Я в очередной раз попал на обследование, но уже не в армейский госпиталь, а в госпиталь МВД. Палата большая, человек на восемь. Много интересных личностей, но особенно выделялся пожарник из Гродно. Небольшого роста, лысый, как Ильич, да еще и картавит. Его почему-то сразу невзлюбила врачиха. Он отвечал ей взаимностью и постоянно подкалывал. Во время очередного утреннего обхода он ей заявил:
-А мы с Вами коллеги. - Она брезгливо подняла брови. Пожарник пояснил, - я полтора года учился в мединституте.
Мы посмеялись, думая, что это шутка, но он не шутил.
Обход закончился. Пожарник продолжил:
-Я еще поступил на химфак, и год учился в духовной семинарии.
Тут мы все дружно зашумели, что этого уж точно не может быть. Время было обеденное. Лето, палит вовсю солнце. В нашей палате на втором этаже окно нараспашку. Его кровать стояла как раз у подоконника. Он привстал и затянул на распев молитву, да так, что мы заслушались. Я не помню, о чем он взывал к богу, но это было складно, громко и красиво. Под окном собралась толпа больных. Они стояли, задрав головы, и слушали. Все испортила медсестра. Ей позвонил на пост какой-то начальник и потребовал прекратить это безобразие.
Этот пожарник был язвенник, как и большинство в палате. Я со своей печенью часто лежал с ними, изучил их диету, что им можно есть, что нельзя. Пить лучше водку, ни пива, ни, тем более, вина. Да и вообще, о язвенниках у меня сложилось мнение, что они переедают. Мне того, что давали в столовой, хватало за глаза. А язвенники? Поедят в столовой и тут же несутся к холодильнику и там уже добирают. Какой желудок выдержит такую нагрузку? Жрать надо меньше! Вот так.
О том, что у нас в палате будет представление, я узнал, когда к нам пришли гости из соседних палат. На каждой кровати сидело по два-три человека. Пожарнику налили почти стакан водки. Он выпил ее в три глотка. Перевел дух и стал декламировать поэму «Лука Мудищев». Читал он эмоционально и с выражением. Ходил по проходу между кроватями, иногда взмахивал рукой. Когда останавливался и делал паузу – в палате стояла мертвая тишина. Мы, затаив дыхание, ждали продолжения повествования.
Я вообще о поэте Баркове слышал впервые. Уже много позже, когда вышел сериал о Ломоносове, я узнал, что Барков был в числе первых студентов университета, основанного Михайло Ломоносовым. А это середина восемнадцатого века! В энциклопедии я нашел, что Барков прославился скабрезными стихами, которые расходились в рукописях по всей Руси. Да, поначалу мат в его стихах шокирует, но потом ты его просто не замечаешь, а следишь за вязью слов и сюжетом. А чего стоят его афоризмы! Вот один из самых скромных: «Ученье – свет, а в яйцах сила!». Или чуть посильнее: «Сначала аз да буки, а потом х.. нако в руки».
Пожарник продолжал рассказ о бедном Луке. Поэма оказалась довольно длинной. Наконец он закончил, и в палате наступила тишина. Я сидел ошарашенный, Жаль было и несчастного ебаку, и сводню, и вдову. Пожарнику еще плеснули в стакан.
-Я вообще-то знаю несколько поэм. Вторая тоже Баркова «Граф Орлов» и около семисот стихов.
Никто уже не усомнился в правдивости пожарника.
-Вот это память! – изумился я.
Прошло много лет, Я работал на шабашке в одной деревне. Жил в доме у своего коллеги по училищу. Он то меня и соблазнил поработать на уборке зерна. Из Москвы приехала погостить его родная сестра филолог. Она не знала Баркова! Я понимаю, что я могу не знать его, ты никогда не слышал о нем, но, чтобы профессиональный филолог не знал этого поэта – мне не понять. Ну, это то же самое, если бы физик не знал Гука или Паскаля. Я не говорю о Ньютоне. Ньютона, наверное, знают все. Хотя как знать, как знать.
В госпитале я пробыл почти месяц. За это время я успел в исполнении пожарника услышать поэмы «Граф Орлов» и еще раз «Лука Мудищев». С тех пор я с большим уважением отношусь как к Баркову, так и к пожарникам.