От автора
Плохо вижу. Устаю. При вёрстке теряю целые абзацы. Прочитать тексты некому. Если кто-то решится их поправить, пишите: amulenko@mail.ru
Новотроицк, 2011 год, июнь
ДОЛЖНИК
(исповедальные рассказы)
1. Техничка
Исповедь Галины Петровны Мышко - учительницы истории в 5 «б» классе
Эта история произошла в канун юбилея нашей школы в 1995 году. Окружили Стасика Жидкова мальчишки – его одноклассники и спросили, как он думает дальше жить.
- На Новый год ты не выставлялся... Мы скидывались на праздники: кто по сто, кто по двести, кто даже по триста тысяч рублей, девчонки и те из дома какие-то пирожки принесли, - начал Артём Сазонов разборки на перемене между уроками. Он был заводилой в пятом «Б» классе.
Его родитель работал директором сталеплавильного «куста» на комбинате и помогал нашей школе. То людей для ремонта подошлёт, за милую душу стараются, не торопятся обратно в металлургию: ни пыли, ни едкой серы, ни окалины в школе нет. То подкинет немного песка или цемента на служебном грузовике. «От чистого сердца», - бахвалился он при встрече, говорил, что «…из собственного кармана» такая щедрость. «Живыми» рублями сорил, закупая тетрадки для ребятни, чьи незадачливые папашки не знали зарплаты полгода и более - печальное было время. Способные люди хвалили рынок, рулили в нём, и даже уважали за долготерпение бесталанных - нас, например, работников школы. Портрет директорского сыночка висел на Доске почета.
После занятий ребята частенько кутили в Доме культуры, от школы - полтораста шагов, и называли такое чаепитие фуршетом – на иностранный манер. Первое время с ними ходили взрослые, но скоро контроль ослаб, и в этом году детвора гуляла самостоятельно. Её лидер Артём Сазонов собирал взносы на новый праздник
- Ты чего молчишь-то, Жидок?.. – надавил он на Стасика авторитетом.
- Я же простудился, Артём… Ты же знаешь об этом... Мамка не отпустила меня на Новый год вместе с вами, - он не имел богатого папки, часто болел и отставал по многим предметам.
- Причём тут мамка?..
- У неё не было лишних денег в кармане...
- Совести у вас не было, а не денег… А куда ты исчез двадцать третьего февраля? Мы с девчатами подались в кафе за мороженым, а ты за угол умчался, словно ошпаренный, книжки читать, которые тебе подарили… И на ответном фуршете Восьмого марта ваши карманы прохудились. Были накрыты столы, играла музыка…
- Моя мамка отдала деньги за этот концерт Галине Петровне.
Я вела у них историю древнего мира, которую Стасик любил больше, чем остальные предметы.
- Опять т- твоя мать, - процедил сквозь зубы Артём. – Врёшь ты, Жидок… Ты отбился от коллектива. Хотя бы разок накормил меня до отвала сластями в школьном буфете, но… не по карману пролетарскому сыну такая щедрость, - он ёрничал, поливая соседа грязью. - Слабо тебе, Жидок, ещё пока девчат ублажать… Умрёшь холостым.
Так, должно быть, острил его папаша. Дети глядели на Стасика, как на изгоя, презирая за почитание старших, за то, что его родные держали в чулках последнюю медь, не надеясь на лучшие времена.
Ближе к обеду в школу приехал градоначальник Иван Алексеевич Митрофанов, и вместо четвёртого урока было торжественное собрание, на котором он произнёс знаменательную речь.
- Сегодня тринадцатого апреля в четверг мы отмечаем день рождения нашей школы. Ей исполняется пятьдесят лет. Она дала путёвку в жизнь не одному поколению горожан. Я учился в ней и работал завхозом после окончания института. Многие наши выпускники достигли немалых высот в науке, общественной жизни, спорте. Здесь занимался Серёжа Фельдман, защитивший недавно степень доктора философии, автор многих научных трудов по атеизму; генерал-лейтенант внутренних войск Александр Петрович Хотимирский – гроза криминала во всей России, правая карающая рука нашего президента; рядовой солдат Хисматуллин Наиль Вазирович, геройски погибший в Афганистане при исполнении интернационального долга в 1980 году, награждённый за это орденом «Красной Звезды» Его именем названа улица нашего небольшого городка, на которой сегодня построена мечеть. За этими партами обучался грамоте замечательный русский поэт и публицист Василий Кочерыжкин, чьи задушевные стихи украшают многие альманахи ближнего и дальнего зарубежья. Неоднократный чемпион нашей страны по русским шашкам Яков Гальперин тоже наш выпускник. Свои самые сердечные поздравления прислал из Государственной думы мой однокашник Савелий Пономаренко. Вместе с ним я кланяюсь в пояс любимым учителям, крепитесь, родные, надейтесь на лучшее завтра, - закончил градоначальник свою небольшую твёрдую речь и покинул актовый зал. Потом говорила завуч, награждала лучших учеников почётными грамотами.
Сразу после собрания отдали зарплату за январь. Анна Сергеевна, наша суровая директриса, была довольна.
- Другие школы не видят от государства ни копейки, их педагоги по-прежнему получают вместо «живых» рублей одно пшено да селёдку по навороченным ценам коопторга.
Коллегам из других школ города всучили вместо денег талоны на продовольствие. Их отоваривали с боем около здания мэрии в старой столовке. Люди давили друг друга в очередях.
- Какое всё-таки счастье, что Пономаренко и Митрофанов не бросили нас в беде на юбилей, – объяснила директриса щедрость власть предержащих людей. Умиротворённые милостью мы стыдливо молчали.
В школе работала техничка. Дети её называли бабушкой. Рядовые педагоги, вроде меня, уважали старушку и обращались к ней просто - тётя Нина. Директриса порою была излишне строга и сердита к этой женщине. Говорила с ней грубо: «Нина, поди-ка, убери полы в спортзале, чего сидишь, натоптали старшие классы»; «Видишь мутные окна в кабинете литературы, отмой их после уроков, скоро пасха»; «Вынеси мусор вон из этого класса, полей цветы, вытри мебель»; «Продезинфицируй все туалеты на первом и втором этажах, и следи у меня, Нина, следи… чтобы мальчишки имели сменную обувь».
С восьми утра и до пяти часов вечера техничка не знала покоя: передвигала после обеда сазоновским работягам столы, с которых они белили почерневшие потолки; готовила им шпаклёвку; цедила известь; вязала мочальные кисти и даже заваривала чай по заказу: «чифириватый купец» или «купцеватый чифирь», «…как на зоне», потом «поднимала со дна большой «пролетарской» кружки «вторяки» и «молодила» их. Работяги были довольны…
Около школьной раздевалки у Нины была небольшая служебная комната - безоконная, узкая. В дальнем её углу хранились веники, вёдра, сушились тряпки, развешенные на верёвке около батареи отопления. В центре стоял старый столик и кресло, обитое дерматином, местами стёртом до белизны. Техничка отдыхала в нём в минуты затишья. У выхода из каморки была прибита вешалка, под нею - полка для обуви. В тот юбилейный день тётя Нина сильно устала. С утра она вытирала мокрой тряпкой следы едва ли ни за каждым прохожим, настолько была озадачена важностью посещения школы властью, а после отъезда мэра снова была уборка - очередная. Ноги гудели. На большой перемене Нина уединилась в своей каморке, повесила сумочку с деньгами на вешалку, прикрыла её рабочим халатом от лишних глаз, собралась пообедать, помыла руки, достала пищу и… уснула, сидя в кресле.
Проснулась от шума. Дверь в каморку была полуоткрыта. По коридору носились мальчишки из пятого «б» класса. Как снежками, они кидались друг в друга мороженым. Их возбуждённые лица были перепачканы шоколадом. Верховодил Артём Сазонов. Одно эскимо попало в дверное полотно каморки и рассыпалось.
- Вот, я тебя сейчас поймаю и накажу, окаянный мальчишка, - закричала тётя Нина вслед Артёму, взяла тряпку, чтобы убраться.
- Бабуля, не кипятись, - проорал он из темноты коридора, куда умчался вместе с друзьями. – Жидок, а-а?.. Где Жидок?.. Угости-ка старуху из общака, поздравь её с юбилеем.
Ещё одно мороженое упало на пол.
«Откуда у этих мальчишек взялись такие большие деньги? – удивилась она. – Сорят, объевшись, сластями, - подглядела на вешалку и упала без чувств. Сумочка была на виду, открыта, пуста. Зарплата исчезла.
Тётя Нина угодила в больничку на десять дней. С пылью мы без неё не справлялись и стыдливо молчали, когда директриса начинала разнос.
- Вы белоручки, - зудела она на каждой планёрке.
Чего лукавить, никто из нас до этого случая даже ни разу веник в руки не брал - ни до, ни после уроков. Пожелтели комнатные цветы, и сазоновские рабочие, оставшись без помощи технички, покинули школу, объясняя своё предательство тем, что производственные печали важнее, нежели беды образования...
«Анна Сергеевна, - слукавил Сазонов-старший, когда его попросили по телефону закончить ремонт хотя бы первого этажа, - мы же с вами договорились, что у моих рабочих будет надёжный подсобник, хорошо умеющий готовить шпаклёвку. Как только ваша Нина вернётся обратно в строй после болезни, я подошлю их, а ныне… очень срочный заказ на выплавку стали, Анна Сергеевна, это большие деньги для нашего цеха и большая честь для меня. Очень немного времени для беседы с вами осталось, простите, Анна Сергеевна, это не телефонный разговор.
И директриса уговорила Нину прервать лечение. Нам же сердито заметила, что все мы – бесчувственные неряхи, не умеем ни красить, ни мыть, ни стирать.
- Вы ни сегодня - завтра утоните в собственном навозе…
Чуть-чуть поостынув от гнева, она извинилась за эти речи и предложила скинуться по триста тысяч рублей, чтобы как-то компенсировать нашей техничке потерянную зарплату. Женщины заворчали, мол, сами бедуем, но раскошелились, как в старые добрые времена.
- Опять непредвиденные общественные фонды пошли… Складчина и колхозы – пережитки социализма… А профсоюзная касса на что нам? – припомнил кто-то.
Анна Сергеевна взорвалась:
– Касса пуста, и забудьте о профсоюзах… Они ничтожны!..
- Тогда кому же мы платим членские взносы, отрывая их от семьи?
Беседа стала сварливой. Мы костерили государственное устройство недобрыми словесами, покуда разумный голос математички, не повернул разговор обратно в гуманитарное русло.
- Да не возьмёт она ваши деньги, не плачьте… А то вы не знаете нашу тётю Нину.
- Если по совести, то их должен отдать укравший… - вот так неудачно я напомнила о себе, и директриса тут же пошла в атаку.
- Кто, вы говорите, её обокрал?.. Жидков?.. Это ваш ученик, Галина Петровна!.. Вы его родителей уже на ковёр вызывали или нет?..
- Да, я ходила к ним в тот же самый день, когда случилась кража…
- И что же они по этому поводу предприняли?
- Матушка огрела мальчишку скалкой у меня глазах, но тот не признался
- А папа?
- Он виновато молчал... У Стасика – отчим.
- Тогда заявите на них в милицию, и пускай они отвечают по закону всей семьёй.
- Я в милицию не пойду…
- Потакая Жидкову, вы формируете личность будущего бандита…
- На которого тюкают все честные дети подряд, а ваш любимый Сазонов в первую очередь, - я вспылила до слёз. - С Нового года одноклассники тиранят Жидкова за то, что его родители бедняки, а он - самый безобидный мальчишка в классе и хочет их дружбы.
- Вам надо бы работать в детском саду, а не в школе, Галина Петровна!..
- А вам, Анна Сергеевна, в милицейском участке…
- Я обязательно соберу по этому поводу педсовет.
Назавтра Нина вернулась в строй. Подачку она действительно не взяла и более - рассердилась, а вечером в школу явился отчим Жидкова Виктор Антонович Черепанов. Измученный жизнью мужчина дрожал перед нами бледный от неловкости за поступок мальчишки, ставшего ему сыном. Заикался, волнуясь, винился ежеминутно как маленький, протягивая помятые денежные купюры то мне, то техничке.
– Я так редко бываю дома, Нина Андреевна. Работа такая, - он обнял ребёнка за плечи. – Простите, Нина Андреевна. Я ему объяснил, что это - нехороший поступок. Такое больше не повторится…
Она спросила у Стасика:
- Ты меня обокрал?
Но мальчишка молчал.
- Нет, не возьму я ваши деньги, Виктор Антонович, оставьте их у себя… Человек невиновен, пока не доказано обратное.
Когда-то Нина была адвокатом. Но случилось сокращение штатов, и, мне кажется, что она ушла на пенсию добровольно, желая бывшим коллегам мирной работы. В ожидании увольнения немногие люди так великодушны. Пишут кляузы друг на друга, ругаются. После её ухода штатную единицу убрали…
Но грех на душе у Стаса остался. Какое-то время одноклассники тюкали мальчишку, обзывали ворюгой. Однажды моё терпение лопнуло. Я отчитала их на уроке.
- Да вы же обжирались всеми его сластями вместе, словно голодные волки, разве это не так?.. Очень, должно быть, вкусно питаться на краденые деньги... Вы - те же воры, поймите, даже намного хуже…
И дети устыдились. Больше они не травили Жидкова. В конце учебного года в мае он подошёл ко мне после урока и тихо сказал:
- Вы меня не простили, Галина Петровна.
- Вот как? А разве я тебя наказала?..
- Вы перестали меня вызывать к доске, а я люблю Историю, я учу её, очень, очень…
- Хорошо, я исправлюсь…
Неожиданно он продолжил беседу вопросом о краже, уже забытой.
- А почему бабушка Нина не взяла деньги, которые мой папа хотел ей отдать?
- Для неё ты остался честным, а папа твой совсем ни причём.
Я ему объяснила, что тётя Нина иначе поступить не могла:
- У неё не было доказательств того, что ты её обокрал, - и привела исторические примеры, когда палачи пытали подозреваемых прежде, чем убить. – Имеющие власть и силу чиновники хватали любого слабого гражданина и безнаказанно мучили его всласть до самой смерти. Многие, не выдержав пыток, признавались даже в том, чего не делали никогда. От этой государственной неправды и клеветы нас защищает принцип презумпции невиновности. Но и доныне он нарушается повсеместно. Обращаться в милицию мы не стали. Там бьют посильнее мамки… Тётя Нина – честная женщина.
- Я это знаю…
- Ты должен раскаяться...
- Мамка сегодня сказала мне рано утром о том, что у меня скоро будет братец или сестрица, что надобно повзрослеть и стать ответственным человеком. Этим летом я буду работать на мойке автомашин…
Мы какое-то время молчали, я с грустью, а он с надеждой на лучшее завтра. Потом Станислав помог мне собрать учебники и проводил до учительской, как настоящий джентльмен. Прощаясь, поклялся:
- Галина Петровна, я верну эти деньги Первого сентября…
2. Дворец с ватерклозетом
первая исповедь Станислава Жидкова
Летом во время ливня в нашей школе обрушился карниз, и стоявшая в нише под ним скульптура горниста была безнадёжно повреждена. Её каменные обломки упали около тротуарной дорожки на клумбу. Поломанные цветы увяли. Под крышей зияла трещина, из которой время от времени высыпался песок… В прессе по этому поводу появились ядовитые фельетоны. Писаки подняли вопрос об аварийности старых зданий. «Вот, если бы под этим карнизом стояли живые дети, а не железобетонный идол социализма, - сварливо ворчала одна подведомственная газетка, - то случились бы жертвы, была бы верная смерть». Завязалась великая кутерьма. Ответственные работники очухались и после непродолжительных служебных экскурсий на место аварии приняли решение: «Школу закрыть, а стены её разрушить до основания, чтобы в дальнейшем никто не пострадал». Сказано было, сделано.
Хозяин автомойки, где я трудился во время каникул, зажал, было, денежки – мою зарплату, мотивируя свою жадность тем, будто я оцарапал старыми тряпками две фешенебельные машины «бандитов». Так и доныне ещё любезно величают людей, преуспевших на рыночном поприще в криминальные времена, нечестно платящих налоги в государственную кубышку, ставших примерами для подражательства подрастающим из малого бизнеса прохиндеям.
- Я возместил им за перекраску и ремонт, – орал хозяин. – Это ты мне должен остался, щегол!.. И скажи спасибо, что уходишь отсюда вон… живой и невредимый.
В милиции, куда я подался в поиске правды, мне заявили, что денежки мои отобрать у хама не могут. Для этого нужен хотя бы какой-нибудь трудовой договор, заверенный на бумаге, а я не знал что это такое. Более умные мальчишки язвили: «Ты – лох, ты – дешёвка. Ты - потная лошадь, на которой катается каждый, кто захочет». Моя беда оказалась желанной для коллектива. Но заработанные в мыле копейки всё-таки отжал у хозяина автомойки мой отчим. Неказистый, худой, уже ослабший от жизни, он не смирился перед неправдой и вывел обманщика на чистую воду. После непродолжительного скандала, лукавый работодатель рассчитался и даже поклялся в том, что все машины были помыты мною честно и срочно, что не платил он бандитам ни за какие ремонты.
Школу снесли… Мы перешли учиться в другую. Во время этой реструктуризации бывшая наша техничка бабушка Нина осталась без работы навсегда. Она переехала в пригородный посёлок, откуда родом, доживать в одиночестве на пенсию, предложенную собесом. Я конечно бы мог её найти и рассчитаться с долгами, заработанных денег хватало, но должной душевной отваги не проявил. Галина Петровна устроилась на работу в интернат для слабоумных детей. «Вот и пускай себе нянчится с хулиганами», - шептались её коллеги, не попавшие под сокращение штатов. Мой отчим как-то проговорился: «Твою любимую историчку наказали за кражу денег, совершённую тобой… Она не верила в это». Был педсовет. Его участники долго «перебирали по косточкам» все критерии воспитательной работы Галины Петровны и лучшего места в городе ей не отвели. Бывшая директриса Анна Сергеевна вскоре после этого сборища перебралась на повышение в Белый дом. И доныне она курирует что-то важное в отделе образования.
Поздней осенью я случайно увидел Галину Петровну в старом районе города, позабытом коммунальными службами. Пахло тленом деревянных построек. Листья, разбросанные повсюду деревьями, сморщинились и поблекли среди такой же пожухшей в зиму травы. Дорожные лужи замёрзли, но свежий утренний лёд под ногами всё ещё потрескивал и гнулся. Боясь поскользнуться, моя бывшая учительница осторожно шагала навстречу восходящему солнцу. На ней было синее драповое пальто. Серый пуховый платок укрывал голову от ветра, порывисто дующего навстречу. Мне захотелось окрикнуть Галину Петровну, догнать её, но… стало стыдно, а вдруг, она напомнит про деньги, которые я поклялся вернуть нашей техничке Первого сентября? «Можно, конечно, соврать, будто бы я не знаю, где проживает Нина Андреевна ныне», - но я не решился на смелый шаг и отстал.
- Что ты хочешь себе купить? – спросила мама под Новый год. – Твои деньги целы…
- Не знаю. Решайте сами…
Она отвела меня за руку в ателье. Я нарядился в модный костюм и в чём-то «…стал походить на сазоновского папашку», - улыбались родные. Но, глядя в зеркало, отводил от себя в испуге глаза. Сегодня такие взгляды я часто вижу на улице в предвыборное время на баннерах у кандидатов по наши души. В них отсутствует совесть.
Прошло десять лет… После службы в армии я устроился на работу в автотранспортный цех. Наши «Белазы» обслуживали карьер, где шла добыча известняка. Очередные реформы правительства оттолкнули Россию обратно в пучину зла, откуда она едва-едва поднялась после двухтысячного года. Отчим состарился. У него случился инфаркт, и была уже инвалидность, но по-прежнему он «халтурил» до темноты, - подрастала Настёна – моя сестрица – художница. Рисование было самым любимым её школьным предметом. После уроков девочка продолжала учёбу у живописца в зале искусств. И я, и матушка, и отец узнавали в её художествах вещи, окружающие наш быт. Девочка рисовала натюрморты. Ни минуты никто не сомневался в том, что это призвание. Настёна мечтала об учёбе в Москве. Мы не щадили себя в работе, пытаясь скопить хоть что-то для осуществления этой детской цели.
- Ты знаешь, у кого я подрядился калымить, – поведал отчим.
- Нет, ещё не знаю… И у кого же?..
– У Юрия Александровича Сазонова… Ты учился вместе с его Артёмом.
- У великого металлурга?
- Он уже не великий металлург, скорее он – великий администратор…
Как-то на комбинате случилась большая кража ферросплавов, и кто-то донёс, что Сазонов её организовал. Факты не подтвердились, но собственники расстались с этим «большим» человеком без сожаления. Однако без дела шельмец не остался и подался во власть. На скорую руку в мэрии ему отвели дубовый стол, и время от времени Сазонов-старший печалился о стратегическом развитии города.
- Я, Виктор Антонович, скорее поднялся в этой жизни, нежели опустился, - похвастался он отцу. – Если, вот, только в зарплате потерял… И то - чуть-чуть… Зато какая большая гора ответственности свалилась с моих широких плеч навсегда… Да и всех денег на этом свете не заработаешь… Вот и живу я в своё удовольствие, словно студент: безответственно, молодецки… щупаю молоденьких женщин по кабинетам… Разве это было возможно на комбинате среди окалины в горячих цехах в ожидании плавок?.. А в прошлую среду мы с мэром выезжали на охоту… Убили зайца. Он достался ему.
- Иван Алексеевич Митрофанов - меткий стрелок? – так звали градоначальника.
- Нет… Промахнулся… Это его собака настигла подранка, задетого мною. Ты представляешь, Виктор Антонович?.. Наш Митрофанушка завёл себе псарню. Целая свора гончих у него на подворье питается остатками общепита… Но не помоями, я тебе скажу, а перловкой, оплаченной нашим мэром по совести, честно, по рыночным ценам... Ты гриву-то подними, не сверли под ногами землю, я в этом клянусь… И у каждой его собаки - своя конурка, свой вольер – по научному, чтобы не передрались от зависти за лучшую пайку. Острит зараза-мэр: пора бы возрождать нам охоту на широкую ногу, полномасштабно, «по-троекуровски», стало быть, почитает Пушкина - грамотей. Смекаешь, Виктор Антонович, я про Дубровского говорю, боится разбоя… Великодушно отдал мне на воспитание старую пегую суку… Бери, мол, её и береги пуще денежных накоплений, расти экологически чистой и злой… Не дай зачахнуть доброму начинанию. Приеду, проверю, уволю, ежели что, с муниципального поста на нищую пенсию… С голоду подохнешь, глотая слюни у магазина…
- Как звать собаку-то?..
- Афина
- Где же она сегодня живёт?
- В Старом городе, в коридоре, в квартире, с моею женою наедине…
- Это не дело для собаки возиться в прихожей…
- Совершенно согласен… Но покамест, увы, я ещё не достроился здесь, и лучшего места в мире для этой суки нет… А какая всё-таки ценная псина мне досталась! Ты-ы даже не представляешь… Тут же нашла себе дорогу в туалет… Смывает по-человечески за каждым из нас, прежде, чем утрёмся бумагой - хвать зубами за рукоятку бочка – служит разумно и честно… Да и сама туда же ходит – на унитаз: и по малому, и по-всякому… Породистое животное – гончая масть… Вот только накрою особнячок и тут же возведу у забора для этой суки дворец с ватерклозетом…
- Да будет вам изгаляться, Юрий Александрович… К чему такие излишества?..
- Ты со мною не спорь!.. Вот приедет любимый мэр с воспитательной работой по наши души, и я ему нос утру фаянсом… из этого дворца… Вот, мол, какая забота нужна собакам!.. А вы – вольеры… Вот, - скажу я ему в лицо, не отворачивая глаз, - какая дрессировка проделана мною за этот отчётный период!..
Около года мой старик достраивал сазоновский особняк: нянчил буквально каждый кирпич, проходивший через руки: выкладывал стены, перегородки; выполнял монтажные, столярные, стекольные работы, и венчал белокаменные палаты властелина затейливым узорочьем - под русскую старину. Весною, едва растаял снег, хозяину завезли на участок плодородную землю. Податливая и липкая, словно пластилин, она оставляла на ладонях масляные пятна. В наших скупых степных краях такой землицы не отыскать. Отчим спросил:
- Откуда?..
- Из Запорожья, - гордо ответил Сазонов. - Оттуда немцы её вывозили вагонами ещё в сорок втором году - в Германию.
Два хоппера с украинским чернозёмом пересекли четыре границы. Три самосвала бесперебойно работали двое суток, доставляя прибывшую землю от станции на хозяйский участок. Отчим её вручную раскидывал в самые дальние углы огорода и культивировал первые посевы: делал грядки, рыхлил их, позже - охорашивал саженцы и выращивал урожай, а между тем…
…в сазоновском доме продолжались работы. Ближе к осени в нём появились тепло, канализация, вода и свет. Шла отделка помещений. Её выполняли две пожилые штукатурши. Дело спорилась, но охочий до современных «нанофикаций» заказчик не выпускал из рук строительный уровень, контролируя качество выполняемых работ, указывая женщинам на их производственные огрехи. То пузо найдёт на стене посередине комнаты: «…правило гнётся»; то яму вдруг - сложенная вдвое газета проходит под этим правилом, «…словно сквозняк»; то выявит, будто не по отвесу натёрты откосы окон или дверей.
- Где угол рассвета? – покрикивал Юрий Александрович на работниц, понукая их деньгами, которые, якобы, платит впрок, и заставлял повторно переделывать и выравнивать и без того уже чистые, гладкие стены. Наслаждался властью над убогими мастерицами, не имеющими достатка. – И убирайте, убирайте, убирайте под собою почаще и почище… Нечего тут грязь ногами месить, не у себя, поди, в квартире живёте.
На заключительном этапе строительства (стояла поздняя осень) он привёл во дворец какого-то доморощенного художника-оформителя. От того пахло водочкой. Барину захотелось, чтобы в центральном зале стало как в божественном Храме.
- Я то, конечно, атеист, - величаво признался хозяин. - Воспитан в старосоветские времена и этого не отнять до самой смерти, но моя жена подалась в православие. Вот и хочу я, чтобы на этой центральной стене была нарисована Пречистая Дева Мария, которую она поминает ежедневно и еженощно, не желая перечить мне, как прежде бывало, недобрыми словесами… Сумеешь ли ты такую намалевать или не сумеешь, чтобы не стыдно было мне перед высокими гостями?
- Запросто, - ответил художник. – Качество работы зависит от полноты налитого стакана.
- И чтобы белые ангелы, а не черти порхали у этой Богоматери над головою!.. Я всё же с мэром - накоротке, да и новый управляющий директор на комбинате, хоть и нагнал меня с работы за ферросплавы, приятель мне и самый главный налогоплательщик в нашу городскую казну, стало, быть, спонсор, он тоже приедет на новоселье.
Когда моя сестрица Настёна узнала, что папка ежедневно общается с человеком, рисующем Богородицу, то она напросилась в помощницы, и всякий вечер послушно убирала в той комнате, где проходили эти работы. Но дела у мастера не клеились. Художник изрядно выпивал и однажды опрокинул две или три баночки с красками на пол, нагнулся за ними и шлёпнулся, поскользнувшись. Его измученное лицо было покрыто киноварью, когда на объекте появился Сазонов. Он рассердился на забулдыгу, начал его чихвостить на все лады, беспощадно и беспардонно - так, как прежде ругал отделочниц.
- Всё хорошо, - оправдывался детина. – Всё будет очень прекрасно… Юрий Александрович, дайте, пожалуйста, мне ещё одну неделю и водочки, чтобы закончить шедевры, - он заикался.
- Ты испортил моё жилище…
- Дяденьки, не ругайтесь… Я всё исправлю, - вмешалась Настёна.
- А ты кто такая? – спросил хозяин.
- Я папина дочка…
Сазонов опешил. Он удивлённо глядел на девочку, ловко собирающую с пола пролитую краску.
- Зачем ты её обратно в баночки выжимаешь?.. Она же негодная, грязная?..
- Рисовать… Такие краски очень дорого стоят, - ответила Настя.
Давно не общавшийся с детьми, Сазонов смаковал каждое слово. Он, было, остыл от гнева, оттаял, но недобросовестный художник всхрапнул и свалился вторично на то же место, очищенное от грязи. Хозяин его поднял:
- Бери белила и закрашивай эту стену, мазила… и - вон отсюда… Водки я тебе больше не налью, не канючь. Ты плохо рисуешь…
Настёна опять заступилась за человека:
- Он хорошо рисует, дядя Юра, только ему ещё нужно многому научиться у меня, - я думаю, что так поговаривал живописец, у которого сестрица брала уроки в зале искусств. - Можно я немножко поправлю эту картину?..
Бесы покинули владыку. Он великодушно махнул на всё рукою и на целую неделю умчался охотиться в Казахстан.
Назавтра Настёна переоделась в старый костюмчик, и за три-четыре штриха картина преобразилась. Бог ли помог или сказалась усидчивость, с которой она три с лишним года послушно рисовала скучные натюрморты в студии у настоящего живописца, мы про это шептались вечерами за столом, когда она уже засыпала, утомлённая творчеством. Наслышанные от нас об этом чудесном даре соседушки не поленились примчаться на барскую дачу, чтобы в отсутствие её хозяина воочию увидеть чудо, сотворённое ребёнком. Даже сазоновская супруга трижды заезжала посмотреть на новую Богородицу. В последнюю очередь с нею прибыл священник. Хозяйка спросила в испуге: «Батюшка, нет ли ереси в нарисованном?». Тот твёрдо ответил: «Ереси нет, и даже не может быть в душе столь раннего возраста, не понимающей о чём пекутся люди вокруг». И хотя не к месту около Богородицы появился ягнёнок мультяшного вида, более похожий на Бэмби – на оленёнка, священник благословил сестрицу на подвиг. Только я ещё не видел этого чуда...
Рабочие, отдавшие душу «великой стройке», желали расчёта. Были отмыты окна, за ними столы и стулья, с которых производились работы. Появился старый диван и маленькие качели. В них на страже художества сидела Настёна. Не денег, а похвалы она ожидала от человека, разрешившего ей на равных трудиться вместе с взрослыми. Но Сазонов вернулся из Казахстана холодный, с ним была собака. Как ни в чём не бывало, она в первую очередь протиснулась в туалетную дверь, и спустя минуту оттуда послышался звук смываемой воды. Потом дрессированная особа поднялась в центральный зал и по-хозяйски прыгнула на диван.
- Юрий Александрович, - начал беседу отчим, - все работы закончены. Можно вселяться.
- Сейчас не могу, - нахмурился барин.
- Проблемы?..
- Мэр осерчал на меня за то, что я охочусь лучше, чем он. За всю неделю наш Митрофанушка ни одного меткого выстрела ни разу не сделал. И потребовал от меня намедни почти невозможное… Чтобы я ежедневно выходил на работу на целый час раньше, нежели он, и уходил с неё своевременно – в пять ноль-ноль!.. И никаких охот и рыбалок в рабочее время… Вот и боюсь я нашего мэра, уволит зараза, предупреждал…
- Это предвзятые страхи, мнимые, Юрий Александрович… Как же ему без вас-то?
- Такие люди, Виктор Антонович, от зависти способны на всякую подлость. Мне же отсюда в город вовремя не добраться...
- Это печально…
Сазонов разговорился:
- Сын ошивается в Москве в «Академии государственной службы»… Ему необходимы большие деньги для взяток профессорам. Мне надо работать. Я хотел, было, чтобы жена моя сюда переехала до весны и освоилась, но та – горожанка, боится жить в одиночку, привыкла – под боком я. Лукавит: «Не ровен час бомжи или иные нехорошие люди придут попрошайничать или убьют меня на старости лет». «Дам я тебе на этот случай моё ружьё», - говорю, а она - в ответ: «Я стрелять не умею». «Вот и научишься, хитрого в этом деле нет, – объясняю, - пиф-паф и вызывай себе «Скорую» или милицию пострадавшим». Но нет же, - не убедил... Вот и оставлю я здесь на воеводстве мою Афину да вот этого самого бомжару, ты его знаешь, - он пренебрежительно кивнул головой на художника, который тоже явился в этот день за деньгами.
Сазонов остановился около Настёны и уставился глазами на стену.
- Ишь, как хороша твоя Богородица!.. – молвил он тихо. - Вот что, Виктор Антонович, я грешным делом подумал про твою дочку, а не могла бы она раз в неделю приезжать в этот дом и убираться в нём. Я буду платить… Немного, но хватит: и на краски, и на кисточки, и даже на багеты…
Отчим промолчал. Дома он признался, что не хочет того, чтобы его Настёна стала служанкой… А ещё через неделю умер после второго инфаркта. Я подался к Сазонову за деньгами, он недоплатил ему за работу, но хозяин заверил, что рассчитался со всеми своевременно и сполна. Спорить не было сил…
Через трое суток после похорон я работал в ночную смену. В последнюю ходку отвёз на сазоновское подворье пустую породу. Снёс «Белазом» забор и рассыпал мёртвые камни по земле. Чтобы она навсегда перестала плодоносить, укатал могучими шинами весь огород. Впопыхах наехал на угол дома. Из возникшей пробоины тут же послышался злобный собачий лай - крепость сопротивлялась. Приподнявши тяжёлый кузов машины, словно таран, я ударил им в парадный фасад. Стена тут же рухнула, поднимая облако пыли. Дрогнула крыша, роняя черепки... Мне захотелось уничтожить этот особняк навсегда. Но, собираясь для новой атаки, вдруг, я увидел картину, нарисованную Настёной. В пробитом проеме, словно в тумане, при свете фар появились божественные лики. Это была Пречистая Дева Мария с ребёнком на руках. Поодаль валялся мертвецки пьяный сторож. Тут же в камине весело прыгали огоньки, подгоняемые ветром. Я образумился, оглянулся, остыл. Чернели поселковые окна. Соседи не вздрогнули, не проснулись, не вышли навстречу со мною, чтобы остановить злодейство. Только Афина с гневом бросалась на колеса автомобиля. Мелкий, колючий снег катился позёмкой по первому льду…
3. Феодор, оглянись!..
Исповедь отца Феодора
Я выстроил церковь…
Поставил на высоком холме четыре дубовых клети и соединил их в нечто архитектурное переходами. Вырубил окна, двери, сделал крылечки. Обналичил всё это резными узорами под православную старину. Получилась хоромина. На куполок, а он у меня один, водрузил медный крест. И начал службу…
«Как вы до этого докатились?» – ехидно спросил у меня один молодой газетчик, не нюхавший в жизни ни пороха, ни тюрьмы.
Отвечаю - торжественно и печально. Я не скрываю этого никогда. Впрочем, обо всём понемногу и по порядку.
Долго хранился мой серебряный крестик в старой деревянной шкатулочке, оклеенной мелкими морскими ракушками. Туда же мои родные складывали памятные медали за доблестный труд. В советские времена владыки не жалели почёта для работяг. Мне тоже хотелось иметь какой-нибудь значок в этой коллекции. И маманя, желая меня утешить, положила в неё мой нательный крестик. «Это - твоя награда… Вырастешь, заслужишь другие, но не думай, что они будут весомее и ярче», - мягко сказала она. В моё пионерское прошлое о вере в Бога было зазорно даже подумать. «Будь готов, всегда готов», - вертелось на языке у детворы вместо молитвы. Я, между прочим, и доныне - «совок», несмотря на то, что «по жизни» уже священник целых двадцать пять лет, и должен, казалось бы, злословить ежеминутно по поводу политики той, уже преданной нами, страны по отношению к религии да вышибать деньгу на отпевании вчерашних богоотступников – горе-марксистов, но… очень люблю поминать свое детство добрыми словесами. Я гордился родными, их трудовыми наградами, радостно слушая рассказы о том, как они построили город, в котором мы жили. А ныне вот (не горести, нет, хотя и этого не минуло, вкусил я и крови, и пота - солёной была водица моих потуг), ныне я до изжоги ощущаю лицемерие господ, преклоняющих колени в моём дому, не сотворивших ничего замечательного в жизни, но имеющих много возможностей это делать.
Недавно один индустриальный воротила подарил моему приходу новый японский джип «Toyota Land Cruiser». Этот человек верховодил на предприятии, чье имущество уходило с молотка для зарплаты рабочим, им задолжали почти за год. Стартовые цены были невелики. В предчувствии халявы «голодная» городская знать смотрела на это с вожделением и торговалась за всё подряд. Приходили даже из мэрии. Юрий Александрович Сазонов, наш сегодняшний кандидат в законодательное собрание области, как-то в приватной беседе со мною сознался.
- Я тоже хотел эту машину, Федя, для уикендов. Предлагал директору комбината почти миллион рублей. Но мне в отместку или на зависть он её подарил тебе, Пережиток капитализма… Душу свою спасал от божьего гнева, должно быть, за нецелевые растраты денежных средств.
Когда-то мы с этим Юркой вместе росли… Вообще-то, я - Артур. Но иерей, окропивший меня водою в детстве, нарёк иначе – Феодором. Артур - не православное имя. Я неосторожно сболтнул об этом в школе, и одноклассники тут же стали меня дразнить: «Ты - пережиток капитализма», - а верховодил ими всё тот же Юрка. Как-то на улице после уроков он сорвал с меня галстук, желая воочию убедиться, нет ли под ним креста. Я тогда отрёкся от Бога, но «погоняло» прижилось… Только, вот, Бог меня не предал ни на минуту…
Едва мне стукнуло восемнадцать лет, я попросился в Афганистан. Это сегодня отлынивают от службы все кому не лень и даже гордятся этим, порою ссылаясь на нашу религию, якобы, не позволяющую брать оружие в руки. Мы же грезили армией, мечтали о службе...
Вначале была учебка. Парашютные десанты, вылазки, марш-броски, стрельбы на полигоне. Меня научили драться в рукопашном бою. Я скоро окреп. Перед самой отправкой в горячую точку из дома пришло письмо. Между листами бумаги в нём лежала маленькая икона и… крестик – забытый с детства, родной. Матушка писала: «Тут же надень его, сынок… Не стыдись больше Бога, как раньше - тебя поймут… Твой дедушка был православным солдатом. Он прошёл три войны и умер с молитвой после ампутации ног. Это его икона. На ней изображён Микола Угодник. Положи её около сердца в кармашек. Она тебя сбережёт на поле брани». И чудо произошло…
Как-то во время боя я услышал громоподобный голос Бога: «Феодор, оглянись». Позади, в пяти шагах, у камня стоял моджахед. Он целился в мою голову из автомата, но почему-то не стрелял. Его уничтожил мой товарищ. После сражения мы осмотрели оружие того человека. В патроннике у врага зациклил старый патрон.
– Ты, наверное, часто «рыбачил» в детстве?.. – заметил мне взводный, глядя, как я застирывал брюки в холодном ручье по возвращению в лагерь.
Во время прошедшего боя я обмочился от страха смерти
- Больше не повторится…
- Да, ладно, не хлюзди!.. Это нормальный животный инстинкт.
Впоследствии я не ел и не пил в предчувствии заварухи, дрался отважно, и, когда вернулся домой после службы, в нашу семейную копилку легла боевая награда - орден. Только нательный крестик я уже не снимал с груди никогда. От пота он почернел, как от копоти, вместе с цепочкой.
Этой зимою в нашей церковной лавке обжилась мышка. Более месяца она пугала шуршанием сестёр, таскала у них из-под носа сухарики, а, удирая, царапала книжки на полках. Женщины кипятились; принесли голыши величиною с кулак и открыли охоту на плутовку. Но мышка была проворней.
- Батюшка Феодор, - обратилась ко мне Елизавета – старшая сестрица, - это еретическое животное надобно извести…
Я заступился за мышку. Сказал, что нужды в её истреблении нет.
- Она такая же добрая тварь, как и мы с вами, а еретической не может быть по причине того, что несознательна. Мышкам учёности не дано.
Сёстры не успокоились. Назавтра в лавке появился пузатый, дымчатый кот Пресвитер. Первый же ротозей, услышавший кличку, отметил, что это – богохульство.
– Он мышелов, - объяснила Елизавета.
- Я знаю эту породу – кошак английский… Он очень дорого стоит и не всякому фраеру по карману… Откуда деньги? – орал ротозей.
- А ты не заглядывай в наши карманы!.. – ответила женщина.
- А вы живете по-честному!.. Триста долларов - кот!..
Желая поумничать, многие люди цепляются к нам, источая обиды и зависть.
Когда, поднявший этот хай, человек ушёл восвояси, я сердито заметил Елизавете:
- Смените кличку коту. Он прав… Это действительно богохульство…
Но та перешла в атаку, не соглашаясь.
- А разве не богохульство, батюшка, длинноухий пятнистый олень?.. Ваша премилая Настёна Черепанова выдаёт его за серого ослика, на котором приехал Иисус Христос в Иерусалим, проповедуя царство небесное.
- Ишь, ты куда хватила, сестрица… Настёне двенадцать лет. Ослика она в жизни ни разу не видела, а то, что он у неё похож на Бемби – очень даже неплохо. Хулы в этом нет…
Маленькую художницу Настю в городе любили больше, чем клириков. Она торговала рисунками на толкучке. Вначале писала волшебников и волшебниц из Изумрудного города, но эти премилые картинки не покупали. И тогда Настёна сменила сказочную тему на «рыночную» - библейскую. Но не лихва, а забота явилась причиной её взросления. В десять лет девчонка осталась без отца, а недавно, мне рассказали об этом люди, матушка у неё тоже слегла, и, по-видимому, надолго, врачи обнаружили рак. Старший единоутробный братец Анастасии Станислав Жидков был осужден по сто шестьдесят седьмой статье. Его невесёлое дело и доныне во языцех у населения. Пять лет назад у Сазонова, в его двухэтажном коттедже, кипели отделочные работы. Девочка приходила на эту стройку вместе с отцом. Папка имел инвалидность и официально нигде не работал. За это врачи бы его лишили мизерной пенсии и льгот. Тайно больной немного подрядничал у богатых, а дочка ему помогала в уборке помещений и наблюдала за художником, рисующим картину в главном зале. Она уже два года обучалась тому же в школе искусств. Но «придворный артист» неумеренно выпивал. Дела у него не клеились. Когда же хозяин его прогнал, Настёна дорисовала художество. Владыке понравилось. В награду он неосторожно предложил девчонке работу уборщицы в новом доме. Братец об этом узнал и разрушил особняк.
Прошедшим летом на Троицу в церковь пришла необычная делегация – офицеры из ФСИН. Они неумело крестились и суетливо носились по залу в поиске места, где можно поставить свечи за здравие ближних. Я помог разобраться.
- Батюшка, нас послал генерал, - осторожно обратился ко мне полковник после прочтения молитвы. Для начинающих христиан, она написана на бумаге и висит у подсвечника на стене, как подсказка. – В нашей колонии скоро праздник. Мы тоже воздвигли небольшую скромную церквушку… Но всё же она повыше, чем ваша, эдак, метров на десять... Купола в позолоте…
Я улыбнулся начальнику.
- Насколько мне известно, у вас пустуют цеха промышленной зоны, а государству наши духовные проекты не по карману… Вы как-то разбогатели?
- Гм-м… Принудительный труд действительно запрещён… Так что, это не наша вина в том, что цеха пустуют. Но чтобы досрочно освободится, многие зеки сегодня затягивают с воли кирпичи или лес... Иные из них имеют большие доходы безо всякого производства, я бы сказал – криминальные деньги, - он пошуршал немного пальцами так, как это делают рыночные торговцы, решая свои меркантильные вопросы в переговорах, - недавно один авторитетный цыганский баро пожертвовал два миллиона рублей…
- И все они до копейки ушли на реконструкцию ФСИН?..
- А как же иначе?.. Конечно на реконструкцию… Но не подумайте плохо, батюшка… Вы тоже так же живёте…
- Я живу от того, что приносят честные люди… По-христиански…
- Мы, к сожалению, имеем дело с людьми нечестными, но богатыми… Однако ваша машина дороже стоит, чем наша церковь - три миллиона рублей…
- Мне её подарил директор металлургического гиганта. Это - не криминальная взятка…
- Я очень вас уважаю, отец Феодор... А не могли бы вы на этой самой машине заезжать в нашу колонию?.. Ну, хотя бы по выходным?.. Не бесплатно, конечно… Воспитательная работа сегодня должна учитывать православие и иные религии заключённых. Этого требует наше вышестоящее руководство. Мы уже привлекли к себе внимание мусульман и адвентистов седьмого дня. Первые - омываются в обеденном зале столовой между приёмами пищи, а вторые - парятся среди книг в школьной библиотеке. Вы же… будете в храме… превыше всех.
- Ну, раз так - появлюсь… И тюрьма, и война, и голод приводят к очищению человеческой души.
- Действительно… Очень пенитенциарный подход… Немало вчерашних солдат сегодня отбывают наказание за решёткой. Им просто необходим хороший священник.
- Отравлять наших людей адвентистами я не позволю…
- Значит, договорились…
Недавно во время шмона, проходя по территории лагеря, я увидел в куче отобранных у зеков вещей рисунок Настёны Черепановой. Он покоился в лакированной рамке под стеклом, разбитым при падении наземь. Осколки не тронули бумагу, напротив, ощетинившись наружу, как надолбы, защитили от поругания и Христа, и библейскую легенду, а также неправдоподобного пятнистого ослика, о котором вспоминала Елизавета. Заметив, как я печально рассматриваю эту картину, тут же стоявший молодой офицер, виновато буркнул в оправдание беспорядков.
- Сначала подлые зеки ограбят какую-нибудь старуху на улице, отберут у неё последние деньги на полторашку вонючего заморского пива, а потом начинают неистово молиться в тюрьме за здоровье потерпевшей… И дерутся около вашей церкви по вечерам, ревнуя друг друга к Богу…
- Можно мне эту картину подобрать, товарищ старший лейтенант?
- Эй, – надрывая гортань, заорал обрадованный начальник старому забитому всеми зеку, выносившему в это время мусор из общежитий, - поди-ка сюда, Корыто, принеси-ка отцу в подарок из моей каптёрки ту самую посыпанную камнями бабу, которую я отшмонал позавчера в сувенирке…
- Артемиду?..
- Да, да, Артемиду…
Снижая тональность, служивый обратился ко мне.
- Да не срамная она нисколько, батюшка, Артемида. Одетая в драпировки - искусство, а не подделка… А пегого ослика вы оставьте в мусорной куче... Разве бы он валялся вот так, на плацу, открыто, если бы что-то стоил? Я бы сам его зашмонал…
- Нет, не хочу Артемиду, спасибо…
Я поднял рисунок Настёны и осторожно, словно хирург из раны, извлёк все осколки. В церкви уже, у зека, выполняющего обязанности дьяка в моё отсутствие, поинтересовался:
- Послушай, а ты не знаешь, в каком отряде живёт Жидков?.. Мне бы его увидеть…
- Найду, - отозвался помощник.
Внешне невольники во многом похожи друг на друга. В обличие чёрные, как вороны, лысые, при улыбке почти у каждого сверкают во рту коронки или осколки жёлтых зубов. Лица - в гармошку, в морщинах, словно картофелины, не съеденные в зиму, кажутся злыми даже у молодых. Я протянул Жидкову его рисунок:
- Это должно быть подарок твоей сестрицы, Стас?
Но он его не взял.
- Не надобно, батюшка, у меня его опять отшмонают или разобьют.
Станислав замолчал, глотая горечь. Его кадык, словно поршень, толкал обиду обратно в душу, откуда она готова была извергнуться плачем. Через минуту мой собеседник собрался и сухо пояснил:
- Мне не положено иметь такую картину… В тумбочке она не помещается, а повесить её на стенку - нельзя… Вы бы не сохранили эту картину в церкви?.. До лучших времён?
- Ты скоро освободишься?..
- Навряд ли… Мне уже отказали в УДО однажды, за мною – иск, а терпило неумолим ни на копейку…
- Он просто принципиален… Ведь, ты же угробил его хозяйство. Зачем?..
- Обидно мне стало… Этот старый тошнот унизил мою сестрицу, предложивши ей поработать немного в его шикарном доме уборщицей, а она - художница. Ведь, не каждому человеку дано рисовать так, как она рисует. Но должна же быть хоть какая-то правда в этой стране, поедаемой властелинами?.. Бездарный физический труд коварен, лучшие силы уходят вместе с ним навсегда, и жизнь проходит безрадостно, горько… Господи!.. Я хотел справедливости, но ни-че-го не добился... Моя сестрица отныне – торговка, которую безнаказанно оскорбляет всякий серый люд...
- Это не так, Станислав... Я видел её недавно. Она - молодцом.
Но он не услышал мои слова, продолжая лечить свою воспалённую душу раскаяньем.
- Матушка скоро умрёт, не дождавшись меня до дому.
Я его перебил.
- Что ещё, кроме денег, мешает освободиться?
- Кроме денег?
Мой собеседник очнулся, задумался о насущном.
- Судьи потребовали справку о том, что я буду трудоустроен, а ту контору, где я работал, отдали в чужие руки и перепродали неизвестно кому…
- Ты станешь работать в церкви…
- Дьяком на колокольне?..
Он саркастически улыбался.
- Рабочим, - строго ответил я. - С минимальным окладом – в четыре пятьсот... И больше не обещаю…
План уже созрел. На следующий день я дозвонился до Сазонова и продал ему новый японский джип «Toyota Land Cruiser». Вот наша беседа:
- Послушай-ка, Юра, здравствуй…
- Здравствуй, Артур… Чем-то могу быть полезен церкви?
- Возьми-ка мою машину в качестве иска за особняк, который разрушил Жидков… Она тебе по душе, я – знаю…
- А ты останешься пешим?
- Я же - священник… Мне нужно скромнее жить.
4. В этот новый день
Рассказ участкового инспектора Алишера Вахидовича Вахидова
Вызвал меня начальник участковой службы на ковёр и озадачил.
- Вахидов, этой ночью вырвали глаз кандидату в законодательное собрание области Юрию Александровичу Сазонову. Это случилось в твоём районе. Злоумышленник ударил его граблями в лицо.
- Допрыгался в предвыборной гонке старый колдун…
- Ты не язви, капитан, а бери-ка ноги в руки и соображай, кому это выгодно. Соратники пострадавшего кандидата обратились в прокуратуру с просьбой найти мерзавца, совершившего этот акт и осудить его по-о… - мой начальник споткнулся на этом месте, заглядывая в бумагу, поступившую свыше.
- Сто одиннадцатой статье, - подстроился я, думая, что речь идёт о живом человеке. – Сазонов ещё в больнице?
- Ты сегодня с похмелья что ли, Вахидов?.. - выпалил командир. – Он уехал на семинар… Порвали баннер с его предвыборной рекламой.
Она висела на главном фасаде Дома культуры металлургов. В дикие девяностые годы за окнами этого бывшего советского «храма» находилась штаб-квартира Могилы – авторитета, собиравшего дань с торговых точек. Однажды его осерчавшие неприятели взорвали бомбу около парадного подъезда. Слабенькая стена пошатнулась, штукатурка с неё опала, обнажая кирпичную кладку, толстые витражные стёкла в проёмах треснули, случился пожар. После этого случая Могила убрался из города вон, но не от испуга за собственную шкуру, а чтобы не ремонтировать городское добро. И вот уже десятый год позитивная реклама, как макияж, прикрывала разруху: то «свежие» алкогольные напитки, то ноутбуки, то стройные ножки в колготках посменно привлекали внимание горожан. Сазоновские портреты разместили в субботу. Рядом вертелся жизнерадостный мальчуган и приставал к прохожим. Говорил им, что это его любимый дедушка нарисован, что он - от партии власти. Пешеходы шарахались от этих слов, как от ноши не по плечу, до которой страшно дотронуться, а не то чтобы взять и приподнять в благодушном порыве. «Спаси и помилуй, о, Господи!.. Мальчик, твой дедушка нам послан в наказание за наши грехи», - в сердцах огрызнулся какой-то бородач. Старая кожаная куртка чернела на нём, как сутана… Очевидцы заржали, а растерянный ребёнок виновато улыбнулся и сник. Я вспомнил об этом случае, слушая неуёмное руководство:
- Вахидов, материальный ущерб значительный – сто тысяч рублей…
- Эко они загнули…
- Ты, Алишер Вахидович, замолчи!.. Сроку тебе – неделя... До выборов нарушитель должен быть отыскан и уличён. Я думаю, что это сделали коммунисты. Над ними будет суровый народный суд… Пройди-ка к Дому культуры и посмотри на грабли, которыми повредили полотно, а также на рваные плакатные тряпки, если их ещё не поменяли на свежие… Может быть найдутся улики. Поговори в округе с толковыми людьми, да не со стариками советской закалки, эти своих не продают, а с молодёжью из гимназии, например, я думаю, что кто-нибудь видел, как всё произошло или хотя бы слышал об этом… Смекаешь?.. Переоденешься в гражданку… И возьми-ка для этой цели две пачки фильтровых сигарет - не разоришься, угости ребятишек, им такая обходительность по душе
И грабли, и тряпки действительно лежали на месте. Даже следы от ботинок, если на то пошло, были рельефны. Я их отснял на сотовый телефон. Далее, оглядывая кустарник, обнаружил в нём женскую сумочку, из неё торчали квитанции об оплате коммунальных услуг. Есть люди, не доверяющие кассирам. Они подолгу хранят в «загашниках» документы, подтверждающие их честность по отношению к государству, считают его коварным, а себя – достойными лучшей жизни. «Не иначе кого-то ограбили на дороге», - я хотел, было, нагнуться, чтобы пошарить в сумочке, но в последний момент решил не мараться, отпрянул и пнул её брезгливо, как мячик… «Ни к чему мне эти лишние головные боли. Деньги, поди, «бакланы» забрали все до копейки». Сумочка перелетела через кустарник и плюхнулась в рыхлую снежную кашицу на обочине. Моё ребячество осталось без осуждения, - на улице было пусто. «Вот только когда поступит законный сигнал от жертвы разбоя, тогда вернусь и разберусь, чьи это бумажки на самом деле, грабят еженощно и ежедневно». За всеми нам не угнаться…
Таким вот образом успокоив немного совесть, я подобрал садовые грабли и отправился в «околоточную», на «штаб-квартиру», где мой помощник майор Алексей Геннадьевич Каталевский уже принимал соискателей правды. Этот седой офицер не сделал себе карьеры на милицейском поприще, не выбился в князи, как, впрочем, и я, и много других служак старой закалки. До ухода на пенсию ему оставалось ещё два года. Когда-то Каталевский работал в разрешительном отделе и регистрировал оружие у сограждан или отбирал его, если были на то причины. Сам тоже любил побаловаться охотой. Однажды в погоне за зайцами его занесло на территорию Казахстана. Государственные границы в то время были ещё прозрачны, но всё-таки Каталевского застукали казахские полицейские и отобрали ружьишко за нарушение правил охоты в чужой стране. При задержании Алексей Геннадьевич солидарничал, хотел, было, «влезть под шкуру» иностранным коллегам. «Я, - объяснил он им на допросе, - такой же, - мол, - как и вы, козёл и защитник правопорядка». Казахи развеселились. Они прислали в нашу управу копию протокола этой беседы
- Ах-х, ты у нас козёл, - взорвался начальник и перевёл Каталевского в вытрезвитель, – там твоя шатия, там твоя братия, там твоё место в жизни - вместе со «свиньями», - он имел в виду людей, выпивающих до поросячьего визга.
И действительно, попавший в опалу сотрудник «захрюкал». Ко мне он перешёл из вытрезвителя уже хроническим алкоголиком. Эти оздоровительные заведения вышли из-под милицейского контроля несколько лет назад. «Слышишь, капитан, я старше тебя по званию, - выступал он, напиваясь, когда я пытался его усовестить, - ты видишь, я до майора дослужился и стану полковником», - глаза у него наливались при этом кровью. На следующий день он винился и умолял меня не докладывать о его хулиганствах наверх: «Ты прости, Алишер Вахидович, мент я поганый… Не выгоняй меня преждевременно на улицу, дай дотянуть мне до пенсии, гадом буду, уйду в тот же час, и не стану больше мучить ни тебя, ни начальство». Но… грянули перемены, ожидалось повышение зарплат. Даже дважды пенсионеры, наши пузатые подполковники и полковники, прокоротавшие в ведомстве по сорок с лишним лет не напрягаясь, подтянулись и разом окрепли. Вчерашний полуоборотень в погонах Каталевский исправился и превратился в паиньку - эдакий зайчик, стал меньше бухать и материться. Даже подался в лоно церкви и принял православие, трижды окунувшись в холодную купель.
Я как в воду глядел… На приёме у майора сидела пожилая седая женщина, которую ограбили этой ночью. Одета она была в синее пальто, пошитое, пожалуй, ещё в советские годы. Такое же, но зелёное было когда-то и у моей матушки. Щуплая, слабенькая, в сером пуховом платке посетительница держалась из последних сил, чтобы не расплакаться. Словно гранитная стена, Каталевский возвышался над столом, отражая все её беды.
- Вам бы, Галина Петровна, вчера бы в милицию податься… В оперативную часть… Вот куда обращаются при нападении. Так сказать, по горячим следам всегда сподручнее задержать нарушителя с поличным, поймать его за руку, а вы пошли домой.
- Я позвонила по телефону «ноль – два», - оправдывалась бедняга.
- И что же?..
- Мне сердито ответили, что мой сигнал ими принят, дали ваш адрес.
- Ты слышишь, Алишер Вахидович, эти бессовестные оперативники всю свою работу сваливают на нас… Заберите, пожалуйста, своё заявление, гражданка, и напрямую от нас идите вместе с ним прямо к начальнику милиции да расскажите ему про всё, как было на самом деле. Кому вы позвонили вчерашним вечером, когда произошло ограбление, и обязательно сделайте акцент на том, что после вашего звонка, эти люди не предприняли ничего… Вашу бумагу зарегистрируют и перенаправят в отдел уголовного розыска, где имеется хорошая база данных из фотографий преступников всяких профессий. Вам их покажут, и, может быть, вы опознаете обидчиков. А далее - дело техники…
- Я так ослабла в последнее время от беготни, - она не удержалась, всхлипнула, вытерла краем платка блеснувшие слёзы. - Что же такое твориться в России, товарищи офицеры?.. У стариков отняли покой, а у наших детей украли будущее.
- Нас тоже нужно понять, Галина Петровна… Ежедневно по всякому поводу к нам обращаются люди, не представляющие себе, куда необходимо идти. Вот, например, вчера один беспокойный мужчина, лет тридцати пяти, на меня с кулаками кидался. В почтовом ящике у него лежали какие-то шприцы. Он орал, что повсюду одни наркомы и ворьё, а мы их не ловим… Или у кого-то затопит квартиру – самый расхожий случай, ан тоже… бегут не в коммунальную службу, а сюда, и угрожают при этом прокуратурой…
Я вмешался в этот уже неслужебный разговор.
- Ты, Алексей Геннадьевич, не кипятись, не пугай эту женщину… Вас, Галина Петровна, ограбили в районе Дома культуры металлургов?
- Нет, в соседнем квартале.
- Около стадиона?
- Напротив, на остановке…
- Сумочка ваша - чёрная с широкой медной защёлкой, в ней лежали квитанции об оплате коммунальных услуг и деньги... Какая сумма?
- Четыре тысячи рублей.
- Это немного…
- Но для меня - большая потеря. Я же пенсионерка. Но откуда вы знаете о сумочке?.. Я ничего об этом не написала.
- Вот видите, я всё знаю… Мы ведь тоже не отдыхаем, Галина Петровна!.. Должно быть, ваши обидчики были на голову выше и намного моложе? Они вырвали сумочку и скрылись, но мы их поймаем… Своё заявление оставьте мне… Я самостоятельно отнесу его в отдел уголовного розыска и, как положено, зарегистрирую во всех служебных журналах… Это мой долг. Мы поднажмём на обидчиков, они сознаются, ломали всяких. Сумочку я верну, но вот деньги сиюминутно отдать вам не могу... Думаю, что эти мерзавцы их уже пропили…
- Вы только не бейте их, не мучайте, они ещё молоды, подростки… Всю свою жизнь я проработала в школе с такими, вот, тяжёлыми детьми. Был у меня один ученик, который очень любил историю, я - бывшая историчка. Как-то у нашей технички пропали деньги. Этот мальчишка их украл и накормил всю школу мороженым. Но одноклассники его дразнили, а мама избила скалкой. Мне очень было больно всё это осознавать... Мы же с техничкой простили этого мальчишку. Он раскаялся и вернул украденные деньги сразу после летних каникул, заработав их на мойке автомашин. Я всегда говорю, что дети рождаются хорошими. Наша задача это сохранить…
Она успокоилась и ушла в вечернюю тьму, а я накинулся на помощника за то, что он оказался неласков.
- Ты не умеешь разговаривать с пожилыми людьми. Надо же всё-таки учитывать их психологию, менталитет. Её заявление я, конечно, никуда не понесу, это бред, и даже не стану его читать. Через неделю старушка оттает и примирится с утратой. Уже сегодня она готова простить налётчиков и догадалась о том, что их хорошо помучают прежде, если они не сознаются в ограблении. Когда эта женщина вернётся в моё отсутствие, а я думаю, что она сюда уже не вернётся, но всё-таки… Ты объясни ей вот так: «Галина Петровна, ваша сумочка найдена, нарушитель уже задержан, но только не уличён, пытать мы его не можем - это анахронизм. Да и вы же просили о том же». И будь подобрее, поласковее… Я чую, что от тебя попахивает спиртным…
Каталевский укоризненно ответил:
- Мы же с тобою уже почти полицаи - праздник!.. Я, Алишер Вахидович, всё ещё не могу поверить в то чудо, что скоро буду сказочно богат. Всю мою милицейскую жизнь меня попрекали низкой зарплатой и соседи, и нарушители, и даже супруга, как, вдруг, в одночасье всё поменялось. Соседушки обеднели и уже от зависти заскрипели зубами, а нарушители притихли, даже жена влюбилась в меня, как в юности… Дети звонили, поздравляли всю нашу милицию с повышением зарплат. Президент и тот, выступая, сделал акцент на том, что отныне коррупция в нашем ведомстве отомрёт и исчезнет навеки, словно одни менты в этом мире - взяточники да воры. Я в своей жизни ни разу не брал на лапу… и не давал никому…
- Ты и в вытрезвителе, поди, такой же был честный и благородный?..
- Алишер Вахидович, да чего вы меня за этот вытрезвитель всё склоняете и склоняете… И там я, конечно, был и честный, и благородный…
- Да не ворчи, Алексей Геннадьевич, налей полстакана… Журить я тебя сегодня больше не буду…
Он достал из ящика большую бутылку с водкой и произнёс:
- Когда-то я был убёждённым коммунистом… Однажды примкнул к «ЛДПР», но вот сегодня поднимаю стакан за партию нашей власти!.. Мы выше плинтуса, капитан...
- Ты будешь полковником… Кстати, поговорим о партии власти…
Мы приняли по двести, и я его озадачил:
- На совещание ты не явился, тебя я отмазал. Теперь ты – должник. Думаю, что праздник у тебя длится уже четвёртые сутки.
- Третьи, Вахидыч… Ты же обещал не пилить меня больше за это?.. Болею, продуло, еле-еле добрался до города - радикулит…
- Я так и доложил во время беседы полковнику: загнулся – не разогнуться… Ты видишь вот эти грабли?..
- Да, вижу…
- Надо найти молодчика, который испортил сазоновскую рекламу… Налей-ка ещё мне немного водочки и к делу поближе…
Выпивши, я подробно осветил Каталевскому задачу, поставленную начальством.
- Есть ли у тебя на примете какой-нибудь никудышный коммуняка, точивший лясы на нашу власть?..
Мой помощник долго обнюхивал кусок старого чёрствого хлеба, соображая, что ответить.
- Тут, Вахидович, иное дело… Перед энтой самой бабой у меня появился Жидков. Недавно этот угрюмый верзила освободился досрочно, приходил отмечаться и попросил у меня разрешение, уехать из города на калым на две недели. Якобы, новый босс ему мало платит, но не против такого отсутствия на службе. Я дал разрешение…
- А причём тут Жидков?..
- А притом, Алишер Вахидович!.. Ты хоть знаешь, за что его осудили?
- Кажется сто шестьдесят седьмая статья вторая часть…
- Не только… При задержании Жидков оказал сопротивление представителям власти, а на суде пытался рамсить и отрицал очевидное, ругая существующую Россию…
- Что ты хочешь мне этим сказать?
- А вот что, послушай… Ты, Алишер Вахидович, человек приезжий, недавний… Года четыре назад этот молодчик разрушил сазоновский особняк…
- Как это было?..
- Вот так… Энтот самый кандидат в депутаты от партии власти, о котором сегодня пекутся в нашей управе, не рассчитался с рабочими, среди которых был и отчим Жидкова, скоропостижно почивший на этой великой стройке… Сам же Жидков в те годы работал водителем «Белаза»… Он и протаранил сазоновский особняк!..
- Действительно интересно… Я немного подумаю.
Но размышления не шли. Прежде хотелось выпить, а бутылка была уже пуста.
- Сколько водки не покупай, а всё равно за нею бежать придётся.
- Были бы деньги, - с готовностью напросился сотрудник.
Я достал кошелёк… Через час, поднабравшись спиртного, мы до конца обсудили версию Каталевского.
- Очень правдоподобно… «По выходу на свободу условно освобождённый Жидков отомстил потерпевшему и порвал его предвыборный баннер граблями в районе лица, морально унизив этого человека перед электоратом», - вот так и запишем в наш доклад… Тебя никогда не мучает совесть, а, товарищ майор?.. Это же сочинительство. А вдруг ему дадут дорогу наверх, и, как в сталинские годы - на эшафот?.. Тебе Жидкова не жалко?
- Нам же меньше работы останется… Вернётся бродяга в зону и досидит свой срок до конца… Ну, добавят ещё полгодика за мелкое хулиганство.
- А как же презумпция невиновности?..
- Вор должен сидеть в тюрьме!..
- Ты так считаешь?..
- Это не я считаю, это сказал Владимир Высоцкий в роли Жеглова…
- Великий оперативник…
Нам стало весело и легко. Где-то неподалёку играла музыка. Какие-то сограждане тоже не спали, имея собственный сабантуй. Над Родиной надрывался Шевчук.
Эх-х-х, что за жизнь в этот новый день!
Или, слышишь, крест сними или же трусы надень!
Было за полночь. Душа желала размаха. Раздевшись по пояс, мы бесновато ходили по комнате ходуном, ударяя друг друга в грудь кулаками, словно боксёры на ринге и острили поочерёдно:
- А крест у тебя, поди, на шее – польский, товарищ майор?
- Дык, ведь, костёла в нашей округе не построили, пан капитан…
- Стало быть, ты у нас православный участковый?
На следующий день после обеда было большое служебное совещание. Около часа начальник милиции распинался о том, что органы уже давно нуждаются в кадровой чистке, и приводил статистические данные об отравлении ведомства коррупцией.
- Интоксикация достигла невероятных размеров!..
- Эту речь ему написал медицинский эксперт, - сострил Каталевский.
Потом на демонстрационном экране мелькала разоблачительная хроника из Москвы. «За время службы я никогда не жил на одну зарплату, - переживал какой-то седой инспектор ГИБДД. – Сегодня мне приходится висеть на шее у жены, все мои двадцать три тысячи рублей уходят на погашение кредитов. Повсюду подставы, проверки, провокации. Не дай-то бог попадешься… и всё!.. - в полицию путь закрыт». По окончанию фильма наш докладчик подвёл итоги совещания и посоветовал отказаться от всяких сомнительных действий во время формирования новых рядов.
- Светлое полицейское будущее уже не за горами. Вы должны стать примером у населения и заслужить его доверие и любовь.
Эти кадры оказались настолько внушительными, что сразу после собрания наша ночная версия была разбита в пух и прах.
- Ты почему не бритый заявился на службу? – строго спросил полковник. – От тебя за версту несёт вчерашним днём, - и в сердцах он порвал сочинённую ночью бумагу в клочья. – Этот Жидков работает в церкви. Вы чего хотите?.. Анафемы? И без того наше ведомство проклинают все порядочные люди вокруг, на все лады. Ищите улики более веские, беллетристы, и бросьте издеваться над посетителями так, как это было вчера… Где Каталевский?..
- Он уже в участке…
- Та женщина, которую вы выдворили с приёма, сегодня утром наговорила Сазонову о пытках в наших застенках.
- Он же в командировке?..
- Уже вернулся, Вахидов… И встречается с будущими избирателями.
- Дело было иначе, товарищ полковник…
Как на духу, я рассказал ему про злосчастную сумочку, найденную мною на улице, как пнул её и потом обманул посетительницу в участке в надежде, что она не вернётся обратно.
- А что я неправильного сделал, товарищ полковник?.. Нам никогда не отыскать того, кто её ограбил, и надо лукавить… Вы же знаете это лучше, чем я…
Мой начальник оттаял, но в напутствие всё же деловито заметил:
- Верните хотя бы сумочку. Со мною в полиции останется только тот, кто реальной работой заслужит светлое завтра… Или ты, или Каталевский.
Около дома культуры металлургов опять суетились рабочие, меняя испорченный баннер. Тут же вертелся всё тот же нарядный мальчуган, приставая к прохожим: «Это мой дедушка… Он от партии власти. Его порвали враги». Те же сугробы, лужи, кусты лежали вокруг, весна не продвинулась ни на йоту. Не было только старой грязной сумочки на обочине. Она исчезла.
В «околоточной», вечером, Каталевский накинулся на меня с полоумными криками.
- Молоток!.. – орал он, роняя слюни. – Как тебе удалось отыскать разбойника и, главное, вытрясти из него до копейки всё, что он отобрал?
- Ты снова напился?..
- А то-о!.. Приходила давешняя баба в синем пальто и вернула нам сдачу… «Был у меня участковый, - сказала она, - он отдал мне все мои вещи и деньги – пять тысяч рублей. Сдачу я ему не нашла, но обещала вернуть… Послушай, Вахидов, отдай мне эту тысячу до зарплаты. Сегодня угощать буду я.
Две помятые пятисотки лежали в реальном секторе - на столе. «Вот она, где подстава», - я догадался об этом и схватился за сердце…
5. Участковый от слова участие. Сдача
вторая исповедь Станислава Жидкова, теперь уже бывшего заключённого
Я досрочно освободился. Наш лагерный священник отец Феодор оперативно собрал необходимые справки о том, что на воле у меня остались две женщины, которым нужна опека. Матушка побелела от рака, уже иссохла, а сестрица была ещё мала, чтобы трудиться самостоятельно. Но всё же… Она рисовала картинки на библейские темы и торговала ими по выходным на площади около рынка. Выручки было мало.
Во время отбывания наказания я раскаялся и смирился, работал в слесарне, не перечил ни офицерам, ни мастерам. Но, несмотря на это, руководство колонии заартачилось прежде, чем отправить мои бумаги в суд для решения вопроса об условно-досрочном освобождении. Юрия Александровича Сазонова, моего потерпевшего, в городе уважали. Недавно он возглавил ячейку «единороссов» и тут же подался в большую политику - в законодательную власть. За мною ещё оставался ему немалый долг – шестьсот тысяч рублей. Столько я заработать не сумел и попросил снисхождения у суда. Вняли не сразу, «терпило» был неумолим. Он настойчиво требовал до копейки «…за всё былое», и батюшка Феодор подсуетился вторично. Продал ему за бесценок новый церковный джип «Toyota Land Cruiser». Машина была намного дороже ущерба, нанесённого мною. В одночасье строгий политикан растаял и публично меня простил. Накануне голосований городская газета написала об этом хвалебный материал, в котором… мою фамилию заменили по этическим нормам.
Матушка доживала последние дни. Когда я вернулся из лагеря, она уже не могла самостоятельно передвигаться даже по квартире. На пару с Настёной мы ухаживали за нею, кормили из ложечки. Всякий раз, меняя бельё, омывали тёплой водою из тазика. В течение суток такое случалось неоднократно. Больная стеснялась своей немощи, и хотя я свыкся с мыслью о том, что она уже никогда не поднимется с постели, в душе всё ещё таилась надежда, что скоро наступит весна, и силы вернутся в одрябшее тело, вот-вот и утихнет дерзкий северный ветер, мир потеплеет. Запаха смерти в доме не ощущалось. Однако мама скончалась утром первого марта, под музыку гимна, зовущего к жизни.
Сидя у гроба, позже, я осознал, что она тянула до этого срока сознательно, чтобы её последняя мизерная мартовская пенсия осталась в поддержку детям в нелёгкие дни невзгоды. Стучали в окошко птицы, желая хлеба. Настёна, впуская на время в квартиру холодный воздух, кормила их – этому научила мама. Есть люди, которые умирают скоропостижно. Их горше оплакивают. Им прощают ошибки и долги. «Вот, если бы только они дожили до старости», - сердечно вздыхают люди… Но, как скала держалась за эту землю моя любимая мать, и терпела боли даже тогда, когда они были беспощадны – врачи пожалели морфий. Она умерла по-христиански, растратив себя для нашего счастья, не имея долгов, благословляя живущих.
Пусто было на сердце. Прошло две или три недели. Весна, наконец, распоясалась. Таял последний снег. Каждый досрочно-освобождённый осужденный состоит на учёте в милиции. В этот вечер, покидая опорный пункт, в тёмной прихожей я натолкнулся на женщину преклонного возраста.
- Не вы ли наш участковый?.. спросила она.
Мало ли милицейщины служит в гражданской одежде, стесняясь назначения и погон. Меня по ошибке приняли за инспектора.
- Я никогда не бывала в милиции, мне неудобно…
В облике, в её голосе было что-то знакомое, забытое, доброе. Я извинился и «по-хозяйски» распахнул двери приёмной.
– Вот этот мужчина решит все ваши вопросы.
Майор Каталевский был ошарашен той фамильярностью, с которой я командовал в коридоре.
- Спасибо вам за учтивость, молодой человек, - грустно сказала мне женщина и зашла в кабинет.
Там она рассказала майору о том, как её ограбили юнцы.
- Паспорт, квитанции, деньги – четыре тысячи рублей. Всё отобрали, не понимая, как трудно жить без документов…
- Вы не туда попали, гражданка…
Участковый был безучастен к её беде. Он говорил нараспев:
- За утерю паспорта – штраф - тысяча с лишним, - в каждом его движении, в каждом слове ощущалась истома. - Вам необходимо обратиться по адресу: Советская, сто сорок два…
Через неплотно закрытые двери я подслушивал их беседу, стараясь припомнить, когда и где видел эту благоязычную женщину в старом синем пальто, в пуховом платке, в эту минуту приспущенном на плечи. Волнение, с которым она излагала свою беду, тоже показалось знакомым. Но её доброречие не находило поддержки…
Каталевскому моя наблюдательность не понравилась. Майор поднялся, важно прошёлся до двери и закрылся от лишних глаз.
- Ступай восвояси, - мирно напутствовал он меня. – Не твоё это дело…
Я покинул участок. Слякоть мешала передвигаться. Знобило. Ломило ноги. Проходя около Дома культуры металлургов, на обочине я увидел женскую сумочку. Рядом с нею в одной из лужиц валялся паспорт - намокший, разбухший. Я его поднял и раскрыл: «Мышко Галина Петровна». И вспомнил, кто эта женщина... Немало прошло с момента нашей последней встречи лет, кажется, двадцать. Она учила меня истории. Но ни платок, ни её пальто не изменились за это время. Только лицо, уже неподвластное косметическим чудесам, избороздили морщины. Нуждою, несправедливостью повеяло на меня от осознания значительности этого промежутка жизни. Некогда незаслуженное прощение в детской краже, - мне стало стыдно. - Оно осталось неоплаченным до сих пор.
Я подобрал её вещи, принес их домой и разложил сушиться на батарее.
- Где ты нашёл эту сумочку, - спросила Настёна утром.
- Должно быть, ограбили женщину на дороге… пенсионерку. Я хочу её отыскать и возвратить ей… хотя бы паспорт. Вот её адрес.
- Но это не ты же ограбил? - испугалась сестрица.
- Конечно, её ограбил не я… Я у неё когда-то учился. Однажды эта самая женщина мне простила один нехороший поступок.
- Ты его совершил?
- Да, я его совершил… Послушай, Настёна. В этой сумочке были деньги – четыре тысячи рублей. Их тоже надобно вернуть.
- Давай их вернём, - согласилась сестрица. – Это будет по-христиански…
- А на что мы с тобою будем жить до зарплаты?
- Я в субботу пойду на рынок, я много нарисовала…
Мне стало дурно от мысли, что я, её опекун, стану нахлебником. В нашей семейной копилке оставалось совсем немного - восемь тысяч рублей – всё матушкино наследство. По выходу на свободу я ещё не заработал ни копейки. Первая получка ожидалась только в конце этого месяца, но пугала мысль о том, что возможна длительная задержка денег, в мире сегодня в порядке вещей обманывать при расчёте всякого слабого человека. Это синдром неизлечимый у людей, познавших нужду и неправду. Я не верил даже священнику, принявшему участие в нашей судьбе.
- Хочешь, я их отнесу сама?..
- Что ты, Настёна?..
- Тогда же иди скорее, не бойся…
Я нашёл квартиру Галины Петровны через час.
- Мы как будто уже встречались? – спросила она с улыбкой.
- Да, в милиции, вечером, на улице было уже темно… Здравствуйте, Галина Петровна!.. Вот ваша сумочка и деньги.
- Вы уже нашли нарушителей?.. Так быстро?
И вдруг… она меня узнала.
- Вы же - Стасик Жидков!.. Неужели?.. Вы учились у меня в пятом «Б» классе, – женщина рассмеялась. – Я бы никогда не подумала, что мой Стасик будет работать участковым… Самый трудный мальчишка в школе.
В руках у меня дрожала пятитысячная купюра. С утра в магазине её не удалось разменять. Галина Петровна искала сдачу, но безуспешно, денег у неё почти не осталось, а я пытался найти слова благодарности за доверие, надо же – участковый инспектор. Кто бы ещё такое мог предположить? Только доброе сердце…
- Участковый - от слова участие, Галина Петровна.
Эта красивая фраза из тюремной газеты. Писаки щедры на комплименты людям, имеющим власть и силу. Было бы глупо развеять минутное счастье этой женщины, всю свою жизнь обучавшей нас добру и… истории. Я не решился поведать ей о том, что моя судьба сложилась иначе.
12 июня 2011 года
СПАСИБО, ЧТО ПРОЧИТАЛИ!
Дорогие друзья!.. Если вы заметили технические, логические и другие ошибки, напишите мне о них. Я не профессиональный писатель...
Уже прочитали мою повесть и вывернули её наизнанку:
Не прошло и полгода...
21.11.2011 18:20
Кто украл Зюганова? Провокация против новотроицких коммунистов
С торца дома по улице Советская исчез четырёхметровый портрет лидера партии.
С торца дома № 38 по улице Советская неизвестный злоумышленник похитил баннер, принадлежащий местному отделению КПРФ. С таким заявлением в дежурную часть ОМВД Новотроицка обратился руководитель новотроицких коммунистов Александр Иванов.
На агитационном баннере размером 2 на 4,5 метра над лозунгом «КПРФ за бесплатную медицину» был изображён лидер российских «левых» Геннадий Зюганов. Правоохранительные органы ведут розыск похитителя.
26.11.2011 20:24
На улице Гагарина ограблена 50-летняя новотройчанка
У женщины забрали телефон и две банковские карточки.
На 50-летнюю работницу «Уральского сервиса», возвращавшуюся домой со второй смены, напал грабитель. Женщина доехала на трамвае до остановки «Улица Гагарина» и пошла в сторону улицы Зелёная. Возле дома № 11 по улице Гагарина её догнал неизвестный мужчина.
Применив физическую силу, он отобрал у перепуганной новотройчанки дамскую сумочку, в которой находились дорогой мобильный телефон и две банковские зарплатные карточки. По горячим следам задержать злоумышленника не удалось.
Следует отметить, что по сравнению с аналогичным периодом прошлого года в городе, благодаря профилактическим мероприятиям, которые внедряет в работу новый начальник ОМВД Новотроицка Станислав Михеев, резко снизилось количество разбоев и грабежей.
Единичные преступления, совершаемые на улице, как правило, раскрываются в короткие сроки. Будем надеяться, что и обидчик новотройчанки также вскоре будет найден и предстанет перед судом.