Ты спрашиваешь, почему я тебе не сочувствую. Даже когда говорю те слова, что ты хочешь от меня услышать, тебе кажется, что они не совсем искренни. Мне тоже так кажется.
Мне вообще кажется, что я говорю и делаю не то, что хотел бы и мог бы. Но сейчас это к теме не относится. Или относится? Ещё не знаю.
Странная получается закономерность: чем ближе человек, тем меньше ему сочувствуешь. Скажем, бездомной трехногой собачонке – нет проблем, чуть ли не слёзы. Или в кино. С другой стороны, будешь ли сочувствовать сам себе? Это уже, конечно, какая-то шизофрения, хотя и говорят про «жалеть себя». Но... Но такого я уж точно никогда не испытывал. Не здесь ли часть ответа? Возможно, мы сплелись уже слишком сильно и не всегда ясно, где кто.
Или так: хотел ли я, чтобы меня жалели? Нет, никогда. Жалость всегда немного высокомерна. Жалеющий больше жалеемого. Поэтому сопереживать Христу есть гордыня и кощунство. Шутка.
Дети? Да, конечно, степень близости роли тут не играет... даже наоборот: из плачущих младенцев жалко только своих, остальные просто раздражают. Это противоречит моим предыдущим словам. Остаётся думать, что дети – досадное исключение. Не зря ты хочешь, чтобы я к тебе относился как к ребёнку.
Ещё не получается сочувствовать непосредственным конкурентам. До тех пор, пока не становится ясным, что они проигрывают. Тогда, ненадолго, их можно пожалеть, а потом забыть. Если они выигрывают, просыпается чувство несправедливости. А к ним – ничего. Только осознание своего места в иерархии. Сочувствуют ли они мне, об этом не думаешь.
Конкуренты ли мы с тобой? В каком-то смысле, конечно. За каждую молекулу воздуха, выбор канала, очередь в туалет. Шучу, шучу. Ли?
Так что – не жалость. Не сочувствие. Остаётся ли что-то, если за скобки вынести любовь (о ней – в другой раз)? Уважение – да. Дружба – да. И что-то ещё. Осознание почти собой. Этого мало?