ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
«ЦЕНА РАЗДОРА»
Солёное мясо надоело Сатиму. Вот уже третью неделю он ел практически только жёсткую солёную конину. Тем хуже, что два дня назад гирей накормил их сытной едой. Хотелось сухофруктов, жареного на огне барана, вина и сластей. Хотелось пить свежесваренный иримшик, есть калжу и шурпу. А приходилось жевать жёсткую как подмётка солонину.
- Сатим – окликнул его другой татарин, которого, видимо, посещали те же мысли – давай возвращаться. Тут нет никого.
- Давай пройдём ещё пол фарсаха Камал. Как раз вернётся Харрас.
Татарин согласился, и они продолжили путь. На дороге ничего интересного им не попадалось. Всё та же молодая зелёная трава, рыхлая жирная земля и бесконечное голубое небо. Вдалеке, на два полёта стрелы нес свои беспокойные воды Донец, а впереди, на сколь хватает взгляду, было поле.
Некоторое время назад чудилось Сатиму, что видит он дымы костров. Проехав вперёд, он убедился, что это утреннее марево, и никаких следов дыма на горизонте не видно.
По левую руку виден был чахлый подлесок. Именно его отправился объезжать Харрас. Скорей бы уж он возвращался, и можно было бы повернуть назад. Сегодня братья-ногайцы высадят ворота усадьбы, и будет им чем поживиться. Не хотелось бы упускать такую поживу.
Сатим впился в очередной кусок сухого мяса, попытался разжевать его, прислушиваясь к новым ощущениям. Кусок был неестественно сочный и очень солёный. Вкус соли заполнил весь рот ногайца.
В поисках ответа он оглянулся и увидел, что Камал медленно падает из седла пронзённый двумя стрелами. Опустив глаза, Сатим хотел оглядеть своё тело, но в глазах его потемнело, а в боку появилась резкая, колющая боль. Теряя сознание, он понял что падает, но удара о землю уже не почувствовал.
- Выступаем тремя отрядами – повысил голос Егор Трофимович.
Бояре затихли, слушая воеводу. После небольшого совета из восьми самых опытных в воинском деле бояр был собран полноценный. Именно сейчас должны были состояться разделения и назначения и именно сейчас ожидались самые серьёзные споры и раздоры.
- Главный отряд поведу я – твёрдо сказал воевода – со мною, помимо вотчников моих пойдут бояре Ружинский, Дубовей, Усманов, Бортников, Немов и Лисьин.
По толпе бояр пробежал ропот. Выбор был необычный. Напряжение читалось на бородатых лицах собравшихся.
- Кроме того, на случай, коли что случиться со мной, – продолжал воевода – пойдёт с главным отрядом боярин Руковицын Григорий Романович. И в случае коли беда со мной приключиться, отряд тот возглавит. С нами же пойдут стрельцы. Четыре десятка и ещё десяток оставляю с обозом.
Гомон среди бояр усилился. Служилый боярин Руковицын был опытен и умел в деле воинском, но худороден и похвастаться родословием богатым не мог. Однако, покуда это только один отряд, и ропот среди бояр не переходил в открытые стычки.
- По левой руке, берегом Донца пойдёт отряд, каковой должен будет отрезать отступление татарам – начал следующий этап распределения воевода – с отрядом этим пойдут бояре Говоров, Любомиров, Кривошеин и Масальский.
Под пологом шатра воеводы повисла тишина. Решался значимый вопрос.
- Поведёт отряд боярин Демидов – произнёс воевода и, перекрикивая нарастающий шум, продолжил – а в случае беды замещать его будет боярин Огинский.
Тучный Пётр Демьянович Демидов важно выпятил бороду и, поправив тесный ему зеркальный доспех, одетый по верх кольчуги, громко задышал, всем видом своим показывая, что так и должно быть. Коли не может он вместо царёва ставленника вести ударный отряд, так и такое назначение вполне сообразно его поместному и родовому статусу.
- Егор Трофимович, – подал голос боярин Огинский – отчего же мне под боярином Демидовым идти? Не было такого никогда.
Высокий и худой Михайло Огинский, слегка грассируя голосом и не очень хорошо скрывая дрожь в руках, выступил вперёд. Навстречу ему, теребя бороду, ступил обильно потеющий боярин Демидов:
- Так и наоборот не было. Уж не хочешь ли ты, меня, потомка древнего рода, счёт свой ведущего от князя Буревоя, под руку твою литвинскую отправить а?
- Не кипятись Пётр Демьянович – примирительно молвил боярин Огинский и, напустив в голос строгости, обратился к воеводе – а только об руку с Демидовыми, и Огинские всегда свои полки водили. А так чтобы под чьей рукой равной ходит, то нам невместно!
- Русь тебе защищать невместно, боярин Михаил?! – повысил голос воевода – дальше носа своего смотреть не желаешь?! Чем не люб тебе Пётр Демьяновичь? Али дурнем ты его считаешь, управиться с отрядом неспособным?
Боярин Огинский осёкся, не сумев сразу подобрать слова. Воспользовавшись паузой, воевода резко перевёл тему в нужное ему русло:
- Правой рукой, через лес, с западной стороны усадьбу боярина Белевицкого обходя, пойдёт жалящий полк. Основной задачей его будет сдвинуть татар с места и на стрельцов погнать. А как завернут они коней после залпа стрелецкого, так конницей боярской их и смять.
Голоса снова затихли. Обиженный Михайло Огинский всё ещё пыжился, стараясь обратить на себя внимание, но момент был упущен.
- С правым отрядом пойдут бояре Сенский, Осовицкий, Губарев и Шестунов.
Снова установилась в шатре полная тишина. Обиженный боярин Огинский искал в словах воеводы любой подвох, дабы возобновить спор. Глаза боярина Андрея Еропкина блестели в предвкушении. Остальные участники совета просто ждали.
- Поведёт отряд Иван Иванович Катырев-Ростовский. А в случае ранения или гибели его возглавит полк боярин Еропкин Андрей Терентьевич.
- Не дело это – встрял в разговор помянутый боярин – отчего же я, родовитый боярин, чьи деды два столетия как на землях оскольских осели, под рукой ростовского князя пойду?
Тут в разговор вступил молчавший дотоле князь Иван:
- Ты никак боярин белены объелся. Уж не хочешь ли ты сказать, что я, Рюриков потомок с дружиной своей, что втрое супротив твоей встанет, буду под боярской рукой идти? И добро бы ты ставленник государев, воевода, был. А то ведь обычный боярин исполчённый!
- Обычный боярин!? – побагровев лицом, вскричал Андрей Терентьевич – Ты думай, с кем говоришь! Я в девятнадцатом колене Рюриков потомок. И без смешений со схизматиками европейскими.
- Охрана обоза доверена, как и прежде, боярам Шелепихину и Заславскому, – перекрикивая раскричавшихся бояр, продолжал воевода, – а к ним в помощь отправится боярин Рогожин, каковой и будет охранным отрядом руководить.
«Как Рогожин?!» и «От чего худородному командовать отрядом?» - практически хором крикнули бояре Огинский и Еропкин. К ним нестройно присоединились ещё голоса.
- Кто недоволен? – басовито выкрикнул Павел Устинович Рогожин, - Покажи рожу свою, не прячь!
- Я не доволен, сволота худородная! Какой ты боярин? Имя одно! Дед твой ещё в кожевенной слободе в Ельце за долю малую подвизался – сжимая в кулаке бороду, ринулся в бой Андрей Терентьевич - А то туда же. Боярин!
- Ты гляди бороду себе не оторви, дедами меня попрекаючи, – спокойно и уверенно ответствовал боярин Рогожин, – только по листам разрядным да переписным земель пахотных я втрое больше твоего поднимаю и смердов под рукой моей живёт впятеро. А потому худородный или нет, а я боярин. А ты так, название одно, даром что родовитое. И коли доверил мне воевода командование малым отрядом, а тебя в подручные к князю отрядил, так такова его воля и таково его справедливое разумение.
Казалось, боярин Еропкин лишился языка. «Вот-вот в драку полезет» - подумалось воеводе. Не желая допускать столь сильного раздора, он вновь заговорил.
- Бояре же Заядлый, Ловчев и Ласкин, под рукой боярина Белялова в засадном полку будут. В помощь пойдут, коли не добром где обернётся. И отдельно прошу тебя, боярин Алехан, проследи, чтобы обоз татары отдельно не отправили.
- Всё справлю Егор Трофимович.
- Тогда полагаю я…
Договорить ему не дали. Пять или шесть обиженных распределением бояр принялись выяснять отношения, вовлекая в это дело и воеводу, и прочих иных, оставшихся удовлетворёнными назначенными ролями бояр.
- Мой бей, – обратился Нариман к гирею – отряд с разъезда не вернулся. На рассвете по Донцу пошёл и не вернулся.
Новость была не из приятных. Утро вообще началось неудачно. Первые пять ударов тарана принесли ещё двоих убитых и трёх раненых. Ворота, конечно, покосились, но пыл нукеров поутих. Попытка организовать неожиданный штурм и взять стену лестницами провалилась, унеся ещё пять жизней. Да и увечными с этой попытки вернулись два десятка нукеров.
Теперь вот это. Всеблагой, видимо, гневается на него за ненадлежащее усердие в молитве.
- Отряди сотню. Нет, две сотни по берегу – приказал гирей – пусть их Баксай ведёт. И Алима ко мне позови.
Калги-султан покинул шатёр своего бея. Сам же Нугман-гирей разулся и, опустившись на молельный коврик, принялся возносить хвалу Аллаху, в надежде что Мудрейший ниспошлёт ему верное решение.
Закончив молитву, гирей пересел ближе к столу и, налив себе в пиалу чуть тёплый катык, задумался о том, не стоит ли снять осаду и уходить в родные кочевья покуда не поздно. За этими мыслями застал его Алим.
- Садись мальчик мой – пригласил его гирей – есть у меня к тебе разговор.
- Слушаю мой бей – радостно отозвался племянник – у Вас ко мне поручение?
- Да, но думаю не то, каковое тебе будет приятно. Пропал один из разъездов. Я отправил по его следам две сотни нукеров во главе с Баксаем. Но если в скорости не будет от него добрых вестей, я отбуду в Крым, оставив осаду на Кайума и Наримана.
- Может, вы поручите мне взять крепость? Я управлюсь быстро. Быстрее Кайума!
- Нет, мой мальчик. Ты возьмёшь свою сотню и ещё одну, каковую укажет тебе Нариман, и вместе с обозом будешь сопровождать меня. Что толку в победе, Алим, если мы не сумеем вернуться с богатой добычей?
Ещё одна усатая круглая морда показалась над тыном, и Иван не задумываясь рубанул саблей, рассекая татарина от ключицы. В тот же миг, один из смердов с размаху уронил на голову незадачливого степняка топор и силой оттолкнул лестницу от стены.
Оглядевшись, Иван увидел, как отец с Прохором расправились ещё с двумя ногайцами, и в три удара привели лестницу в негодность.
- Последняя вроде, Константин Васильевич – сказал, утирая со лба пот, Прохор – отбились, с Божьей помощью.
Стоявшие вокруг смерды и боярин со старшим сыном перекрестились. Штурм, который предприняли татары, был неожидан. Таран брал третий за сегодня разбег, а у противоположной стены появились три-четыре десятка татар с лестницами.
Оставив у ворот Дмитрия с Касьяном, боярин со старшим сыном и дворней бросился отбивать неожиданную атаку. Ворота хоть и получили серьёзный урон, но несколько ударов ещё вынесут, а вот пусти в крепость нехристей - и как есть половину крепостных порубят. А то ещё и детинец, или овин подожгут.
Переведя дух, боярин Белевицкий схватил потрёпанный за время осады щит и бросился к воротам. За ним поспешали Иван и Прохор.
Но у ворот, как ни странно, всё было спокойно. Дмитрий сидел на корточках, пересчитывая стрелы, а Касьян пил воду прямо из кадки. Рядом, воткнув в землю топоры, сидели пятеро смердов.
- Отбились? – устало, но весело спросил Дмитрий.
- Отбились. Вы смотрю, тоже времени не теряли?
- Трижды ещё тараном ворота пробовали – включился в беседу утоливший жажду Касьян – Дмитрий Константинович первого татарина на стрелу взял. Да ещё двоих побил сильно.
- А ты?
- Ну и я одного.
Боярин вновь перекрестился.
- Коли живы будем, для церкви, что в Долянках стоит, колокол в сотню пудов отлить закажу – сам себе пообещал Константин Васильевич.
Три дня осады были не так печальны. Трое раненых и двое убитых смердов – не страшно принимая во внимание, что за околицей чуть ли ни тысяча татар.
- Константин Васильевич, – окликнул боярина Прохор – погляди глазом своим, никак уходить татарин собрался?
Воевода уже не пытался перекричать буйствующих бояр. Перечисление дедовых заслуг длилось уже невесть сколько времени. Даже те бояре, каковые были довольны своим положением, успели включиться в споры.
Дважды дошло уже до кулаков, а горячий и спесивый боярин Демидов в пух и прах разругался с Еропкиным вцепившись тому в бороду и оскорбив словами ненадлежащими. Самые страшные опасения воеводы подтверждались.
За сорок три года жизни он возненавидел местничество. Два десятка лет назад, когда исполчали бояр на защиту Ельца и силу собрали преизрядную, войска русские были биты потому, что вместо удара по ворогу, трое суток спорили, кому воеводой идти, а кому под рукой воеводской.
Егор Тимофеевич, тогда ещё боярский сын Владимирский, получил первый серьёзный урок. Будучи ранен татарской саблей, он потом едва ли не полгода залечивал раны, а потом ещё год восстанавливал навыки.
Обернувшись на звук громыхающего доспеха, воевода увидел вбежавшего война, который прямиком бросился к боярину Белялову. Лицо пожилого боярина выражало тревогу. Поднявшись, тот поспешил к воеводе:
- Беда, Егор Тимофеевич – промолвил боярин – отряд нижний, что на реке стоит, татар заметил. Много. Сотни полторы, а то и две. А там ,на месте, ни одного боярина.
Воевода вскочил с места. Опять! Да сколько же это будет продолжаться? Сколько гонор боярский для них важнее интересов Руси святой будет?
- А ну слушай меня, бояре! – крикнул он, перекрыв на мгновенье шум боярского раздора – Татарин на отряд наш напал.
Бояре затихли, но напряжение сохранялось. Включился в беседу лишь боярин Огинский:
- Так назначь командовать бояр по уложению, воевода, – взвился он, – и пойдём ворога бить.
Егор Тимофеевич заскрипел зубами.
- Значит так бояре. Всяк, кто готов землю родную превыше родословия ставить, идём разом за мной! Остальные хоть бороды себе повырывайте!
Из общего строя вышло человек десять, а может и дюжина. Окинув тех, кто готов идти в бой воевода вновь скрипнул зубами. Эх… Худородные, в основном. Человек сорок кованой конницы, да сотня оружных смердов. Ну и ещё его стрельцы.
- Божьей помощью справимся – процедил сквозь зубы воевода – за мной.
Бояре высыпали из воеводского шатра и бросились к своим войскам, на ходу раздавая указания.
- Не дело это, воевода, – выкрикнул выбежавший из шатра боярин Еропкин – как можно в бой идти, коли бояре родовитые про меж собой не решили, кому под чьей рукой воевать?
- Решай Андрей Терентьевич – крикнул, не оборачиваясь, воевода – Бог тебе судья.
Сорвав коня в галоп, он уже несколько мгновений спустя достиг лагеря, где стояли подчинённые ему войны. Семь боярских детей с дворней и четыре десятка стрельцов. Видимо бойцы были предупреждены о том какая беда свалилась на голову ополченцам, а потому оглядев своих людей, Егор Тимофеевич с удовлетворением отметил, что все его люди полностью облачены в доспех и готовы выступать.
- За мной, – коротко бросил воевода – к реке скачем!
Припустив коня, боярин Владимирский заметил, что по левую руку от него скачут бояре Любомиров и Масальский. Что же, неудивительно. Именно их люди стояли в авангарде отряда, вставшего лагерем вдоль берега.
- Лови, Егор Тимофеевич – раздалось справа.
Воевода обернулся и на скаку сумел поймать рогатину, брошенную ему кем-то из пеших ещё боярских детей. «Теперь повоюем» - пронеслось в голове у воеводы. Тяжёлая лавролистая рогатина удачно легла в руку.
Обернувшись, воевода заметил что почти все бояре скакавшие с ним, также успели вооружиться и теперь на всех порах неслись к реке, готовые к сшибке с татарином. Воевода, понимая, что бой у реки скорее всего идёт уже пеший, намеренно забирал правее, чтобы сохранить эффект от конного удара и не зашибить при том своих.
Ориентируясь на звук, Егор Тимофеевич понял что к ним присоединились ещё несколько воинов. Что же, даже если их уже сорок-пятьдесят человек, да у реки не всех положили, то несдобровать татарину.
До слуха воеводы донеслись первые звуки битвы. Вывернув из-за невысокого холма, отделявшего его лагерь от места расположения прибрежного отряда, воевода понял, что расчёт его оправдался. Ногайцы, пользуясь внезапностью, всерьёз потеснили ополченцев, и теперь получилось зайти им даже не в бок, а и вовсе в спину.
- За мной – громовым голосом крикнул воевода, пришпоривая коня – за Русь святую!
На призыв воеводы откликнулись несколько десятков голосов, и степь содрогнулась от боевого аллюра. Шедшие в хвосте своего войска татары обернулись и испытали первобытный животный страх, при виде несущейся на них кованой боярской конницы. Спешно перестраивая свои ряды и внося ещё больший сумбур в сумятицу, казалось бы, удачного боя татары разворачивали коней.
Боярин Владимирский видя, что враг потерял строй, ещё сильнее поддал коню под бока коваными своими сапогами и нацелил рогатину на ближайшего татарина. Тот уже лишился своего копья, и в руках у него была только небольшая кривая сабля, каковой он видимо не был приучен отражать конный наскок.
Ещё несколько мгновений и воевода резко, вложив в плечо всю не дюжинную свою силу, ударил рогатиной в грудь растерянного ногайца. Кованное, в полторы ладони длинной, лезвие с лёгким треском пробило клёпаный куяк, и вошло прямо в центр грудины.
Не дав себе рассладиться, боярин Владимирский рванул древко вверх и в бок, не давая пробить тело врага насквозь, и, заученным за многие годы движением, выдернул рогатину наружу. Татарин свалился с коня, а воевода уже приметил следующего.
Высокий, широкоплечий татарин, голову которого украшал золочёный каркасный шлем, а тело поверх дорогого куяка было упрятано под многослойный пластинчатый доспех. Татарин тоже заметил воеводу и, хлыстнув коня рукой, закричал: «Я-л-л-л-ла!», бросившись навстречу.
После первой стычки конь воеводы сильно замедлился, и расстояние между ним и новым противником было слишком мало для прицельного разящего удара. Воевода успел лишь перехватить рогатину, и что было сил, плечом вложиться в удар. Татарин был видно по всему опытным воем и успел подставить саблю под удар плашмя.
Острие рогатины пошло вскользь и вверх и только нечеловеческая сила, вложенная в удар воеводой, позволила ему найти цель и, проскользнув между пластинами, пробить куяк и войти в мягкую плоть.
Татрин вскрикнул, и слетел с коня, выпустив из руки саблю. Удар был хорош, но теперь выдернуть рогатину не слезая с коня, мог бы только былинный богатырь. Воевода, зная по опыту, что в такой ситуации нельзя терять время на попытку вернуть себе оружие, отпустил древко и, выхватив саблю, огляделся.
Кругом кипел бой. Число способных сопротивляться татар таяло на глазах. Русская дружина почти вся уже побросала рогатины и щедро пускала вход мечи да сабли, а кое-где и кистени. К вою и стонам умирающих ногайцев из-за татарских спин раздались родные победные голоса. Пришедшие в себя после неожиданной атаки русские бояре, стоявшие на этом берегу лагерем, воспользовались передышкой и, собравшись в единый кулак, ударили татарину в спину.
Мимо воеводы промчался боярин Белялов, который в сопровождении двух оружных смердов и кого-то из боярских детей единым кулаком рубил врагов сразу со всех сторон. Ещё двое боярских детей лишившиеся коней, мечами добивали поверженных, но ещё способных к бою татар.
Егор Тимофеевич, уклонившись от опасного удара, обрушил на напавшего ногайца удар сабли и, оттолкнув его ногой, ринулся в самую гущу боя. Татары гибли, но их по-прежнему было немало, и шок от неожиданной атаки проходил, уступая место жажде вырваться из железных тисков. Оказавшись зажатыми между двумя русскими отрядами, татары бросились в единственную возможную сторону – к холму.
Зажимая татар всё сильнее, русские воины оказывали им услугу, оттесняя их от реки и открывая коридор к спасению. Воевода пытался кричать, раздавая указания, но услышавших его оказалось немного. Несколько минут боя и ногайцам, наконец, удалось вырваться.
Около четырёх десятков степняков, не помышляя уже о сражении, припустили коней в галоп, стараясь оторваться от кованной русской смерти и упредить своих о приближающемся ополчении. Егор Тимофеевич спрятал саблю в поясное кольцо и выхватил притороченный к седлу лук. Стрела легла на тетиву легко и со звонким треском отправилась в полёт.
Примеру воеводы последовали ещё несколько бояр, и примерно четверть прорвавшихся из окружения татар попадала с коней, однако остальные стремительно удалялись. Воевода пришпорил своего коня, окрикнув тех, кто был рядом и бросился в погоню.
Нагнать убегавших от смерти татар было не просто, да, скорее всего, и невозможно. Лавируя между конными и пешими и перепрыгивая через раненых и убитых, просто немыслимо было набрать скорость, в то время как татары гнали своих коней на пределе возможностей.
В этот момент, когда, казалось, беглецам удастся уйти от замешкавшихся русских, из-за холма с криками «Оскол», «За Русь» и «Ура» вырвался отряд более чем в полсотни воинов. Татары кинулись врассыпную, но взявшая уже разгон кованая лавина врезалась в их строй, и в несколько мгновений всё было кончено.
От строя отделился высокий гнедой конь и направился в сторону основного войска. На коне, на диво прочно удерживая равновесие, сидел дородный боярин Демидов, вооружённый испачканной кровью совней.
- Управились, воевода, – пробасил он – ни один, похоже, не ушёл.
- Так-то оно так, – устало и печально отозвался Егор Тимофеевич – но какой ценой? Теперь, когда отряд не вернётся к основному войску, татарин будет готов, и вместо резкого налёта получится вязкий бой. А то и вообще в степь к себе коней заворотит, и гоняй его потом по всему Дикому полю.
- Ну так, всё одно, сомнём татарина-то!
- А сколько душ сегодня полегло боярин Пётр? И за ради чего? За ради гонора да родословия боярского?
- Не пойму я, чего ты воду мутишь, Егор Тимофеевич.
- А ты оглянись! Оглянись – сорвался на крик воевода – сколько душ православных мы загубили и не в бою честном, а по скудоумию да чванству!
- Охолони, воевода, – пробасил боярин Демидов – до ссоры нам недалеко.
Бояре, не слезая с коней уставились друг на друга, прожигая соперника огненными взглядами. Боярин Демидов громко сопел и хмурил густые, седые брови, в то время как на лице воеводы обозначились глубокие вертикальные морщины и скулы ходили из стороны в сторону. Противостояние длилось несколько мгновений, после чего воевода тронул коня пятками коня и, подъехав к боярину, промолвил:
- Прости Пётр Демьянович, – примирительно протянув руку начал он, – в горячке боя, да при потерях таких всякое нахлынуть может.
- Нет обиды меж нами, Егор Тимофеевич – ответствовал боярин Демидов, – всё понимаю.
- Спасибо, что подоспел вовремя. Упустил бы я этих.
Боярин Демидов отмахнулся и, пробурчав что-то вроде «Одно дело делаем», поехал осматривать поле боя.
Самые неприятные ожидания воеводы подтвердились уже в скорости. После того как произведен был общий смотр войска выяснилось, что татарский набег унёс семнадцать жизней боярских детей и оружных смердов. Кроме того, погиб боярин Иван Михайлович, старший сын боярина Любомирова. Ещё без малого три десятка воев были тяжело ранены, и в дальнейшем походе принять участия не могли.