из гл. 8 http://www.proza.ru/2011/01/23/503
Слово «прелесть» (от «лесть» - ложь) в христианстве употребляется с осуждающим оттенком смысла. Прелести – это то, что нас прельщает, выявляет наши слабости, заставляет платить по счетам. «Ничто не может быть приобретено без жертвы. Человеку может быть дано только то, что он в состоянии использовать, а использовать он может только то, ради чего он чем-то жертвовал. Если он ничем не жертвует, то все будет оставаться тем же для него или даже становиться хуже», - писал П.Д. Успенский в своей книге «Странная жизнь Ивана Осокина». Радость, полученная мною в процессе работы с группой - дар «личного магнетизма», оказалась щедро оплаченной.
«Жертвы» были принесены мною в самых разных сторонах жизни. Но самым большим и постоянным моим искушением были мужчины. Теперь, когда я стала работать с группой, их «вилось» около меня достаточно много, но с теми, кто мне действительно нравился, я отношений не завязывала. Что меня останавливало, сказать трудно. Наверное, я так уж была устроена: чем достойнее мне кажется мужчина, тем менее я склонна видеть его в реальных, «не платонических» отношениях со мной.
С другими, «не любимыми» все было гораздо проще: мы и «эзотерическую» беседу могли поддержать с пониманием, и мирскими забавами не гнушались: с ними было не скучно, хотя душа моя особо не пела, и ум не ликовал. Разных забавных историй об этом периоде моей холостяцкой жизни с «йогами» можно припомнить множество, но они – не тема данной книги.
Самое большое и весьма поучительное мое искушение пришло ко мне в лице моего ученика Саши, со странной и очень подходящей ему фамилией Закривидорога. Довольно симпатичный парень моего возраста, крепкого телосложения и невысокого роста, Саша появился в моей группе. Парень слегка приволакивал одну ногу при ходьбе, но в группе занимался очень старательно и аккуратно посещал все занятия. А потом он неожиданно позвонил мне домой, и мы довольно долго и интересно поговорили о его жизни. У Саши был рассеянный склероз - жуткое заболевание, которое считается неизлечимым: у человека постепенно нарушается связь центральной нервной системы с остальными органами, медленно, но неотвратимо отказывают те или иные части тела: то ноги, то пищеварительная система, то выделительная... Саша, занявшийся йогой, твердо нацелился победить болезнь, он вел здоровый образ жизни, занимался бегом, хорошо чувствовал природу, а попав в мою группу, проникся йоговскими способами самоизлечения путем правильной настройки своего сознания.
Я в эти способы верила и, хотя конкретного опыта излечения кого-либо еще не имела, всячески поддержала намерение Саши: человек может преодолеть очень многое, если действительно сильно захочет и будет прилагать к этому усилия. Мы в то время довольно подробно разбирали в группе систему оздоровления Порфирия Корнеевича Иванова и частично практиковали ее: мои ученики бегали босиком по снегу перед занятиями, большинство обливались холодной водой и регулярно проводили однодневные голодания, как это делала и я.
Телефонный разговор с Сашей был долгим и дружеским. Я пригласила его в выходные на дачу в Комарово, которую коллективно снимали на сезон мои знакомые йоги, чтобы общаться и кататься на лыжах. В электричке всю дорогу до Комарово Саша подробно пересказывал мне свою жизнь, полную всевозможных трагических происшествий и несправедливостей: от выпадения из окна 4-го этажа его друга, которого он из последних сил удерживал на одной руке на окне, до получения в спину удара стволом танка, следовавшего сзади во время танковой переброски его части в период воинской службы. От измены бывшей жены и сдачи ею его в сумасшедший дом на два месяца, до вампиризма его собственной матери. Рассказывал Саша классно: живописно, неторопливо, с хорошей, почти литературной формой изложения событий. Всю дорогу он говорил о себе, а я, раскрыв рот, слушала его рассказ, и мне было интересно. С «нашими» Саша сошелся очень легко и даже, раздевшись, наравне с нами, искупался в снегу. Передвигался он плохо: время от времени у него что-то застопоривало, и он не мог сдвинуться с места, особенно часто это проявлялось на холоде. Так началось наше личное знакомство.
Очень скоро мы впервые поцеловались, и уже через месяц Саша сделал мне предложение. Как это ни дико звучит, я не смогла ответить ему отказом. Это убило бы его, подорвало бы его веру в выздоровление, которое «обещала» наша школа. Да и сам Саша уже очаровал меня - и своими речами, и искренним чувством ко мне, и своей решимостью все преодолеть - надеждой на меня, единственной, кто поверила в его силы и этим могла помочь ему. Не в первый и не в последний раз я впадала в свои любимые иллюзии. К счастью, мне хватило ума принять решение с регистрацией брака не спешить: сперва надо было вылечиться. С моей стороны Саше было дано «не отрицание возможности» такого исхода наших взаимоотношений. Помимо занятий в группе, после которых Саша провожал меня домой, мы встречались с ним по выходным, долго беседовали, целовались. По-настоящему хорошо мне было с ним только около двух месяцев, а потом началось страшное.
Все чаще мне стали бросаться в глаза его «закидоны», вероятно, вызванные болезнью. Саша жил в своем, мистическом мире, во всем искал скрытые знаки, указывающие ему, как, возможно, и как следовало жить. При этом в реальности он вел себя эгоистично. Этот человек был на редкость самодостаточен, его восхищение мной на словах прекрасно уживались с его использованием меня: то и дело я должна была подстраиваться под его желания и обстоятельства, жить проблемами его здоровья и личных трудностей и все больше превращалась в милосердную сиделку, которую высоко ценят и жестоко эксплуатируют, даже не замечая тех проблем, которые он уже создавал в моей жизни. Самой большой такой проблемой стала моя мама, которая моего нового друга не выносила и смертельно боялась, что я свяжу с ним свою жизнь, что вместо того, чтобы заняться своим ребенком. Незаметно для себя я нашла себе еще один «крест», отнимающий все мое и так под завязку заполненное работой, домой и группой время. Наши отношения с Сашей все больше становились односторонними: я только давала, он – только брал, простодушно этого не замечая.
Его поступки, внешне исходящие из идеи, что все люди друг к другу должны быть щедры, меня порой поражали и обижали. Примеров его абсурдного, если не сказать наглого поведения со мной, вспоминается множество, но ими не стоит отвлекать читателя. Внешняя наглость как-то очень гармонично оправдывалась его открытостью и доброжелательностью и его тяготами борьбы с заболеванием. Ярким примером тех дней была лыжная поездку на его дачу в Белоостров, которая началась очень хорошо. Все утро мы катились на лыжах по заснеженному лесу, залитому ярким солнечным светом. Под вечер, наскоро перекусив, мы двинулись домой. В тот день стоял мороз градусов под 20, а я была в одних лыжных ботинках, джинсах и куртке. Но одно дело – езда по лесу, и другое – медленная ходьба. У Саши начали постоянно отказывать ноги, из-за чего мы пропустили автобус и мучительно долго ждали второй. Когда, наконец, я снова оказалась в тепле, я была уже на пределе. Мне даже не верилось, что все позади, что я все-таки выдержала это испытание, не заорав от отчаяния, что умудрялась даже подбадривать Сашу тем, «что не мерзну» и что со мной - все в порядке! Возможно, не веди я тогда группу, где он был моим учеником, и не будь он так обижен судьбой и болезнью, я бы подобного не выдержала. Но я уже понимала, что взяла на себя непосильный груз, от которого не могу трусливо отказаться, чтобы не подорвать Сашиной веру в меня и в возможность его выздоровления, а главное, чтобы я сама не потеряла уважение к себе: уж коль я назвалась Учителем, то надо им быть!
А по весне я поняла, что его постановка на учет в ПНД была не только «интригой» его бывшей жены, но и необходимостью. Он все больше становился «не от мира сего», то слышал «голоса», вовлекающие его в «ад», то видел в окружающих его людях вампиров, пожирающих его силы. В это время он по ему одному понятной логике спрыгнул на лед Невы с Тучкова моста, к счастью, без особых травм.
Около месяца мы с Сашей не виделись: я просила его не звонить мне, так как «нахожусь в плохой форме и хочу побыть одна». А в майские праздники мне позвонила его мама, и сообщила, что Саша - в больнице: он бросился со второго этажа лестничной площадки, пытаясь покончить с собой. В хирургическом отделении медицинской академии им. Лебедева я нашла Сашу со сломанной шейкой бедра (нога на растяжке), с ампутированной почкой и с высокой температурой. Сам Саша подавленным не выглядел, он был рад меня видеть и, между делом, сообщил, что прыгнул через перила из-за тоски по мне, а теперь надеется, что скоро опять поправится, и мы будем вместе.
«Урониться, чтобы подняться», - говорил некогда Володя. Надо было подниматься, восстанавливая себя по кусочкам. Ничего хуже для себя я даже вообразить не могла. Теперь, пока он в больнице, я была обязана ему за его страдания, которых причинять хотела менее всего. Такого поступка с его стороны я не ожидала. В эту больницу я регулярно ходила почти все лето, вплоть до Сашиной выписки домой. До сих пор не переношу запаха камфары, пропитавшего его больничную тумбочку, запахов больничной кухни и хлорки. По коридору больницы, ввергая меня в ужас, бродили мужчины в окровавленных бинтах на ампутированных конечностях, в палате, где лежал Саша, за это лето на моих глазах двоих парней, бывших афганцев, увезли в морг...
Саша, с одной стороны, мучился от вынужденной неподвижности и тягот пребывания в больнице, с другой, словно и не замечал страданий своих пожилых родителей, по очереди приезжавших к нему подмывать его и кормить, кое-что из этого не раз приходилось делать и мне... Его не угнетали чужие переживания, по- прежнему бодро он пересказывал мне свои истории о себе, считал себя очень интересным человеком, который многое дает другим одним только своим присутствием, оптимизмом... Иногда по его просьбе я читала ему книги, но ему это быстро надоедало, он предпочитал говорить сам и никогда не расспрашивал меня о том, как я живу.
К осени Сашу выписали, и я перестала его навещать. Его звонков в наш дом я всегда боялась: вдруг трубку снимет моя мама и снова начнет расстраиваться из-за меня. И это при том, что она даже не догадывалась о его «падении с лестницы», о моих посещениях больницы, совершаемых тайком и всегда в рабочее время! Перед всеми я почему-то была виновата, всем чего-то была должна... Оборвать его нечастые звонки я тоже не могла, как ни тягостно мне было его слушать, мне было стыдно, что не хватает терпения и «милосердия» к несчастному человеку, которому всего-то и нужно было от меня - выслушать его, которому жить осталось не так уж много...
Судьба преподнесла мне трудный, болезненный урок, наказала меня. За что? Я не была самоуверенной, не обещала ему излечения его болезни только за счет одних моих сил, я лишь никогда не разубеждала его в том, во что я сама верила... Было ли случившееся моим наказанием или только необходимой жертвой, платой, которую потребовала от меня судьба за радость преподавания, за дары эзотерического эгрегора?
Как ни тягостны мне воспоминания о тех днях, но и их я не хотела бы вычеркнуть из своей жизни. Все приходящее к нам - во благо.
Продолжение гл.10 http://www.proza.ru/2011/01/31/962