Елена Николаевна проснулась в этот день гораздо позже обычного, в 10 утра. Ночью она долго не могла заснуть - сильно болело сердце, мучила головная боль. Холодный свет обычно хмурого для Северной столицы декабрьского утра медленно вытеснял из спальни ночные сумерки. Елена Николаевна тяжело встала с кровати, умылась, позавтракала бутербродом и чаем. 75-летняя пенсионерка, бывшая учительница русского языка и литературы, она жила теперь одна в просторной 4-х комнатной квартире в самом центре Питера, на Колокольной улице. В последнее время здоровье стало сильно сдавать, и вчера она написала своей дочери Людмиле письмо, в котором, наконец, высказала давно уже обдумываемое ею предложение. Дочка, еще довольно молодая женщина, жила в Ливорно, в Италии. Десять лет назад она вышла замуж за итальянца, менеджера крупного транснационального концерна, имевшего бизнес и в России. Увы, брак не сложился, детей не было, и, после нескольких лет супружества, пара распалась. Получив кое-что от мужа по суду, Людмила не вернулась в Россию, а осталась в Италии. Последние два года она звонила и писала матери все реже и реже, объясняя: “кризис, приходиться работать как лошадь, чтоб хоть концы с концами свести, времени ни на что не остается... ” И вот Елена Николаевна написала дочке письмо, в котором были такие строки: “здоровье мое что-то не ахти, боюсь долго не протяну... доченька, дорогая, я тут подумала, тебе там сейчас не сладко приходится, да и мне одной без тебя тут не жизнь. Может быть продать мне квартиру, я узнавала, за такую квартиру сейчас огромные деньги дадут. Я бы купила себе какой-нибудь ветхий домишко в деревне да и доживала бы там свой век. А ты бы на эти деньги новую квартиру для себя здесь купила. Ведь специальность у тебя есть, работу и здесь можно найти. Подумай над этим... Боюсь, что не увижу тебя перед смертью”.
Елена Николаевна прошла в комнату, села за старинный, дореволюционной работы секретер, надела очки, достала из ящичка международное авиаписьмо и еще раз тщательно проверила адрес. Да, все правильно: “Via Montebello 14, Livorno, Italia”. “Ну, теперь надо на почту собираться”, - подумала она и уже собиралась встать, как вдруг ее взгляд упал на массивный, отделанный красным бархатом фотоальбом. Это была фотолетопись жизни ее семьи. Застыв в неподвижности, Елена Николаевна как-будто раздумывала, потом отложила письмо в сторону и раскрыла альбом. Пролистав несколько страниц, она почувствовала, что глаза ее наполняются слезами.
Тут был ее муж Алексей, с которым она прожила 35 счастливых лет. Они познакомились в студотряде, на одной из комсомольских строек 50х годов. Он стал весьма известным учёным-химиком и возглавил в конце концов очень крупный научно-исследовательский институт. Его убили в начале 90х выстрелом в голову, вечером на улице, когда он возвращался домой с работы. Следствие установило причину – институт располагал значительными площадями с очень выгодным месторасположением, многие “авторитетные предприниматели” положили на это глаз, а несговорчивый ученый совсем не в духе времени проявлял странную принципиальность – ни продавать, ни в аренду не хотел сдавать. Ни убийц, ни заказчиков так и не нашли.
А вот их старший сын Никита. Молодой, статный и красивый капитан... Он погиб в Афганистане, его часть окружили душманы, но он смог вывести своих ребят из окружения. Когда спасение от ужасов душманского плена стало уже очевидно, шальная пуля сразила героя в сердце.
А этот белокурый, голубоглазый юноша, почти мальчик – это ее младший, любимый сын Виктор. Он учился в пожарном училище, добровольцем поехал в Чернобыль сразу же после трагедии. Умер через полгода...
А эта озорно улыбающаяся девочка в пионерском галстуке – это Людочка, о которой теперь были все мысли одинокой старушки.
Внезапный звонок в дверь прервал ее ностальгию. Она отложила альбом и поспешила открывать. Это была Катя, соседская пятнадцатилетняя девочка. Катя приходила к Елене Николаевне почти каждый день, помогала убираться по дому, иногда ходила за продуктами и по всяким неотложным делам. За это Елена Николаевна давала ей деньги из своей пенсии.
- Ох Катенька, милая, хорошо что ты пришла, хочешь чайку? У меня конфетки еще остались с позавчерашнего.
- Нет, спасибо Елена Николаевна. Я просто зашла спросить, нужно Вам чем-нибудь помочь сегодня?
- Да вроде бы нет... Ночью сильный приступ был, а вот сейчас кажется нормально все. Знаешь что, я сейчас на почту собираюсь, дочке письмо отправлю, проводи ты меня если хочешь.
- Ладно, пойдемте. Только я не смогу с Вами долго... Мне скоро надо по одному делу идти. – По тому, как девочка слегка покраснела, Елена Николаевна догадалась, что речь идет о свидании с Валей, всем известным в их дворе юным шалопаем, вождем местной гоп-компании.
Пока Катя сидела, не раздеваясь, в прихожей и с беззаботным лицом играла в игры на своем мобильном, Елена Николаевная бережно положила в сумочку письмо, проверила, выключены ли газ, электричество, вода, оделась и вышла на лестницу. Катя последовала за ней. Спустившись вниз на лифте, две женщины, юная и пожилая, вышли во двор–колодец.
- О господи, снегу-то, снегу-то сколько намело! А как идти скользко... Нет, боюсь упаду. – осторожно ступая, выговорила пенсионерка. Она слышала много историй о том, как старые люди падали на покрытых наледью тротуарах и во дворах, ломали себе шейку бедра, надолго, а то и навсегда оставались приковаными к постели.
- Не бойтесь. Держитесь за меня. – сказала Катя.
- Спасибо милая. Ты для меня как внучка. – с нежностью поблагодарила ее Елена Николаевна.
Они вышли из двора на улицу. Идти на Невский, до почты, было не так уж и далеко, но из-за сугробов и наледи путь занял полчаса. Очереди на почте не было. Елена Николаевна отправила заказное письмо с уведомлением. Катя сказала ей:
- Ну что, Елена Николаевна, я тогда пойду?
- Иди, иди. Спасибо тебе за помощь.
Девочка ушла. Елена Николаевна посидела на почте минут десять для отдыха, поднялась и вышла на Невский. Суетливый поток людей шел навстречу. На лицах большинства было выражение скучной заботы, в веселости немногих смеющихся и улыбающихся не чувствовалось подлинной, настоящей радости. Она повернула с Невского на Марата и медленно поплелась домой. В голове роились тревожные, беспокойные мысли – скоро ли Люда получит письмо, скоро ли сможет ответить, и, самое главное, согласится ли?
Дойдя, наконец, до пятиэтажного, темно-песчаного цвета дома на Колокольной, Елена Николаевна приложила кругляшку к электронному замку больших черных ворот, с усилием открыла массивную железную дверь и вошла в проход под аркой, ведущий во двор. У самого выхода из прохода стоял большой черный джип, возле него два хорошо одетых мужчины деловито разговаривали о чем-то между собой. Елена Николаевна узнала одного из них, грузного рыжеволосого господина с широкоскулым лицом, брутально выпирающим вперед подбородком и маленькими, беспокойно бегающими туда-сюда черными глазками. Это был Мошнин, владелец джипа и хозяин сети розничных магазинов. Поровнявшись с машиной и пытаясь ее осторожно обойти, Елена Николаевна чуть было ни поскользнулась и ни упала. С трудом удерживая равновесие, она все таки вышла во двор и сделала несколько шагов по направлению к своему подъезду. За ее спиной мужчины продолжали свой разговор. Ей стало обидно, что вот она, пожилая женщина, чуть не падая продирается по обледенелому двору, а эти здоровые мужики нет чтобы помочь, так и еще и машину на дороге поставили и, мало того, ноль внимания. Совершенно неконфликтный человек, Елена Николаевна не выдержала, и, повернувшись к Мошнину лицом, с мягким укором произнесла:
- Владимир Константинович, Вы бы не могли убрать свою машину с прохода? Сами видите как ходить тяжело, лёд кругом. А в нашем доме ведь и дети маленькие и пенсионеры есть, подскользнуться, упасть могут...
- Чего? – Мошнин удивленно повернулся в ее сторону. – Чего тебе надо? Иди, старая, своей дорогой!
- Ай, как же Вам не стыдно, Владимир Константинович, Вы ведь тут года два всего живете, а я уж сорок два. Нельзя так с соседями, стыдно.
- Да ты чё пристала то, ведьма старая?! Ты кто такая ваще?! – маленькие глазки бизнесмена мгновенно налились кровью.
- Ладно Владимир Константинович, - Елена Николаевна поняла, что увещевать этого человека бесполезно, - я просто хотела обратить Ваше внимание... люди могут пострадать, нехорошо это. Я думала, Вы сами должны понять. Но Вы, к сожалению, не понимаете. Ну что же, я зайду в домоуправление, им скажу.
- Что?!! Да ты... ах ты старая бл..ть, да я ж тебя по стене сейчас размажу! – свирепо и страшно зоорал Мошнин и двинулся на старушку.
Как будто что-то оборвалось вдруг внутри у Елены Николаевны. Время изменило течение свое. Все происходящее она видела теперь как в замедленной съемке. А мысли, наоборот, проносились с лихорадочной быстротой. Бежать? Она сразу же поскользнется и упадет. Кричать? Не помогут. Остановившимися глазами смотрела она на перекошенную от ярости харю приближающегося Мошнина и чувствовала, как смертельный ужас охватывает душу. В глазах вдруг потемнело, сердце разом ушло куда-то вниз. Колени ее подогнулись, тело бессильно обмякло и рухнуло в сугроб...
Через четверть часа Надежда Сергеевна, мать Кати, проходя через двор, подошла к Елене Николаевне, лежащей в снегу в полубессознательном состоянии, вызвала “скорую” и позвонила дочери, чтобы она срочно пришла. Мошнина и его друга не было. Катя вместе с Валей появились уже минут через пять, они гуляли вместе где-то поблизости. Валя встал поодаль, закурил и от нечего делать стал носком своего тяжелого ботинка-берца бить по льду. Катя участливо наклонилась над все еще лежащей в снегу Еленой Николаевной, попыталась вместе с матерью приподнять ее за плечи и посадить. В этот момент сознание на минуту вернулось к пожилой женщине. Она хрипло и слабо произнесла “Людочка” . И в уголках ее помутневших, покрывшихся сеткой красных ниточек глаз навернулись две огромные прозрачные слезинки...
“Скорую” пришлось ждать еще минут двадцать. Вышедщий из машины “скорой” молодой сутулый врач в сопровождении немолодой уже фельдшерицы в очках подошел к телу, взял руку, пошупал пульс, открыл один глаз.
- Поздно, - немного помолчав сказал он, - Exitus letalis. Инсульт плюс, видимо, сердечная недостаточность. Тут уже других надо, не нас. – И он, отойдя, стал вызывать по мобильному труповозку и милицию.
Увидев на Катиных щеках слёзы, Валя нарочито развязным тоном произнес:
- Чего ты захныкала то, а? Ну подумаешь, старушенция тапочки в угол поставила.
- Какой же ты... дурак! – грустно задумчиво ответила девушка и отвернулась.
* * *
Срочную телеграмму из России, которую за свой счет отправили в тот же день Катя и Надежда Сергеевна, Людмила дель Сарто получила, придя домой, на Via Montebello 14, с черезвычайно важной корпоративной вечеринки. Она работала главным дизайнером в итальянской фирме по производству одежды. Одежда, правда, непосредственно производилась не в Италии, а в Малайзии и на Тайване, в Италии находились лишь главный офис фирмы. Эту позицию Людмила получила не просто так. После развода, один из деловых партнеров ее бывшего мужа, главный акционер и босс одёжной фирмы, женатый мужчина, отец трех детей, предложил ей работать у него. Мало для кого были тайной их встречи вне работы, правда, не такие уж и частые. Задолго до сегодняшней вечеринки, ясными намёками, почти открыто, босс давал понять, что он хотел бы, чтобы она заинтересовала как женщина контрагента их фирмы, который вел переговоры о размещении крупного заказа. И, в приятном возбуждении вернувшись домой, она чувствовала, что это ей удалось.
Раскрыв телеграмму и пробежав глазами набранные латиницей русские слова, она сначала не вполне осознала их смысл, слишком разителен был контраст со всей гламурно-пьяной атмосферой ее дня. Потом села в кресло и опустила голову на руки, сжав ладонями виски. “Мама... Умерла мама... Мама...умерла”, - повторяла она про себя. Перед глазами встало их прощание в Пулково три года назад, потом всплыла в памяти картина, как она, восьмилетняя девочка, гуляет с мамой и папой по тенистым аллеям Летнего сада. К горлу подступил ком, она откинулась на спинку кресла и залилась искренними, горячими слезами...
Чтобы уйти от душевной боли, Людмила прибегла к естественной защитной реакции, к мысли о чем то практическом и важном сейчас – она подумала, что теперь делать, надо же ехать на похороны? И - наплыв настоящего начал быстро спадать. Сначала вкрадчивым шепотом, потом все увереней в душе заговорили сомнения – как ехать, когда в данный момент это может поставить крест на ее карьере? Она гнала от себя эти мысли, стыдилась их, но они еще более настойчиво лезли в голову. Пришла другая практическая мысль - надо же теперь заниматься оформлением наследства, квартиры. И что с ней делать? Продавать? Людмила прикинула, сколько может стоить квартира: “Да, немало, даже по европейским меркам. Но на длительное беззаботное житье не работая, здесь на западе, все равно не хватит. А может быть вернуться в Россию?”. Людмила вспомнила горячие идеологические споры со своим отцом, убежденным коммунистом. Как почти вся перестроечная молодежь из интеллигентных семей, она тогда с восторгом смотрела на западный lifestyle и уничижительно называла всю советскую действительность “совком”. И потом, живя уже в ельцинской России, все плохое, ужасное, она относила на счет “недобитого совка”. Поэтому, наверное, и приняла предложение итальянца, Антонио, несмотря на то, что не любила. Очутившись на западе, она поняла, что не все так сладко в этом западном “потребительском раю“, что за всё тут приходится платить, и платить не только и не столько деньгами, а бесконечно более ценным... Но... она уже привыкла. Она все чаще и чаще ловила себя на том, что даже думает теперь по-итальянски. Её заснеженная, великая и прекрасная Родина, которая в зеркале местных медиа имела некий страшноватый имидж, весьма далёкий от реальности, эта Родина становилась ей все более и более чуждой. Нет, слишком поздно, она не смогла бы вернуться....
Похоронили Елену Николаевну через пять дней, на Ковалевском кладбище. При погребении
присутствовали только Надежда Сергеевна, Катя и... Валя. Людмила через срочно нанятого ею питерского юриста сообщила, что приехать она сейчас никак не может...
Дмитрий Кремнёв.