно всё представляло определённую диковинку и было в новинку – и окружающие люди, и полудикая природа, и многочисленные права с ещё более многочисленными обязанностями. Во всё вникал и старательно узнавал. Где по наитию и собственному разумению, а во что-то тыкали носом. Иногда ненавязчиво, а порой, и по-мужски. Без обиняков, но уважая должность... Приходилось переживать, терпеть, осиливать и утрясать. Многое позже и постепенно уложилось в голове по полочкам, и вскоре перестал ошарашенно хвататься за всё подряд.
Мало-помалу, выстраивалась система ежедневного труда. Когда по утрам экипажи разлетались, я оставался в кабинете в гордом одиночестве. Кабинет – слишком громкое название. Помещение являлось одновременно и штурманской комнатой. Громадный сейф важной персоной стоял в углу, а ключи имелись только у меня. Сейф требовалось опечатывать, что делалось с особым удовольствием. Кроме ключей, выдали и специальную печать, которая висела брелоком. Солидняк!... Однако, приходилось принудительно читать и изучать инструкции по производству полётов. Не сделать этого означало совершить должностное преступление. Таким образом, волей-неволей и через «не хочу», знакомился с рабочими документами... Скучновато приходилось коротать времечко в одиночестве! И я решил принести магнитофон, так как музыкальный фон был очень необходим... И день проходил не так уж однообразно и томительно.
В один из дней, сидевшего в задумчивости за такими необычными штурманскими занятиями застал инженер базы ЭРТОС. Он в коридоре прислушался к тому, что звучало, постучал, вошёл и осторожненько похвалил... Потихонечку разговорились и нашли общие интересы. И тогда инженер поинтересовался, а может быть, я и на гитаре что-нибудь могу? Хоть корявенько и на уровне умения складывать пальцы в аккорд... Я был вполне готов продемонстрировать корявость вживую, только возникла маленькая загвоздочка – инструмента «в кустах» не успел припасти... Тогда решили пройтись в клуб, где находились музыкальные инструменты. С радостью показал: что-то такое-эдакое могу сбацать, совершенно не напрягаясь...
Как оказалось, аэропортовский ансамбль в Сангаре в тот момент настиг жуткий творческий кризис. Просто сразил наповал! Из-за каких-то неурядиц и разногласий не хватало именно гитариста. Совпадение или...? К слову сказать, ансамбль имел очень хорошую репутацию — неоднократный лауреат конкурсов и смотров на республиканском уровне. И инструменты имелись вполне профессиональные. В ближайшем обозримом будущем не предвиделось ни смотров, ни конкурсов. Но ансамбль регулярно выступал в клубе по праздникам, да ещё и танцевальные вечера организовывал — с другими развлечениями в Сангаре было туговато и откровенно напряжённо. Вне аэропорта, в посёлке, тоже существовал ансамбль, который играл в местном ресторане. Слишком громкое и помпезное название, конечно... А какой тогда посёлок, если без собственного, пусть захудаленького, но ресторана?
Днём в заведении работала обыкновенная столовка-забегаловка с соответствующим антуражем и меню, но к вечеру помещение преображалось: гуляли напропалую по поводу и без, свадьбы проводились и всевозможные юбилеи-банкеты. Два ансамбля по-хорошему конкурировали. Однако, при равных возможностях, люди старались пригласить для проведения торжеств именно аэропортовских ребят. Всё-таки уровень исполнения и репертуар были повыше и получше. Надо отметить, что помещение ресторана считалось «непереходимым полем» и было навсегда «застолблено» поселковыми музыкантами. Мероприятие куда-нибудь переносилось, если совпадали пожелания совместить наличие ресторана и аэропортовских музыкантов. А что было делать?...
Конкуренция действительно существовала, но не злая, а на самом дружеском уровне. Частенько друзья-соперники присутствовали на «вражеских» репетициях, что-нибудь перенимали или обменивались опытом. Иногда кто-нибудь отсутствовал, болел или находился в отпуске. Тогда запросто соглашались временно и взаимообразно «взять» или «отдать» кого-нибудь на мероприятие. Такая выработалась стратегия. Любой «приварок» к зарплате являлся неплохим стимулом и подспорьем, поэтому никто от лишнего рубля не отказывался...
Прослушав гитарные изыски и «бацание», мне сходу вручили ещё одну «должность». На это раз, ведущего гитариста. И новый коллектив стал понемногу репетировать, набирать репертуар и сыгрываться. Так что меня снова настигли детско-юношеские увлечения... Не стану подробно рассказывать. И так понятно, что «разрываться» и везде успевать было очень непросто: меня могли внезапно телеграммой «выдернуть», откомандировав в перегонку. А сколько она может продлиться – никто не знал. Какие уж тут долгосрочные жизненные планы?!...
Про Сангар успел многое написать, поэтому повторяться не стану... Квартиру всё-таки выделили. С большими трудами и потугами. Однокомнатную... Несмотря на крохотность, это всё-же отдельное жильё. Надо было радоваться и прыгать от счастья... Радовался, подпрыгивал и почти не верил! Но понимал, что придётся трудновато.
В стране и до сих пор не решена жилищная проблема, а на Крайнем Севере можно было запросто всю жизнь промыкаться по общагам. Вдобавок, особенно остро стоял вопрос с трудоустройством женщин. Не везде имелась потребность в квалифицированных профессионалах с высшим или средним образованием. И профиля, соответствующего полученной специальности, зачастую, было не сыскать в местности, куда забросила судьба.
Несмотря на музыкальные «халтуры» и приличный для основной части населения заработок, денег всё равно катастрофически не хватало, поэтому семья довольствовалась скудным магазинным ассортиментом. А рыбалка и то, что удавалось «накопытить» в полётах, немного дополняли и разнообразили домашние запасы. Но застолье получалось слишком однообразным. Это лишь в кино рассказывается, что из картошки можно почти тысячу блюд придумать. Попробуйте на досуге прожить хоть месячишко на картошке, луке и мясе. Денька три получится, а потом свихнётесь, удивляясь скудности фантазии и внутреннему противостоянию организма... Есть известная китайская пытка – человека ежедневно кормят «на убой», но только мясом. Через какое-то время мясо перестаёт усваиваться, перевариваться, а внутренности загнивают, принося страшные страдания, мучения и неминуемую смерть...
Устроить жену на работу удалось только по большому знакомству, почти через год, да и то ненадолго. Директор Дома Быта, где супруга работала художником-консультантом, оказался вне себя от ярости, узнав, что его хитро сумели провести... Жена была беременна. Но уволить он уже не имел никакого права, а это значит, трудовой стаж «половинки» шёл в зачет. И теплилась призрачная надежда, что уж потом-то на это место удастся вернуться.
После свадьбы мои родители подарили пятьсот рублей с тем условием, что вышлют по первому требованию... Я и потребовал. Спать было не на чем, а в магазине неожиданно «выбросили» парочку гарнитуров – два кресла и диван-полуторку. Мне по секрету поведали, что если сейчас не решусь купить, то следующая призрачная возможность появится лишь через год, когда осуществят новый северный завоз. Денежный перевод успел прийти вовремя... А стены в комнатушке выглядели совершенно голыми и незавидными. Жене пришлось сильно потрудиться, чтобы придать комнатухе хоть какой-то уютный вид. Стены и печку она с любовью расписала акварелью и гуашью. Да получилось так удачно и необычно, что соседка как-то с откровенной завистью спросила, где это мы успели обзавестись коврами?! Ковры были в страшном дефиците, считаясь предметом неслыханной роскоши и дороговизны. Получается, что соседка в окошко увидала настенную живопись-красотищу, проходя мимо... Пришлось разочаровать, но другая соседка, узнав правду, тут же захотела в своей квартире иметь что-то подобное, радующее глаз...
Жене не очень нравилось увлечение ансамблем, если не сказать больше. Чужие свадьбы, банкеты, юбилеи и всё остальное, что отнимало время. Репетировали часто и самозабвенно, чтобы находиться в нужном тонусе и на волне популярности. Но она мирилась и многое прощала. Однако, ансамбль вскоре стал причиной того, чего и сам себе не прощаю до сих пор, а уж она-то подавно!...
Жена должна была вот-вот родить. Но что такое – «вот-вот»?!... Многое, как специально, вновь совпало. Приезд её родителей, моя загруженность на работе и давно уже анонсированные и оговорённые «гастроли» с концертами по трём-четырём небольшим аэропортам... Конечно, всё можно было вовсе отменить или перенести, но такая поездка курировалась и контролировалась отделом культуры райкома. И существовал очень длинный «список» людей, плотно «завязанных» на этом мероприятии...
Я почему-то в тот момент посчитал себя вправе выполнить поездку, предполагая, что мама и папа жены – вполне родные и близкие люди, чтобы отвезти в роддом, если это произойдёт внезапно, а также находиться в первый день рядом... К сожалению, ошибся и очень об этом сожалею, часто горестно думаю... и перед сыном непередаваемо стыдно.
… Сидел, как на иголках, в семидесяти километрах от Сангара на вышке КДП и находился на постоянной связи с сангарским диспетчером. А он не выпускал из рук телефонной трубки, «законтачивши» с роддомом... И как сейчас, помню волнение, томительное ожидание, длинные паузы... Прямо извёлся неизвестностью, когда диспетчер, всё-таки неожиданно, гаркнул прямо в эфир: «Поздравляю!!!... С мужиком тебя!... Серёгой назовёшь.» – Этим же вечером был в роддоме, но, к прискорбию, ничего уже не изменить… Предал? Подменил понятия? Скорее всего – да... Но почему-то тогда казалось, что такой поступок можно объяснить... Хотя, по здравому разумению, объяснить можно абсолютно всё. И подлость, и предательство... Успокаиваю себя и никогда не прощу...
Серёгой сына не назвали, а нарекли Павлом... Ребёнок вообще дней пять-семь жил вовсе безымянным, хотя предварительных списков имён заготовили два: мальчиковый и для наследницы. Но получилось так, что проблемы обрушились снежной лавиной, заставив кое-что отставить далеко на потом... Проблем внезапно навалилось столько, что всего и не опишешь! С рождением сына, забот привалило несказанно много... То, КАК хотелось спать в Академии, совершенно отличается от бытия новоявленного отца. Ведёрно-выносная система, электроплитка, на которой надо не только приготовить еду, но и подогреть воду до нужной температуры... Потом вынести и выплеснуть... Каждое ведро наполнялось невероятно быстро. А без воды..., сами знаете... Горячей в единственном кране не предусматривалось... Постирушки, пелёнки, многократное и тщательное проглаживание под утюгом... А работа?!
… Я уходил из дома, не понимая, спал ли вообще... Что-то делал, проверял и подписывал на полном автомате... Звонила жена и говорила, что уже не в силах... Опрометью бежал назад... Снова звонили, но уже с работы. Злились, что не понимают, куда я вдруг исчез... Полёты, тем временем, продолжались, а жизнь вокруг кипела вовсю. Полётные задания требовалось ежедневно проверять, исправлять и подписывать к оплате... Хорошо ещё, что штурманская комната и бухгалтерия находились не так далеко... Не жалуюсь. Так было.
Павлик очень плохо ел. Кормление вообще надолго стало большой проблемой. А у жены молока было!!!...Частенько осознавал себя в бреду, полусидящим в кресле... Лежать не получалось. Одной рукой по инерции покачивал кроватку, другая ПОКА отдыхала... Вроде бы, спал... Рука уставала, голова бессильно падала... Надо было сменить руку... А жена – спала ли вообще нормально когда-нибудь?! Ей было совершенно не до сна. Подозреваю, что если уж я находился в бредовом состоянии, то супруга обязана пребывать в полном ауте и отключке от реалий... И гладить пелёнки приходилось самому, и стирать, и готовить... У жены было слишком много молока... Поэтому пришлось научиться и пользовать её «грудоотсосом»... А также вручную, и губами, познав вкус материнского молока заново. И определённые женские проблемы стали как-то ближе и понятнее...
А Павлику хватало всего трёх-четырёх скупых «чмоков» младенческими губёнками... Он вздыхал и засыпал счастливым сном. Трудно потом было приучить к соске. Он её постоянно выплёвывал, капризничал и беспокоился... А если газики в животе скапливались, и мы не успевали вовремя повернуть на бочок, тогда сынуля серьёзно наморщивал лобик, с силой выплёвывал в потолок соску, напрягался в тугом свёрточке пелёнок, приподнимал ножки... и выталкивал газики из себя... Всё это – забавно, мило, потешно... Но тогда было совсем не до юмора... Детское питание – отдельная песня. Его практически не привозили в магазины. Приходилось из Ленинграда высылать посылки с сухими смесями. Почему-то помню лишь одно название – «Фрутолино».
Когда Павлик стал постарше, то проблема с кормлением приобрела и вовсе характер развесёлого лицедейства... На такое представление стоило посмотреть со стороны и можно было смело продавать билеты! Ел он – никак. А мы страшно переживали. Жена сидела с сыном на коленях и с ложкой пищи наготове. А я «вытаскивал» из богатого арсенала абсолютно ВСЁ. Только и этого было мало. И с каждым кормлением, невиданного или неслыханного репертуара оставалось всё меньше. Я и вприсядку отплясывал, и ложками стучал, и всякие «тюрлюлю» высвистывал... Со стороны могло показаться – исполнителю прямая дорога в психушку. «Аншлаг» Дубовицкой — в топку! Папка-Вовка был неподражаем и неистощим... Иначе, ребёнок умер бы голодным...
Но Павлик очень хорошо изучил почти все уловки. Удивить становилось всё труднее. А если меня внезапно осеняло или поражало громом, и я всё-таки чем-то новеньким и неизвестным мог озадачить, то нижняя челюсть обалдевшего сына самопроизвольно отвисала... И ложка тут же отправлялась в ротик. Но это не меняло сути бесполезности процесса. Всё, что запихивалось в рот, тут же язычком аккуратно и решительно отправлялось за щеку. Павлик жевать отказывался наотрез, а глотать — уж тем более!... Щека пухла на глазах, мама чуть не рыдала от горя, а батянькины таланты иссякали на глазах. Но я постоянно совершенствовался и очень надеялся...
Однако, подобные домашние развлекухи происходили значительно позже. Грудничком же сын пробыл почти до годовалового возраста. Не каждая молодая мама сейчас молоко-то имеет вообще, а что уж тогда говорить о простом материнском подвиге выкармливать ребёнка такой значительный срок?!
… Через три месяца стало понятно, что у жены начинаются проблемы с грудью, копилась постоянная усталость, появилась нервная раздражительность, усиленная вечным недосыпанием и бытовыми неурядицами. У меня чувствовалось состояние не лучше. Кроме груди, конечно. В Сангаре можно было запросто сойти с ума от невозможности что-то исправить. Врачи-специалисты работали в больнице, но рисковать мы не стали... Решили, что самым лучшим выходом будет отвезти жену и сына в Ленинград до выяснения и устранения проблемы. Таким образом, всю зиму и весну я бичевал и холостяковал. И снова совпало так, что у соседа-вертолётчика Саши жена тоже уехала.
По идее, сейчас мне должны бы позавидовать почти все мужчины... Ну, хоть чуточку... Не буду ни убеждать, ни разочаровывать — три-пять дней беспробудной пьянки всё равно закончились. Столовая находилась рядышком, но ведь там не высидишь до утра!... Тогда-то я и «ушёл» с головой в творчество Высоцкого, Токарева, Успенской и Шуфутинского. Хоть на родном языке кто-то распевал залихватские и ностальгические песенки дома. Одиночество — очень тоскливая и пренеприятная штука!
Саша приходил в любой момент, даже когда меня не было дома. Дверь я не закрывал. Смысла не видел. Сашу мог застать стоящим у магнитофона в позе Роденовского «Мыслителя»... Он внимательно и серьёзно слушал Высоцкого «...и родился на свет я до срока — по указу от...» – или хихикал, покуривая, под более оптимистичного Токарева – «...только водка — лучше всякого лекарства...» – … А потом задумчиво предлагал: «Ну что, Саныч? А не замарачачить ли нам яишенки с тушёночкой и лучком!?» – Блюдо считалось самым распространённым холостяцким деликатесом... «Санычу» стукнуло двадцать два годочка от роду, а Саше – почти сорок... Он был очень уважаемым и заслуженным вертолётчиком...
В Сангар часто присылали работать экипажи Ми-8 из Магана. И надолго, и на несколько дней. Ко мне стали запросто захаживать некоторые пилоты. Зимой в гостинице противно и неуютно. А у меня можно было отдохнуть душой, послушать музыку, перекинуться в картишки... Что ещё надо для простого лётческого сердца в отрыве от дома?!
Квартира вовсе не стала проходным двором, приходили только хорошо знакомые люди... Картишки быстро поднадоели, а я и сейчас только в «подкидного» смогу составить компанию. Да и то без удовольствия... У меня имелась «рулетка». Игрушечная, конечно, но всё в ней выглядело совершенно «по-взрослому»... Познав нехитрые правила, вертолётчики забросили нарды, домино и картёжный долгий преферанс с авиационным «храпом». Стали в очередь проситься прийти вечерком «покрутить», проверить игроцкую удачу и облегчить кошельки... А если вдруг подфартит, то и пополнить...
Я в игре не участвовал, но время на таких посиделках «убивал» общением, анекдотами, байками и чифиристым чайком... Потом поднадоело и это, тогда стал просто уходить в комнату, а азартная компания продолжала гулеванить на кухне. И никто никому не мешал. Частенько напрашивались выпить и откиснуть душой, если назавтра выпадал выходной. Естественно, что отказать я не мог!
… Однажды, такая развесёлая компания вертолётчиков всю ночь «крутила»,
выпивала, закусывала именно на кухне, а я даже не выходил. Спать завалился. И даже не видел, что они там едят, что пьют и когда разошлись, тоже не ведал.
Утром разбудил несмелый стук в дверь. Пришёл сосед, работавший диспетчером. Я даже удивился, что кто-то вдруг стучит, а не вышибает сразу пинком дверь и не проходит по-свойски внутрь. Гурий Михайлович был со страшного бодуна, но вежливо спросил, нет ли у меня чего-нибудь для опохмелки? Я ответил, что всё – перед ним... Пусть не стесняется и определит, что там могло после вчерашнего разгуляева остаться. На столе царил беспорядок... Явно не художественный. Остатки еды, консервов, квашеная капустка, окурки и... маленькие гранёные стаканчики. А в некоторых даже ещё весьма прилично налито... Видимо, вчера сил у вертолётчиков не хватило и выпить всё попросту не сумели... Устали горемычные.
Гурий опасливо поозирался, но вокруг – никого! Меня в расчёт не стоило принимать. Сосед прищурился и выбрал стаканчик «по душе»..., то есть, наиболее полный. Выдохнул, махом опрокинул и... головой распахнув дверь, выскочил на крыльцо...
Наверное, так ревут и стенают смертельно раненные звери... Так его, бедолагу, выворачивало. Когда он смог выдавить человеческое: «Предупреждать надо!», – я стал прозревать и соображать... Вчера компашка вовсю гудела и забавлялась водочкой, но она быстро закончилась. Оставался чистый спирт! Поэтому народ и «не превозмог» всего количества... А Гурия об этом никто не предупредил... Зато опохмел произошёл моментально! Кто пробовал чистый спирт — поймёт. А кто нет, то и экспериментов не надо...
Раз уж разговор зашел про пьянку, то несколько отвлекусь... Первый Новый Год в Сангаре встретили у нас в квартире с новыми друзьями-знакомыми. Было очень душевно, по-семейному и по-домашнему. Расстарались и превозмогли! Утречком пришёл бортмеханик с женой. Вчера они тоже присутствовали, но решили теперь нашу супружескую пару пригласить к себе. Пока жена собиралась, решили «усугубить» немножечко для восстановления утерянных жизненных сил... Я пошарил по закромам, отыскал и разлил по полстакана водки. Странно, что водка осталась!
… Привычки нюхать содержимое налитого у меня нет, поэтому я почти уже и «махнул» за всеобщее здравие и дедушку Мороза, но не успел – руку перехватили с оглушающим криком: «Стооооой!!!!!» – … Бортмеханик, в отличие от меня, любил нюхнуть перед принятием... Оказалось, я разлил чистейший ацетон. Бутылка стояла рядом с диваном, но этикетки на ней не было никакой! А цвет — сами знаете... Могли бы и вчера выдуть, а мог бы и сына не иметь, и эти строки не написать...
Отвлекусь ещё ненадолго. Иногда на глаза попадается какая-нибудь жаркая дискуссия на авиационную тематику. В одной из таких публикаций встретился с мнением, что неправомочно называть шасси — колёсами... Порассуждаю.
Есть термины и определения, предусмотренные инструкциями и наставлениями. Но их казённая сухость в повседневной жизни намного разнообразнее и понятнее почти всем. Даже не специалистам. Есть специфический армейский юмор и какой-то другой, профессиональный, что ли. И авиационный — тоже. Иногда ловлю себя на мысли, что даже некоторые мои комментарии отдают не сразу понятной грубоватостью и неуклюжестью...
Если бы я взялся описывать всё, что уже успел сделать до этого момента, но сделал бы это простым и дружеским языком, который применяется в «курилке», то вряд ли описание уложилось бы в десяток страничек. Да и давно бы не в Сангаре «застрял», а находился гораздо ближе к пенсионному периоду. Ведь анекдоты чем хороши? Краткостью. И всем понятны. Но и из анекдота, при желании, запросто можно создать многосерийную эпопею. Суть и финал всё равно будут одинаковыми.
Лётчикам некогда изъясняться между собой витиеватым и замысловатым языком... Самолёт Ту-154 летит со средней скоростью пятнадцать километров в минуту. Вдумайтесь... Некогда свернуть на обочину, притормозить, остановиться, включить заднюю передачу, отдышаться и осмотреться... Стрелочка бодро пробежала всего двадцать секунд, а позади уже добрый пяток километров. Прикиньте по земным расстояниям на местности... Не беру в расчёт скоростей при наборе и заходе на посадку. Там дополнительно накладываются совершенно другие факторы. Надеюсь, что к этому обязательно вернусь позже... Признаюсь, что сам почти всегда, читая карту контрольной проверки перед посадкой, старался вполголоса напомнить и ненавязчиво проинформировать экипаж: «Колёса — не выпущены»... – Не по технологии так говорить, и вовсе не обязанность штурмана за этим следить... Но я так делал. Жить хотел. И ни один пилот не жаловался и не сделал малейшего замечания по этому поводу.
А если бы случилась посадка «на пузо», то, возможно посмертно, уже высокие комиссии разбирались, КАК правильно надо было сказать. И надо ли было?... Шасси? А на что бы это повлияло, в конечном итоге!?
Ещё один маленький пример. В документе ИКАО по правилам фразеологии
радиообмена на английском языке (в преамбуле) употребляется слово «ambiguity» – двусмысленность, неопределённость, неясность, сомнительность. То есть, говорится, что такого надо обязательно избегать в радиосвязи... Вот и весь смысл! Заметьте, что не слово «misunderstanding» – недоразумение или неправильное понимание, а именно двусмысленность в данном контексте хуже всего... И так — во всей авиации... Даже простецкие словечки «yes» и «no» по правилам фразеологии нельзя употреблять... НАДО – «affirm» и «negative». Подтверждаю, утверждаю или отрицаю, отрицательно... Тогда любой эскимос-диспетчер всегда и в любой точке планеты сразу правильно и однозначно поймёт неандертальца-штурмана... Родные языки — очень разные. А профессия поневоле накладывает отпечаток... Кучерявлю и пудрю... Ругать станете...
В Академии меня учили быть штурманом. Рядовым и на конкретные самолёты. А назначили на должность штурмана авиаэскадрильи. Вот, этому в Академии, совершенно точно, не учили. Мне едва исполнился двадцать один год, когда стали называть по имени-отчеству. Так положено. Признаюсь, иногда было приятно, но чаще – очень непривычно и неудобно. Вертолётчики казались солидными и достаточно уже пожившими дядями, возраста далеко за тридцать. Матёрыми и опытными. Пилоты Ан-2 были помоложе. У них имелся реальный шанс переучиться на самолёты посложнее, что они, со временем, и делали, перебираясь работать, к примеру, в Якутск. «Текучка» кадров на самолётах Ан-2 происходила заметная и довольно значительная.
Вертолётчики редко переучивались на самолёты. Поговаривали, что самолётная психология управления движением аппарата в корне отличается от вертолётной. Не уверен, что это – истина, потому что знаю конкретные факты успешного переучивания и дальнейшей лётной деятельности как с самолётов на вертолёты, так и наоборот. Однако, есть ещё одно важное отличие – почти все знакомые вертолётчики являлись записными алиментщиками... И даже не по одному разу. Словно имелась специально для них установленная градация почётных званий – «Дважды или Трижды алиментщик», «Заслуженный...», «Маститый...», «Прославленный...» и так далее. Не знаю, почему, но именно так и было! И многие из вертолётчиков оставались, в конце-концов, алиментщиками-холостяками, не решившись более испытывать судьбу.
… Приехав в Якутию, я начал жить практически с абсолютного «нуля», не знал многого, если не всего, да и не умел тоже почти ничего. И взаимоотношения с лётным составом надо было выстраивать с такого же «нуля». Что-то подсказывало, что нужно научиться, каким-то образом, лавировать в отношениях. Чтобы не стать «друганом в доску», о которого потом будут вытирать ноги и презрительно сплёвывать при встрече. Но и не превратиться в субчика, от которого станут шарахаться и кое-что скрывать, опасаясь, что доложу или «заложу» кому-нибудь «выше»... Трудно приходилось. Как ни старался быть гибким дипломатом, а поначалу, всяких ошибок совершил немало. Не по убеждению, а просто от отсутствия жизненного опыта и недостаточного знания людей...
Маленький пример. Как-то раз, вскользь упомянул в штурманской, что ещё не
успел попробовать неджелинского карася... И что тут такого особенного? Слетал бы сам! Потом, как-нибудь. Я даже не акцентировал ничьего внимания... А вечерком на своём
крылечке обнаружил пяток свеженьких, ещё живых карасиков с озера Неджели. Взятка? Уважение? Намёк?... И так — и эдак! Но уважать пока не за что было, кроме как за должность... Или от чистого сердца и по доброте душевной? Не знаю. Но требовалось срочно зарабатывать авторитет, вовсе не «дутый», и только самостоятельно. Надо было стать уважаемым за знания и умения штурманского дела... Карасиков не выбросил, конечно. Вкуснотища! Но задумался о том, что надо действовать осторожнее, аккуратнее и внимательнее – словами не стоит разбрасываться. А потом научился откровенный подхалимаж заранее чувствовать и хорошо отличать...
… Рядышком проживал и добрососедствовал бортмеханик Ми-8 Иван Иванович Миндрин. Очень толковый и хозяйственный мужик. Он сделал шикарную баню – всем на зависть и подражание! Умудрился мини-бассейн встроить... Типа кессона, куда можно было после парной с громадным удовольствием плюхнуться даже вдвоём. Многие частенько приходили попариться, пивка попить и анекдоты потравить.
Иван Иванович по весне буквально вымаливал у каждого пустые бутылки
из-под шампанского. Он заботливо собирал берёзовый сок в трёхлитровые банки, настаивал как-то по-особенному, умело разливал и закупоривал бутылки. Вот это напиток!!! Угощал хозяин щедро! Не совру, что «шампанское» его собственной рецептуры и отменного качества предпочиталось любым напиткам... Другие баньки умельцев-вертолётчиков тоже были примечательными – некоторые даже надстраивались парниками, прогреваемыми растопленной печкой. И даже арбузы, величиной с крупный грейпфрут, в Якутии выращивались в теплицах. Но вкуса особого не имели. Скорее, это была некая экзотика, радующая глаз рачительного хозяина... Ну, и возможность прихвастнуть, при удобном случае — само собой!
Про вертолётчиков давно хотелось рассказать несколько подробнее. Вовсе не претендую на то, что являюсь в этом вопросе «истиной в последней инстанции»... Всё, изложенное ниже — только МОИ отношения и впечатления.
… По роду служебной деятельности, именно с вертолётчиками приходилось летать чаще всего. Это было вызвано меркантильными обстоятельствами: чтобы получить (заработать) полный годовой отпуск в 66 рабочих дней и выслугу «год за два», на самолётах требовалось в календарном году налетать 500 часов, а на вертолётах только 300. Мне же, как «молодежи-подросли», надо было ещё и на класс налётывать, поэтому я отчаянно много летал на всех типах, на которые имел допуск. Однако, «вертолётный» налёт преобладал.
У вертолётчиков работа сложнее, пусть уж «самолётчики» не обижаются. Тут тебе и посадки «на пятачок» в тайге, и работа с внешней подвеской, водосливным устройством, и гравиметрическая съемка в высокогорье, когда на высоте в 3000 метров вертолёт только лишь одним колесом прикасается к скале или площадочке. Выброс пожарных-десантников с висения на спусковом тросе... Подобная работа с альпинистами в высокогорьях Тянь-Шаня, Памира или Заилийского Алатау вообще уникальна. Допуск даётся только самым опытным, строго отобранным экипажам-асам (даже допуск к высокогорью оговорён их высотой). Для того, чтобы вертолёт набрал максимальную высоту в горах, с него снимают задние створки и ПЗУ (пылезащитные устройства-заглушки с двигателей)... Много есть такого, чего не могут самолётчики... Припоминаю, как два очень заслуженных командира на спор поочерёдно забивали гвоздь-двухсотку задним колесом — у кого лучше получится и с какой попытки. И ведь зеркал заднего вида и боковых, как на автомобиле, у вертолёта нет и в помине! Просто чувство летательного аппарата слишком велико и непередаваемо-гармонично... И оплата на вертолётах всегда отличалась в большую сторону. Так что я реально был заинтересован в том, чтобы как можно большее количество часов налетать именно на вертолётах...
Пилотов вертолётов тогда, по-моему, готовило и выпускало только одно авиационное училище — Кременчугское. И процентов девяносто вертолётчиков являлись родом с Украины. Все мечтали побыстрее налетать на стодвадцатирублёвую пенсию, а если еще пару лет «сверх» полетать, то щедрым государством накидывалось ещё двенадцать рублей. Однако, на этот пенсион вполне можно было жить припеваючи. Странно? Многие сейчас этого не знают!
Вертолётчики, работавшие на Крайнем Севере, успевали заработать, купить собственный домик или «выстроить» кооперативную квартиру на (или в) Украине и другими местами не брезговали. Но жизнь оказывалась не так проста. Женитьбы, разводы и алименты надолго отодвигали хрустальную мечту. И тогда уже Север «засасывал» очень надолго. С каждым очередным разводом, приходилось начинать какую-то новую жизнь. И тогда уже, порой, никакого резона одиночке-холостяку возвращаться на Родину не было. Таких вертолётчиков работало очень много. Целью жизни, существования или доживания становилась привычная кабина «вертушки», знакомая и привычная работа, лётный коллектив... Командир Гена в истории с туберкулёзом — реальный человек, и рассказанная история правдива. Я её лишь слегка расширил и нисколько не приукрасил, если не считать некоторых незначительных деталей...
Кроме упомянутого Гены, другим признанным асом вертолётного мастерства был вечный холостяк Анохин, по прозвищу «Полковник». Лет ему, к тому моменту, стукнуло немало. Прямой в суждениях, с походкой, как на параде, но ужасно гордый и с привычками, которые повергали в шок людей, не знавших его... Всегда в солнцезащитных очках, любивший проводить время на оперативных точках, подальше от ненавистной общаги и начальства. Все личные вещи помещались в небольшой портфель-баульчик...
Иногда, прилетев на оперативную точку, экипаж Анохина не начинал работать дня три-четыре. Начальство твёрдо знало, что не стоит «бомбить» недоумёнными или грозными радиограммами... Всё – в полном порядке, и все практически здоровы, а матчасть исправна... «Полковник» отдыхал, попивая исключительно коньяк, а других напитков, кроме чая по-якутски, никогда не употреблял... Даже будучи в полном одурении от похмелья. Он «парил» гораздо выше этого... Уровень!
Если вы думаете, что и остальные члены экипажа всегда участвовали, то это — не факт. К розливу по стаканам допускались далеко не все. А сбегать за очередной бутылочкой «конины» требовалось быть готовым всегда и любому из членов Анохинского экипажа!
Пару дней Анохин мужественно с чувством пил коньяк. Потом наступало законное время «отходняка» и уже совершенно другого напитка. Чифиристого чая. Трёхлитровая банка, кипятильник, чай «со слоном»... Об этом уже упоминалось... Но если чаёк, ненароком или по недогляду, остывал ниже градуса, определённого лично «Полковником», то приказывалось его вылить нахрен!... И заваривать новый. Те, кто бегал за коньячком, услужливо выполняли и не перечили... Себе дороже!
Вот только потом, после соблюдения традиционного ритуала, и начинались полёты. И происшествий у «Полковника» не случалось. Несмотря ни на что, летать в экипаже Анохина считалось великим счастьем... Загадочно, странно, но это – факт!
На вертолёте Ми-8 я любил летать ещё и потому, что зимой в нём чувствовалось реальное тепло. Печка КО-50 обогревала так, что можно было летать в рубашке. И место себе выбрал хитрое. В техничке аэропорта всегда стоял «мой» стул... Я его тащил в кабину, устанавливал впереди бортмеханика, а ноги спускал вниз, на «рёбра» прозрачного передка фюзеляжа. Под «седалищем» находился автопилот, но я не мешал никому. Кроме любопытных и привередливых инспекторов. Ведь стул в кабине — не предусмотренное специальным перечнем оборудование воздушного судна...
На самолёте Ан-2 тоже есть печка, но она установлена далеко не на всех северных самолётах (?). Сие «чудо» называлось БО-10-10. И размещалось, ежели действительно имелось, тоже весьма странно — прямо перед входной дверью и почти под самым потолком (!). Куда тёплый воздух идёт? А первыми мёрзнут и дубеют ноги, хоть ты и в унтах. Поэтому толку от такой печки было мало. И, вдобавок, «раскочегарить» её стоило немалых усилий, и далеко не каждый пилот умел это сделать. А чадила печка нещадно. Резало глаза, а гарь вызывала головную боль... И место штурмана в Ан-2 было абсолютно «никакое» – жёрдочка-струбцинка, которую снимали, расстопоривая штурвал. Я укладывал её на подлокотники левого и правого пилотов, а под задницу подсовывал самолётный бортжурнал в алюминиевых корочках... Несмотря на такие ухищрения, в полёте испытывал страшное неудобство, а родной «попенквакен» болел ощутимо и долго...
Но в перегонках и при съёмочных работах я решительно и безоговорочно занимал место правого пилота. В перегонках этого тоже нельзя было делать, если неукоснительно следовать наставлениям и руководству по лётной эксплуатации, но жизнь иногда диктует совершенно другое...
(продолжение следует)