Пономарь церкви «Преображения» Попов Вячеслав Геннадьевич служил в этом небогатом приходе без малого почти десять лет. Несколько полноватый, уже под шестьдесят, мужчина с эффектной сединой на висках, он производил исключительно положительное впечатление. В меру начитанный, при разговоре с прихожанами так и сыпавший цитатами из Канта и Ницше, Вячеслав Геннадьевич обстоятельно доказывал наличие божьего промысла в мирских делах, попутно гневно осуждая пьянство, прелюбодеяние и неуёмную людскую жадность. А, этого в их забытом Богом приходе хватало предостаточно.
При советской власти Попов служил инженером на небольшом механическом заводе. В начале 90-х, при общем обнищании страны, занялся бизнесом и вроде бы удачно. В надежде «срубить» побольше денег, а с ними заполучить и прочие блага, а именно: собственную квартиру в Москве, шикарную иномарку и длинноногую красавицу, он перебрался поближе к столице, развёлся с женой и зажил, как он сам говорил, самостоятельно.
Но на новом месте дела его пошли не очень. Случившийся же в 98-ом дефолт довершил его полное разорение.
"Подёргавшись", и, не видя для себя ничего более стоящего, решил податься в религию.
На новом поприще он почувствовал, что, наконец-то, нашёл то, чему был предназначен изначально самой судьбой. Его слушали, о нём говорили, он был в центре внимания окружающих и при всём при этом особо утруждаться не приходилось.
Батюшка, бывший работник райкома, относился к нему очень уважительно, помогая ему во всем. Давнишние связи священника позволяли надеяться на непременный переезд в какие-нибудь другие более богатые "угодья", а с батюшкой рассчитывал убраться из этой глуши и он.
Была в его характере одна особенность. С раннего возраста, выбрав среди старших, как ему казалось, самого авторитетного, он начинал неукоснительно следовать всем наставлениям, выполняя все указания и постоянно повторяя все сентенции своего "идеала". Так было всегда: и в школе, когда его кумиром стал учитель обществоведения, так было и в институте, где самым авторитетным он считал преподавателя марксизма-ленинизма. За это его дразнили "попугай" и "попка-дурак". Не раз он был нещадно бит. Но, ни битьё, никакие прочие издевательства не подорвали его веру в бесприкословность выбранных им авторитетам. Авторитеты менялись – менялись и убеждения. И к своим пятидесяти с гаком годам он понял, что это и есть та самая правильная линия поведения. Она верно вела его по жизни. И в институте, где без марксизма-ленинизма было никуда, и в 90-х, когда дана была отмашка на «бизнес», и в конце 90-х, когда руководители самого высокого уровня стали по любому поводу и без повода осенять себя крестами. Поэтому он нисколько не сомневался в своём будущем, справедливо полагая, что главное в жизни не высовываться, не перечить, а самое наиважнейшее - блюсти верность «руководству».
Однажды утром, идя в церковь, он по необьяснимому стечению обстоятельств, обратил внимание на женщину. Это была совершенно обычная, ничем в общем-то не привлекательная особа. Но, толи взгляд её серых глаз, толи походка "зацепили" его. Он думал о ней весь день. На следующий день он опять встретил её и на следующий.
Мысли о ней не давали ему покоя.
Он представлял себе, как подойдёт к ней, заговорит. Она ответит ему. И окажется, что она тоже заметила его, и ей тоже он чем-то понравился, и она совсем не прочь познакомиться с ним.
"И, даже, пусть у неё будут дети - размышлял он - они станут жить вместе, и будут заботиться друг о друге, и будут вместе растить её детей".
Так думал он.
В конце концов, он попытался через знакомых выяснить о ней всё.
Оказалось, что её зовут Антонина Ивановна Гречихина, что ей 33 года, что она замужем, счастлива и, что у неё двое детей.
Он долго не решался подойти к ней.
Терпел месяц. Наконец не выдержал, подошел и заговорил.
Он стал рассказывать ей, как случайно встретил её, как представлял их вместе, как всей душой полюбил её и как теперь не может не видеться с ней и, даже (!), не может жить без неё.
Она смотрела на него испуганными глазами и никак не могла понять, что он от неё хочет. Да, она знает его, она была в церкви и видела его там, и он показался ей весьма порядочным человеком, но сейчас .... услышать такое.
Она с негодованием вырвала свою руку и уже на ходу, через плечо, бросила: «как Вам не стыдно! Вы ведь ... старый!»
Он долго ещё стоял так один.
Стоял и смотрел, смотрел на руки, только что обнимавшие её.
Наступил вечер.
Больше на службу он не ходил.
Несколько раз его видели в привокзальной пивнушке.
Он сидел в самом дальнем углу, небритый, угрюмый старик. Что-то бормоча себе под нос, он призывно махал кому-то рукой, будто приглашая того подойти и выслушать его.