Бывает, не секрет, жизненный водоворот так закружит, завертит в своих мутных водах, что все силы отдаешь на борьбу с его прихотями и течениями. И только успеваешь думать,
— Не закрутило бы с головой! Лишь бы трепетный творческий листочек души, закружившись, не опустился на самое дно, не заилился, не запесочился, не пропал...
И в этой борьбе, порой неравной, забываются, стираются в памяти светлые моменты творчества, улыбчивости, любви.
К Рождеству купили необычные, золотисто-оранжевые мандарины, все как один, с зелеными листочками на коричневых череночках. И что? Кого удивишь этим привычным, круглогодичным, новогодним лакомством? Но положенное бережно мне в ладонь мандариновое солнышко, осветило душу совсем в другом ракурсе. И сразу, срочно, до жжения, до зуда азартного, до творческого волнения, немедленно захотелось изобразить, запечатлеть это чудо с изумрудным листиком-хвостиком, и обязательно на сине-голубом фоне, в моем любимом цвете.
Я даже еще не решила акварельными или масляными красками будет написана картинка, а название уже зазвучало волшебной музыкой. Мандарин в ультрамарине.
Вспомнились живые, вкусные, поющие картины Нико Пиросмани. Чарующие своей чистой наивной детскостью, красочной мелодией любви, льющейся из глубин талантливой души грузинского художника примитивиста.
Легко сказать и пожелать, нарисовать... Я вздохнула. В детстве-юности остались все мои подрамники, холсты, мольберты с кистями-красками. И хоть эти два чудо-времени стоят рядом со мной и сейчас, но опускаю перед ними пустые ладони. Самая последняя, любимая и бережно хранимая акварелька бесследно исчезла. Значит не бережно...
За праздничным столом замечают мое молчание и то, как я трогательно и задумчиво верчу в руках мандаринку. На взгляды и вопросы тихонечко вздыхаю,
— Сейчас бросила бы все и умчалась рисовать свой мандарин в ультрамарине!
Вопрошающе смотрю на второго половина. Кто-то мне обещал еще два месяца назад купить все необходимые для рисования принадлежности. Сильный половин человечества с вожделением смотрит на рождественский стол, даже не замечая моего грустно-укоризненного взгляда. Да, похоже путь к сердцу мужчины идет точно не через искусство.
— Да съедай ты мандарин с удовольствием, а завтра по памяти его изобразишь, — говорит свекровь.
— Хочешь рисовать, рисуй, кто не дает? — продолжает она.
— Чем и на чём? — горестно, с отчаянием вопрошаю я. Удивлению той нет предела.
— Так у нас карандашей много валяется. Правда, все сломанные. Но заточишь, если захочешь. А листок из блокнота можно вырвать. Не пойму, из чего ты делаешь проблему?
Внутри меня что-то хрустит и больно ломается. Думаю, что в расход пошла не одна пачка душевных карандашей. И я не знаю плакать мне или смеяться. Последнее, конечно, лучше, тем более, в Рождественскую ночь.
— Завтра нарисуешь. В любом случае надо набросок сначала сделать. Все художники с этого начинают! — с видом знатока утверждает свекровь и решительно забирает у меня мандаринку, видимо не надеясь ни на мою память, ни на мой аппетит.
А память уже нарисовала "картину маслом". Малиновая птица в ультрамариновом поднебесье, расправив крылья счастья, несет в клюве оранжевый мандарин удачи с изумрудным листочком. Летит из радостного творческого детства, из звенящей красочной юности к золотистому солнечному диску, прямо мне в руки.
Утром, сохраненная мандаринка лежит с чуть завядшим зеленым листиком, ждет художницу и не знает, что уже запечатлена на картине ее памяти навсегда.