Зимние переживания

 



       Зимой  темнело очень рано. Сибирская  зима  не радовала  Веру. Утром чуть не проспали. Вскочили как одурелые, забыв про завтрак и с зарёванным, не выспавшимся Мишкой почти бегом бежали к остановке метров пятьсот. Хорошо, что шарфом замотала его лицо, оставив узкие щелки для глаз.

На остановке на двадцать первый автобус стояла толпа народа. Подняв  на руки тяжеленного сына, приступом взяла первую дверь. Опустить его на ноги уже не смогла, так прижали, что руки онемели. Как вышли из автобуса, даже сама не поняла. В садике оставаться Мишка не хотел, ревел во весь голос, цеплялся за пальто, еле Нина Васильевна оторвала.

А Вера бежала свой марафон наперегонки с опаздывающей поварихой из центральной столовой. Добежав до автостанции, удачно запрыгнули в подъезжающий автобус и буквально минут через пятнадцать были на проходной.

Клубы вонючего тумана накрыли производственную площадку. Задыхаясь, прикрыв рот варежкой, пробежав два завода, наконец-то добрались до своего.

Но лиха беда-начало. Ещё надо было спуститься по крутой и оледенелой деревянной лестнице, высотой не менее десяти метров и тут был выбор: либо рискуешь свернуть шею при падении с неё, либо порвать пальто, скатываясь с этой горы по накатанному насту на картонке, благо их тут много.

Вера выбрала последнее. В цех вошла ровно в восемь, как раз по радио передавали сигналы точного времени.  Иван Ефимович посмотрел строго, но ничего не сказал. Галина заметила, что Вера обморозила щеку. 

День прошёл в рабочей суете, но Вера не забыла, с каким трудом оставила сына в садике. Малыша почему-то невзлюбили и видимо обижают. Она уже искала желающих поменяться в садике, что недалеко от дома, но пока не нашла.

 Обратный путь ничем не легче, единственно, что уже не никуда не опаздываешь. Садик, магазин, ужин, занятия с сыном – дело привычное. Уложила Мишу спать и сама прилегла. Наверху раздался шум, крики, хлопанье дверями.

Опять Людка воюет! Этажом выше жила Людка с Васькой. Жизнь у них какая-то особая, то расходятся, то сходятся. Двое детей. Постоянные спектакли. И в театр ходить не надо. Шум усиливался. Уже можно было разобрать, что именно её, Веру, зовут на помощь.

 Вера нехотя, потянулась за халатом. Ни днём, ни ночью покоя нет!  Поднялась к ним и расхохоталась. До такого додуматься она бы никогда не смогла. Сцепившись, Людка с Васькой  из банки с белой эмалью, с попеременным успехом зачерпывали краску ладонью, и размазывали по волосам и лицу друг друга.

Оба высокие, крупные, равносильные ни в чём не уступали друг другу.  Квартира находилась в режиме постоянного ремонта, поэтому строительных материалов навалом. Как ещё не догадались закатывать в бетон себя любимых, непонятно. Минуты через две в квартиру набились соседи, как сельди  в бочку, разглядывая Людку с Васькой и от хохота, держась за  животы. Кто-то сказал:

    - Вам ребята давно надо вывесить программу ваших концертов и за просмотр деньги брать!

Нисколько не смущаясь, Людка нагло заявила:

    - А вас никто не звал!  Припёрлись! Пошли вон!

Все вышли на площадку, бурно обсуждая двух наглецов дебоширов, решив,  больше ни на какие крики о помощи  не реагировать.  Кое-как угомонившись, разошлись по квартирам.

Вот  и  Вера снова залезла под тёплое одеяло, но уснуть не могла, на ум лезли  разные мысли.  Почему одни живут, выбрасывая свои эмоции, не стесняясь окружающих, выставляют напоказ самое мерзкое, что в них есть.

Но если спросить, счастливы ли они, то уверенно заявят, причём оба, что счастливы даже без тени сомнения. Другие же ходят  только парой, умиленно улыбаясь всем, и с первого взгляда  безоговорочно скажешь: - Счастливцы! Но  при пристальном рассмотрении вдруг увидишь такую бездну непонимания,вплоть до отвращения друг к другу, что невольно задашься вопросом, а что их держит вместе?

 Сколько семей столько и вариантов сожительства индивидуумов. И почему-то большинство их не подходило для Вериного мироощущения, может один, в крайнем случае, два варианта могли хотя бы приблизительно стать идеалами и то с большими оговорками.

Ей  так хотелось стать счастливой по-своему. И создавая образ любимого, под утро она всё-таки уснула. А утром всё вернулось на круги своя. И так день за днём. Морозы жали и тело, и душу.

В один из дней придя на работу, сняв шапку с головы, вдруг почувствовала на ушах  шершавую коросту. Пытаясь  содрать коросту, не поняла, как  в руке  оказались точные копии своих  ушей. Стало плохо до обморока. Галина смеялась от души.

   – Ой,  глупая, да это твои  уши! Обморозила ты их, кожа подсохла,  вот  и  отвалилась! 

 Вера щупала свои уши, они  были  на  месте,  только чесались.
 
  -  Смотри не раздери, кожица новая, тонкая, ещё инфекцию занесёшь – смеялась Галина.
 
Зачем она  живёт в этой Сибири, где даже уши отваливаются, где морозы ужасные, даже её привыкшую к ним достали. Она  ведь не с юга сюда приехала. Вдруг Вере стало жалко себя. Навернулись  слёзы,  а сдержать она их уже не могла. Одна одинёшенька с Мишкой в чужом городе, никому не нужная, никем не любимая, чем она хуже Людки, её даже краской вымазать некому. Слёзы лились рекой.

Галина её утешала, как могла, не понимая, чего это Вера разревелась, подумаешь, уши отморозила, все что-нибудь отмораживают, не она первая, не она и последняя.

А Вера не унималась, не зная, что месяца через два встанет перед ней, как конь вкопанный её суженный, с искрящейся иронией в глазах и что она не менее иронично воспримет его, и что первые дебаты будут достаточно колки, потому что образ будущего мужа не совпадёт с образом, стоящего перед ней мужчины.

Он будет не хуже и не лучше, а просто не тот. И сама не понимая почему, она всё-таки пойдёт за ним, а он будет вести её по жизни, оберегая, а Людка будет по-чёрному завидовать ей  «шкидле», не красавице, по сравнению с ней и спрашивать недоуменно:

- Что он в ней нашёл?

 Пока  она безутешно плакала на груди Галины,   колесо фортуны совершало свой круг.