Каждый подросток считает себя не таким, как все, и Аля в этом смысле исключением не была.
Вроде бы девочка как девочка. Русоволосая, невысокого роста, худенькая, с вечно испуганным взглядом серо-зелёных глаз.
Училась Аля в школе, в одиннадцатом классе, училась хорошо, хотя и не отлично. Талантами не блистала, но была прилежна, трудолюбива и честно зарабатывала свои честные «четвёрки».
Любила читать. Папа часто в шутку говорил, что в Средние века Алю сочли бы ведьмой и обязательно сожгли бы на костре. Тем более что у Али даже кот имелся чёрный, по имени Чернушка (Аля любила Миядзаки), весьма смышлёный и нежно свою хозяйку любивший.
И всё бы, наверное, ничего, но Аля всегда чувствовала, что родилась не в своё время. Она бы согласилась даже на костёр, только чтобы не жить в этом нелепом веке, в котором ей не повезло родиться. Оно и понятно: если бы Цицерону довелось увидеть наше время, он бы не говорил о временах и нравах — у него просто не нашлось бы слов, чтобы всё это описать. Но философу что, он давно стал историей, а Але живи тут и не жалуйся. И никуда-то от жизни такой не деться.
А ещё родители. Папа — писатель, мама — преподаватель в Консерватории по классу фортепиано. Так что Аля и на пианино играла бегло, и графоманством немножко страдала, ну так, без фанатизма.
Разумовские принадлежали к той самой московской интеллигенции, которая некогда воспевалась в «Покровских воротах» и, казалось, почти выродилась ныне, перемалываемая неустанными жерновами современной сверхскоростной жизни. А раньше в их квартире собирались весёлые компании, слушали «Голос Америки», джазы и рок'н'роллы, вели беседы о современном искусстве, декламировали Мандельштама, пели под гитару Окуджаву и верили в то, что однажды не станет запретов, и ветер перемен надует свободу во все форточки страны.
Аля родилась в то непростое время, когда ветер перемен действительно что-то такое надул; впрочем, это, возможно, был вовсе и не ветер, а более-менее конкретные официальные и не очень лица, но, так или иначе, жизнь заложила вдруг такой крутой вираж, что удержались немногие. Кто-то не справился с управлением, а кто-то быстро освоил новые правила полётов и недолго думая открыл своё дело, не забывая доплачивать за воздух и крышу, которая и была небом, правда совсем не обязательно голубым.
Правда, родители Алины не унывали, и хотя подняться на этой волне им не удалось, на дно они тоже не пошли, отчасти благодаря книгам отца, который переквалифицировался сначала в детективщики, а потом и вовсе в фантасты; отчасти частным урокам фортепиано, которые давала мама. Так им удавалось держаться на плаву и жить вполне сносно, особенно по тем временам. К тому же, несмотря на все перемены, они не утратили чего-то такого, что в те годы потеряли многие, этой живости характера, искренности улыбок и оптимистичного взгляда на жизнь.
Как и Аля. В то время как её сверстницы мечтали о «барби» и первой косметике, потом о модной одежде из гламурных журналов, а потом и о богатых мужьях с Рублёвки, она мечтала (не смей смеяться, читатель!) о Прекрасном Принце.
Да-да, именно так. Конечно, белый конь был необязателен, опционален. Конечно, Прекрасный Принц мог даже не быть всамделишным Принцем, но он определённо должен был быть Прекрасным. Причём не таким, как Алёша Невзлин на своей спортивной «БМВ», школьная «звезда» из одиннадцатого «А», а таким как, например, Ихтиандр. Или как Ромео. Или как Артур Грей из «Алых парусов» — не тех, которые элитный жилой комплекс, а тех, которые корабль. Ну или хотя бы как Дункан МакЛауд, хотя это был, конечно, не самый лучший вариант.
Притом было бы большой ошибкой думать, что Але нравились все эти смазливые поп-певцы, от которых были без ума многие её одноклассницы. Она считала их безвкусными подделками, как те новогодние игрушки, которые с виду как настоящие, но радости от них никакой. Она не любила Леонардо Ди Каприо, в которого была влюблена, наверное, каждая вторая девочка в мире. Нет-нет-нет! Прекрасный Принц должен был быть… Прекрасным во всём. И благородным. И добрым. И честным. И храбрым. Рыцарем без страха и упрёка, готовым на всё ради своей Дамы.
Она мечтала и в то же время, будучи девочкой умной, понимала, что вероятность встречи с её идеалом… едва ли существует. Но она верила в чудеса. И ночью, когда весь мир тихонько засыпал при свете усталых фонарей, она слушала песню «Город золотой» и мечтала, мечтала, мечтала… А Чернушка приходил откуда-то из ночи, что пряталась по углам Алиной комнаты, забирался к хозяйке под одеяло и мурлыкал эдак спокойно, словно говорил: мол, ты не волнуйся, Аля, всё ещё будет…
…
Никому она не рассказывала о своей мечте. Только раз в жизни, во втором классе, она поделилась этим секретом с Ниной Сириной, которую считала своей лучшей подругой, а та взяла и всё разболтала Алисе Деевой, глупой и насмешливой девчонке, которая в свою очередь рассказала об Алиной мечте всему классу, и все они обидно над Алей смеялась, а Аля стояла красная, как рак, и беззвучно плакала от страшной этой обиды. С тех пор она никому ничего не рассказывала и мечту свою хранила в тайне ото всех, назло всему миру и всем этим злобным алисам деевым и болтливым нинам сириным веря в то, что однажды мечта может сбыться. И только кот Чернушка был поверенным Алиных тайн. Уж он-то, она знала, никогда никому не расскажет, и не только потому что кот, а потому, что Друг.
Шли годы, Аля взрослела. В тот год ей исполнилось 18, она должна была закончить школу и поступить в институт, правда, она пока не знала, в какой. Мама предлагала Консерваторию, потому что могла устроить дочь без особых проблем. Папа предлагал Литературный, ну или филологию. Тётя Амалия уверяла, что Але нужно попробовать поступить в ИнЯз, тем более что дядя Лёва преподавал там французский. А сама Аля подумывала, не поступить ли ей в Строгановку, на художника-оформителя.
Тут, казалось бы, и не до мечтаний, тем более таких, как Алины, но она о них никогда не забывала. А если что, Чернушка всегда напомнит, всегда поддержит.
…
Уроки сделаны, на улице холодно, да и гулять не хочется. Аля немножко почитала френдленту, но скоро ей стало скучно. Взяв с полки книгу (это оказалась «Женитьба Фигаро»), она тихонько включила радио, на котором передавали классическую музыку, и, забрав Чернушку на колени, уютно устроилась в любимом старом папином кресле. Кресло было большое, просторное, краснокожее, как индеец, но очень мягкое. Они с Чернушкой его очень любили, и папа согласился отдать им его, а себе купил новое.
Музыка умолкла, пошла реклама. Аля хотела было переключить станцию, но потом решила просто подождать. Однако реклама вдруг сменилась совершенно неклассической, мягкой, пульсирующей музыкой, и приятный голос радиоведущего произнёс:
— Привет, котята, с вами диджей Роб-В, и вы покачиваетесь на волнах Потустороннего Радио. Для тех, кто только что к нам присоединился, хочу напомнить, что мечты имеют обыкновение сбываться, даже если вы уже почти перестали верить в то, что это возможно. Всё ещё мечтаете? Тогда звоните по телефону 888-777-1, и заказывайте исполнение вашей мечты. И помните: несбыточных мечтаний не бывает, бывают неуверенные мечтатели. А сейчас, котята, на волнах Потустороннего Радио для вас прозвучит песня «Dreamer» в исполнении великого и ужасного Оззи Осборна — милого старичка, который, сам того не зная, повторяет слова великого поэта Сергея Есенина. Ибо кто мы, что мы? Только лишь мечтатели…
Диджей, кажется, говорил что-то ещё, но Аля уже давно не слушала. Она поражённо смотрела на Чернушку.
— Нет, Чернушка, ты это слышал? Ты слышал, или мне почудилось? Какой там был номер? — она вскочила с кресла, и, подбежав к столу, взяла с него телефон: — Так… Три восьмёрки… кажется… потом три семёрки и единица… кажется так… Ох, Чернушка! Ушам не верю. Как думаешь, может, мне это снится? А?
— Потусторонняя Компания, Мая-А, слушаю вас, — произнёс в трубке мелодичный женский голос, в котором, как показалось Але, были какие-то странные, мяукающие нотки.
— Здра… здравствуйте! Я вот… — Аля ужасно нервничала. И потом: а вдруг и правда приснилось? Или что похуже… — Я вот ваш телефон по радио услышала!
— Да-да, продолжайте, — вежливо попросили на том конце провода.
— У меня… есть Мечта! Я хотела бы… чтобы она исполнилась… Вот! — выдохнула Аля.
— Хорошо. Подтвердите готовность к транслокации.
— Простите, что?
— Готовность к транслокации, говорю, — несколько недовольно произнесла Мая-А. — Ну или трансгрессии, как вам больше нравится. Готовы?
— Ну… Я…
— Девушка, не задерживайте, пожалуйста. Готовы или нет?
— Да! Готова!
— Ну наконец-то, — хмыкнули на том конце.
Тут Аля услышала странный хлопок, откуда-то повеяло сквозняком, а потом всё закончилось.
…
— Знаешь, я бы на твоём месте в следующий раз так вот не поступал, — укоризненно сказал кто-то рядом. — А то ведь мало ли как и что. Тем более что я не всегда смогу быть рядом с тобой, ну сама подумай.
— А? — Аля обернулась на звук голоса, попутно обнаруживая себя в ничем не примечательном помещении, напоминающем эти чиллауты в гостиницах и поликлиниках, с непременными диванами и вазонами с монстерой.
И удивилась.
В кресле рядом с ней (а она, оказывается, сидела на диване) сидел Чернушка. И всё бы ничего, но девочке показалось, что он словно увеличился в размерах, став раза в два, а то и в три больше обычного. Она ещё раз подумала о том, какой же всё-таки у неё Чернушка красавец. Пушистый, угольно-черный, а глаза почти как у неё самой, только зеленее.
— То есть то, что я с тобой разговариваю, тебя не удивляет? — осторожно поинтересовался Кот.
— Ты знаешь, Чернушка, это странно, но как будто бы нет, — ответила Аля. — Я вообще думаю, что, наверное, просто уснула, а во сне всякое бывает.
— Ага, — произнёс Кот, — понятно. Ну хорошо, тогда слушай. Первое: это не сон. Второе: ты можешь звать меня Чер-У, так проще и короче. Конечно, я не настаиваю, но это обычная форма кошачьего имени.
— А-а… — протянула Аля задумчиво, — похоже на слово «чероки». Как индейцы, знаешь… А где мы тогда, если не во сне?
— Ну как же? — удивился Чернушка. — Ты что, не помнишь, как сюда звонила? Тебя же трансгрессировали, а я за тобой отправился, потому что мне можно, я твой Хранитель.
— Кто-кто?
— Хранитель. И мне странно, что тебя это удивляет. По-моему, это совершенно естественно.
— Ну да… — неопределённо отозвалась Аля. — А нам теперь куда?
— А вот это уже не ко мне вопрос, — сказал Кот. — Я тебя сопровождаю. Хотя кое-кто тут мне известен. Тут у них одна моя знакомая работает, Пуш-А. Тоже вроде как оператор, на телефоне. Диспетчер, одним словом.
— А почему она оператор, а ты — Хранитель? — поинтересовалась Аля.
— Потому что мне повезло, — несколько уклончиво ответил Чернушка. — Не всем Кошкам и Котам так везёт. Вот и маются, кто Диспетчером, кто в Канцелярии, кто в Преисподней…
— Где?! — не поверила своим ушам Аля.
— Ну… Там, короче, — Чернушка указал лапой куда-то вниз, в пол.
— Кошки?!
— Ну да. А что тебя так удивляет? Мы, между прочим, наиболее исполнительные и ответственные сотрудники, нас в любом ведомстве ценят. Но тот, кому повезло стать Хранителем, уже никогда не променяет этого на что-то другое. Это призвание. Судьба.
— Как оно всё интересно, оказывается… — задумчиво проговорила Аля.
— Угу.
— А чего раньше молчал?
— А повода не было. Тем более там условия не те. Ты бы не так восприняла. А здесь, скажем так, реальность особым образом искажена, чтобы… Ну, словом, для упрощения многих процессов… Как-то так, не знаю, как тебе лучше объяснить. Если совсем просто — то, что в мире людей сказка, здесь обычное дело. И никто ему не удивляется. Вот так.
— Так скучно же наверное — не удивляться? — удивилась Аля.
— Ну, кому как.
Тут открылась какая-то дверь; оттуда выскочила коротко, под мальчика, стриженная девушка и, просияв, бросилась к ним. Аля заметила, что на макушке у неё красовались белые игрушечные ушки на обруче, такие, как анимешники любят носить, некомими.
— Ребята, привет! Чер-У! А ты чего в зооморфе? Тут так никто не ходит, — с ходу затараторила она. — Давай, трансформируйся, ты в антропоморфе гораздо симпатичнее!
— Привет, Пуш-А, — Кот откозырнул. — Пока не хочется. Может, потом. Аля, знакомься, это Пуш-А, я тебе о ней говорил.
— Ой, как мило! — Пуш-А прямо-таки светилась от удовольствия. — Ты говорил обо мне! Аля, очень рада с тобой познакомиться! — она обняла девочку. — Должна сказать, тебе здорово повезло. Многие Кошки дорого заплатили бы за то, чтобы быть на твоём месте. У тебя такой Хранитель! У нас по нему половина отдела сохнет, так что ты смотри, могут и увести! — она звонко рассмеялась.
— Не говори глупостей, Пуш, — Чернушка покачал головой. — Не путай личные отношения с долгом Хранителя.
— Тогда тем более могут увести, — совершенно серьёзно сказала Пуш-А.
— Да не дам я его никому уводить! — возмутилась Аля. — И вообще, что это такое? Чернушка — мой Друг, мы давно вместе.
— Ох, ребята… — на мгновение Пуш-А словно замечталась, но потом опомнилась. — Так, чего это я! А ты меня не одёрнешь даже, Чер! Я ведь к вам шла, чтобы проводить Алю к нашему Самому Генеральному Директору. Потому что только Он решает, как и кто мечту исполнять будет.
— Ну веди давай, — усмехнулся Чернушка, — не томи уж тогда.
Кошка подвела их к двери и открыла её. За дверью Аля увидела небольшой тамбурчик, и ещё три двери внутри, однако тут же произошла странная вещь: тамбур будто распустился, как цветок, выстроив двери по плавной дуге. На каждой сияли полированные таблички. «ЗАО Недра», читала Аля, «ЗАО Беловодье». И, наконец, массивная золотая табличка, больше напоминающая мемориальную доску, что вешают на дома, где при царе Горохе жил и работал какой-нибудь герой советского союза.
На табличке значилось:
Генеральный Директор
Герман Сергеевич Кастальский
— Вот и я думаю: а не слишком это, а? — раздался голос за их спинами, и все трое синхронно развернулись.
Тотчас же Пуш и Чернушка вытянулись в струнку перед худощавым человеком, напомнившем Але дворецкого Уолтера из аниме «Хеллсинг». Что-то общее определённо было: то ли безукоризненный брючный костюм и белоснежная рубашка, то ли черные с лёгкой проседью волосы, увязанные в «хвост», то ли изучающий взгляд сощуренных черных глаз. В общем, персонаж попался колоритный.
— Назовись, — коротко попросил он у Чернушки.
— Чер-У, Исследователь-Старший, Хранитель, Четвёртая Каста.
— Хорошо, — Кастальский (а это был, конечно же, он) кивнул. — Пуш-А, возвращайся к работе.
— Слушаюсь! — Кошка испарилась.
— Ага, — он посмотрел на смешавшуюся Алю, — ага. А вы, стало быть, наша юная мечтательница, верно? Алевтина Филипповна Разумовская, 1993 года рождения, Москва, Трёхпрудный переулок дом восемь, квартира семнадцать. Учитесь в Центре Образования номер четырнадцать сорок один, одиннадцатый «Б» класс. Так, что ещё…
— Думаю, вы и так уже всё назвали… — ответила ошарашенная такими познаниями Аля.
— Ой, да бросьте, — Кастальский поморщился. — Эту информацию из интернета любой школьник за две минуты выудит. А что вы хотите? Все эти ваши… социальные сети, контакты всякие… Интересно другое! Вы, Аля, — можно, я буду называть вас так? — так вот, вы удивительный человек. Нет-нет, даже не думайте спорить. И потом, я старше, мне виднее. Так вот. Удивительный. И редкий. Однако как-то я опять… — он хмыкнул, щёлкнул пальцами, и Аля вдруг обнаружила себя в богато и со вкусом обставленном кабинете, в мягчайшем шерстяном кресле нежно-фиолетового цвета.
— Так-то лучше. Так я о чём? А, ну да. Вы, Аля, отличаетесь от большинства своих, мнээ, сверстников. Вы верите в чудеса. А это сейчас нечасто встречается… — он умолк, словно задумался о чём-то. Потом вдохнул и продолжил: — Ладно. Вы ведь здесь не затем, чтобы выслушивать мои размышления. Вы мечту лелеете. Ведь лелеете, а? Вот. А скажите мне, Аля, о чём ваша мечта?
— Да вы ведь…
— Герман, — подсказал Кастальский.
—…Сергеевич, — поправилась Аля, — вы ведь меня, кажется, знаете не хуже меня самой, если не лучше. Вы и о моей мечте знаете. Зачем мне тогда о ней говорить?
— Затем, Аля. Это важная часть, скажем так, ритуала. Озвучивая мечту, вы тем самым освобождаете её. Вроде как активируете. Сейчас она живёт лишь в вашем сознании и более нигде. А когда вы её освободите, она станет жить всюду вокруг вас, и только тогда она сможет сбыться.
— То есть…
— Да. Можно мечтать о чём угодно, но нужно хотя бы раз озвучить свою мечту. Тогда волшебство начинает работать.
— А то, что я рассказала о ней тогда Нине?
— Не сработало, — ответил Кастальский. — А причина проста. Вы мечтали от всей души и поделились с ней, с этой девочкой, сокровенным. И если бы она не рассказала никому… Как знать, быть может, ваша мечта исполнилась бы раньше…
Аля закусила губу. Могла исполниться раньше!
— Не переживайте, — мягко улыбнулся директор. — Случилось то, что случилось. И вы тогда были не в том состоянии, чтобы это самое волшебство поддерживать. Это знаете, как… Как свечу на ветру зажечь. Может и загорится… Но если не успеешь уберечь от ветра, то быстро погаснет. Вот и мечта так же — погасла. Но не пропала, потому что ты, Аля, не отказалась от неё. Ты молодец. Немногие способны хранить мечту вот так. Мечты, знаешь, субстанция хрупкая, непрочная… Легко гибнут мечты… И в то же время нет ничего крепче и выносливей, чем мечта, в которую верят. Так-то… Ну что? Озвучьте, пожалуйста, вашу мечту, милая барышня.
Аля набрала полную грудь воздуха и громко, чётко произнесла:
— Я мечтаю встретить Прекрасного Принца, того, кто полюбит меня, того, кто станет для меня смыслом моей жизни, и никогда, никогда не предаст!
На мгновенье стало тихо. Где-то в углу кабинета потеряно жужжала одинокая муха. Из-за стенки слышались приглушённые переговоры Кошек в колл-центре. Чернушка отчего-то вздохнул, но ничего не сказал.
Кастальский какое-то время внимательно смотрел на Алю, словно ждал чего-то… Потом, наконец, сказал:
— Ага. Мечта, собственно, из разряда возвышенных. А значит, нам нужен Евгений Габриэлович… Так-так…
Он нажал кнопку на интеркоме.
— Евгений Габриэлович, душа моя, зайдите ко мне в кабинет, будьте так любезны. Спасибо. Ну вот, — директор посмотрел на Алю, и улыбнулся, — Евгений Габриэлович Ангелов-Райский — признанный специалист в своей области. Именно его ведомство занимается возвышенными мечтами. Именно он поможет вам претворить вашу мечту в реальность. Вот увидите, лучше него в этом никто не разбирается.
— А вы?
— Я? — Кастальский улыбнулся. — Я, Аля, староват для таких сфер. Да и циничен слишком. Я очень давно живу на свете и чудеса воспринимаю не так, как вы, а как свою работу. Нечто обычное. Вы же не впадаете в священный трепет при виде, скажем, домашнего задания по литературе? Ну вот, и я тоже… Ну, не в смысле литературы, конечно, хотя и это тоже, — он рассмеялся.
Тут в дверь кабинета вежливо постучали.
— Да-да! — откликнулся Кастальский. — Заходите, Евгений Габриэлович!
Дверь открылась, и в кабинет зашёл человек.
Глаза Али расширились, словно она увидела нечто невообразимое, дыхание перехватило, сердце забилось со скоростью, которой не устыдилась бы и колибри…
И девочка потеряла сознание.
— Ой, — сказал Евгений Габриэлович Ангелов-Райский.
— Упс, — пробормотал Кастальский.
И только Чернушка не сказал ничего. Материализовав стакан воды, он набрал немного в рот и прыснул Але на лицо. Она вздрогнула и очнулась.
— Фух… — Кастальский отёр пот со лба. — А ты молодец, Чер-У. Давно Хранишь?
— Пять лет.
— Нормально.
Он ещё что-то говорил, кажется, и Чернушка тоже, но Аля не слышала. И не хотела слышать.
Перед ней на расстоянии вытянутой руки присел на корточки, взволнованно вглядываясь ей в лицо, Он. Во плоти. Прекрасный Принц! Таким, именно таким она себе Его и представляла!
Он был воистину Прекрасен. Золотые кудрявые волосы, просто золотое руно, они были, как и у Кастальского, собраны в пышный «хвост». Огромные глаза — один серо-голубой, другой иссиня-черный, и ей казалось, что она тонет в них, пропадает навсегда. Аккуратный рот и точёный нос, бледная кожа и безумно длинные ресницы, которым позавидовала бы любая девушка.
Её идеалы, Ихтиандр и Ромео, Артур Грей и Дункан МакЛауд, — все они померкли и забылись рядом с Ним. Аля понимала, что за всю свою недлинную жизнь не видела ничего прекрасней. И в нём не было ни капли надменности. Он не красовался, не выставлял свою красоту напоказ; казалось, он об этом вообще не думал.
— Аля, как вы?
О, Его голос!.. Именно такой, каким она себе его воображала долгими серыми днями и столь же долгими лунными и не очень ночами. Как у Земфиры: «ты совсем как во сне, совсем как в альбомах где я рисовала тебя гуашью…».
Она боялась только одного. Что сейчас Он исчезнет. Она не знала, почему Он должен исчезнуть, но понимала, что не переживёт этого.
— Э-ээ… Алевтина Филипповна, вы с нами? — донёсся до неё откуда-то голос Кастальского. — М-да. Вот уж не думал… А должен был подумать! Эх… Теряю нюх. Совсем отстал от жизни…
— Аля… Ваша мечта… — неуверенно начал Евгений Габриэлович.
— Это Вы! — выпалила девочка. — Неужели Вы не видите? Ах, как же Вы не видите! Как не понимаете! Я ведь… Я всю свою жизнь мечтала только о Вас! Я не знала Вас, я вслепую искала Вас и уже почти не надеялась на то, что когда-нибудь найду. Но теперь, моя мечта, она исполнилась! Ах, Герман Сергеевич, спасибо вам! — она бросилась на шею к ошарашенному Кастальскому и пылко его обняла. — Если бы не вы, я бы так и жила, как… И всё меньше верила бы в то, что моя сокровенная мечта сбудется! Спасибо вам!
— А… Ну… Э… — директор не знал, что сказать. Ангелов-Райский тоже. Молчал и тихо присевший в уголке кабинета Чернушка…
Внезапно Аля осеклась. Она вдруг подумала о том, что, скорее всего, Он вовсе не думал, что всё обернётся так. А она хороша — набросилась на него и, наверное, здорово смутила. Она мысленно ругала себя за этот свой порыв, но сердцем понимала, что теперь всё. Он существовал, они встретились, встретились сегодня. Мечта сбылась, волшебство свершилось, как и говорил Кастальский.
Но её не покидало сомнение. И страх. Боги, как она боялась сейчас Его потерять!
«Что же мне делать?..»
Ситуация была патовой. И вдруг Евгений сказал:
— Хорошо.
Кастальский выпучил глаза, не веря услышанному. Аля не поверила тоже.
— Хорошо, — повторил Евгений. — Аля, идём со мной. Я должен кое-что рассказать и показать тебе.
Он подал ей руку — такую тонкую, такую изящную. Дверь перед ним распахнулась, он жестом пригласил её выйти, и сам последовал за ней.
В кабинете остался задумчиво чешущий в затылке Кастальский, и Чернушка. Кот было бросился за своей хозяйкой, но директор остановил его:
— Нет, друг, не сейчас. Я знаю, что ты чувствуешь. Но сейчас ты там будешь лишним. Как и любой из нас. Как и вообще любой.
Евгений повернул ручку двери на сто восемьдесят градусов, потом ещё немного, а потом распахнул дверь. В лицо Але дунул лёгкий ветерок, окутавший её ароматами цветов, свежей выпечки, речных брызг и чего-то ещё, чего-то более неуловимого.
Дверь выходила на узкую улочку, которая шла под уклон, зажатая между старыми двухэтажными домами. Солнце грелось в небольших лужицах на старой брусчатке. Над их головами пролетела стайка голубей.
Они шли вдоль по улице, медленно, молча. Она не спрашивала, она боялась спросить о чём-то, боялась, что может всё испортить… И пусть даже её мечта сбылась на короткий срок — она допускала, что дело обстоит именно так, — пусть. Но эти мгновения у неё не отнимет никто. Мгновения, минуты, проведённые с Ним.
В доме на углу была лавка зеленщика, а напротив — цветочный магазин. Он подошёл к вазам с букетами, взял лежащие на столике ножницы и аккуратно срезал белую, как снег, розу.
Повернувшись к ней, он протянул ей розу и улыбнулся — ей показалось, немного грустно.
— Мне нравится Париж. Правда, не современный. Поэтому это место немного похоже на Париж пятидесятых годов уже прошедшего века. Здесь тихо. Идём, тут неподалёку есть ресторан.
— А… Если тут Париж… Но… Что это за место?
— Рай, — ответил он просто.
Они вышли на берег Сены — или как могла называться эта река? Але стало немного зябко, и он набросил ей на плечи свой плащ.
Ресторан оказался небольшим и практически пустым. Окна выходили на Сену, серо-синие волны нежно целовали берег. Они уселись за одним из столиком. Тотчас же рядом появился невесть откуда взявшийся официант и, приняв заказ, так же беззвучно пропал.
На сцене пел саксофон. Переливы его голоса вплетались в ткань этого невероятного вечера, в тихий шёпот Сены, в отблески закатного Солнца, в робкие прикосновения ветра.
Аля вдруг обнаружила себя в великолепном вечернем платье; плечи укутала белоснежная горжетка.
Официант принёс шампанское и закуски.
— Евгений… Это всё мне снится, да?
Он покачал головой:
— Пожалуйста, зови меня Эжен. Мне больше нравится такой вариант, но для нынешней России он, увы, не подходит…
— Хорошо, Эжен. Что ты хотел мне рассказать? — Аля внутренне подобралась, ожидая услышать что угодно.
— Рассказать? — переспросил он рассеяно. — А, ну да… Знаешь, я недаром сказал тебе про это имя. Эжен… Когда-то давно я был влюблён… в одного… в… да, не так уж это и важно. Суть в другом. Пусть будет человек, так тебе будет понятней. Так вот, этот человек… Это он меня так называл. А я был тогда совсем юным. И хотя Ангелы… Хотя наша юность — это не совсем то, что юность у людей, и всё же я был наивен, открыт, необстрелян… — он снова улыбнулся, но улыбка вышла грустной, — и… словом, тот… человек никак не мог полюбить меня. Не потому что я был каким-то не таким, как нужно, а просто потому, что это было невозможно. Знаешь, часто говорят, мол, нет ничего невозможного. Ну, для людей оно, может, и так, всё-таки ваша жизнь, ваше устройство очень непростое, неоднозначное. Но для нас, для Ангелов, всё куда более строго. И для этого… человека тоже всё было непросто, но по другой причине. Этот человек сам был слишком непрост, — Эжен усмехнулся, — но я был настойчив. Это была моя мечта, вот как сейчас твоя. И я больше всего хотел, чтобы она сбылась. Я многое сделал для этого. В то же время… я был глух ко всем предупреждениям. В гневе отвергал советы… Никому не хотел верить, ведь они говорили, что моей мечте не суждено сбыться. Но в итоге они оказались правы… Я стал Архангелом, получил огромную силу — а вместе с ней получил знание. И увидел Истину. А Истина была в том, что Кошка была права, а я ошибался. О, если бы мне никогда не испытывать того, что испытал тогда! Хотя я и тогда не сразу успокоился. И даже попытался переделать Мир, совершенно забыв о том, что это может иметь непредвиденные последствия, страшные последствия. Но на моё счастье меня… спасли. И Мир тоже. После этого я оставил все попытки, а потом и вовсе покинул тот Мир.
— А что было потом? — спросила Аля, заворожённая рассказом Архангела.
— Потом… Тот Мир прекратил своё существование… По другой причине. А тот человек… Он тоже перестал существовать. Навсегда. И я навсегда забыл о том, что у меня была эта мечта. И сосредоточился на работе. Тогда тут работы было много…
— Мне жаль…
— Ничего. Не жалей. Я не жалею, и ты не жалей, — он отпил шампанского.
— А… Что это за работа? Если только это не секрет, конечно…
— Ну какие теперь секреты, Аля! Ты увидела Рай — что ещё от тебя скрывать? Да… Работа. Мы, райские, занимаемся в основном двумя вещами. Во-первых, мы оберегаем людей. Ну, ты же знаешь об Ангелах-Хранителях? Ну вот. А во-вторых, здесь находится Канцелярия. Мы ведём записи. Историю каждого жителя каждого мира. Миров в целом. Войн. Мы летописцы, хроникёры.
— А с Адом вы воюете?
— Что ты! — Эжен расхохотался. — Нет. С Адом мы работаем. Мы поставляем им информацию, на основе которой они определяют меру наказания каждому умершему. То есть мы думаем, а они делают, — Архангел хихикнул.
— Здорово, — Аля улыбнулась, но затем вдруг мигом посерьёзнела. — А скажи… Бог — есть?
Эжен улыбнулся, и эта улыбка была какой-то совершенно особенной, Аля это понимала.
— Есть, Аля, — ответил он.
— А… Какой Он?
— Ну… — Архангел задумался, — Добрый. Понимающий. Всепрощающий. Любящий. Бесконечно любящий… А вообще, он всякий. Он всегда, везде, во всём. Но ты всегда можешь Его увидеть. Он — это тот самый Свет. Он — Солнце, Другое Солнце, освещающее Миры и души… Неизъяснимый…
Архангел замолчал. Аля молчала тоже. Только саксофон продолжал петь, петь песню о мечте, о любви… и Бог знает о чём ещё.
— Послушай, Аля, — наконец нарушил молчание Эжен, — только внимательно. Твоя мечта — изумительна. Это так. Я знаю, потому что сам мечтал о подобном. Но… Понимаешь, ты в этой мечте создала образ… Идеальный. Ведь тебе действительно нужен такой человек, Аля! Такой, который всегда будет рядом. Который всегда будет любить тебя, всегда поддержит тебя. Который спасёт тебя от всех невзгод и никогда не предаст. Всё так. Но, Аля, я не подхожу на эту роль.
Аля почувствовала, как её губы предательски задрожали, а в глазах замерли слёзы. Эжен тяжело вздохнул и подал ей платок.
— Я не подхожу, — продолжил он. — Я Архангел, Аля. На мне лежит огромная ответственность, фактически, весь Престол держится на мне. Других Архангелов просто нет; надеюсь, что так будет не всегда, но Архангелы появляются слишком редко. А простые Ангелы не способны заменить меня. Каждому своё. Каждый должен делать то, для чего он создан. И это больше касается нас, чем вас, людей. У вас есть свобода выбора, пусть и небольшая. У нас нет. Потому что наша работа слишком тесно связана с вашей жизнью. Должны быть Ангелы-Хранители. Должны быть летописцы. Преисподняя должна получать требуемую информацию, чтобы вся эта система работала без сбоев. И за всё это, за безукоризненную работу Престола отвечаю лично я. Я не смогу жить обычной человеческой жизнью рядом с тобой. Я… Ты милая девочка, ты потрясающая, ты сумела удивить даже Кастальского! А это далеко не каждому под силу, даже не каждому из нас, не говоря уже о людях.
Слёзы текли по её щекам.
— Прости меня. Я не смогу быть твоим Прекрасным Принцем…
— Но… — она посмотрела на него, — но… как же тогда моя мечта? Ведь Кастальский сказал, что она обязательно сбудется! Он что, обманул меня? Как же так?
— Нет, — Архангел покачал головой. — Он не обманывал тебя. Я не знаю как, но если он так сказал, значит, он сделает что-то… И она сбудется. Эх… Знаешь, я бы хотел быть на твоём месте. Чтобы иметь хотя бы надежду на то, что моя мечта сбудется. Но этого никогда не случится. А у тебя есть шанс. Есть надежда. И… Я верю в то, что ты будешь счастлива. Иначе просто быть не может, Аля! Верь в это. Верь Кастальскому. Он… Для многих из нас он сделал так много, что… Его помощь невозможно оценить до конца. Он поможет тебе. А теперь… — он улыбался, — почему бы нам не потанцевать?
— Правда?
— Правда!
И саксофон пел, как пел на улицах дождь, и пара кружилась по залу, и в эти секунды Рай существовал только для них.
…
— Эх, Алевтина Филипповна! Вы, я должен отметить, задали нам всем изрядную трёпку, — Кастальский налил воды в стакан и с шумом выпил. — Простите. Так вот… О чём это я?
— О моей мечте, — твёрдо сказала Аля.
— А ты знаешь, чего хочешь, а? — директор усмехнулся. — Вот до тебя тут был мужчина лет преклонных… Долго не мог понять, чего же хочет, о чём же мечтает… Но молодое поколение, я смотрю, куда более продвинутое в этом смысле. Да-а. Вот оно, влияние Запада. Возможно, тлетворное. Ладно. Мечта твоя будет исполнена. Я обещал, и я сдержу своё обещание. Но ты, я думаю, знаешь, что за всё надо платить. Причина проста: в мире, во вселенной, да где хочешь — существует Равновесие. Баланс. Который никогда, ни при каких обстоятельствах не должен быть нарушен. В противном случае может случиться нечто неприятное… И тогда, возможно, даже мы не сможем помочь… Хотя должен заметить, я придумал отличное решение твоей задачки… И если ты согласна, то мы тотчас же подпишем Договор. Слово за тобой.
— А условия?
Кастальский хмыкнул.
— Условия… Не будь такой деловитой, ты же мечтательница! Конечно. Однажды ты изменишься. Не знаю, насколько сильно, но ты изменишься, и никто не сможет этому помешать. Поубавится идеализма, мечтательности этой поубавится… Главное — постарайся не переставать верить в чудеса, Аля. Ибо в тот день, когда ты разуверишься в том, что чудеса бывают… Карета станет тыквой, кони — мышами, кучер крысой… И что там ещё… Ну ты поняла.
— Признаться, не очень… — отчего-то слова директора Алю насторожили.
— Ну как же. Смотри. Я исполню твою мечту. Но платой будет именно твоя вера в чудесное. Потому что исполнение твоей мечты — это чудо. И в день, когда ты перестанешь верить в чудеса, мечта… Как бы это сказать… отменится. И всё вернётся на круги своя. Веришь в чудо — будет чудо. Перестанешь верить — и всё закончится. И больше не начнётся никогда.
— А если это чудо меня… Не удовлетворит?
Кастальский оглушительно расхохотался, и хохотал долго. Наконец успокоившись, он промокнул лицо батистовым белым платком и сказал:
— Не волнуйся. Ты будешь довольна. Главное — верь. Тогда всё будет хорошо. Ну что? Согласна?
Аля вздохнула.
«Кажется, выбора нет».
— Ты можешь и отказаться, — возразил директор. — Твоё право.
— Нет. Я согласна.
— Отлично. Вот и Договор.
На стол лег лист гербовой бумаги.
"ДОГОВОР
Я, Разумовская Алевтина Филипповна, заключила с Кастальским Германом Сергеевичем, генеральным директором Потусторонней Компании, этот Договор о предоставлении услуг по осуществлению моей мечты, заключающейся в том, что я хочу встретить Прекрасного Принца, который:
а) всегда будет рядом
б) будет любить меня вечно
в) всегда поддержит меня
г) спасёт меня от всех невзгод
д) никогда не предаст.
С условиями сделки ознакомлена, возражений не имею.
Дата: 24 (января) 2011г.
Подпись: "
Она ещё раз взглянула на Кастальского, а затем поставила свою подпись под Договором.
…
— Аля, детка, возьми трубку, тебе Артур Чернов звонит!
— Да мама!
Аля схватила трубку:
— Алло! Артур!
— Здравствуй, Алька! Ужасно рад тебя слышать. Чем занимаешься?
— Да ничем таким, — она чувствовала, как губы расползаются в широчайшей улыбке.
— Тогда может погуляем?
— Отлично! Встречаемся на нашем месте?
— Само собой!
— Супер! Ну всё, я собираюсь. До встречи! Целую тебя!
— И я тебя, Солнышко!
…
Встречались они на Патриарших. Артур очень любил Булгакова, особенно «Мастера и Маргариту», и Аля периодически полушутя сравнивала их с главными героями этого романа, на что Артур смеялся и возражал, мол, он больше похож на Кота Бегемота.
Но это было неправдой. Артур был очень красивым юношей. Черноволосый, зеленоглазый, ладно сложённый, он неизменно привлекал к себе внимание противоположного пола. Аля ужасно ревновала и говорила, что никому его не отдаст. Она была на седьмом небе от счастья!
А самое смешное — у Артура было два имени, как у какого-нибудь английского аристократа. И второе имя его было — ни за что не догадаетесь — Принц! Он ворчал на своих родителей за это, тщательно скрывал этот факт, и даже паспорт самоотверженно потерял, чтобы получить новый уже с одним именем. Но Аля знала, что своего Прекрасного Принца она всё-таки встретила.
Правда, были в её жизни и грустные моменты. Незадолго до их с Артуром встречи пропал Чернушка. Кто-то неплотно закрыл дверь в парадное, и он ушёл. И больше не возвращался.
Аля была вне себя от горя. Она не могла поверить в то, что её Друг, её Хранитель вот так просто ушёл от неё. Она говорила родителям, что Чернушку наверняка где-то держат, если только — но об этом ей думать совсем не хотелось, — если только его не сбила машина или не загрызли собаки.
Впрочем, примерно неделю спустя в её жизни появился Арутр, и пропажа Чернушки как-то постепенно забылась сама собой…
…
Годы шли.
Аля поступила в иняз, поддавшись на уговоры тёти Амалии и дяди Лёвы, закончила его и теперь работала в российском посольстве во Франции. Иногда, когда они гуляли по Парижу, в её памяти вдруг оживали странные картины, но она никак не могла вспомнить, что это, и когда это было.
Может, во сне?
Она любила ходить в тот небольшой ресторанчик на берегу Сены, и каждый раз, когда в зале играл саксофон, она испытывала всё то же необъяснимое дежа-вю.
Артур выучился на экономиста и работал здесь же, в Париже. Они снимали крохотную мансарду: это казалось им очень романтичным, очень французским.
А когда им исполнилось по двадцать восемь, они решили пожениться. Артур взял на себя все расчёты по свадьбе, а Аля занялась организацией. Свадьба должна была быть не шикарной, довольно скромной, семейной, но — в том самом ресторане, который они так любили; кроме того, нужно было разослать приглашения всем родным и друзьям, где бы они ни находились, и всех их собрать в Париже.
Впрочем, Артуру было проще, если только можно так сказать. Родителей у него не было, и он говорил, что никогда не знал их. От них ему только и осталось, что нелепое второе имя. Его воспитывала приёмная мать, но пять лет назад она умерла. А больше у Артура родственников и не было. Когда он впервые рассказал об этом Але, ей было безумно жаль его. Но теперь, утешала она юношу, теперь у него есть она, а у неё — он, и они всегда будут вместе.
Впрочем, в процессе приготовлений у них нередко возникали разногласия. Например, Артур почему-то был категорически против голубей. Он говорил, что на них у него якобы аллергия, хотя Аля не могла вспомнить, чтобы он вообще чем-то болел. Ну, пару раз простужался, и всё. Не то чтобы она не верила ему, но… В конце концов она уступила.
Хуже было другое.
Артур ни под каким предлогом не хотел венчаться в церкви. Он говорил, что будет вполне достаточно того, чтобы их просто расписали в мэрии.
— Зачем тебе это венчание? Что оно значит для тебя?
— Ничего, просто мои родители хотят, чтобы их дочь была обвенчана в церкви, а не просто получила бумажку со штампом.
— Пойми. Венчание — это не так просто. Это таинство. Там свои правила. Это не просто ритуал, венчание — своего рода чудо.
— Ах, Артур, ради всего святого. Я не прошу чуда. Я просто хочу, чтобы моя мама увидела, как её дочь венчается в церкви. Ну милый, ну подумай сам, я же не прошу о чём-то из ряда вон.
— Нет, — он упрямо помотал головой. — Это не играет для тебя никакой роли. Это просто бездумный ритуал. Показуха перед родными. Ты хотя бы в бога веришь?
Она вдруг не нашлась, что ответить. И снова словно вспомнилось что-то… забытое. Утраченное.
— Родной, — она взяла себя в руки, — я прошу не так уж много. Ты отказался от голубей — ладно. Пусть голубей не будет. Но венчание куда важнее! Ну пожалуйста.
— Ты больше не веришь в чудеса? — вдруг невпопад спросил он.
— Да к чёрту твои чудеса! — взорвалась она. — Я прошу об элементарной вещи! Неужели ты совсем меня не любишь?!
И она разрыдалась.
— Ты не веришь в чудеса… — он был ужасающе спокоен, и было в этом спокойстве что-то страшное.
Она ничего не ответила.
…
И вот, подошёл день свадьбы.
Вечером — последние приготовления. Завтра всё случится. С другой стороны, они давно живут вместе; что такого в этой свадьбе?
Она ещё раз всё мысленно повторила, отдала последние распоряжения, и теперь они ужинали вдвоём, тихий парижский вечер.
Артур был странно тих. Почти ничего не говорил. Она было предложила ему устроить мальчишник — он отказался, несмотря на все уговоры друзей. Она что-то рассказывала, пытаясь хоть как-то растормошить его, но всё было тщетно. После ужина он взялся помыть посуду, хотя обычно не любил это делать. Она курила в открытое окно.
— Ну как так можно… — его хандра передалась и ей. — Завтра наша свадьба, а мы… Как будто у нас кто-то умер…
Он молчал.
— Скажи хоть что-нибудь, Артур…
— Знаешь… — он смыл мыло с последней тарелки, — завтра… Завтра многое изменится.
— Почему?
— Потому что. Я знаю это.
— Милый, это же просто свадьба. Не так уж это и страшно. Поставим подписи, отпразднуем. А потом уедем в на неделю в Рио, как ты и хотел.
— Я не об этом.
— А о чём?
— Знаешь, Алька, мне кажется, мы меняемся по жизни, и не в лучшую сторону. Мы ведь когда-то были совсем другими. А теперь…
Она фыркнула.
— Не понимаю причины твоей грусти. Ну да, мы меняемся. Все меняются. А уж в лучшую сторону, или нет — это относительно. Как, впрочем, и всё в этом мире. Разве нет?
— Может быть, Алька. Может быть…
…
А наутро…
Она проснулась рано, потому что в семь уже должен был прийти стилист, в полдевятого принесут платье, а в девять всё начнётся.
Артура нигде не было, и она решила, что он отправился за костюмом; кроме того, он должен был забрать её букет у цветочника, который уверял, что он сотворил истинное произведение искусства.
Но он не появился ни в восемь, ни в полдевятого… И когда она почуяла неладное, было уже поздно.
Она нашла его на крыше — там у них был маленький чердачок с круглым окошком: им нравилось сидеть там, любуясь крышами Парижа.
А теперь там сидел он и с грустью смотрел на неё, в её красивом белом платье, смотрел на неё, вспоминая юную девушку, которая его так любила, больше всего на свете. Смотрел на неё — большой чёрный пушистый кот по имени Чернушка.
И тогда она вспомнила. Вспомнила Кастальского, Договор, предупреждение о том, что в день, когда она перестанет верить в чудеса, чудеса перестанут существовать.
Карета стала тыквой, лошади — мышами, кучер — крысой, а Прекрасный Принц — черным котом, которого папа всегда называл ведьминским.
По вполне понятным причинам свадьбу пришлось отменить.
Дружба, 24.01.2011