Письмо 1
Ля, привет!
Не знаю, что на меня нашло сегодня, но думаю о тебе уже с утра, а это плохой признак. Неважно…
"Нежнее нежного лицо твое, белее белого твоя рука, от мира целого ты далека, и все твое - от неизбежного..."
Да, так о чем это я? Я думаю о тебе. И о себе немного. Ты не разрешила мне писать, но и не запретила. Чем я и пользуюсь, пока не получен строгий и однозначный приказ. А знаешь, я тут впервые задумался, что не так уж и глупо – предлагать дружбу взамен любви… Смешно? Мне не очень.
Что бы я сейчас делал, не имея возможности говорить с тобой посредством этого письма? Вел дневник? Или звонил и молчал в трубу, слушая твое нервное: «Алло! Ну, давайте уже телитесь или перестаньте валять дурака!».
Есть еще способ. Приехать к твоему дому и спрятаться в вашем парке, дожидаясь, когда ты появишься. А потом смотреть, как попеременно будет зажигаться свет в окнах. Сначала на кухне, потом ненадолго в гостиной и, наконец, до глубокой ночи в спальне. Что нынче читаем, Ля?
Меня пробило сейчас на классику. Все хочется отыскать образ, подходящий под мое настроение. Пока поиск безрезультатен. Вот, если бы осанку Марии Стюарт соединить с инферналом Настасьи Филипповны, а игривость Грушеньки с лебединостью Лизы Калитиной… Да, что говорить, литература по-прежнему в долгу…
А знаешь, я даже не представляю, что бы сказал тебе, если бы увидел? Наверное, ничего… Ты все уже сказала за меня, и мне некуда вставить мое слово. Я бы хотел просто смотреть на тебя. А еще лучше, подсматривать. Как ты ходишь по своей квартире одновременно хозяйкой и гостьей, как лениво поворачиваешь голову, услышав, что я что-то вещаю, как недовольно протягиваешь руку к телефонной трубке, как … Белее белого твоя рука, нежнее нежного…
Меня замучило это стихотворение, я проснулся с ним в зубах, так и хожу все утро.
Ты спрашивала, почему я зову тебя «Ля»? Я отвечу. Есть такая нота! Она пронзает меня насквозь, как кол внутренности многострадального Томазо, звенит бесконечно в моих ушах и мозгах. А теперь еще и в сердце…
Не запрещай мне писать тебе, милая добрая Ля! Потерпи. Я скоро перестану. Избуду…Прояви гуманность. Даже не знаю, имеешь ли ты о ней представление?
Я ничего о тебе не знаю… И никогда уже не узнаю, Ля!
Твой Вик.
Письмо 2.
Ну, здравствуй!
Ужасно соскучился. Не дождусь, когда приедешь. Как ты там? Как горы? Как вообще все? Номер приличный? На сколько человек? Девки нормальные попались? Кормежка? Экскурсионное обслуживание?
Ты там не очень-то по горам! Мне тут рассказывали, что если кто слишком самостоятельный, может и в беду попасть. Там какие-то клиновидные щели есть, снежком присыпанные. Наступишь и провалишься, хрен достанешь! Ты уж поосторожней там! А то, я тут извелся весь, как узнал про эти щели…
Ты мне живая нужна! Жду не дождусь! Держись у меня! Набирайся сил! А мы уж не подкачаем!
Приехать не смогу. Не жди. Дел по самое не балуйся. Вернешься, расскажу. Долго писать. Я вообще, считай, первый раз пишу любовное письмо. Не смейся. Как-то все без писем обходилось.
А знаешь, даже приятно, что пишу тебе. Ты вообще что-то такое со мной сотворила, что я сам себе удивляюсь. Вот, приедешь, докажу! Сюрприз тебе готовлю – обалдеешь! Не подумай, что очередные цацки. На этот раз кое-что посолиднее. Ладно, трепаться не люблю, сама увидишь.
Все! Обнимаю, целую у тебя все, что полагается. И жду-жду-жду!
Письмо 3.
Милый милый, несравненный друг, здравствуйте!
Признаю свою вину и нижайше прошу всемилостивейшего прощения за столь долгое молчание. Хотя вины моей, посмею оправдаться, нет никакой. Вы забыли сообщить мне адрес перед Вашим отъездом. Надеюсь, что забыли, а не что-то худшее для Вашего раба.
Я угрозами и силой духа выманил адрес у Вашей ближайшей подруги, за что, как догадываюсь, ждет меня возмездие на небесах. Подруга Ваша пыталась проявить стойкость, но вынуждена была уступить моему натиску и праведному гневу – дала Ваш адрес и в тот же день укрылась от моей благодарности на даче в Удельной, откуда просила передать Вам приветы.
Не буду утомлять Вас просьбами описать, как Вы изволите проводить время в прелестной Прибалтике. В наше время эпистолярный жанр не в чести и имеет тенденцию к вырождению, что, согласитесь, весьма печально. Но я полон надежд - не прочесть, а вскоре лично услышать Ваш живой и увлекательный рассказ о днях, проведенных на Рижском взморье, по Вашем возвращении, которого жду терпеливо и смиренно.
Что сказать о столице без Вас? Стоит. Но как? Еле-еле и кое-как. Нестерпимо скучно в ней без Вашей Светлости. Даже международный кинофестиваль без Вас не задался. Пару раз и я слезу смахнул на тенденциозных и сентиментальных фильмах. Скучаю и думаю о Вас упорно и постоянно.
Дела мои пока стоят, кроме одного – квартиру я все же снял. Хоть это сдвинулось. Думаю, Вам понравится. Прелестный вид из окон: крыши старой Москвы и дали, дали… Все, как Вы любите и как хотели.
И запах мокрого асфальта в дождь, точнее, прибитой каплями московской пыли…
Помните, мы говорили об этом? И хоть в этом сошлись, что радует и вдохновляет.
Скучаю безмерно.
Примите же мои искренние заверения в том несказанном и нежнейшем чувстве, которое смею питать к Вам.
Ваш преданный паж, слуга, раб, все что угодно.
Письмо 4.
Здравствуй, радость моя!
Прости, что задерживаюсь с приездом. Не успел вернуться из Челябинска, как уже был заслан в область, по которой мотался неделю, и был без связи с тобой. Но это условности. Я всегда с тобой на связи, и ты это чувствуешь. Знаешь. Ты незримо присутствуешь везде и всегда… Я говорил тебе об этом. Мы неразделимы.
Теперь предстоит командировка в Волгоград, но это ненадолго. Так что в сентябре увидимся обязательно. Сам я жду… Нет, не так, не жду. Живу! Дышу предстоящей встречей! Во сне и наяву, днем и ночью вижу тебя… Слышу твой голос… Смех… И даже слезы красят тебя.
Ежедневно перед сном восстанавливаю один из наших дней. Только один и больше не позволяю, чтобы и завтра, и послезавтра были они. Но их все-таки мало и никогда не будет достаточно.
Посылаю тебе фото, чтобы ты не скучала. Это зверобойная шхуна «Астра» финской постройки 1954 года! Судно очень устойчивое, осадка 4,6 м, корпус в форме яйца, команда 23 человека, автономность 4 месяца, вооружение – две гарпунных пушки, двадцать винтовок образца 1906 – 1912 годов.
Это я к тому, что ты угадала: я действительно китобой! Был такой отрезок в моей биографии.
Судьба моя!
Завтра ровно месяц, как я не вижу тебя. Видения преследуют меня. Постоянно и повсеместно. Но почему-то ты всегда с сигаретой, а на лице такое блаженство…
Я уже строю планы на следующее лето. Куда я только не уехал с тобой. Туда, где уже был, и туда, где никогда не был. Мы все решим при встрече. Надеюсь, очень скорой.
Далее, к продолжению нашей полемики.
Утопист конца восемнадцатого века Вильям Годвин (он в чем-то схож с Кампанеллой) был ярым врагом брака. Он писал: «Институт брака – это система обмана. Брак основан на собственности, притом на худшем ее виде… До тех пор, пока я стремлюсь присвоить себе женщину и запрещаю своему соседу проявить свои способности и достоинства и пожать заслуженные плоды, я виновен в самой отвратительной монополии». Второй момент: пожизненность сего. «Мысль, что я должен иметь спутника жизни, вытекает из усложнения наших пороков. Она продиктована трусостью, а не мужеством… Нелепо рассчитывать на то, что стремления и желания двух человеческих существ будут совпадать на протяжении сколько-нибудь длительного времени. Обязать их жить и действовать совместно, это значит неизбежно обречь их на злобу, ссоры, несчастье»…
Но, милая! Что же делать, если разлука с дорогим и близким человеком несет страдание и горе? Тоску несусветную? Что, если не брак, является самым мощным гасителем?
Жди! Я лечу к тебе, радость!