Отрывок из "Книги о моих мертвых друзьях"
http://margaritta.dir.bg/2003/fevruari/07poetesite.htm
Конец июня 1927 года. За гробом загадочного эстета Бояна Пенева* идут две еще более загадочные дамы, одетые в глубокий траур. Идут рядом и из-под черных вуалей бросают друг на друга свирепые взгляды. Одна из них – супруга покойного Дора Габе, другая – его любовница, Елисавета Багряна.
37-ю годами позже, в октябре 1964 года, на торжествах в городе Чирпан по случаю 50-летия со дня смерти Яворова, процессия поэтов шествует по главной улице. Справа и слева от меня, взяв меня под руки, идут Дора Габе и Багряна. Вдруг Дора Габе оглянулась и говорит Багряне:
– Лиза!
– Что, Дора?
– А ведь мы с самым молодым!
И обе приосанились.
С Дорой Габе я познакомился двумя годами раньше. Было ли это в Добриче или в Шумене, не помню. Мы должны были читать стихи перед детьми. На сцену выходит Дора Габе и своим напевным голосом обращается к аудитории:
– Дети, кто для нас ближе всего, роднее всего, дороже всего?
Дети из зала кричат наперебой:
– Партия! Партия!
Дора Габе подождала пока смолкнут крики и с невозмутимым выражением на мраморном лице сказала:
– Да, дети. Но сейчас я вам прочитаю стихи о маме.
Тогда, в 1964 году в Чирпане, Дора Габе впервые призналась, что была влюблена в Яворова и прочитала со сцены несколько его писем, написанных в 1905 году. "Я влюбился в Вас с первого взгляда и испугался за Вас. Дора, чем сильнее я в Вас влюбляюсь, тем больше чувствую, что обязан предупредить Вас – по крайней мере, пока я еще в своем уме! – Вы должны остерегаться меня, остерегаться в меня влюбиться!"
Это был шок! Тут я должен обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Внимательный читатель, возможно, замечал, что в разных энциклопедиях год рождения Доры Габе отличается: 1886, 1883, 1888. Злые языки говорили, что она исправила в паспорте "тройку" на "восьмерку", поскольку сделать это было совсем не трудно. Позже, при очередной смене паспортов, она утверждала, что в свое время допустили ошибку – вместо 9 написали 8, и что родилась она в 1898. Но это уж чересчур, тогда получается, что Яворов любил 7-летнюю Дорочку...
Она была изумительно красивой и изящной, как фарфоровая статуэтка. Не только Яворов сходил по ней с ума, Йовков, бросая всё, едет следом за ней в Добруджу, и даже 55-летний Вазов хищно заглядывал ей в декольте. Яворов не случайно пишет ей: "Не показывайтесь в ближайшее время в Софии – чтобы не стать причиной междоусобицы!"
Дожив до 100 лет, она так и не признала этого. Ей, с одной стороны, очень хотелось, чтобы в ее честь был организован неслыханный юбилей, но, с другой стороны, она боялась, что преодолев столетний рубеж, уже не сможет не соглашаться с фактом своей старости. Когда ей было уже за девяносто, она говорила:
– А что мне может сделаться? Вот смотрите, – и откидывала подол: – Ноги шестидесятилетней девочки!
(А ведь есть женщины, которые в свои 60 лет считают себя безнадежными старухами.)
Старость, казалось, боялась коснуться и Багряны. Всегда элегантная, всегда искусно подкрашенная, ничуть не изменившаяся с 1956 года, когда я увидел ее впервые, до 1990 года, когда мы виделись в последний раз: ослепительно-белая блузка с кружевным воротником трепетала, как живая, на ее плечах, голубой газовый шарф, обмотанный вокруг шеи, развевался из окна автомобиля.
– Еду на ярмарку в Пловдив, – прокричала она мне, сияя от восторга, – и машина запылила по Царьградскому шоссе.
В 97 лет ездить по ярмаркам?! Похоже, соперничество двух этих женщин не позволяло им стареть. Словно они побились об заклад: кто из них проживет дольше. Кто из них победил – так и не стало ясно. Багряна прожила 98 лет, а Дора Габе (в зависимости от того, какой дате мы склонны поверить) – 95, 97 или 100.
И всю жизнь они старались подловить друг друга: кто первой уступит.
В 1980 году, по случаю 110-й годовщины Ленина, театры должны были поставить пьесы о вожде. В театре "София" мы решили сделать монтаж с участием поэтов с возрастным диапазоном в 70 лет. Начиная с почти ровесницы Ленина – 90 и сколько-то-там-летней Доры Габе, 87-летней Елисаветы Багряны, 77-летнего Христо Радевского, а дальше уже более молодых – Младена Исаева, Александра Герова, Валерия Петрова, Добри Жотева, Давида Овадия, Ивана Динкова, Караангова, Левчева, и наконец – 30-летней Миряны Башевой.
Еду за Багряной. Она ждет, одетая в строгое черное платье. Поддерживаю ее, спускаясь по ступеням. Ох – говорит – еле иду. И действительно, едва переступает со ступеньки на ступеньку, покачивается...
В кабинете директора уже Дора Габе и другие. Что будете пить? – спрашивает директор. Дора говорит: коньяк. Елисавета с выражением презрения на лице: водку. Если бы Габе выбрала водку, Багряна бы попросила коньяк. Одно и то же – ни за что!
Дора Габе достает листок со стихотворением, которое должна читать, – напечатанным огромными буквами, – чтобы прорепетировать, говорит. Вынимает лупу, вытягивает руку с листком и начинает читать по слогам: "Ленин, ты, который осус... осущ... осущещтвил..."
После очередной попытки убирает лупу и вздыхает:
– Ох, это слово я не смогу произнести.
Багряна только этого и ждет, членораздельно и язвительно произносит:
– Да разве не ты сама его написала, Дора?
Она великодушно предлагает, "пусть первая читает Дора – как самая старшая". Конферансье объявляет ее имя, но Дора Габе его не слышит. Галантный Саша Геров подбегает к ней, подает ей руку, помогает встать со стула и, поддерживая, ведет к трибуне. Она снова достает лупу, и снова застревает на слове "осуществил". В действие сразу вступает спасительный запасной вариант – из-за кулис выскакивает молодая актриса и прочитывает стихотворение.
Приходит очередь Багряны. Саша Геров и ей пытается подать руку. Багряна энергично откидывает его руку локтем, резко встает со стула и бодрой походкой идет к трибуне. Откинув голову, четким альтом декламирует "Правнучку"**. Овации. Багряна кланяется вызывающе и рискованно низко, до земли. Овации еще громче. Гордо возвращается на свое место. Бросает взгляд на Дору Габе. Соперница сражена.
Соперницы всю жизнь – всю жизнь неразделимы.
В машине, пока я ее отвожу обратно, Багряна мне рассказывает, как в 30-е годы они вместе с Дорой совершили турне по Болгарии – Пловдив, Стара Загора, Сливен, Бургас, Варна, Шумен, Велико Търново, Русе, Плевен, София.
– Платили, – говорит она, – за наем залов, освещение, отопление, и с деньгами, которые заработали, я уехала в Париж и жила там целый год, а Дора – не то в Польшу, не то в Германию...
(Что это были за деньги – продекламировать 10 стихотворений и потом целый год жить в Париже?!)
Останавливаемся у входа, я пытаюсь помочь ей подняться по лестнице.
– Спасибо, спасибо! – говорит она бодро. – Не беспокойтесь.
И направилась вверх по ступенькам – словно девочка.
Перевод с болгарского
* Боян Пенев – один из известнейших болгарских литературных историков и критиков первых десятилетий 20-го века (1882–1927).
**Правнучка
Мане М.
Нет ни прародительских портретов,
ни фамильных книг в моем роду.
Я не знаю песен, ими петых,
и не их дорогами иду.
Но стучит в моих висках лихая,
темная повстанческая кровь.
То она меня толкает к краю
пропасти, которая – любовь.
Юная прабабка жаркой масти,
в шелковом тюрбане ниже глаз,
с чужеземцем, тающим от страсти,
не бежала ли в полночный час?
Молнию-коня, чернее врана,
помнят придунайские сады!
И обоих спас от ятагана
ветер, заметающий следы...
Потому, быть может, и люблю я
над полями лебединый клич,
голубую даль береговую,
конский бег под хлопающий бич...
Пропаду ли, нет – сама не знаю!
Только знаю, что и мертвой я
восхвалю тебя, моя родная,
древняя болгарская земля.
Перевод М. Цветаевой