Терентий нынче летом вместе с зятем новую баньку поставили. Всю внутри отделали, оба ходят, выпендриваются. "Что ты, наша баня лучше всех". А по мне баня она и есть баня, было бы чего мыть. А давеча приперся ко мне пузатый этот - Терентий, мать его. В баню зазвал, да сманил пивом холодным, иначе говорит - не налью. И я-то, черт меня угораздил, своя ведь есть, и дел-то, воды натаскать да истопить. Нет, дураку пива захотелось. А этот нарисовался. "Вот, смотри мы какие, тоже жить умеем. Гляди, в каких банях моемся". Чтоб ему ни дна, ни покрышки. Он еще месяц назад приходил ко мне в баню, критику наводил. "Это не так, это не эдак, полы прогнили, лавка не на месте стоит, котел маленький". Вот зараза, пенек трухлявый.
Ну, на следующий день, как раз в субботу, взял полотенце да мочалку, белье свежее и пошел в баню. Терентий сидит в предбаннике, за столом. Перед ним трехлитровая банка пива, стаканы и вобла. "Давай, - говорит,- парься, пиво ждать не будет". Ну, разделся, на вешалки развесил свое хозяйство и в парилку. Хорошо, правда, культурно все, ну новое все таки. На верхнюю полку залез, сижу, потею. Ковшик на каменку плеснул, хорошо пробирает, душа-то она знает, что ей надо, ее не обманешь. Этот зимагор слышу, на чердак полез, топчется там чего-то. Че ему там понадобилось, ни как не пойму.
Недолго лазил, загрохотало все вдруг, а потом и Терентий заорал. Я на выход. Мать честная, что случилось. Дверь-то открывать, а она ни в какую. Что-то там ее держит, только что, не пойму. И этот орет, помощи просит, а кто ему кроме меня поможет, баня от дома далеко, все равно никто не услышит. Я через дверь крикнул, а этот знай стонет, как припадочный. Во, думаю, попал, дверь закрыта, а мне так припекает, что шкура сейчас начнет облазить. В парилке ни одного окошка, хорошо хоть фонарь на стене, тускло, но светит. Дышать уж нечем, я ногой в дверь барабаню, а толку, только пятку отбил. Лег я на пол. Малость попрохладней. Пролежал так с полчаса и думаю себе: "Вот ведь, голый на этот свет явился и голым, видать, уйду". И так мне обидно стало, хоть бы трусы на мне были, в них все-таки помирать-то легче.
Слышу, за стенкой опять что-то грохнулось, доски затрещали, и зашумел кто-то. Я последние силы собрал, в дверь торкнулся. Она малость приоткрылась. Морду в щель сунул и дышу. А минут через пяток дверь то и вовсе растворилась. Этот, толстопузый, разгреб проход. Вполз я в предбанник, шмотки свои с пола собрал и на улицу. Этот паразит тут же сидит, спина и живот расцарапаны, стонет, волк чесоточный, под глазом синяк во всю харю, аж светится. Оделся я в то, в чем пришел, стою, надышаться не могу. Обуться то забыл, вернулся в предбанник. Огляделся. Потолка нет, одни голые брусья остались. Банка с пивом вдребезги, нашел кое-как обувку и к Терентию на улицу. "Ты какого рожна на чердак-то полез?" "За веником". "Морда твоя облезлая, веник то загодя надо заваривать, чурбан ты сучклявый!" Потолок то видать над предбанником недоделанный, только снизу подшитый, ну он между балками то и наступил. Такую тушу разве что выдержит. Этот толстопузый между балками застрял, висел и орал, покуда не свалился.
Вот так вот я попарился с холодным пивком. Домой пришел, а жена ещё подкалывает: "С легким паром!" - говорит. "Иди ты, - говорю, - в баню!"