Хочу в нескольких словах рассказать о своих впечатлениях от первых посещений двух самых известных московских магазинов ; ГУМа и ЦУМа. Отмечу, что эта «великая Троица» ; «ГУМ, ЦУМ, Детский Мир», любимая всеми приезжими, была очень своеобразна. Ни один из этих магазинов не был похож на другой и, уж тем более, на любой «обычный» московский или немосковский магазин. У каждого их них было свое лицо, свои особенности, поэтому для меня, ребенка, посещение какого-либо из этих магазинов всегда было праздником, поскольку оно выбивалось из рутинной повседневности.
О Детском Мире я расскажу отдельно, в следующей главе, а вот про ГУМ и ЦУМ ; сейчас.
Похоже, первый крупный магазин, который я увидел, был ГУМ. К нему достаточно близко подходило метро, тем более, что оттуда прямая ветка до Белорусской. Наше метро «Полежаевская» построили только в 1973 году, поэтому до этого мы ездили на 20 троллейбусе или 10 автобусе до Белорусской или на 35 троллейбусе до Краснопресненской. Само это путешествие до метро занимало достаточно много времени ; около получаса, а то и более. Поэтому я как бы ощущал вот эту важность события (поездка в ГУМ) даже по той усталости, которую я испытывал от дороги.
К ГУМУ от метро вел надземный тоннель, построенный внутри зданий. Меня он всегда, в детстве, удивлял. Вроде бы как и обычный подземный переход, по виду (те же стены, покрытые белой кафельной плиткой, беленый потолок с выступающими балками конструкций), но к нему надо было не спускаться, а подниматься, по крутой лестнице (в раннем детстве она казалась мне намного круче) от метро вдоль стены Музея Ленина. Мне запомнилось, что в этом переходе всегда было много народа, плотная толпа шла туда и такая же толпа шла навстречу. Народ шел очень быстро, беспрестанно обгоняя и заталкивая меня. (Здесь я может быть преувеличиваю, поскольку всю свою жизнь хожу очень медленно и мне всегда кажется, что все куда-то спешат). Меня привлекали две вещи ; окошки с левой стороны перехода, через которые можно было видеть окружающую застройку и башню Славяно-греко-латинской академии, невидимую практически с улицы, особенно с моего-то роста. А главное, то, что на верхах всех стен была накручена колючая проволока и сами окошки были закрыты частой металлической сеткой. Второе ; театральная касса у самого конца перехода с огромной, во всю стену, витриной, подсвечиваемой синеватыми люминесцентными лампами, в которой размещались афиши театров. Да и сама будочка кассы, отделанная деревянными реечками и крашенная светлым, как паркет, лаком также была очень интересна и необычна для моего тогдашнего, малого, опыта. Мне всегда хотелось задержаться и посмотреть на афиши, на людей, которые толкались у кассы. Не знаю, что меня привлекало, но что-то привлекало.
ГУМ был очень оригинальный магазин ; построенный по принципу пассажа, в виде трех длинных и широких проходов с застекленным потолком. Каждый торговый отдел скрывался за арочкой, где располагался обычно стеклянный прилавок. Каждый отдел торговал своим товаром и мне это было очень интересно, поскольку в нашем районе был только универмаг, книжный, магазин тканей да и все. А здесь, отойдя от одного прилавка, к другому, ты попадал, словно в другой магазин. Я ходил направо и налево и рассматривал много, по большей части непонятных мне вещей, только потому, что они были разноцветными и их было много. Меня еще поражали защитные рольставни, которыми закрывали неработающие прилавки. Это было нечто! Такого в те годы нигде нельзя было увидеть! Только в ГУМе! Я всегда мечтал посмотреть, как они закрываются, но удалось это мне за все детство только один или два раза. Но даже без этого, вид свернутых в рулон металлических дверей меня потрясал. Я понимал – ГУМ!
Хотя его очень сильно роднили с нашими убогими магазинами стенки, крашенные какой-то непонятной то ли светло-коричневой, то ли бежевой краской. Над краской стены были оштукатурены, то там, то здесь встречались отколоченные белые фрагменты, особенно на элементах декора ; поясках, карнизах, молдингах. Местами, особенно ближе к выходу и на лестницах, краска была настолько замызгана внизу, что цвета уже не было видно, а оставались только грязно-серые подтеки.
Еще один факт, который был свойственен только ГУМу. Металлические контейнеры с надписью Карачарово. Они представляли собой ящик метр на метр высотой около полутора метров из нержавеющей стали на колесиках. В них перевозили товары, особенно, как я помню, одежду. Большинство запиралось, от воров, на висячий замок. Я все думал ; а что такое Карачарово? Такое таинственно слово, значения которого я не знал. Я много раз прочитывал его не понимая сути. Тайна! Как это все-таки в детстве было здорово! Тайны! Тайны, которые хотелось разгадать. А сейчас ; знаешь почти все, а что не знаешь и знать-то не хочется. Никаких тайн! Почему я не спросил у матери, что это значит. Не знаю! Может и спрашивал, только уверен, что и он не знала, ни о существовании Карачаровского механического завода, ни даже о существовании самого района Карачарова. Знание Москвы у моей матери ограничивалось только центром города.
Ближе к центру ГУМа, у фонтана, который практически всегда действовал, были угловые полностью застекленные павильоны. В них продавалось что-то очень красивое, но видимо очень дорогое (наверное ювелирка, сувениры), поскольку помню, как я стоял около стеклянных витрин, даже не заходя внутрь и не помню, чтобы мне что-нибудь там покупали. Покупку в таком красивом месте я бы обязательно запомнил.
Часто мы ходили на второй этаж, где было значительно темнее и малолюднее. На второй этаж вели узенькие лестницы, буквально на два человека шириной с сильно заношенными, местами отколотыми ступенями. Лестницы эти, как я помню, освещены не были и стены их были сильно загрязнены и исцарапаны, поскольку, если ты поднимался, а кто-то другой спускался, то приходилось прижиматься к стене, протираясь по ее поверхности.
На втором этаже мне нравились переходные мостики небольшой арочной формы, Они были неширокие, но с высокими и красивыми оградами с большими и побитыми временем дубовыми перилами. Эти переходы напоминали мне мосты через речки, встав на них я мог смотреть как внизу, под моими ногами, льется человеческая река первого этажа. Мне было очень интересно рассматривать людей сверху ; такой не очень обычный ракурс, позволяющий увидеть нечто интересное. Шляпы, платочки, лысины, ; все то, что при моем малом тогда росте мне трудно было лицезреть. Иногда, стоя на этом мостике, я представлял себя капитаном корабля и пытался крутить несуществующий штурвал. Интересно было!
Один раз мы с матерью даже поднимались на третий, совсем пустынный этаж. Там размещались какие-то службы, куда никого не пускали, и лишь над выходами из ГУМа размещались отделы для покупателей. По-моему там было ателье, потому что я запомнил надпись про демонстрационный зал и демонстрацию моделей. Мало впечатлений ; очень узкая и, как мне показалось, крутая металлическая лестница, полумрак, серые стены и черное небо, просвечивающее сквозь стеклянный потолок. Какие-то контейнеры в углу, я стою, жду мать, смотрю на эти контейнеры, на лестницу во мраке, на скучные серые стены, конечно, мне неинтересно и грустно ; когда придет мама? Да и ; все!
Как раз перед выходом из ГУМа в подвале между линиями размещался туалет, в который я иной раз заходил. Сам туалет не запомнил, помню только широченные лестницы между линиями, совершенно темные и вход в туалет, который, слава богу, был освещен.
В отличие от распластанного, почти одноэтажного, ГУМа, ЦУМ поразил меня своей компактностью и высотностью. Не помню, сколько торговых этажей было в нем. Четыре или даже пять? Помню, огромный, почти квадратный, зал, свободный от прилавков, в который мы входили. А, если поднять голову, то можно было увидеть все вышележащие этажи. Две вещи, которые давным-давно исчезли из ЦУМа, мне удалось увидеть. Первая ; переходные галереи вдоль глухой стены, напротив входа, отделанные дубовыми ограждениями и такими же зеленоватыми дубовыми перилами, сохранившимися со времен Мюра и Мерлиза. По ним было здорово бегать. Они довольно громко отзывались на топот моих детских ботинок и, видимо поэтому, достаточно быстро исчезли. Сначала на них появилась надпись «Проход воспрещен», а потом, во время очередной реконструкции, их снесли, чтобы не ремонтировать. Конечно ЦУМ сразу же лишился своего неповторимого облика. Второе ; старые американские кассовые аппараты. Тогда уже таких нигде не было, кроме как в ЦУМе. Огромные, тяжеловесные, видимо засыпные как сейфы, покрашенные коричневой краской, они возвышались над моей головой, когда я с мамой стоял в очереди. Но самое запоминающееся в них было, это ; цифры, которые показывали суммарную стоимость. Крупные, уже потемневшие от времени, вытянутые по вертикали, он неторопливо вращались с громким звуком. Причем после набора каждой цены звучал звоночек. Мне они очень нравились. Я любил, приходя в ЦУМ на них смотреть, потому что они коренным образом отличались от привычных мне, по нашим, районным, магазинам, кассовых аппаратов. Те были небольшие, иногда синенькие, коричневые, зеленоватые, с маленькими закругленными цифрами на черном фоне и неяркой витиеватой надписью «САМ». Я все время думал ; почему «САМ», потому что сам считает и сам выдает чек? Или потому что сам собой работает? Много вариантов, придумывал я, пока не разглядел на каком-то аппарате расшифровку надписи: «Завод Счетно-Аналитических Машин». Вот что такое «САМ».
Помню как мы с матерью спускались с какого-то верхнего этажа и двигаясь по лестнице, я, не отрываясь, смотрел на зал внизу. Меня очень восхищало, что он такой большой и мы все ближе и ближе к нему. Почему-то эти лестницы мне запомнились как очень крутые. Не думаю, что так было на самом деле...
Больше никаких воспоминаний о ЦУМе не осталось. Какие там продавались товары, что мать покупала,; не запомнилось ничего.