С Васильевского на Петроградскую ведет Тучков мост. В начале шестидесятых интересный деревянный, как бы сложенный из гигантских спичек, мост сменился стандартным железобетонным. На этом мосту в праздничную ночь (Новый год или 7 ноября) убили милиционера. Тогда это был абсолютно исключительный случай в нашем городе. Опрашивали всех жителей прилегающего района. Думаю, нашли.
Сам я к милиции отношения не имел, но знал, что успех часто достигался каторжным трудом, а не прозрениями в духе Шерлока Холмса. Например, примерно в то же время серию периодических убийств раскрыли, сопоставляя даты приезда в город всех грузовых машин.
Справа за мостом – круглый спортивный зал (или комплекс?) «Юбилейный» . Его построили к юбилею 1967 года, раньше там был питомник деревьев и кустов.
В этом зале я видел выступление великих фигуристов на льду – Олега Протопопова и Людмилы Белоусовой. Они только что покинули спорт и выступали уже как артисты в сводном концерте. Что уж говорить об аплодисментах – все хоккейное поле было завалено цветами, брошенными с трибун. Они жили в каком-то другом, не спортивном и не эстрадном измерении, и подобных им уже не будет. А тогда была еще, может быть, отстраненная и загадочная американка Пегги Флеминг.
Между прочим, они писали о начале своей карьеры так. Олег служил на флоте, и его с трудом отпустили на соревнование. Пар фигуристов было всего две, и им досталось второе место с соответствующими почестями и дипломами. После этого «чемпиона» стали уважать. Этот эпизод напоминает анекдот о том, как журналисты описывали бег наперегонки Хрущева и Кеннеди. Кеннеди, хотя и самый молодой, прибежал предпоследним. А Хрущев, несмотря на солидный возраст, пришел вторым.
Дальше начинался Большой проспект. На нем находились несколько книжных магазинов, включая главный – «Старую книгу». Поэтому мы с приятелем часто проходили его по утрам почти целиком .
Была у этого проспекта коварная особенность. Несколько заведений «Коньяк. Шампанское» располагалось на нем; подобное наблюдалось и поблизости, на боковых улочках. Опытным путем было установлено: если удастся проскочить первое, тогда и дальше шли быстро. Если же заходили, 150 + 50 + конфетка, то и других миновать не удавалось. Тогда путешествие затягивалось и скорее напоминало кросс по пересеченной местности. В каком-то месте возникал Лева, книжник и поэт; его знали, сообщали, что вот появился брют и бесплатно предлагали попробовать. Нам – нет. Затем он куда-то исчезал, но мог появиться позже и с виноватой улыбкой сказать, что он нас искал.
В "Cтарой книге" могли попасться хорошие книги. Так, почти весь Достоевский, дореволюционный, у меня из таких магазинов. Можно было встретить , в общем, доступные прижизненные издания Гоголя, Блока … Помню, Лева все говорил, что он бы их сделал очень дорогими. Вообще же охота за книгами в Ленинграде заслуживает отдельного разговора.
Параллельно, чуть ближе к Петропавловке, шла Большая Пушкарская. Как и на всей Петроградской, там были дома с башнями-пинаклями на углу. В такой башне, в почти круглой комнате, жил мой сотрудник.
А еще немного дальше от Большого, располагался зоосад. Там я видел новорожденного слоненка, в закрытом помещении вместе с его мамой. И еще большая карусель, где мне непременно надо было сесть на мотоцикл, а не на лошадь. По зоопарку можно было прокатиться в повозке, запряженной пони или осликами. Еще была площадка молодняка – большой вольер, где вместе жили детишки совершенно несовместимых животных.
Немного дальше – первый широкоэкранный кинотеатр «Великан» – до того – Народный дом, где выступал Шаляпин, после того – мюзик-холл, сейчас не знаю что. До войны рядом в парке стоял аттракцион Американские горы. И еще дальше – рядом с теперешним планетарием – в году, кажется, 1957-м открылся небольшой зал стереокино. Очков не было; нужно было только держать голову так, чтобы видеть определенный цвет контрольной полоски перед экраном. Не всем удавалось ощутить стереоэффект; мне тоже не удалось.
Если вернуться на Большой проспект, пройти по нему до Кировского – Каменноостровского и затем по нему налево, можно дойти до улицы Чапыгина. В глубине ее находится известная детская больница им. Филатова. Сюда поздним весенним вечером меня доставили с диагнозом «скарлатина». Светились огоньки старых, коротких мачт телецентра. Я был абсолютно домашним ребенком, и в девять лет впервые оставался без родителей. Мне было очень тоскливо, но я видел, что родителям еще хуже. Когда меня уводили по бесконечно длинному коридору с шахматным плиточным полом, последние мои слова были: «теперь вы отдохнете без меня». Помнится, этим я удивил санитарку.
В то время скарлатина уже не была смертельно опасна благодаря пенициллину, но считалась серьезной болезнью. На дверь квартиры вешали надпись «карантин», приезжал мужик опрыскивать всю комнату какой-то дрянью, особенно ценные вещи. В школе мой класс, должно быть, по мере сил изолировали.
В больницу никого не пускали, книги и вещи не возвращали. И все же отец сумел поговорить со мной. Для этого ему пришлось как-то убедить сначала охрану на въезде во двор пропустить, затем кого-то из нашего корпуса позвонить сестре на отделение, чтобы она поставила меня на открытое окно третьего или четвертого этажа, огражденное сеткой. Поговорили – отец оставался внизу.
Вообще такие визиты могли быть небезвредны. Помню, мой сосед по палате случайно увидел во дворе свою мать, которую пропустили, вероятно, для встречи с медиками. Она его не видела. Весь остаток срока он провел в невменяемом состоянии.
Сидеть полагалось ровно две недели, но срок могли и добавить, если в момент выписки поднималась температура – конечно, самое время измерять, когда волнуешься смертельно. Но обошлось. С тех пор во всяких действиях с заданной длительностью чувствую нечто тюремное. Не раз, достав с трудом туристскую путевку, совершал побег с середины срока.
Через год снова заболел скарлатиной – такое до пенициллина было невозможно, и отец не верил, пока не посмотрели несколько врачей, включая редкого тогда из платной поликлиники. Машина пришла забрать в Боткинские бараки; название испугало, отказались, и отец добывал место в прежней больнице. Других таких повторов вокруг я не знаю – но зато вскоре по возвращении я увидел те самые корабли (http://www.proza.ru/2010/11/26/3).
Если возвращаться вдоль речки Карповки, попадаем в Ботанический сад со сказочными растениями в тропической и субтропической оранжереях. Когда на одну ночь зацветала красивая гигантская кувшинка, объявляли по городскому радио и сад не закрывался ночью.
Недалеко отсюда – Первый медицинский институт. Там когда-то работал известный хирург Федор Углов. Он скончался недавно в возрасте 105 лет, оперировал до 100, а своих родственников – и позже.
Вот мы и вышли на Невку, отделяющую Петроградскую от Выборгской. На том берегу – красные кирпичные здания старых фабрик. А на этой жил молодой Блок. И в гимназию он ходил на Большой проспект.
А неподалеку работала инженером молодая женщина, которую мне порекомендовали как машинистку для диссертации. Термины оттуда – сингулярность, световая бесконечность – произвели неожиданно очень сильное впечатление.
- Я думала, такое только в фантастических романах бывает! - восторженно говорила она, взирая на меня черными цыганскими глазами. Они очень гармонировали со здешней блоковской аурой.
Для обсуждения актуальных проблем физики мы сначала гуляли по аллеям старинного лопухинского садика с прудом, каменным спуском-лестницей к нему и рекой за деревьями, а ближе к осени – уходили все дальше и дальше…
Фото: Лопухинский сад осенью, из: фотки-яндекс