От автора:
«Что бы как- то систематизировать свои миниатюры, где так, или иначе, наличествуют «советские» впечатления, я объединила их в рубрику « Совочки».
« Совочки», хоть и являются производным словом от « Совка»- хлесткого, с обидой или даже с сарказмом произносимого слова - понятия о…, но мои « Совочки» наполнены любовью и нежностью. Надо объяснить почему. Не из-за советской идеологии, которая многим мила до сих пор, а из-за благодарности исполнителям этой самой идеологии, которые, торопливо стремясь к достижениям, высотам и прочим осчастливливающим все человечество вещам, в попыхах видимо, не выкорчевали, не уничтожили исконное российское, патриархальное, милое сердцу ощущение житья- бытья, со всеми вытекающим материальными и совсем не материальными величинами.»
...Из кондитерской, на перекрестке улицы Богдана Хмельницкого и Армянского переулка, до невозможности пахло свежемолотым кофе.
Запах навязчиво проникал в мозг и шуровал там, в подкорковой деятельности этого органа, ad libitum *; обволакивая и одурманивая всякого, кто оказывался в непосредственной близости от кондитерской, расположенной как раз в угловом доме.
Пройти мимо кондитерской, не заглянув внутрь, представлялось, из-за этого запаха, едва ли возможным. Требовалось сделать почти титаническое усилие над своей волей, чтобы с выражением истинного равнодушия миновать это место. Причина и следствие возникновения такой странной реакции мозга, были так сильно перепутаны, что всякий, кто взял бы на себя труд их разобрать, попросту сошел бы с ума, обнаружив, к чему, на самом деле, могло бы привести такое исследование.
Источник божественного запаха кофе, находился за очень высокими двойными тяжелыми дубовыми дверями. Это и был вход в кондитерскую - порт, последняя преграда, сдерживающая этот аромат. Что это были за двери!
Резные, с выточенными из дерева же виньетками, выкладывающимися на полотне двери в диковинный ажурный рисунок, они скорее бы назывались вратами, настолько внушительны были на вид. От середины дверей и вверх, было вставлено стекло.
Оно угадывалось за этим ажуром, было толстым и рифленым. Оно не столько показывало внутренние интерьеры кондитерской, сколь манило проникнуть внутрь, в тайну расплывчатых и искривленных линий, желтовато- золотистым отблеском люстр, преломляющихся в его рельефе.
Медные ручки дверей, блестящие, будто отполированные непостижимым количеством ладоней, открывающих эти самые двери, были огромны. Казалось, для того, что бы открыть эти двери, за них должны были ухватиться сразу несколько человек…
Двери, выходили прямиком на улицу Богдана Хмельницкого. Нельзя было и представить себе, что такое великолепие могло почтить своим присутствием небольшой и невзрачный Армянский переулок…
Но и такая слава была им мала: Имеющие в высоту двойной рост среднего, а может и даже более высокого человека, они просто вопили всем своим видом, о роскошном до неприличия удовольствии, которое будто бы скрывали за собою.
Двери действительно были великолепны. Они бросали вызов серой, давно оштукатуренной, и давно уже облупившейся уличной унылости, небрежно сохраняемых советской властью (а проще, – совсем никак не сохраняемых) фасадов домов улицы Маросейки, какого-то ляда, носящей теперь имя Богдана Хмельницкого. (Новое название было изящно вытряхнуто властью из исторического контекста, как скелет из шкафа).
Посетители кондитерской, заходящие в нее по месту жительства или по зову генетической памяти, или случайно оказавшиеся здесь, и попавшие под действие гипноза этого самого места, обязаны были правильно оценить характер этих самых дверей! Осознание же того, что характер их столь же внушителен, как и их внешний вид, обрекало входящего совершать ритуальные действия, подобные тем, что совершает спортсмен - тяжеловес при подходе к своей железяке с дисками.
Двери, однако, бывали капризны. Сосредоточится гражданин этакий важный и идейный какой-нибудь, совслужащий, в шляпе, ноги на ширину плеч расставит, за ручку медную хвать, напрягая бицепс, трицепс, гастритус и прочее, а она – ать, и… - не поддается.
Шляпа чем хороша у такого совслужащего? Если он не вышел героем - победителем, на миру, или возле этих дверей, так ее широкие поля скроют от досужих глаз степень его разочарования. Они скроют и нервную улыбочку, от моментально созревшего плана в органе под этой шляпой, по устранению этих дверей, в связи с несоответствием этих дверей основной линии партии и правительства.
Постоит он немножко, в ожидании выхода потока осчастливленных покупателей, но, ах, и тут – проблема. В иных магазинах советской страны больше людей, чем товара, а в этой кондитерской – наоборот! А все двери эти! Их заслуга. Потопчется, потопчется такой самоуверенный гражданин в шляпе около дверей, да и пойдет в другое место - не примерзать же ему тут.
Да и то сказать, не той идеологией здесь пахнет.
Здесь пахнет свежемолотым кофе!
Вот двери! Всё – характер!
А бывает наоборот, старушка в шляпке тенью скользит, слегка отсвечивая о фасады домов своей фарфоровой бестелесностью. Только к дверям подойдет - их уже выходящие покупатели для нее с почтением откроют, да еще и придержат. ( От радости пребывания в этой кондитерской, у некоторых покупателей появляются приятные манеры, ну не навсегда, конечно!)
Она вплывет в атмосферу кондитерской счастливая, и не одна мысль не потревожит ее благостно - склерозное сознание. И подойдет она к прилавку девой молодой, и покраснеет смущенно, делая заказ у продавца, ожидая услышать за спиной недовольный голос maman (почившей в бозе, еще до торжества коммунистического гуманизма).
И услышит она его. Однако сегодня maman не упрекает ее в излишествах и любви к сладкому, maman говорит, почему-то грубоватым голосом:
- Заснула что ль, или оглохла? Сколько кофе – то смолотить?
И не грубо это вовсе. Это даже ласково, потому что… не матом, и потому, что… запах в кондитерской, ох, как хорош. А что говорили – то ей? Она уж и забыла.
Заодно, она забыла, что в доме, где она живет, ей отвели совсем мало места – маленькую такую комнатку. Раньше в ней кто-то жил, да она забыла кто… Зато, странный человек по имени Рэм (Революция Энгельс Маркс), продал всю библиотеку ее отца, потому, как раз это его комната, и вещи и книги, стало быть, тоже его. Но, почему-то это она и не вспомнит,...счастливая. Она только знает, что в платежке надо указывать слова «коммунальная», а кофе в кондитерской не в фунтах, а в граммах…
...Однажды, двери пропустили какое-то местное начальство, которое решило эти самые двери поменять, потому как в разрез они, действительно, с политикой партии, правительства, и стремлением советского человека в космос! Приехала комиссия, вошла внутрь, попала в атмосферу кондитерской, ничуть не смутилась, и вроде даже стала считать, сколько и чего сменить бы надо: двери, люстры, канделябры, витрины, которым бог знает сколько лет (а они не разбились), прилавки дубовые…
А тут, - откуда не возьмись, иностранной газеты корреспондент, с фотоаппаратом, в двери проскочил. И не скажешь ничего - не режимный же объект, - кондитерская! А он – как занорочный, фотоаппаратом щелк, да щелк! Комиссия сразу догадалась, покраснела выбритыми до скрипа щеками членов себя самой: провокация!
Знал бы он об этом!
Так ведь просто в кондитерскую зашел!
Обомлел от роскошества ненатужно!
Случайно совсем, не по – шпионски!
На двери смотрит, на интерьер: « Гут», - говорит!
Видит, очередей нет - « Гут», - говорит!
Кофе ему смололи - « Гут», - кричит, радостный такой, как пьяный.
Разошелся, всем кто рядом с ним, руки пожимает.
Кричит: «Совиет Юнион гут, окей!».
Пальцы свои чмокает и с акцентом, тыкая ими же в канделябры, люстры, а главное в двери: « Гут, музеум, ок, такой магазин один в Москва - нигде нет!! О!!!!»
Тут комиссия, не сговариваясь, среди своих членов, надувает свои бритые щеки, и шустренько, после коротенького и оперативного сношения через нарочного, посредством депеш с Центром, раза три четыре в течение каких – нибудь полутора часов, организовывается в пластическую мизансцену - а ля немая сцена из «Ревизора» Гоголя, но с другим сюжетным наполнением, а именно: « Преимущество одной социально- экономической системы перед другой».
Корреспондент делает снимок, потом еще один, и заметно просветляется лицом, когда ему через переводчика доходчиво объясняют, что в гулагере ему места не найдется, и что патронов на него стране так же жаль.
Дверь, естественно совершенно случайно, за комиссией, в тот день, захлопнулась с таким очевидным озверением (по причине недавней смены пружин) и так плотно, что всю первую половину следующего дня, продавцы наслаждались запахом кофе, при полном отсутствием покупателей.
Двери открылись, двери закрылись….Ad libitum
** (латынь) - в переводе –свободно.