Король и его палач

                К. Велигина afalina311071@mail.ru

               
КОРОЛЬ  И  ЕГО  ПАЛАЧ
               
                1

       Жаркое утро. Изжелто-белый королевский дворец с колоннами, подобными греческим, раскинул свои крылья посреди прекрасного сада. В саду стоит тишина, только звонко и беззаботно перекликаются птицы. Не заметно никакого движения, лишь в купальне, наполненной морской водой и окруженной цветущими кустами, резвятся девочка и ее подруга нерпа. Волосы у девочки очень светлые, почти белые и вьются, как побеги хмеля. Они доходят ей до пояса. Она кидает позолоченный мячик своей нерпе, и та ловит его, удерживая носом. Девочка смеется, обнимает свою нерпу и называет ее Розой. Если бы Роза умела говорить, она называла бы девочку "инфанта Ру'на".
       На галерее дворца, откуда ведут вниз широкие ступени, появляется его величество король. Это красивый, уже немолодой человек, и на лице его лежит печать неизгладимой грусти. Он видит инфанту Руну и медленно начинает спускаться к ней по ступеням. С того дня, как год назад умерла королева, которую его величество боготворил, он видел некоторое ее продолжение в юной принцессе,   которой недавно исполнилось тринадцать лет. Руна не была родной дочерью короля и королевы, она была всего лишь осиротевшей дальней родственницей королевы, которую венценосные супруги взяли на воспитание, едва ей исполнилось три года: своих детей у них не было. Царственные родители очень привязалась к маленькой сиротке и горячо полюбили ее, а та в свою очередь чрезвычайно полюбила их и была счастлива в их обществе. Вместе с королем, "своим добрым отцом", как называла его Руна, инфанта горько оплакивала умершую королеву, заменявшую ей мать, но ее природная жизнерадостность, учеба, игры и выезды в свет вскоре отвлекли ее от печальных дум.
       Теперь, увидев короля, идущего к ней, она немедленно выбралась из купальни, а он сел в позолоченное кресло с ореховыми подлокотниками, стоявшее на широкой мраморной ступени у самой воды.    
       Руна нежно поцеловала его руку, потом осторожно обняла, стараясь не замочить его черного траурного атласного камзола. Сама она была в прелестном купальном костюме: коротких, ярко-розовых  панталончиках, таких оборчатых, что они напоминали пышную нижнюю юбочку, а также в короткой, до пояса, плотно облегающей оборчатой сорочке под цвет панталончиков. Эта сорочка не только не скрывала тонкой талии маленькой принцессы, но даже подчеркивала ее стройную фигурку.
       Его величество поцеловал Руну в лоб и сказал с бережным участием:
       - Как ты, дитя мое? Тебе очень идет этот перламутр!
       Ногти на руках и ногах Руны были покрыты нежным перламутровым лаком - ее любимым и единственным косметическим средством, так как в свои тринадцать лет она отдавала предпочтение природным краскам. Ее бело-розовая кожа была словно соткана из лепестков роз королевского сада, вьющиеся волосы походили на льняное руно под палящим солнцем, синие, глубоко сидящие глаза - на два маленьких моря, а перламутровые ногти - на морские жемчужины, устилающие морское дно.
      Улыбнувшись своему приемному отцу тепло и открыто, Руна ответила:
      - Благодарю, ваше величество, мой добрый отец! Мне так хорошо! Я так счастлива! Как бы мне хотелось, чтобы и вы могли радоваться со мной солнцу, дождю, званым вечерам, когда бывает так весело, звездному небу и многому на свете! Всему, что есть.
      - На свете есть не только то, чему следует радоваться, - с мягким вздохом возразил король. - Ты выросла, дитя мое.
      Он с гордостью оглядел ее красивую, тоненькую и в то же время пышную фигурку. Еще год назад эта сияющая красота была скрыта от людских глаз, как цветочный бутон.
      - Ты похорошела, - решительно сказал его величество. - Очень, дитя мое. Ты подобна прекрасной фее цветов.
      Руна засмеялась от удовольствия, хотя комплимент заставил ее порозоветь.
      - Это хорошо, отец, - отозвалась она весело.
      - Да, девочка моя, - он поднялся с кресла. - Скоро обед: будь готова через час.
      Он потрепал ее по длинным льняным волосам, встал и медленно ушел по аллее, ведущей от дворца к купальне.
       Задумчиво он поднялся по ступеням, взошел на галерею - и тут... Тут по рассеянности он совершил нечто, оказавшееся впоследствии роковым и непоправимым. Он взглянул - о, совершенно благодушным оком! хотя до сих пор и не имел такой привычки - вниз, на купальню. В то же мгновение солнце кинулось ему в лицо. Он в смятении задержал дыхание и облокотился на изжелта-белый парапет галереи, трепеща от до сих пор незнакомых ему, неожиданно объявших его чувств.
      Он увидел Руну с высоты, и все его существо потряслось до основания, ибо он впервые увидел ее новыми глазами, совсем иначе, чем видел еще минуту назад. Он увидел не свою маленькую ласковую девочку, отраду и утешение в печали, а расцветшую взрослую девушку необыкновенной красоты и юности, ее грациозную фигурку в розовом, ее густые вьющиеся льняные волосы, струящиеся, как побеги хмеля, до самого пояса, по спине.
      Он увидел будущую королеву! И это так потрясло и смутило его угрюмую душу, что он задрожал с ног до головы, из его уст вырвался стон, и он почти убежал в свои покои, полный смятения и страха.
     Он был слишком умен, чтобы не признаться хотя бы самому себе, как преступны его неожиданные чувства.
      - Бес меня искушает, - шептал несчастный монарх. - Что это со мной? Надо поскорее выдать её замуж, обвенчать... Ах, нет! - глаза его сверкнули. - Никто не коснется инфанты, кроме меня. Никто не имеет на это прав больше, чем я! А ведь я теперь так одинок!
      За обедом он был хмур и безмолвен настолько, что даже оживленная Руна притихла и молча смотрела на него своими выразительными глазами, исполненная тревоги и смутных опасений за него. Он не смотрел на нее и в течение обеда ни разу не обратился к ней. Она принялась вспоминать, не случилось ли ей провиниться чем-нибудь перед ним, но так и не вспомнила.
      После обеда инфанта нерешительно приблизилась к нему и робко окликнула его:
      - Отец!
      Он вздрогнул.
      - Отец, - она заглянула ему в лицо. - Вы не сердитесь на меня?
      Его взгляд показался ей странным и, если бы она тогда умела пугаться, то нашла бы его даже страшным. Впрочем, его голос ее успокоил.
      - Нет, дитя мое, - ответил он мягко. - Ты здесь совершенно ни при чем. Я немного устал, вот и все. Пойду отдохну.
      И он с достоинством удалился к себе.


      Прошло несколько дней. Мука, терзавшая его величество, усиливалась, и он не мог с ней совладать. Сказавшись больным, он почти не покидал своих покоев, но образ Руны, соблазнительный, полный прелести и жизненных сил неотступно стоял перед его мысленным взором.
      Вконец измучившись, он вызвал к себе своего советника Геста. Тот очень встревожился видом короля (бледного и заметно осунувшегося) и спросил, не послать ли за врачом?
      - Боюсь, скоро придется посылать за портными для свадебных одежд, - рассмеялся король Эверард.
      - Ах, вот как, - советник также облегченно рассмеялся. - Значит, вы влюблены, ваше величество? Есть достойная партия?
      - Есть, - с вызовом ответил король. - Прошу подготовиться к тому, что вы сейчас услышите нечто неожиданное. Я намерен жениться. И знаете, на ком, Гест?
      - На ком, ваше величество?
      - На инфанте Руне А'рмор! На своей падчерице. Ибо кровным родством она была связана исключительно с королевой, а я ей, собственно, чужой человек.
      Несколько долгих секунд в покоях стояла тишина - такая мертвая, как если бы сообщенная королем новость убила его советника наповал.
      Наконец, Гест тихо вымолвил:
      - Но... вы столько лет заменяли инфанте отца, государь. С трехлетнего возраста! Она привязана к вам, как дочь. Она готова отдать за вас жизнь, но, боюсь, ваша любовь покажется ей преступной и недозволенной. Прошу прощения, мой король, но инфанта испугается. Она ведь еще так мала; она совсем ребенок. Зачем же делать ее несчастной? Молодые принцессы всего христианского мира к вашим услугам. Я опасаюсь, госпожа Руна не поймет вас.
      - Вы опасаетесь! - король горько усмехнулся. - Я влюблен в Руну. Это случилось недавно, но это - увы - случилось. Я не меньше вашего поражен тем, что произошло. И я не спрашиваю у вас совета, ибо знаю, как поступить. И поступить иначе не могу.
      - Все-таки я осмелюсь дать совет моему государю, - Гест побледнел. - Ваши чувства - это искус, ловушка. Это не любовь, а страсть, и страсть не лучшего толка, ваше величество. Повремените! Пусть ваша голова остынет и освободится от пагубного замысла, потому что этот замысел навлечет горе и позор на весь королевский дом. Поверьте мне, я знаю, что говорю!
      - Не вам учить меня, - глаза короля сверкнули. - Руна уже достаточно взрослая. Я считаю, что, поразмыслив как следует, она примет мое предложение. А тянуть мне незачем. Ведь мы и до этого любили друг друга - пусть теперь она научится любить меня немного иначе - так же, как научился любить ее я!
       - О, бесовскому искушению недолго научиться, - с тоской ответил Гест. - Но вместо любви вы можете собрать плоды ненависти, ибо сеете теперь нечистую страсть.
       - Вы стали проповедником, Гест, - король Эверард угрюмо отвернулся. - Ступайте. Кто из нас прав, покажет время.


       Спустя еще несколько дней Руну вызвали к королю. Она очень обрадовалась, потому что успела сильно соскучиться по нему. Ей не хватало его общества. К тому же она не знала, насколько он болен и боялась, что доктор, не желая ее огорчать, преуменьшает слух о недомогании его величества.
       Она вошла в его покои с льняным венком волос, обернутых вокруг головы, в кисейном лимонном платьице с пышными короткими рукавами и в золотистых парчовых туфельках на ногах. Волосы были заколоты коралловой заколкой, на грудь спускались красно-белые коралловые бусы, а руку украшал коралловый браслет.
      Увидев своего приемного отца вполне здоровым и бодрым, Руна засияла радостной улыбкой и подбежала к нему, легкая, как мотылек. Сперва она поцеловала его руку, потом крепко обняла его и коснулась губами его щеки с глубокой и нежной сердечностью.
      Он тоже поцеловал ее, как обычно, в лоб, и привлек к себе. Она склонилась головкой к его плечу, чувствуя себя, как всегда, любимой и счастливой.
       - Вам лучше, ваше величество? - спросила она почти утвердительно.
       - Лучше, дорогая, - ответил король Эверард. - Но до конца излечить меня можешь только ты. Сядь.
       Он указал ей на бархатный стул рядом со своим креслом. Руна с готовностью опустилась на этот стул и приготовилась слушать, чем ей предстоит "излечить" отца. Может, кушаньем, которое он больше всего любит? Выездом в свет? Прогулкой верхом (они часто катались вместе в парке)?
       - Руна, - торжественно начал король Эверард. - Ты уже взрослая. Я это понял совсем недавно. А взрослым девушкам лучше быть обрученными раньше нежели позже. Я предлагаю тебе обручиться с человеком, которого ты давно и хорошо знаешь.
       - Обручиться? - Руна изумленно приподняла брови и насторожилась. Подумав, она ответила:
       - Но я никого не знаю давно и хорошо, отец. Вернее, если знаю кого-то давно, то только очень неглубоко, а если знаю хорошо, то совсем недавно.
       - Даже меня? - с легким волнением спросил король.
       - Вас? - она звонко рассмеялась. - Ах, вот что! Какой вы милый шутник. Хотите со мной обвенчаться? Вот моя рука, идемте хоть сейчас.
       Он сжал ее руку и сказал еще более торжественно:
       - Вы меня не поняли, инфанта. Вам известно, что вы сирота, что мы с вами не состоим в кровном родстве. Стало быть, не будет никакого греха ни перед Богом, ни перед людьми, если мы теперь обручимся, а через год отпразднуем свадьбу, и вы станете моей женой. Я не шучу, я совершенно серьезен. Я люблю вас. Я глубоко люблю вас! И вот залог моей любви.
       Он надел на ее безымянный палец бриллиантовый перстень и, склонившись, поцеловал ей руку.
       Руна оцепенела. Но через секунду к ней вернулся дар речи.
       - Зачем вы так шутите?! - вскакивая со стула, воскликнула она со слезами. - Зачем? Что с вами? Что с вами случилось?
       Он удержал ее за руку и торопливо заговорил:
       - Я не шучу, Руна, видит Бог. Будь благоразумной. Я заменял тебе отца, пока ты нуждалась в отце, теперь же я хочу стать твоим законным супругом и сделать тебя королевой. Что в этом дурного?
       - Но я и сейчас нуждаюсь в отце! - горячо воскликнула Руна. - И даже больше обычного. А замуж совсем, совсем не хочу. Милый отец, - она упала к его ногам. - Если вы говорите серьезно, подумайте о том, что вы значите для меня. Не заставляйте меня любить вас по-другому: я все равно этого не смогу. Оставим все, как есть. Я всю жизнь буду вам преданной дочерью, как была ею до сих пор, буду вашей радостью и утешением - и никогда ни за кого не выйду замуж, хотя бы все принцы и короли мира сватались за меня. Но не делайте из моей дочерней любви что-то иное, не то сердце мое разорвется! Пощадите меня.
       - Руна, дитя мое, - король поспешно поднял ее с пола. - О какой пощаде ты говоришь? Я собираюсь сделать тебя еще счастливее, чем ты сейчас. Мы будем проводить вместе вечера, смотреть на дождь и на звезды, как ты этого хотела - помнишь, ты говорила недавно?.. Я буду делить с тобой все радости жизни, любовь моя. А когда родится наш первенец...
      При этих словах его величества Руна громко вскрикнула, вырвалась из рук  короля и стремглав бросилась прочь. На широкой лестнице она столкнулась с Гестом и обратила к нему свое залитое слезами лицо:
      - Вы знали об этом?
      Гест утвердительно склонил голову. 
      - Что с ним? - Руна закрыла лицо руками. - Он сошел с ума! Он забыл, что я его дочь, что я не могу быть его женой! О, Гест, что мне делать?
      - Успокойтесь, ваше высочество, - Гест отвел глаза в сторону. - Быть может, все образуется. Я отговаривал его величество от этого шага, но он не слушает меня. Ступайте к себе и постарайтесь взять себя в руки. Самообладание тем и ценно, что помогает трезво мыслить и соразмерять свои силы.
      - Благодарю, - ответила Руна. - Я очень постараюсь.
      В каком-то внутреннем оцепенении она спустилась в свои покои и первым делом сняла свой бриллиантовый перстень. У нее было сильное искушение выбросить его в окно, но она положила его в сокровищницу, где хранились ее драгоценности, а сама уселась на кровать и глубоко задумалась, не в силах остановить слезы, заливавшие ей лицо, как дождь.
      Не желая больше видеть ничего вокруг себя, она упала на постель, и весь окружающий мир точно поплыл перед ней, после чего постепенно угас...


      Она очнулась на своей кровати, одетая в рубашку и уложенная под одеяло. Рядом сидела ее няня, а в ногах стоял король. Увидев его, Руна задрожала и зажмурилась.
      - Дитя мое, - ласково заговорил его величество. - Я очень сожалею о твоем недомогании. Поверь, это все детство. Это скоро пройдет. Я не настаиваю на твоем немедленном согласии. У тебя есть время подумать. Я не стану более тревожить тебя: отдохни, приди в себя. Ответ дашь мне после. Прощай.
      Он коснулся рукой ее одеяла и удалился.
      - Няня, - вымолвила Руна, и ее голос показался ей удивительно чужим. - Сейчас вечер или ночь?
      - Почти ночь, моя ласточка, - ответила няня. - Я уже зажгла свечи.
      - Вижу, - Руна закрыла глаза, испугавшись, что вот-вот опять разрыдается и создаст этим ненужную суматоху вокруг себя. - Няня, мне очень хочется умереть.
      - Бог с тобой, моя красавица, - няня тихонько заплакала. - Все уже знают обо всем. Всем очень жаль тебя... А что случилось с нашим государем, ума не приложу. И никто не понимает. Отдохни мое дитятко, не думай об этом. А желать себе смерти грешно. Все можно пережить. Выход всегда найдется. У всякого свой крест.
     - Да, - согласилась Руна. - Я была слишком счастлива.
     Она уснула, но пробудилась среди ночи возле своей крепко спящей няни - и плакала так долго и безудержно, что подушка ее намокла от слез, а сама она к утру впала в глубокое беспамятство.

                2

      За окном дождь. Руна сидит у окна, прижавшись щекой к стеклу. За время своей болезни она похудела и побледнела, а слез пролила столько, что больше не может плакать. Одета она со вкусом и подчеркнуто аккуратно, волосы красиво уложены на голове. Но в душе и мыслях ее - тяжелая безвоздушная пустота.
      Она разглядывает свои ногти. Там, в этих перламутровых жемчужинах - ее умершее счастье. Как она любила жизнь с ее чудесами, любила людей, свое детство, юность, саму себя! Теперь вместо любви в душе зияла черная дыра - и ничто не находило в ней отклика, словно все бездумно и бесследно поглощалось ею.
     Сначала Руна не могла есть, плохо спала, часто теряла сознание от общей слабости, охватившей организм и, не вставая, лежала в постели. Король Эверард не навещал ее, чтобы не волновать больную. Он присылал ей драгоценные подарки и цветы, но она точно не замечала их. Огромным усилием воли она все-таки подчинила себе болезнь и начала постепенно возвращаться к здоровому образу жизни, одержимая одной мыслью: бежать! Покинуть постылый дворец, где теперь все так мертво и невыразительно смотрело на нее, где она не могла уже найти ничего приятного для себя. Ее любимый дом точно сделался прибежищем отравы, медленно убивавшей весь ее хрупкий организм. Всего месяц прошел с начала ее болезни, но как много это время значило для инфанты! Она больше не улыбалась, не разговаривала; звук собственного голоса казался ей неприятным. Пустыми, погасшими, точно застывшими глазами смотрела она на дождь, вышивая полотенце симметричными механическими узорами. Ее бурная, как летняя зелень, красота словно поблекла, округлые щеки впали, глаза будто бы еще сильнее отодвинулись в глубь лица, и вокруг них появились тени. Губы словно выцвели, вся кровь отлила от них - видимо, к сердцу, где сосредоточилось ее немое страдание.
     Она не чувствовала себя несчастной, как уже не чувствовала себя живой.
     Все это время Руна избегала короля во время кратких прогулок по галерее (в сад она почти не спускалась). Король не пытался нарочно с ней встречаться, но едва она встала на ноги после болезни, возобновил их давнюю традицию завтракать, обедать и ужинать вместе.
     Видя, что к Руне вернулась по крайней мере часть ее прежнего аппетита, король снова заговорил с ней об обручении: более осторожно и мягко, чем прежде. Она ответила ему ледяным отказом, царственная и неприступная. Куда девались ее счастливая беспечность и ее бурное горе! Холодное величие падчерицы произвело на короля впечатление. Он понял, что добился лишь одного: потерял доверие единственно дорогого ему существа. Сознание этого причинило ему боль, но одновременно подстегнуло его самолюбие. Он решил быть отныне менее снисходительным и добиться своего любой ценой, раз девочка, по его мнению, так мало дорожит его любовью. В глубине души он сознавал, что делает нечто дурное, что Гест прав, и что самое время искренне раскаяться и этим исцелить раненое сердце Руны. Этим он мог хотя бы отчасти вернуть ей прежнюю радость жизни и ее былую привязанность к нему. Но его упрямая натура возмущалась при одной мысли об отступлении. "Обвенчаюсь с ней, - думал он. - А там она снова придет в себя, жизнь наша наладится, и счастье вернется к нам".
      

      Руна действовала молча, никого не посвящая в свои планы. Она взяла мешочек денег на дорогу, связала в узел несколько платьев и других необходимых предметов одежды, захватила немного еды и, темной ночью спустившись по плющу, пустилась вон из дворца. Сердце ее стучало, голова горела: она боялась, что ее догонят, к тому же, не знала, куда идти. Ей не было известно, где ночуют бездомные беглецы.
      Разумеется. в ту же ночь ее хватились и догнали. Она была вновь доставлена во дворец, где ее по приказу короля заперли в спальне, а утром ее величество вызывал ее к себе. Он смотрел на нее жёстко и насмешливо; Руна равнодушно молчала, глядя сквозь него, точно кукла со стеклянными глазами.
      - Инфанта Руна, - заговорил король Эверард. - Вы меня удивили. Бежать из родного дома, никому ни слова не сказав! Вас до сих пор не трогали пальцем, вы пользовались полной свободой и доверием, но теперь, милое дитя, я вынужден лишить вас этой свободы в ваших же интересах. Вы еще молоды и можете наделать глупостей. Вам временно отведут бывшие покои королевы, а у дверей я выставлю стражу, дабы вы снова не сбежали и этим не подвергли опасности вашу драгоценную жизнь и здоровье. Все необходимое у вас будет. Завтрак, обед и ужин я буду присылать вам в обыкновенные часы трапезы. Нет нужды говорить, что если вы дадите согласие на наше с вами обручение, вас тотчас выпустят.
      Инфанта низко присела перед королем в реверансе, следуя правилам этикета, но глаза ее по-прежнему смотрели сквозь него, а лицо даже не дрогнуло, словно она ждала именно этого и ничуть не удивилась.
      ... В покоях королевы она прежде всего подошла к окну и увидела ту часть купальни, где всего лишь немногим больше месяца назад она так беззаботно и счастливо резвилась со своей нерпой. Печаль сковала ее сердце. Она молча отошла от окна и принялась за прерванное вышивание.


      Проходит неделя, за ней другая. И вот Руну навещает гость. Это советник короля.
      Инфанте предоставлены две комнаты: в одной она спит, в другой принимает пищу, которую ей в суровом безмолвии доставляют на огромном подносе.
      Еще ранний вечер, но шторы уже опущены, и свечи зажжены.
      Руна встречает Геста и приветливо предлагает ему сесть в лучшее кресло в комнате. Он садится. Она выглядит, пожалуй, даже лучше обычного. На ней шелестящее платье, льняные волосы забраны в высокую прическу, а на маленьких ногтях - тот же жемчужный лак, так идущий к цвету ее кожи и ко всем ее нарядам.
      - Вам лучше, принцесса? - осмеливается спросить Гест.
      - О да. Мне гораздо спокойней, благодарю вас, - отвечает Руна, привычно берясь за рукоделье. - Не подать ли вам вина или кофе? Кофе я люблю варить сама, как вы знаете. От десерта осталось печенье, оно вам понравится.
      - Не беспокойтесь, ваше высочество, - мягко говорит Гест. - Я... - он смущается. - Я преклоняюсь перед вашим самообладанием, инфанта Руна. Не слишком ли рано вы задернули шторы?
      - Я никогда не раздергиваю их, - спокойно отвечает Руна. - Мне не под силу видеть сад, где я совсем недавно была так счастлива. Мою купальню. Мою любимую нерпу Розу. Правда, я иногда спускаюсь, чтобы покормить ее рыбками и приласкать. Она ведь очень отзывчива на доброту и всегда радуется мне. Его величество Эверард весьма ко мне милостив, раз позволяет это.
     Ее нежный голос напрягается, как струна. Помолчав, она спрашивает:
     - Гест, почему он оттолкнул дочь, которая так его любила? За что? Неужели я вызываю желание у человека, который был мне так близок, сломать меня, убить во мне все детское, сделать меня насильно взрослой, к тому же, несчастной женщиной? Зачем? И почему он, несмотря на мою любовь к нему, так захотел этого, что даже не отпускает меня в монастырь, где я никому не принадлежала бы, кроме Бога? Я несколько раз просила его об этом, но он всегда отказывал мне.
     Сердце королевского советника дрогнуло от жалости и одновременно от глубокого гнева по отношению к его величеству. В порыве сострадания он схватил ее маленькую руку:
      - Инфанта Руна! Хотите бежать? Я помогу вам в этом!
      Впервые за много дней на глазах ее вспыхнули слезы благодарности. Но она тут же покачала головой.
      - Нет, милый Гест, спасибо. Я все обдумала. Это очень неблагоразумный шаг. Что бы ни ждало меня впереди, я не стану бежать. Когда я решилась на это, боюсь, у меня было очень слабое представление о том, что меня ждет в самостоятельной жизни, и я рада, что меня поймали. Я бы скончалась где-нибудь на дороге; а ведь скончаться можно и здесь, на руках моей старой няни - мне это будет куда отраднее.
      - Но ее не пускают к вам, - с горечью заметил Гест.
      - О! Для этого пустят. Вот увидите.
      - Моя принцесса, - Гест склонил голову. - Я пришел предупредить вас: государь непременно, как и прежде, хочет вашего обручения с ним, но готов предоставить вам выбор: он или другой. Если бы вы знали, что за выбор вас ждет, вы бежали бы прочь, уже не думая о том, где лучше умереть.
      - В самом деле? - Руна задумалась. - А если я откажусь выбирать?
      - Тогда он... его величество... намеревается казнить вашу няню, инфанта Руна, - запинаясь, проговорил Гест. - На глазах ее семьи... и на ваших глазах.
      Руна быстро закрыла лицо руками. Потом медленно отняла ладони от лица и вдруг рассмеялась. Это не было истерикой. Так смеется глубокая скорбь, когда не имеет уже сил плакать: и горше этого смеха нет ничего на свете.
      - Вы верный друг, - обратилась инфанта к Гесту. - Но все-таки я никуда не побегу. Я приму выбор на условиях выбора. Я исполню волю короля. Что поделаешь, если он обезумел. Я в здравом рассудке и молюсь Богу, поэтому убеждена: Господь не оставит меня даже здесь, в этих отравленных безумием покоях. Мне глубоко жаль его величество. Но, видимо, такова моя судьба. Выбор все-таки лучше, чем простое запугивание, на которое я, впрочем, все равно бы не поймалась. Мне не страшит выбор, Гест. Пойдемте, поглядим мои игрушки.
      Немного удивленный, Гест последовал за инфантой в соседние покои. Руна выдвинула ящик комода и стала выкладывать на стол одно за другим драгоценные украшения: колье, алмазные броши, сверкающие диадемы, серьги, камеи, золотые и серебряные браслеты тончайшей выделки, цепочки, шкатулки из слоновой кости с драгоценными перстнями и кольцами внутри.
      - Это всё подарки короля, - сказала она, и ее совсем еще детское лицо стало таким печальным и отрешенным от мира, точно один вид ее "игрушек" причинял ей невыносимую боль.
      - Хотите что-нибудь в подарок? - спросила она. - Для вашей жены и дочерей?
      - Благодарю, - Гест поклонился. - Непременно взял бы, но король не дарил мне этого, ваше высочество.
      - Ах да, - спохватилась она. - Он ведь считает каждую вещь, а я была бы так рада раздарить их все даром - и не только вам или семье моей няни, а кому угодно. Даже просто выбросить. Это принесло бы мне облегчение.
      Гест поцеловал ее руку и поспешил откланяться. Возвращаясь к себе, он с печалью думал о том, что начав когда-то служить благородному монарху, продолжает теперь трудиться для чудовища, чье воспаленное дыхание медленно убивает едва распустившийся прекрасный цветок - и он, советник Гест, не в силах помешать этому.

                3

      Спустя несколько дней к Руне явился король Эверард.
      - Почему шторы на окнах? - спросил он, дергая по очереди за пунцовые кисти и впуская яркий свет в сумеречные покои. - Такое солнце, ваше высочество, а вы сидите в темноте. Право, это нехорошо. Полагаю, вы уже завтракали?
      - Да, ваше величество.
      - Я тоже. В таком случае не будем откладывать. Я намерен взять вас с собой на зрелище. Вы очень давно не были на таком. Думаю, что вообще ни разу не были.
      - В самом деле? - Руна равнодушно смотрела сквозь короля, словно беседовала сама с собой.
      - Да, не были. Мы с королевой берегли вас от подобных зрелищ. Это казнь. Я приглашаю вас на казнь, милое дитя!
      Руне тут же представилась ее беззащитная няня, ее ошеломленные королевской ничем не оправданной жестокостью дети и внуки. Инфанта побледнела, и с губ ее сорвалось слабое возражение:
     - Но я еще не отказалась от выбора, государь...
     Король расхохотался.
     - Я помню. Да, у вас есть право выбора, чтобы никто не обвинил меня в пристрастии и шантаже, но... сегодня казнят не вашу няню! - он снова рассмеялся. - Зачем мне ее смерть, пока можно обойтись без этого? Будут казнить вельможу, незнакомого вам человека, к тому же, изрядного негодяя. Думаю, это зрелище вас взбодрит и наставит на истинный путь. Я и так слишком долго жду вашего согласия.
      - Как вам будет угодно, - кланяясь, ответила инфанта. - Я буду готова, когда прикажете.
      - Через полчаса, - ответил его величество. - Я пришлю за вами, и прошу вас непременно надеть алмазное колье в золотой узорчатой оправе. Я специально заказал его для вас у лучшего ювелира страны, и, помнится, это мой последний подарок на сегодняшний день.
      Руна склонила голову в знак того, что помнит о подарке короля и обязательно его наденет.
      ... Через час они уже ехали в карете по широкой дороге небольшого леса. Оконное стекло было поднято, и Руна жадно вдыхала ароматы этого свободного пристанища для любого усталого путника. Душа ее умиротворялась видом ликующей летней зелени и цветущих кустарников, их благодатным запахом и шелестом чистой, напоённой солнцем и влагой листвы. Где-то в глубине леса звенел ручей. Скрытые от глаз перекликались птицы, и Руна думала о том, что не покинута Богом, и что Он непременно вернет ей утраченную радость хотя бы в самой малой доле, насколько это может быть дозволено ей, потерявшей все на земле, опустошенной, как дом, который разграбили, как чаша, которую разбили, из любопытства швырнув ее на каменные плиты: а вдруг она выдержит и уцелеет?
      ... Для казни была отведена большая площадь в центре города. Места королевской семьи были над высокой трибуной, вокруг которой расходились, как лучи, места для любопытствующих. Народу набралась полная площадь. Посреди площади чернел помост, и отдыхал перед работой палач с топором в руках.
      По городу уже разнеслась весть о сложных взаимоотношениях, возникших между инфантой и королем. Многие сочувствовали юной принцессе, другие оставались равнодушны к ее судьбе, но завидовали ее красоте и богатству. Великолепное колье сияло в лучах солнца на шее Руны. Она шла, не глядя ни на кого, рука об руку с королем; их окружали вельможные телохранители. Безмолвная и безучастная, заняла она место над трибуной (оно имело вид балкона), но вдруг увидела палача, и дрожь пробежала по ее телу.
     - Ты узнала его? - спросил король. - Ну конечно, ты с детства его боялась, с десяти лет, как он взялся работать у меня.
     Руна действительно узнала его: эту походку, эти сутулые плечи, придающие всей фигуре нечто зловещее и грозное, и красный колпак с прорезями для глаз, скрывавший голову и лицо, - ужасную маску смерти.
     Привели осужденного. Он метался и рвался на цепи, словно раненый зверь, оглашая криками, мольбами и проклятиями страшную площадь. Инфанта сжалась и опустила глаза.
     - Я попросил бы вас смотреть на помост, Руна, - молвил король. - И не опускать глаз. Вы должны видеть казнь: таков мой приказ, такова моя воля.
     - Хорошо, - ответила инфанта, высоко поднимая голову. Все ее тело содрогалось, как в лихорадке, но она не отрывала взгляда от помоста. Она видела, как зачитали приговор, слов было не разобрать. Потом палач приблизился к осужденному, чье тело и голову так забили в колодки, что несчастный не мог шевелиться и только глухо мычал и стонал. Когда последние приготовления были окончены и священник отошел от осужденного, палач что-то сказал стражникам, и те тоже отступили в сторону. Тогда палач взмахнул топором, и лезвие сверкнуло на солнце так же ярко, как колье на шее Руны. Острый полумесяц, казалось, едва коснулся несчастного, как голова его упала, и кровь хлынула на помост. Палач схватил голову за волосы, показал народу и бросил в ящик, куда должны были позже уложить и тело. Толпа завыла, площадь огласилась криками. Палач покинул место казни.
       Руна сидела бледная, почти прозрачная, но король взял ее за локоть и заставил подняться.
       Когда они ехали назад, Руна больше не смотрела в окно кареты. Она молчала, откинувшись на подушки и глядя прямо перед собой. Руки ее были покорно сложены на коленях, взгляд застыл, обратившись на мелкие золоченые гвоздики обшивки.
       ... Дома она не притронулась к обеду, только выпила немного воды - и крепко уснула. Она с детства всегда засыпала после того, как нервы ее бывали особенно потрясены.
       Разбудила ее служанка:
       - Ваше высочество! Его величество требует вас в свой кабинет. Говорит, чтобы вы оделись как можно лучше, а особенно не забыли про колье и диадему - и были через полчаса у него. Велел передать, что приготовил вам выбор.
      С этими словами служанка, испуганно замигав, исчезла, а Руна умылась и принялась одеваться.
      Она надела розовое кисейное платье с шелковыми пелеринами, розовые перчатки до локтей из тончайшего кружева, на шею колье, на голову - диадему, тщательно переплела и уложила на голове свои льняные локоны. Потом попросила стакан вина для укрепления сил, выпила его с молитвой - и покинула покои.


       Войдя в кабинет короля Эверарда, Руна низко поклонилась королю, затем Гесту, которого заметила стоящим поодаль, и вдруг увидела третье лицо, которое заставило ее отступить к стене. Но через секунду, дрожа и изнемогая от слабости, она сделала над собой усилие и величественно поклонилась третьему посетителю королевского кабинета.
       Это был палач, которого она видела днем.
       Он низко поклонился ей в ответ, почтительно сняв шляпу. Теперь на нем не было колпака. Руна увидела, что голова его неглубоко, но заметно ушла в плечи, коротко постриженные рыжие волосы пламенеют на массивной голове, нос, лоб и рот точно грубо вырублены из камня его же собственным топором, а глаза зеленые, небольшие и тусклые. Они ничего не выражали, но от всего его существа - а ростом он был только на голову выше инфанты - исходила сила и энергия. Вместе с тем он чувствовал себя неловко в присутствии столь знатных особ, и в своем богатом камзоле держался несколько скованно, точно желая поскорее уйти.
       Король Эверард разразился смехом.
       - Разрешите, инфанта, представить вам второго претендента на вашу руку - он об этом, бедняга, даже не подозревал до настоящей минуты. Га'ральд Гар, королевский палач двадцати пяти лет отроду, вдов, очень свиреп нравом , рубит головы, как дрова. Я уверен, что палачи не бывают мягкосердечными, поэтому так и говорю; близко мы с Гаром, разумеется, незнакомы. Знаю, что он доброго - не скажу, что знатного - рода; и отлично зарабатывает. Это понятно, у меня на службе никто не бедствует. Не правда ли, красив? Его иногда называют Сутулый Гар - и он не обижается.
      Руна пристально посмотрела на Гара. Красивым он не был, но уродливым его также трудно было назвать. Он безусловно являлся личностью загадочной и необычной. Не вызывал отвращения к себе, но нечто зловещее, присутствовавшее в его фигуре и манерах, продолжало пугать ее, как и ужасный топор, подвешенный к его поясу. Он был наполовину скрыт чехлом.
      - Ну вот вам и выбор, инфанта, - сказал его величество. - Мой советник Гест смотрит на меня с гневом и отвращением, но что поделаешь: таков уж я стал, иного отношения к себе не заслуживаю. Выбирайте.
      Несколько секунд Руна, как завороженная, глядела на палача, потом вдруг слезы, так давно не облегчавшие ее грудь, вырвались, наконец, наружу вместе с судорожными рыданиями. Она упала перед королем на колени:
      - Ваше величество! Не делайте этого! Давайте забудем все, что было, как дурной сон: я готова без всяких условий снова любить вас, как дочь, готова до конца жизни оставаться незамужней ради вас! Полюбите меня, как любили прежде; вот увидите, мы будем счастливы! Быть всегда при вас станет для меня смыслом всей жизни!
      Король прогнал зародившиеся в его душе колебания легким движением головы:
      - Я больше не отец тебе, Руна. Сегодня должно состояться твое обручение. Выбирай. Ну, дитя мое! - он протянул к ней руки. - Мои объятия открыты. Приди ко мне. Я призвал второго только для того, чтобы ты увидела, как разителен контраст между нами: им, палачом, и мной, монархом, властителем целого острова, который со временем перейдет к тебе, Руна! Будь моей невестой, и ты познаешь счастье, о котором не смела даже мечтать!
      Руна поднялась с пола, поклонилась и заговорила спокойно, с большим достоинством, глядя прямо в глаза королю:
      - Ваше величество! Момент торжественный, и мне необходимо, чтобы все здесь присутствующие, а также прислуга, лакеи, министры и все, кто находится во дворце, собрались в троннном зале. Особенно я хотела бы видеть членов парламента.
      Заранее предвкушая победу, король затрепетал от радости и дал инфанте клятвенное заверение в том, что все немедленно соберутся.


      Тронный зал начал постепенно наполняться людьми. Это был огромный зал, подобный площади. Его пол украшала радужная мраморная мозаика, высокий свод с барельефами и плафонами подпирали изжелта-белые колонны, такие же, как на галерее, но гораздо выше. Королевский трон и массивный стол красного дерева стояли на возвышении в центре зала. Стены были расписаны сценами из древних баллад и легенд, а высокие стрельчатые окна наполовину заслоняла от солнца зелень высоких деревьев: вековых дубов, лип и каштанов, густо насажанных вокруг этой части дворца.
      Король Эверард занял свое место на троне, старейшие, знатные члены парламента - на стоящих рядами мраморных скамьях (это были их места), а все прочие по краям зала, у стен и колонн. Всего в зале собралось, как приблизительно насчитала инфанта, около трехсот-четырехсот человек.
      Странное дело - Руна больше не дрожала. Гест, исподтишка наблюдавший за ней, видел, что все ее страхи и колебания кончились, но ничем не мог себе этого объяснить.
      Инфанта Руна поздоровалась с присутствующими царственным наклоном головы и обратилась к королю.
      - Ваше величество! - с почтением начала она, и ее звонкий чистый голос разнесся по всему залу. - Все здесь присутствующие - это свидетели нашего с вами общего дела. Я уверена, что эти люди должны слышать и запомнить мои слова. Вы, государь, обязали меня сделать выбор сегодня и сегодня же обручиться. Выбор я сделала и готова к обручению. Поклянитесь теперь на бумаге и с печатью! - что ни единый волос не упадет с головы моей няни, что она будет жить со своей семьей безбедно и ежедневно со мной видеться.
      - Так и будет! - воскликнул король, кивая писцам, оживленно водящим  перьями по гербовой бумаге.
      - Далее: отныне ни я, ни мои близкие, ни сочувствующие мне люди не будут подвергаться нападкам и шантажу.
      - Так и будет, - снова провозгласил король, подавая знак записать этот пункт как не подлежащий нарушению. - Но никто и не думал их шантажировать, ваше высочество.
      - В- третьих, - продолжала Руна. - Я желаю по-прежнему свободно передвигаться по дворцу и саду до самой моей свадьбы, и вы сейчас же уберете стражу от моих дверей.
      - Незамедлительно, - откликнулся его величество. - Запишите этот пункт.
      - В-четвертых, после того, как эта бумага будет написана, один экземпляр должен быть немедленно передан самым старым и неподкупным членам парламента, а второй - мне.
      - Разумеется, - охотно согласился король.
      - Слово короля - это слово короля! - сказала инфанта. - Дайте бумаги, ваше величество.
      Она перечитала бумаги, подкрепленные личной королевской подписью и государственной печатью, и передала одному из старых стряпчих королевы, ныне члену парламента.
      - Теперь, - с волнением сказал король, - вашу руку, Руна! Церковь ждет нас.
      - Вот моя рука, - ответила Руна с твердым холодным спокойствием и протянула руку... палачу Гаральду Гару, стоявшему в стороне с выражением полного безразличия на лице. Увидев перед собой тонкую руку в розовой кружевной перчатке, протянутую к нему, он глубоко изумился и не смог этого скрыть, но тут же, опомнившись, поцеловал руку инфанты, после чего крепко и осторожно взял эту руку с явным намереньем не отпускать ее без согласия Руны.
      В огромном зале наступила мертвая тишина. Король Эверард побледнел и пошатнулся. Еще никогда в жизни он не получал такого удара. Все присутствующие также были поражены. Только старый член парламента поспешно сунул бумаги, доверенные ему Руной, своему верному секретарю и шепнул:
      - Спрячь в тайнике, известным только нам с тобой и ее высочеству.
      В зале по-прежнему царило глубокое напряжённое безмолвие. Затем король обратился к палачу:
      - Безумец, ты еще можешь отказаться - это в твоих интересах.
      - Но меня никто не лишал права выбора, - вмешалась Руна. - Я выбрала его и... не правда ли, Гаральд, вы не откажетесь?
      - Нет, не откажусь, ваше высочество, - ответила палач глухим голосом, глядя ей в глаза пристально и печально. Затем он обратился к королю:
      - Ваше величество, если выбор ее высочества недействителен...
      - Выбор действителен! - король горько и гневно рассмеялся. - Я хозяин своему слову! Но кто же мог ожидать! Кто мог!
      И, полный отчаяния и горя, он покинул тронный зал, выкрикнув в сторону молодой пары насмешливое и злобное:
      - Поздравляю!
      Вслед за ним к жениху и невесте приблизились по очереди все вельможи, смущенно и сочувственно бормоча слова поздравления. Синие глаза Руны победно горели. Она принимала поздравления с лихорадочным воодушевлением, как будто и в самом деле была счастлива своим выбором. Жених ее отвечал лишь почтительным и угрюмым кивком головы. Он понимал, что, спасаясь от огня, маленькая красивая птичка бросилась прямо в невзрачную но надежную несгораемую клетку - и этой клеткой был он, Гаральд Гар. Он не умел изобразить счастья, которого не  испытывал, но в глубине души не мог не восхититься своей прелестной невестой и тут же не отдать ей всего своего сердца - но только в глубине души. Он прибывал в твердом убеждении, что на взаимность ему рассчитывать нечего, стало быть, незачем показывать свои чувства.
      Когда они остались одни, инфанта Руна приветливо спросила:
      - Я не нарушила ваших планов, Гаральд? Может, у вас есть невеста?
      - Нет, ваше высочество, - ответил он сумрачно. - Ваши планы - отныне мои планы, хотя мне известно, что вы не по любви выходите за меня. Вас вынуждают сделать это.
      Руна поникла головой, потом горячо сказала, устремляя на него свой выразительный взгляд:
      - Вы не раскаетесь в том, что не отклонили мой выбор! Вот увидите: я преодолею свой страх перед вами, отвращение к вашему ремеслу, всю мою былую нелюбовь к вам; я стану женой, достойной вас. Прощайте!
      Она вновь протянула ему руку. Он с трепетом поцеловал ее, и она ушла, победно шурша розовым легким платьем, такая же красивая и нежная, точно цветок, бабочка или колибри, что пьет нектар в солнечных лучах.


      Вечером к Руне вошел его величество. Спокойная и царственная, она сидела за вышиванием, но он заметил в ней чудовищную для него перемену. Она не была удручена. Она больше не страдала. Она ясно понимала, чего хочет, и твердо шла к намеченной цели.
      - Инфанта, - ласково заговорил король. - Что это вы затеяли? Утром это чудовище на ваших глазах отрубило человеку голову!
      - По вашему приказу, - возразила Руна, поклонившись королю и тотчас снова принимаясь за работу. - Он казнит тех, кого вы приказываете ему казнить, тем более, вы сами назвали сегодня осужденного негодяем. Палач ни в чем не виноват.
      - Никто не уважает таких людей, - продолжал король, постепенно раздражаясь. - У них немало врагов...
      - У вас их тоже немало, - заметила Руна, глядя прямо в глаза королю. - А что касается уважения, так его я уважаю на сегодняшний день больше, чем вас. Он палач, казнящий плоть, вы - палач, истязающий душу. Он принял мою любовь, вы отшвырнули ее от себя.
      - Любовь! - громовым голосом вскричал король. - Да ведь ты его не любишь!
      - Но вас я люблю еще меньше, - возразила Руна. - Теперь. А любила стократ больше, только иначе. Вам оказалось это не нужно. Что же, мне тоже не нужна та ложь, которую вы пытались создать между нами. Я презираю ваши чувства по отношению ко мне и сокрушаюсь о страшной перемене, произошедшей в вас. Но я не судья. Пусть Господь судит вас!
      Побледнев, король в бешеной ярости разбил о стену вазу с цветами и злобно поддел ногой осколки.
      - Ты еще пожалеешь о своем выборе, - с трудом проговорил он. - Завтра же я назначаю обручение, венчание, свадьбу и твою первую брачную ночь с этим зверем - это в моей власти! Посмотрим, как ты будешь после всего этого уважать его!
     - Я рада, что вы так торопитесь, - улыбнулась Руна. - Чем скорее я начну привыкать к новому образу жизни, тем лучше, не так ли?
     - Подожди, скоро ты запоешь иначе! - отрезал его величество и покинул покои, чувствуя необычайный упадок сил и ненависть ко всему миру.
     Руна, напротив, была сильней и веселей обычного. На щеках ее даже заиграл прежний румянец. Она отложила рукоделье и подошла к окну. Накрапывал дождь. Она торжествующе засмеялась и, распахнув окно, протянула руки к небу. С ее души точно свалился тяжкий камень, ей стало легко и радостно, она глубоко понимала, насколько правилен ее выбор, хотя еще и не могла себе представить, каким образом ей удастся привыкнуть к Гаральду Гару, которого несмотря на все свои честные и благие намерения она продолжала бояться всей душой...
    
               
                4.

       Наступает знаменательный для Руны день. Едва занимается рассвет, как она в легком золотистом пеньюаре китайского шелка, расцвеченном птицами и цветами, выбегает в сад и долго бродит там одна, прощаясь с цветочными кустами. Потом кормит и ласкает свою нерпу: доведется ли им еще свидеться? И грустно стоит у купальни, где еще в начале мая плескалась беспечным ребенком, вспоминая о королеве. Незабвенный образ царственной приемной матери стал для Руны еще дороже после того, как король Эверард превратился для нее в чужого и опасного человека. Но теперь, после двух месяцев страданий - а ей казалось, что прошли века - она радовалась, что снова начинает приветствовать утреннее небо, чувствовать благоухание чистой зелени, ловить губами первые солнечные лучи и, погружая руку в воду, как прежде, воображать, что ее ногти - это перламутровые жемчужины на морском дне...
       Страшная сцена казни не оставила следа в ее душе, точно не была на самом деле, а приснилась когда-то давно. И таинственный Гаральд Гар казался настолько стоящим отдельно от вчерашнего кровавого зрелища, а также от нее самой, что она лишь смеялась, недоуменно вспоминая о том, что сегодня этот человек станет - действительно станет - ее мужем! Что за жизнь тогда начнется для нее? Иногда тревога овладевала ее сердцем: а не будет ли он в самом деле таким зверем по отношению к ней, как сказал король? Еще ее смущали слова "первая брачная ночь". Она знала только одно: в эту ночь влюбленные бывают очень счастливы. Но что делать тем, кто не любит друг друга? Наверно, они просто ложатся спать или дружески беседуют о том, как хороша природа ночью: как тепел и насыщен ароматами трав чистый воздух, как сверкает роса на листьях в свете луны или от свечей, выставленных в распахнутом окне...
       Король с такой угрозой говорил ей об этой первой ночи! Она невольно содрогнулась, глядя в воду. Что-то неведомое и страшное вдруг коснулось ее души. Она вспомнила его глаза, полные страстного огня. Что бы он сделал с ней, обвенчайся она с ним сегодня? Она не знала, но глаза ее испуганно расширились, и она прижала к груди круглую добродушную голову своей нерпы, словно пытаясь защититься таким образом от неизвестного ужаса, который мог произойти - и вдруг произойдет? Воспитание не позволяло ей самой спрашивать о подобных вещах кого бы то ни было, а ведь она совсем ничего не знала. Что если и Гаральдом Гаром овладеет такое же безумие, как ее приемным отцом, - и начнутся другие страдания, не легче первых? Она решительно тряхнула головой, стараясь не думать об этом. Потом окончательно успокоилась, сказав себе: "Все девушки выходят замуж, и если сначала что-то бывает не так, как им хочется, то потом всё непременно налаживается. Кроме самых непоправимых вещей". К таким вещам она про себя относила любовь к ней короля; для нее вряд ли могло быть что-то страшнее этого.


       Руна не подозревала, что за ней наблюдают. Воспаленные бессонницей глаза его величества, ни разу за всю ночь не сомкнувшиеся, следили за каждым ее движением из окна королевской спальни. Рядом стоял Гест и тоже смотрел на инфанту.
       - Да что же она делает! - не выдержал наконец король. - Тысяча чертей! Что она делает со всеми нами?
       - Что она делает? - с расстановкой спросил Гест. - Прошу прощения, ваше величество, я, кажется, могу вам на это ответить: юная инфанта спасает королевство.
       - От чего? - король нахмурился.
       - От позора. От безбожной женитьбы отца на дочери. Это очень сильно уронило бы вас в глазах народа, а также в глазах политиков дружественных нам держав.
       - Но я бы доказал, что эта женитьба не безбожна! - воскликнул король Эверард. - Тем более, что так оно и есть.
       - Есть нечто худшее, - сухо возразил Гест. - Например, попрание чистой любви и привязанности.
       - Я предлагал ей взамен иную любовь, не менее чистую! - выкрикнул король, багровея. - Вы думаете, дружественные нам державы одобрят брак принцессы с королевским палачом, который даже не дворянин - и не станет дворянином, пока работает палачом!
       - Такой брак хотя и странен, но все же он скорее будет понят правителями соседних государств, - Гест безучастно сощурился на лучи восходящего солнца. - Тем более, опять же все устроили вы. Девочка, могшая быть вашей вечной гордостью и утешением, выходит замуж за палача, лишь бы не слышать вас и не видеть! О, больше никогда она не обовьет руками вашу шею, не назовет вас отцом. Если вы э'того добивались, то вы этого добились, мой король! Можете торжествовать.
      - Вы ей сочувствуете, - король с горечью взглянул на Геста. - Все сочувствуют ей. Никто не сочувствует мне.
      - Сочувствовать вам?! - не сдержался Гест. - По какому же поводу? Вас что, силой женят на какой-нибудь обмывальщице, которая обряжает мертвых? Лишают трона и наследия? Или... нет, у меня нет слов; вернее, произносить их вслух не годится.
      Он склонил голову.
      - Простите, ваше величество, мои нервы несколько взбудоражены. Каковы будут ваши приказания?
      - Пошлите к этому дураку людей, - угрюмо ответил король. - Я имею в виду жениха. Пусть как следует готовится к венчанию и ко всему прочему. Также пусть он позаботится о том, чтобы его дом имел соответствующий вид. Больше у меня нет распоряжений или они уже отданы - и не вам: народу в этой мышеловке достаточно, все суетятся и бегают. Вы можете быть свободны.


      Днем король вызвал к себе Гара.
      - Друг мой, - сказал он, оглядывая своего палача. - Ты богато одет, но это мало красит тебя. Не считаешь ли ты, что я больше подходил бы в мужья инфанте?
      Гар молчал. Его зеленые глаза смотрели на короля без всякого выражения.
      - Ну хорошо. Положим, не ты ее выбрал, а она тебя. Я решил быть радушным сегодня. У вас будет бурный вечер, и вот, что я тебе скажу, - он зловеще понизил голос, - у вас должна быть не менее бурная ночь. Я окажу вам честь. Эту ночь вы проведете под моим кровом, по соседству с моей спальней. И если инфанта не будет кричать, Гар, так кричать, как обычно кричат от боли и бессилия, можешь попрощаться со своей службой и вообще со службой у меня, а также помни: я лично проведу с ней ночь, и уж тут-то она накричится до хрипоты. Постарайся не разочаровать меня.
     - Разумеется, ваше величество, - молодой палач поклонился. - Инфанта будет кричать.
     - Она должна кричать так, как еще в жизни не кричала, - со злобой добавил король. - Ведь ты силен и, полагаю, бываешь груб, если захочешь. Я награжу тебя за ее крик. О, какой музыкой он прозвучит в моих ушах! Она невинна; ни я, ни другие не готовили ее к супружеской жизни, она понятия о ней не имеет. Пусть ее первая ночь станет для нее неожиданным ужасом, пусть она еще сильнее станет бояться тебя - а она тебя и так боится! Я вознагражу тебя, ты станешь богаче теперешнего, даром, что ты уже сейчас не беден. Ступай!
      Гар почтительно поклонился и вышел. С губ короля Эверарда сорвался еле слышный тоскливый стон. Он упал в кресло и, закрыв лицо руками, прошептал:
      - О Руна, перламутровое мое дитя, жемчужина, выросшая в раковине моего сердца! Что ты сделала со мной, для чего отвергла меня? Я никогда не думал, что смогу так ненавидеть ту, которую люблю больше жизни. Господи! Тебе ведомо всё. Разве я пожалел бы для нее хоть что-нибудь в этом мире? Разве жалел прежде? Но она бросила свою юную плоть на растление грубому палачу и предпочла терпеть муки от него, а не получать счастье и радость от меня! Что же это?
      Слезы хлынули из его глаз.
      - Разве это справедливо? - всхлипывал он. - Зачем она это сделала?..
      И впервые ему представилось, что он подавил, отторг от себя свое искушение, и вот его страсть мертва, но душа оживает, и красивая девочка, как прежде, с доверчивой любовью приникла щекой к его щеке. Тогда он уронил голову на стол и разрыдался с такой силой, что в сердце у него закололо, и слезы залили все лицо.
     Но повернуть вспять ему не позволяли его гордость и уязвленное самолюбие. Поэтому, когда он покинул кабинет, от его слез и горя не осталось и следа. Он умел вовремя взять себя в руки.


     Гаральд Гар задумчиво вышел из дворца. Взглядом он отыскал окна королевской спальни и рядом - окна той комнаты, которая должна была быть отведена сегодня ночью им с Руной. И он вознамерился любой ценой проникнуть сегодня в эту комнату и внимательно ее осмотреть.
      Тут же он обратил свой взор на аллею, ведущую к лестнице, и увидел ее высочество. Она замерла, испугавшись его, но он почтительно снял шляпу и склонился перед ней.
       - Доброе утро, - ответила Руна на его приветствие. - Как вы поживаете?
       - Благодарю вас, - сказал он, осторожно вынимая из-за пазухи крупный ярко-синий цветок с острыми лепестками. - Это вам, ваше высочество.
       - Спасибо, - она взяла цветок и поднесла к лицу. - Какой дивный запах! Откуда он?
       - Из моего сада, - Гар потупился. - Он растет на кусте, как розы. В народе его называют свет небес или просто небосвет; я не знаю другого названия.
       - Никогда не видела такого цветка, - задумчиво молвила Руна. - Я сейчас же поставлю его в воду. Вы были у его величества?
       - Да, он давал мне наставления...
       - Насчет сегодняшнего бала? - перебила Руна. - Вы любите танцевать?
       - Я не умею, - он угрюмо опустил голову. - Но я буду счастлив видеть, как танцуете вы.
       Руна мягко улыбнулась в ответ на эти простодушные слова, хотя ей все еще было трудно приблизиться к этой сутулой зловещей фигуре, которая так долго внушала ей страх.
       - И еще: вот, - Гар достал из кармана коробочку черного дерева. - Я знаю, для венчания нужны кольца. Я купил нефритовые. Примерьте, пожалуйста, ваше кольцо.
       Руна взяла коробочку, вынула маленькое колечко и, примерив его, воскликнула:
       - Как раз для меня! Как вы смогли так точно выбрать?
       - Я запомнил вашу руку, - ответил он, глядя ей в глаза.
       - Его величество уже купил два золотых, - заметила она. - Но я надену это. Обязательно это. Благодарю вас.
       - Золото, конечно, торжественней, - смутился он.
       - Мне дороже ваше кольцо, - серьезно отозвалась инфанта. - Его подарки обжигают мне руки, как огонь.
       Гаральд Гар осторожно взял коробочку с кольцами обратно.
       - Я буду хранить их до нашего обручения, - сказал он. - И еще, ваше высочество: от чего вы можете закричать?
       - Закричать? - она широко раскрыла глаза от удивления, потом, не выдержав, рассмеялась. - Право, не знаю.
       - Может, вы боитесь крыс, мышей, лягушек? - допытывался он.
       Инфанта опять расхохоталась громче прежнего.
       - Нет, - сказала она, глядя на своего жениха весело и доверчиво. - Я их, конечно, не люблю, особенно крыс, но они не заставят меня кричать. Зачем вам знать это?
       - Мне очень нужно, - ответил он глухим голосом. - Прошу вас, подумайте, не спешите.
       Она глубоко задумалась, послушно пытаясь угодить ему, как прилежная ученица учителю. Наконец, сказала:
       - Я знаю точно, что могу закричать от змей. Однажды, когда мы пировали в лесу с королем и королевой, прямо на траве, меня укусила змея. Я нечаянно задела ее локтем, когда, играя упала в траву. Меня долго лечили, и с тех пор я страшно боюсь змей - и всегда вскрикиваю, когда их вижу.
       - Весьма вам благодарен, - молодой палач облегченно вздохнул, и его серое лицо просветлело. - Значит, змеи. Какая удача!
       - Вы забавный, - инфанта снова засмеялась. - В чем же тут удача?
       - С вашего позволения я расскажу вам позже, - ответил Гар. - И прошу вас ничего не говорить его величеству о нашей беседе.
       Руна тряхнула головой.
       - Мои разговоры с его величеством очень кратки, Гаральд. Я ничего ему не скажу. Если нужно, я вообще никому ничего не скажу. Так будет лучше?
       - Да, - ответил Гаральд, созерцая ее, точно очаровательный цветок. - Так будет лучше. Вы красивей и чище всего, что я видел на свете, инфанта Руна. Есть явления такие же чистые, но не чище вас. Я вовсе не достоин быть вашем мужем, я это понимаю. Прощайте!
      Он приподнял шляпу и быстро зашагал прочь.
      - Постойте, - Руна догнала его, и в глазах ее была тревога. - Ведь вы не отказываетесь от меня? Я буду очень хорошей женой, я постараюсь, даю вам слово...
      - Разве я брошу вас в беде? - он поцеловал ее руку. - Я не только не отказываюсь от высокой чести быть вашим мужем, но и всё сделаю для того, чтобы вы забыли, как тяжело вам пришлось в последнее время. Все об этом знают, и я тоже.
      Она благодарно улыбнулась ему, и он ушел с мыслью о том, насколько еще юна эта девочка, которую рок швырнул вместо объятий сказочного принца в руки угрюмого, навеки опечаленного палача, к тому же, невзрачного и почти никем не любимого.
      А Руна, прибежав в свои покои, поставила небосвет в хрустальную вазочку с водой и, обняв няню, шепнула ей:
      - Он добрый! Он подарил мне чудесный цветок и купил два кольца.
      Няня крепко обняла и расцеловала ее, но глаза ее были полны слез, когда она прижимала к себе свою девочку, и эти слезы никто на свете не назвал бы радостными...


      Они встретились в церкви.
      Его величество присутствовал в первых рядах, не спуская с Руны хищного и мрачного взгляда.
      Обряд венчания длился недолго, но Руну охватили дрожь и слабость, которые она напрасно старалась преодолеть. Она была прелестна в белоснежном платье, тоненькая, с прозрачными лентами в волосах. Лицо ее закрывала фата.
      Когда они с Гаром надели кольца на пальцы друг друга, ее рука дрожала, а когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она едва не лишилась чувств, но он не поднял фаты. Губы его были так сухи и холодны, что она едва почувствовала их осторожное прикосновение, а легкое движение, когда он коснулся ее плеч, было так мало ощутимо, точно он вовсе не касался их. И благодарный, вновь оживший взгляд Руны щедро вознаградил его за эту честную бережность.
      - Благодарю вас, - шепнула она, когда они выходили из церкви под гром голосов ликующего двора, осыпаемые цветами и золотыми монетами.
      Но за свадебным обедом король Эверард упрямо настаивал, чтобы Гар целовал свою жену, подняв фату. Тогда Гар решительно откинул фату с лица инфанты и, полузаслонив ее от других своей широкой спиной, сделал вид, что страстно приник к ее губам, в то время как губы их лишь слегка соприкасались, холодно и бесчувственно.
      - Так надо, - шепнул Гар во время этого очередного символического поцелуя. Всем казалось, что он крепко прижимает к себе свою молодую жену, но она едва ощущала на своем стане его руку, холодную, как мрамор.
      Тут же он незаметно сунул ей в рот очень спелую вишню и сказал очень тихо:
      - Облизните губы, а косточку проглотите, чтобы никто не видел.
      Руна, полностью доверяясь ему, сделала так, как он велел, и когда он повернул ее к гостям, губы ее казались вспухшими и красными, а на глазах стояли слезы волнения, которые вполне можно было принять за слезы боли.
      - Довольно! - закричали все с состраданием. Даже кровожадность короля казалась временно удовлетворенной, и он дал команду продолжать трапезу.
      Во время застолья, когда Гаральд отлучился куда-то, король приблизился к приемной дочери и обратился к ней насмешливо:
      - Ну как тебе первые поцелуи твоего зверя, Руна?
      Она рассмеялась ему в лицо:
      - Это очень темпераментный человек. Он будет хорошим мужем.
      Подавив досаду, его величество сказал:
      - Еще хочу напомнить тебе, что с сегодняшнего дня ты больше не инфанта. Королевский парк закрыт для тебя, а по делам для тебя теперь открыты только черные ворота. Ты знаешь их. Через них входят угольщики, прачки, мелкие торговцы.
      - Тем легче будет жене королевского палача входить в эти ворота, - отозвалась Руна, пожав плечами. - Простите, ваше величество, скоро бал, мне надо переодеться.
      Король бросил на нее злобный и бессильный взгляд, но не попытался удержать.
      На лестнице Руна столкнулась с Гаральдом и порывисто схватила его за руки.
      - Вы не знаете, что вы сделали для меня! - воскликнула она. - Вы очень добры! Примите цветок и от меня - в знак того, что я преклоняюсь перед вашим великодушием.
      Она протянула ему изжелта-белый тюльпан, взятый из вазы в пиршественном зале, один из лучших цветов королевского сада - и с глубокой нежностью улыбнулась ему.
       Прибежав в свои покои, Руна горячо зашептала няне:
       - Знаешь, как он благороден! О, ты не знаешь! Этого словами не рассказать.
       - Он зверь! - воскликнула няня. - Во что он превратил твои губы, бедная моя деточка!
       - Тсс! - шепнула Руна. - Это только вишневый сок, чтобы обмануть короля.
       Она захлопала в ладоши и несколько раз подпрыгнула на одном месте. Потом тихо сказала:
       - Знаешь, няня, он очень честный. Такого верного друга я ждала всю мою жизнь - и очень рада, что дождалась его. Боже мой, как он благороден! Поминай его имя в молитвах вместе с моим, потому что он сейчас спасает меня от страшной беды. И неважно, кто он: палач или не палач. Он мой защитник. Я могу положиться только на него.


       Бал.
       Огромный зал озарен тысячами свечей. Придворные дамы и кавалеры разодеты в национальные костюмы вельмож, воинов, звездочетов разных стран и отражаются в десятках огромных зеркал. Один танец следует за другим.
       Руна в испанском платье и в расшитой серебром кружевной мантилье, звеня золотыми браслетами, танцует под перезвон гитар испанские танцы то с одним кавалером, то с другим. Стучат каблучки ее красных туфелек, распущенные льняные волосы, переплетенные разноцветными лентами, тоже словно пляшут в такт музыке.
       Очарованный Гаральд Гар не спускает с нее глаз. Она танцует со всеми, но ни на минуту не забывает о нем: то мимоходом кидает ему на колени букетик сирени или жасмина, то ставит возле него бокал с изысканным вином, то вазу с фруктами, то говорит ему несколько слов, на которые он отвечает с невольной улыбкой восхищения.
       Эти знаки внимания не ускользают от короля Эверарда. Он уже пытался встать в пару со своей юной "испанкой", но она ускользала он него к другому всякий раз с такой ловкостью, что он не смог бы даже пожаловаться на невежливость с ее стороны.
       Наконец, раздраженный, он хватает ее за руку:
       - Руна!
       - Что, ваше величество? - на ее лбу капли пота, похожие на жемчужины. Он вспоминает ее перламутровый лак, и кровь бросается ему в голову.
       - Ты не сможешь больше учиться! - почти кричит он сквозь музыку. Не сможешь выезжать в свет! Одеваться, как подобает принцессе! Ты...
       - Ваше величество! - Руна улыбается. - Составьте список всех тех благ, которых я лишусь. После бала я с удовольствием ознакомлюсь с вашими запретами.
       Король багровеет.
       - После бала, - шипит он ей в лицо, - ты пойдешь в отведенную тебе на сегодня опочивальню и там ознакомишься с кое-чем более интересным! Твой жених уже готовит тебе сюрприз. Можешь не обхаживать его с такой демонстративной любезностью, это тебе не поможет.
       - Я не обхаживаю жениха, - сверкнув глазами, отвечает Руна. - Я угождаю своему мужу, чтобы он не чувствовал себя забытым, пока я танцую с другими. Это мой долг, ваше величество; и я с радостью, как надлежит хорошей жене, его исполняю.
       Она гневно вырвала руку из пальцев короля и заскользила в вальсе по сверкающему паркету с каким-то напомаженным кавалером.
       Короля затрясло от ярости. Угрюмый, он уселся возле столика с винами и принялся осушать кубок за кубком, не спуская с Руны взгляда, полного страсти и ненависти.


       Бал окончен, свечи погашены. Гостей не было - только придворные. Король с каждой минутой все яснее понимал, что свадьба палача с инфантой не делает ему чести, и старался покончить с "домашним весельем", как он называл эту свадьбу, по возможности скорее.
       Гаральд Гар ведет Руну за руку в предназначенную для них опочивальню - так полагается по этикету. Рука Руны еле заметно дрожит, но Гар совершенно спокоен. В течение дня он незаметно и тщательно изучил покои рядом с королевскими и понял, что подглядеть ничего нельзя, можно лишь услышать. Это очень облегчало его задачу.
       Огромная кровать в центре комнаты была закрыта полупрозрачным пологом; горело несколько свечей в шандалах.
       Молодые остались одни. Гар запер дверь и вставил в замочную скважину деревянную щепку, чтобы никто ничего не мог подсмотреть. Руна умылась, стерев, наконец, вишневый сок с губ, потом развязала шелковый китайский пеньюар, очутившись в пышной с пелеринами и оборками голубой ночной сорочке, которая скрывала ее фигуру лучше всякого платья.
       - Что теперь? - тихо спросила она.
       Гар скинул праздничные башмаки и приподнял полог кровати.
       - Залезайте, - сказал он, и влез вслед за Руной, потом шепнул ей на ухо:
       - Вы можете закричать?
       - Закричать? Вы снова об этом? - Руна удивилась. - Зачем?
       - Король ждет сейчас за стеной, что вы закричите: вот зачем.
       - Как странно, - Руна пожала плечами. - Кричать? Для чего?
       - Для того, чтобы он подумал, что я причинил вам боль, - ответил Гар.
       Руна сжалась в комок.
       - Он хочет моей боли? Господи, какой он злой! Но я не умею кричать просто так, - она опустила голову. - Совсем не умею. А что это за боль? Вы должны бить меня?
       - Напротив, - Гаральд улыбнулся. - Тогда, если вы не способны закричать, приготовьтесь к испытанию: иначе он сам причинит вам боль. Он так сказал. Доверьтесь мне. Вы сейчас закричите, но не от боли. Вы согласны на это? Вам просто будет немного не по себе.
       Руна поспешно кивнула в знак согласия.
       - Закройте глаза.
       Она закрыла. Он что-то накрепко привязал к ее поясу и сказал:
       - Теперь открывайте!
       Руна открыла глаза, и немедленно страшный вопль огласил спальню. В прозрачном тюлевом мешочке, накрепко привязанном к ее поясу, кишело с десяток змей самой разной величины - все они походили на болотных гадюк. Она в ужасе била по ним руками, пыталась сбросить, но они только шипели ей в ответ.
       - Уберите! - визжала Руна, обливаясь слезами и задыхаясь, - уберите, не надо, пожалуйста!.. Что-нибудь другое, как-нибудь иначе! Ай, ай! Милый Гаральд, уберите их!..
       Она захлебывалась слезами, и в тусклом свете свечей металась по всей спальне, силясь сорвать с себя отвратительный мешок, но ничего не помогало; все ее старания были тщетны. В это время по ту сторону стены король, трясясь от горя, страсти и ярости, скрежетал зубами и, вытирая слезы, твердил:
       - Вот, что ты хотела! Вот, что ты получила! Смотри, как нежен с тобой твой палач!
       Когда наступила тишина, он утер пот со лба и без сил рухнул на кровать. Ему ничего не хотелось  больше слышать: он чувствовал себя полумертвым от потрясения.
       В это время Гаральд Гар уже отвязал мешок от пояса Руны и вытряхнул змей за окно. Она все еще судорожно всхлипывала. Он вытер ей слезы кружевным платком и сказал:
       - Вот все и кончилось.
       Она, дрожа, посмотрела на него:
       - Но они могли укусить меня!
       - Нет, - он засмеялся. - Это простые ужи, только другой породы, без пятен на голове. Я наловил их сегодня на лесном болоте. А теперь привстаньте с кровати. 
       Руна, все еще дрожа, встала. Гар вынул из-за пазухи пузырек с чем-то красным, откинул одеяло и вылил содержимое пузырька на простыню. Руна почувствовала запах крови и съежилась.
       - Это с бойни, - шепнул ей Гар. - Не бойтесь.
       На простыне расплылось выразительное кровавое пятно. Тогда Гар снял эту простыню и аккуратно сложил ее на стуле у дверей, а потом достал из шкафа новую простыню и постелил ее на кровать. Руна с некоторым удивлением следила за его действиями.
       - Теперь можно спать, - сказал он удовлетворенно.
       Руна посмотрела на него с любопытством:
       - Гаральд, для чего эта кровь? И этот крик?
       - Король Эверард хотел, чтобы по-настоящему вышли замуж, - кратко ответил Гаральд.
       - Значит, когда девушка выходит замуж, она сначала кричит от боли, а потом проливает кровь? - с ужасом и омерзением спросила Руна.
       - Не всегда, - ответил Гар. - Во всяком случае, его величество хотел, чтобы с вами все было именно так. Пусть он будет уверен, что все вышло, как он хотел и даже более того, - тогда он оставит вас в покое и сам не причинит вам зла.
       - О, теперь я поняла, - Руна забралась под одеяло. - Гаральд, вы спасли меня от чего-то страшного, теперь мне это ясно. Вы не воспользовались моим невежеством и беспомощностью, как этого хотел король, а далеко не каждый на вашем месте поступил бы так. Я от души благодарю вас. Мне пока трудно сообразить, как следует, чего я избежала, но, думаю, я с трудом бы это пережила. Да?
      - Да, вам это было бы тяжело, - согласился он. - Спите, ваше высочество. Я лягу на полу.
      - Нет, - Руна схватила его за руку. - Будем хотя бы, как брат и сестра... - она запнулась. - Пока я не решусь стать женой. Хорошо? Давайте будем звать друг друга просто по именам, как будто мы росли вместе. Не надо церемоний, я ведь больше не инфанта. Как ваше уменьшительное имя?
      - Гар, - ответил он. - Как моя фамилия.
      - Ложитесь на кровать, Гар, - попросила Руна. - Ведь она очень велика. Вы меня совсем не стесните.
      - Пожалуй, - он задул свечи и лег, не раздеваясь, на другой половине огромной постели. Потом, помолчав, позвал:
      - Госпожа!
      - Руна, - поправила она.
      - Руна, - повторил он. - Сделай завтра вид, что боишься меня. Что тебе тяжело пришлось этой ночью. Чтобы он поверил до конца, понимаешь?
      - Да, - сонно откликнулась Руна. - Я натру губы и веки вишней, а щеки немного набелю мелом - у меня есть кусочек. Он поверит. Спасибо, милый Гар! Спасибо, что не причинил мне боли.


      На следующее утро, когда король вышел, чтобы проводить свою падчерицу до кареты и попрощаться с ней, он увидел, что она выглядит очень уныло: глаза ее покраснели от слез и бессонницы, лицо осунулось и побледнело, и при его бледности особенно красными и вспухшими казались губы. Руна шла к карете поникшая. Увидев короля, она низко присела перед ним, не поднимая головы.
      Сердце его величества сжалось, когда он увидел Руну такой подавленной и несчастной. Но он взял себя в руки и участливо спросил:
      - Ты плохо спала, дитя мое?
      - О-о, - тихонько простонала Руна. - Да, государь. Я чувствую себя такой разбитой...
      И она бросила на Гаральда Гара взгляд, исполненный ужаса.
      - Теперь ты боишься его еще больше прежнего, - с удовольствием заметил король; он был удовлетворен видом Руны и ее ночным криком, хотя при всем этом дорого бы дал, чтобы этого крика не было, а его Руна выглядела счастливой.
      - Но ты сама виновата, дитя мое, - назидательно продолжал он. - Ты сделала выбор, и, как видишь, он оказался неправилен. Теперь ты, конечно, понимаешь и сознаешь свою ошибку?
      - Понимаю и сознаю, - прошептала Руна.
      - Вот и пожинай плоды своего упрямства, - король говорил с ней почти ласково. - Вместо того, чтобы стать счастливой, ты сделалась очень несчастной. Это тебе урок на всю жизнь. Прощай, дитя мое!
      Он мягко поцеловал ее в волосы, и они расстались. Руна с поникшей головой забралась в карету, делая вид, что украдкой утирает слезы. Вскоре туда забрался и Гаральд Гар. Карета привезла их к домику палача, слуги выгрузили приданое Руны  и уехали, оставив молодых стоять на неширокой подъездной аллее. Едва карета скрылась из виду, как Руна бросилась на шею Гаральду Гару и крепко поцеловала его в щеку, смеясь и повторяя:
      - Ах, как все хорошо! Спасибо, спасибо тебе, милый Гар! Сейчас я умоюсь, и мы будем завтракать. Смотри, какое солнце. В такой замечательный день просто необходимо выглядеть счастливой!

               

                5.
               
       В это ясное утро действительно стоило выглядеть счастливой. После замечательного завтрака Гаральд Гар показал Руне свой дом. Двухэтажный, ослепительно белый, он утопал в свежей пышной зелени довольно большого сада. Галерей с колоннами здесь, конечно, не было, но почти в каждой комнате Руна видела двери, что вели на чудесные балкончики, увитые плющом и диким виноградом.
      Спальни Гара и Руны находились на втором этаже совсем рядом. Выше был мезонин, предназначенный для гостей. Ниже, на первом этаже, куда вела широкая лестница, располагался небольшой холл с уменьшенными копиями греческих и римских статуй и с большим камином. В гостиной по правую руку от холла был камин поменьше, а чулан и две комнаты слева от лестницы находились в распоряжении прислуги.
      Если бы в мае Руне показали дом палача, она, без сомнения, назвала бы его вид обманчивым, и само его местонахождение нашла бы зловещим. Но теперь, после стольких испытаний, это новое свободное пристанище показалось ей очаровательным. Правда, ее немного напугали топоры и секиры, развешенные на стене в спальне Гара и закрытые плотной занавеской, но он успокоил ее, объяснив, что такое опасное оружие нельзя держать в чулане, потому что оно может попасть в руки неизвестно кому - мало ли случайностей на свете! А ключ от своей спальни он всегда носит с собой.
      В густых зарослях сада Руна к своему восторгу обнаружила такую же купальню, наполненную морской водой, как в королевском саду, только значительно меньших размеров и без торжественных мраморных ступеней, хотя с небольшим мраморным бортиком, обрамляющим ее по всему овалу.
      - Как красиво! - воскликнула она, но тут же на лицо ее упала тень.
      - Что случилось, Руна? - спросил Гар.
      - Просто... я вспомнила, как купалась в мае... - ответила она, поникнув головой. - Какой я чувствовала себя счастливой рядом с моим отцом... и как ненавижу его теперь... За что он так  ко мне переменился?
      Она не договорила. Слезы закапали на мрамор бортика, и она поспешно утерла их ладонью. Гар впервые решился коснуться ее. Он бережно обнял ее за плечи и мягко сказал:
      - Так было суждено. Не сожалей о том, чего уже не вернуть. Я дарю тебе этот бассейн, он твой. Еще долго не будет холодно.
      Руна обняла его в ответ:
      - Да, благодарю. Но меня тут могут увидеть.
      - Тебя никто не увидит. За садом смотрит женщина, садовница, а иногда я сам здесь работаю, но тебе нечего меня стесняться: ведь мужа или брата не стесняются. Если хочешь, я огражу всю купальню большой ширмой.
      - Нет, нет, - Руна взяла его за руку. - Я тебя уже совсем не боюсь. И не стесняюсь. А ширма отгородит меня от зелени и цветов, которые я так люблю. У меня есть золоченый мячик: мы с моей нерпой играли в него, когда купались. Ее зовут Роза. Она очень ласковая. Но... она осталась у короля; мне будет очень ее не хватать.
      - Я постараюсь вернуть ее тебе, - сказал Гар.
      - Правда? - она с надеждой взглянула на него и оживилась. - Это было бы чудесно. Знаешь, у нее есть домик в траве: я сама буду убирать его. Сама буду чистить бассейн. Хотя Роза очень чистая, даю тебе слово. Она никогда не мутит воду. Нам с ней будет очень весело, а ты порой будешь приходить и смотреть, как мы играем. Тебе не будет это скучно?
      - Я буду очень рад, - искренне ответил Гар. - И даже, может быть, счастлив.
      - Ах, как хорошо, - она захлопала в ладоши, но тут же снова оробела и нерешительно спросила:
      - А тебе не тяжело будет заказывать ей каждый день полведра мелких рыбок - я покажу, каких?
      - Это меня не разорит, - Гар улыбнулся. - А потом, ты будешь заказывать сама. Ведь ты теперь хозяйка этого дома, так же, как я - хозяин.
      - Какой ты добрый, - не выдержала Руна. И добавила тихо:
      - Подожди немножко, я непременно решусь стать твоей женой. Только соберусь с духом.
      Он засмеялся:
      - Я совсем не жду от тебя этого. Будь счастлива, мне больше ничего не надо. Забудь даже думать об этом.
      - Нет уж, я стану твоей женой! - она даже топнула ногой. - Я сделаю тебя счастливым. И тогда... может, ты перестанешь быть палачом?
      Он поцеловал ее руку.
      - Я давно мечтаю не быть им, Руна. Но король медлит перевести меня на другую службу. Я бы хотел стать садовником. Садовник-то у него есть. А лишнего палача нет. Видишь, какое дело.
      - Тогда и ты об этом не думай, - Руна заглянула ему в лицо. - Главное, мы любим друг друга, а уж как - Господь разберет и все поставит на свои места. Это была любимая поговорка королевы, - Руна задумалась. - Она была очень добра ко мне. Как настоящая мать. А твои родители живы?
      - Да, - ответил Гар. - Не захотели оставлять деревню. Это неподалеку отсюда. У меня неплохое жалованье, и я им помогаю. У них теперь новый дом, и огород гораздо больше прежнего. Это почти что предел их мечтаний - ведь они простые крестьяне.
      Он улыбнулся ей:
      - Король подарил нам лошадей. Будем выезжать иногда на прогулки, не так ли?
      - Да, да, - Руна засмеялась. - Очень часто. Когда ты захочешь. Но, надеюсь, он прислал мою Флейту, а не другую лошадь?
      - Твою Флейту, - ответил Гар. - Арабская красавица. Мой жеребец попроще. И в придачу подарил грума.
      - Он не будет за нами подсматривать? - испугалась Руна. - Чтобы доложить королю о том, что нам хорошо живется?
      - У меня зоркие глаза, - отозвался Гар. - Даже если бы мышь подсматривала за мной, я бы заметил это.


      Через несколько дней Руна уже деловито моет и чистит домик своей любимой нерпы.
      Для этого Гаральду Гару пришлось посетить короля.
      - Ну, - сквозь зубы спросил его величество, увидев своего палача. - Ты, конечно, явился за вознаграждением? Сколько же ты хочешь получить за тот ночной крик твоей молодой жены, о котором я тебя просил и который едва не свел меня с ума? Ты честно заслужил награду, палач!
     Гар низко поклонился.
     - Ваше величество, денег у меня довольно. Вы как щедрый и милостивый государь не оставляете тех, кто служит вам, своей заботой. Я хотел бы просить о другом. Просьба ничтожная, ваше величество. Она касается моей жены. Я держу ее весьма строго, обращаюсь с ней сурово, и она ни минуты не бывает счастлива. Ведь вам хочется, чтобы я так с ней обращался?
     - Да! Да! - судорожно сжав пальцы, воскликнул король Эверард. - Значит, она несчастлива?
     - Куда там, - равнодушно ответил Гар. - Худшей доли не может пожелать себе ни одна девушка на свете. Но ведь я и, полагаю, вы, государь, не хотим совсем уж уморить ее. Вот я и пришел просить вас: отдайте ей нерпу, которая послужит ей некоторым утешением в ее бесконечных горестях. Она сразу почувствует, как вы были добры к ней - и опечалится, что не ценила такой доброты, - а что может быть лучше?
      Король пристально взглянул в лишенные всякого выражения тусклые глаза своего палача. Потом захохотал:
      - Ты ловко соображаешь! Сегодня же ты получишь нерпу в придачу к ее домику: они мне оба надоели. Пусть Руна льет слезы, вспоминая мою доброту и нашу с ней навеки утраченную взаимную привязанность.
      Его величество не взвидел бы света, если бы вдруг стал свидетелем "бесконечных горестей" Руны. Он был бы потрясен, увидев вместо унылой, запуганной жены палача веселую жизнерадостную девочку, к которой постепенно возвращалось, в которой воскресало ее, казалось бы, навеки убитое счастье. Она чувствовала себя так легко и радостно, как давно уже не чувствовала. Ее щеки расцвели, как розы, взгляд оживился. Она, как прежде, полюбила красиво укладывать волосы на голове и одевалась с прежним, изящным великолепием. Гар млел, глядя на это совсем юное, полное жизни и прелести создание: он готов был смотреть на нее часами.
       Когда она впервые бросилась в воду и принялась резвиться там вместе с нерпой, Гар так засмотрелся на их игру, что невольно выдал свое присутствие. Заметив его, Руна сперва испугалась и оробела, но тут же увидела, с какой доброй и нежной улыбкой он смотрит на нее. Тогда она просияла в ответ еще более яркой и безудержной улыбкой; потом протянула ему руку - поздороваться.
      Тогда он впервые обратил внимание на жемчужный лак, покрывающий ногти ее рук и ног. Сердце в нем затрепетало. Он сказал ей со смехом:
      - Ты маленькое морское чудо, Руна! Как тебе идет этот лак. Мне кажется, ты вся перламутровая и вся светишься.
      - Я люблю быть в морской воде сама, как море, - ответила Руна. - Хочу переливаться так же, как камешки, блики, раковины, серебристые рыбы. Тогда я чувствую себя частью моря. Это моя любимая игра - быть частью моря. Посиди с нами, Гар!
      Он сел и, как чудесную картину, принялся созерцать девочку в ярко-розовом оборчатом купальнике. Он смотрел на нее, слушал ее смех и недоумевал: как могло придти кому-то в голову сделать несчастной это ласковое создание, еще не девушку, но уже не ребенка, с ее красивым телом и живым ясным лицом, окруженным кольцами длинных льняных волос?
      Теперь возле бассейна стояла маленькая деревянная веранда, где скрытая от нескромных глаз, Руна могла переодеваться - и плавать в любое время.
       Она очень любила сидеть вечерами на скамеечке возле куста небосвета и осторожно трогать упругие лепестки крупных красивых цветов, и дышать их пленительным ароматом. Иногда Гаральд Гар сидел рядом с ней. А каждое утро она находила на столике возле своей кровати букет то садовых, то полевых цветов. Ей нравилось бродить по уединенным дорожкам сада, в окружении пышных кустарников.
       В первый же день она сама приготовила чай и разлила его по фарфоровым чашкам. Это было искусство, которым она дорожила, и она никому не уступила бы права готовить и разливать чай или кофе. Её учила сама королева. Руна очень этим гордилась, так как кофе и чай королевы всегда вызывали неизменный восторг и похвалы гостей - похвалы очень искренние. Еще будучи совсем ребенком Руна переняла у своей приемной матери таинственную науку приготовления этих напитков со всеми мелочами и тонкостями, так что даже сам король начал утверждать, что никто не заварит чай и не сварит кофе вкуснее, чем Руна.
      Гар убедился, что это действительно так, и решил, что до сих пор ничего вкуснее не пил. Он сказал об этом Руне. Она радостно улыбнулась ему в ответ:
      - Когда ты будешь возвращаться домой усталый, тебя всегда будет ждать чай или кофе. И знаешь еще что: те несколько блюд, что я умею готовить, тоже никто не приготовит лучше меня!
      Она продемонстрировала свое искусство, и Гар снова понял, что Руна права, что это ее блюда, и она в них королева. А Руна радовалась, что он доволен, и что она сумела хоть чем-то отплатить своему мужу за его доброту.
       ... Однажды она без стука зашла к нему в комнату и увидела, как он оттачивает острую секиру. Его вид был таким зловещим, что Руна невольно отступила на шаг. Он поднял голову и, увидев ее расширенные от ужаса глаза, сказал:
      - Не бойся, Руна. Скоро казнь - мне надо готовить инструменты.
      - Зачем ты точишь ее? - не выдержала Руна. - Она и так острая.
      - Чем острей, тем лучше, - рассудительно ответил он. - Конечно, это зрелище не для тебя. Но все, что здесь висит должно быть очень острым.
      - Зачем? - шепотом спросила Руна.
      - Чтобы осужденные не мучились, - его голос был спокоен и, как всегда, глух. - Многие приходят из пыточных камер, их надо убивать как можно быстрей и безболезненней - они и так настрадались.
      Руна закрыла лицо руками и тихонько вышла из комнаты. Немного погодя Гар нашел ее возле пруда для поливки цветов. Она безудержно плакала и не могла остановиться.
      Гар бережно ее с травы, на которой она лежала, и усадил рядом с собой на скамейке.
      - Я понимаю, - сказал он сочувственно. - Несладко быть женой палача. Я давно хотел сказать тебе, Руна: когда-нибудь ты увидишь и полюбишь другого. Тогда только скажи мне об этом. Я все брошу и уеду на край света. Тебе останутся дом и сад... тебе и тому, кого ты полюбишь. Я дам тебе развод: теперь это не так трудно.
      Руна серьезно посмотрела ему в глаза:
      - Нет, Гар. Я не думаю, что полюблю другого.
      - В твои годы рано утверждать это. Ведь ты не любишь и меня.
      - Пока что - может быть; вернее, люблю, но недостаточно, не так, как надо, - согласилась она. - Но потом... Мне кажется, еще немного, и я жить без тебя не смогу. Скажи, люди, которых ты казнишь, очень дурные?
      - Бывает, что очень. Бывает, меньше... - он помолчал. - Его величество с недавних пор стал очень противоречив. Если во внешней политике он пока еще благоразумен, то во внутренней стал точно слепнуть. Сейчас стране угрожает голод, с запада идет чума. Он не делает ничего, чтобы защитить людей по мере своих сил от этих бедствий. Но что касается казней, его ведет само Провидение. Его суд еще ни разу не приказал казнить невиновного - мне это хорошо известно.
       - Но ведь и виновных жалко, - нерешительно возразила Руна.
       - Не все виновные умирают, - возразил Гар в ответ. - Я казню насильников, грабителей, убийц, вымогателей, изменников. Чаще всего, это люди богатые, вельможи. Иногда их злодеяния таковы, что я не могу рассказать тебе о них...
       Он опустил голову. Руна прижалась льняной головкой к его плечу.
       - Надо, так надо, - сказала она. - Но король очень скоро и в этом станет несправедлив, вот увидишь.
       - Очень скоро я и сам надеюсь перестать быть палачом, - молвил Гар. - Тебе это известно. Но пока что для меня нет ничего другого. А вершить правосудие - не последнее дело, хотя удовольствия в этом мало. Пожалуйста, не думай об этом: путь все идет, как идет.
       - Я думаю обычно только о том, как мне здесь хорошо и как ты добр ко мне, - искренне ответила она.
       ... Они часто катались верхом: по красивым дорожкам через луга и перелески, до самого моря, где, спешившись, залезали на скалы, чтобы увидеть сверху разбивающийся мелкими брызгами прибой или спокойную воду, неглубокую у берега, до самого дна пронзенную солнцем.
       Ничто не нарушало ровного покоя их жизни. Правда, существовало две тайны, которые довольно сильно изводили Руну, любопытную от природы, но вежливую и тактичную. Она долго не смела приступить к разгадкам этих тайн.
       Первая тайна заключалась в том, что каждую пятницу после обеда ее муж седлал жеребца и уезжал куда-то до самого вечера. Руна попробовала выяснить, куда он ездит, у веселого мальчишки- грума, но тот ничего не знал - мог только предполагать, что не очень далеко, так как, возвращаясь, конь не выглядел усталым или особенно голодным.
       Наконец, любопытство так одолело Руну, что она не вытерпела и за чаем прямо приступила к расспросам:
       - Гар, прости, если я говорю что-то не то... ты можешь не отвечать... но куда ты ездишь по пятницам?
       Он рассмеялся:
       - Руна! Это так интересует тебя? Почему ты не спросила раньше? У меня нет от тебя тайн. Я езжу к своим старикам, навестить их и... на могилу моей жены.
       Он опустил голову.
       - Ой, прости, - Руна огорчилась. - Я не хотела причинять тебе боль. Милый Гар, почему ты не познакомишь меня со своими родителями?
       - Видишь ли, - Гар улыбнулся. - У нас с тобой такие отношения, что мои родители вряд ли поймут их. Лучше повременить.
       - Да, наверно, - Руна задумалась, потом простодушно спросила:
       - А ты не жалеешь, что пришлось жениться на мне?
       - О нет, - ответил он с таким чувством, что ее выразительные глаза засияли от удовольствия, а на щеках вспыхнул яркий румянец.
       Но она не могла себе и представить, как велики на самом деле были чувства Гара. Он жил только ее присутствием, он мог бы часами смотреть, как Руна играет в воде с нерпой, если бы Руна в состоянии была играть часами. Он почел бы за счастье сколько угодно сопровождать ее в конных прогулках, если бы она не уставала, и способен был сидеть с ней в садовых зарослях жасмина днями и ночами, если бы она была способна не хотеть спать. Он без устали слушал, как она напевает что-то, помогая садовнице, и часто любовался тем, как Руна в легком серебристом платье, одном из своих лучших, и в легких башмачках бродит по тропинкам и аллеям сада, целует розы, беседует с лилиями и фиалками. Ее фигурка, звонкий веселый смех, голос, нежный, как колокольчик, были для него дороже всего на свете. Как художник, но с тайным трепетом он созерцал ее грациозные движения, красоту ее рук и стройных ног, когда она купалась, полузакрытая своим розовым оборчатым купальником. Его сводил с ума запах ее духов, тончайший, как аромат самых изысканных цветов. Эти духи Руне присылали прямо из Франции, где они заказывались специально для нее; она очень их любила.
      Всякая вещь Руны вызывала в Гаральде тайное восхищение и глубокую любовь. Ему невыносима была мысль, что его жена когда-нибудь покинет его. Он понимал, что не сможет жить без нее и скорее всего умрет, если останется один, но старался не думать об этом.
      Руна еще меньше об этом думала. Ее сильно занимала вторая тайна: кухарка Гаральда Гара. Это была огромного роста старуха, страшная, одноглазая и весьма загадочная. Дело свое она знала, но была до такой степени молчалива, что разговорить ее не представлялось возможным.
       - Это ведьма, дитя мое, - крестясь, сказала няня, как-то навестив Руну и случайно столкнувшись с кухаркой. - Как господин ее терпит? Он, конечно, палач, но сердце у него незлое, - (няня не решалась сказать "доброе", хотя уже давно привязалась к Гару как к "молодому господину", мужу своей любимицы). - А она, моя девочка, видит Бог, злая женщина.
       Против этого Руна ничего не могла возразить. Она сама боялась кухарку Ла'уду, как звали это существо. Щербатая улыбка Лауды казалась ей затаенно-злобной, а сила - чудовищно-неженской. Когда Лауда в кухне сокрушала топором бараньи кости, Руна дрожала, точно сама была овечкой, приготовленной для заклания. Она честно заявила как-то Гару, что боится Лауду и не любит ее, на что он ответил:
      - Я сам не очень-то ей доверяю, но ее нанял для этого дома его величество: я не могу отказать ей от места без видимого повода. Он будет недоволен, так как ценит ее, а нам следует быть осторожными.
      С этим Руна согласилась. Больше всего на свете ей не хотелось снова встречаться с королем и чем-либо привлекать его внимание к себе.
      
                7

       Тем временем его величество король Эверард вовсе не думал оставлять Руну в покое. Пока он был уверен, что ей живется плохо, он пребывал в состоянии бездействия и мрачной рассеянности. Он постепенно начал утрачивать всякий интерес к управлению государством. В пурпурном, расшитом серебром и золотом камзоле он мрачно бродил по пустому дворцу, оставляя без внимания тревожные доклады министра о том, что солнце пожгло весь хлеб в стране, что местами урожай пожрала саранча, что грызуны из азиатских степей несут чуму, попадая на остров в трюмах торговых судов. Голод уже начался, докладывал министр. Хорошо бы открыть по всей стране запасные королевские житницы, которые полны зерном и могли бы помочь подданным его величества пережить голод и чумной мор.
       Король не давал никакого ответа на эти слова, и министр уходил ни с чем.
       Его величество подолгу сидел теперь вечерами возле купальни на широкой мраморной ступени, в кресле с подлокотниками орехового дерева и смотрел на голубую воду, где когда-то (казалось, очень давно) беззаботно плескалась девочка и ее нерпа - и все были счастливы...
       Раз, как бы ненароком, король спросил у Геста, как поживают молодые: ведь он, как известно, иногда навещает их.
       - Руне Гар живется весьма тяжело, - ответил Гест, ликуя про себя, ибо он знал, как счастлива Руна, радовался этому и был намерен не открывать эту информацию королю даже под пыткой.
       - В самом деле? - уточнил король.
       - Да, ваше величество.
       - А подробности и факты?
       - С вашего позволения, они мне неизвестны, - ответил Гест с поклоном. - Спросите более сведущих людей.
       "Которых нет", - добавил он про себя.
       Но он ошибался.
       Настал день, когда король вызвал к себе такого человека: кухарку Лауду.
       Лауда поступила на службу к предшественнику Гаральда Гара, тоже палачу, уже давно. Король приметил эту страшную бабу на рынке, и его позабавила мысль сделать эту нечисть подходящей кухаркой для палача. Он пригласил ее на новую должность с хорошим жалованьем, впятеро выше прежнего. Она охотно согласилась. Сразу же после этого он забыл о ней и вспомнил лишь теперь, когда подумал, что, пожалуй, нуждается в шпионе, а может, и в достойном союзнике.
      Он призвал Лауду во дворец и запретил ей говорить дома, где она в действительности была, сунув ей в руки толстый кошель с золотом.
      Кухарка, чей единственный глаз загорелся при виде денег, выразила готовность отвечать честно и без утайки.
       - Как поживают твои молодые господа? - спросил король.
       - Как сыр в масле катаются, - не задумавшись, ответила Лауда. - Не надышатся друг на друга. Иной раз она ему сама и есть приготовит - умело, надо сказать, а уж чай и кофе так всякий раз сама делает: оттого что, говорит, лучше меня, мол, никто не сумеет.
       Король побледнел.
       - И он ее не бьет? - спросил он как-то боязливо, избегая глядеть на Лауду.
       - Бьет! Прости Господи, всех бы так били, - ответила Лауда.
       - Может, правда, и бьет, - добавила она, подумав, - только я ни разу не видела, ваше величество, чтобы они хотя бы ссорились. Воркуют, как голубки.
       Его величество стиснул зубы.
       - Ах, воркуют! - произнес он зловеще. - И по ночам в спальне тоже воркуют - или хотя бы там он ведет себя, как мужчина?
       Кухарка захлопала глазом.
       - По ночам? Да они спят в разных спальнях, ваше величество, и спальни не сообщаются. И я сроду не видела, чтобы они друг к дружке бегали, а если и входят, то днем, да и то всегда слышно, что только разговаривают. Ну, на лошадях ездят. Купается она с тюленихой своей, или как ее там звать... Розой ее кличет. Садовнице, жене соседского садовника помогает в саду и мужу своему тоже: он любит в саду работать.
        Губы короля побелели, он весь дрожал.
        - Постой, Лауда, - пробормотал он, выпивая залпом стакан вина. - А как она выглядит, Руна... как?
        - Да как роза, - не без зависти отвечала кухарка. - Цветет! Обнимается с палачом да голову ему на плечо кладет. Но они не целуются, ничего - он и пальцем ее не трогает. Она хохочет целый день, веселится, играет, поет - счастлива, ваше величество. Вся сияет счастьем. Говорит ему: кроме тебя, мол, Гар, никого любить не буду. Ну, это она по детству говорит - ветра у нее много в голове. Он не очень-то верит. Я, говорит ей, свободу тебе дам, как взаправду полюбишь кого. Это его настоящие слова, я сама слышала.
       - Полюбит! - король ударил кулаком по столу. - Клянусь тебе, полюбит - и такого подлеца, какого еще свет не видал: то-то им обоим будет подарок! На' еще денег, Лауда. И следи за ними, как кошка за мышами, - следи, а когда вызову, доложишь мне, и я тебя озолочу. Ступай!
      Лауда ушла, рассыпаясь в благодарностях, невероятно довольная оказанным ей доверием и взбудораженная неслыханной щедростью короля.
      Едва за ней затворилась дверь, король подошел к столу и сел в кресло, обхватив голову руками.
      - Лживый палач! - пробормотал он с ненавистью. - Ты вздумал морочить меня сказками?! Теперь ты увидишь, как отрубят голову всем твоим нежным чувствам, а твою любовь предадут такому позору, какой еще и не снился тебе! Да будет так. В твоих интересах еще полтора месяца назад было отказаться от ее руки, но ты предпочел затеять непристойные игры со своим государем! Ты увидишь, Гар: я в таких делах тоже не последний игрок.
      

      Через несколько дней к его величеству привезли прямо из тюрьмы молодого человека лет двадцати. Он был очень хорош собой, несмотря на тиковый тюремный костюм серого цвета и цепи на ногах. Руки ему оставили свободными, видимо, по воле короля.
      Из-под темно-каштановых вьющихся волос смело и весело смотрели голубые глаза, красивые, как у женщины, улыбка была полна обаяния и такой притягательной силы, что казалось, юноша - переодетый принц, и все дамы должны с трепетом ожидать одного его благосклонного взгляда.
      Впрочем, король отнесся к нему не без презрения.
      - А, Дин Джос, - сказал он в ответ на его поклон. - Садись, мот, позор своего рода. Ты промотал состояние быстрее, чем римский император. Оно, конечно, было меньше Неронова, но все-таки велико. Даже в казну при конфискации перешло так мало, что я, право, охотно вернул бы тебе все назад. Что-что, а обирать нищих я еще не взял себе за моду. Однако, вижу, веселого нрава ты не утратил. А руки! Кто делал тебе маникюр в тюрьме, висельник?
      - За две монеты серебром можно сделать маникюр, а хорошие покровители избавят от тяжелой работы, - с чарующей улыбкой ответил Дин Джос.
      - Ответ, достойный бокала вина, - заметил король Эверард, собственноручно наполнил чудесным вином серебряный кубок и поставил его перед своим собеседником. - Кстати, какой ценой ты купил себе тюремное покровительство? Могу себе представить!
      Он с отвращением скривил губы. От внимания Джоса не ускользнула эта брезгливая гримаса, но он только почтительно улыбнулся в ответ.
      - Любая цена подходит, чтобы жить достойно, - молвил он. - Моя внешность - мое богатство, я должен ее беречь, ваше величество.
      - А честь? - спросил король.
      - Честь? - его гость сощурился. - Честь хороша для девушек, с которыми я обычно имею дело, чтобы стрясти с них посолидней. Увы, тюрьма лишила меня этого дохода.
      Он осторожно отпил из кубка.
      - Если постараешься для меня, - понизив голос, ответил король, - получишь обратно все свое жалкое имущество и будешь, как прежде, мошенничать. Я запрещу тебя трогать, Джос.
      - И в тюрьму я не вернусь? - Джос был крайне изумлен.
      - Разумеется, нет! - нетерпеливо вскричал король. - Если дело сделано, я плачу за него щедро. Какая тюрьма, глупец? Я верну тебе имение!
      Дин Джос сделал жадный глоток из кубка и весь превратился в слух.
      - Завтра, - начал король, - тебя оденут должным образом и приведут в надлежащий вид: то есть, ты сделаешься вельможей. У тебя будут конь, одежда, деньги, свобода, необходимые документы. Тебя снабдят всем этим.
       Твоя задача: на две недели остановиться в доме палача Гаральда Гара - якобы проездом и по делам. На самом деле за этот срок ты должен будешь незаметно, но верно и неотступно соблазнять жену Гара. Девчонке всего тринадцать, пришлось рано выдать ее замуж. Думаю, против тебя она не устоит.
       Когда девочка в тебя влюбится, устрой ей прогулку на лошадях, но выбери день, чтобы мужа не было дома, и завези туда, где можно было бы без шума лишить ее чести и держать взаперти - но
живой и здоровой, слышишь? - до моего приезда. Когда тебе удастся заманить ее в ловушку, привези мне всю ее одежду в знак ее бесчестия. А уж тут меня не проведешь: у ее платьев особые духи'. Я узнал бы их аромат из тысячи других.
       - Будет сделано, ваше величество, - деловито ответил Джос. - Есть отличное место в лесу неподалеку отсюда: там живут славные ребята. Они схоронили уже с полтора десятка девушек, за которых им не дали выкупа, и все эти девушки, смею вас уверить, провели перед смертью ночь с каждым из похитителей. А их около десяти человек, - он расхохотался. - Думаю, после таких упражнений девушкам не хотелось особенно заживаться на свете, ваше величество!
      Скулы короля шевельнулись.
      - Замолчи! - крикнул он. - Эти грязные твари не коснуться Руны, слышишь? Ты за это отвечаешь головой! Ты один проведешь с ней ночь. Тебя она еще выдержит. И смотри, будь с ней поосторожней. Остальные пусть только помогут тебе связать ее и снять одежду. За одежду я дам тебе кошель золота! Выпил вино? Ступай с моими слугами, приведи себя в должный вид.
      Когда Дина Джоса вывели из зала, король вздохнул свободнее. Потом горестно пробормотал:
      - О Руна, Руна! Ты разбиваешь мне сердце... Но только так я могу смирить тебя. Опозоренную я представлю тебя парламенту и разведу с мужем по обвинению в разврате, а после ты станешь моей женой: и будешь благодарна мне, что хотя бы я люблю и ценю тебя на этой земле. Твой Гар подавит свою ревность, когда увидит, что ты влюблена в Джоса, но он не перенесет твоего бесчестья и позора, а главное, разлуки с тобой. Так-то, Руна, - тебе останется только покориться мне!
      И он глубоко задумался, глядя на серебряный кубок с недопитым вином.

                8

      Однажды вечером Гаральд Гар, сидя у камина, помешивал хворост кочергой, а Руна шила себе новое платье из отреза синего китайского шелка, который он однажды привез ей в подарок из города.
      - Руна, - тихо сказал Гар. - Помнишь, я как-то сказал тебе, что даже если мышь будет следить за нами, я почувствую это?
      - Да, - ответила Руна, отрываясь от шитья.
      - Так вот, что я тебе скажу, - произнес он, внимательно глядя на нее. - Лауда следит за нами.
      Руна широко раскрыла глаза.
      - Я так и знала, - ответила она. - Я чувствовала, что от нее будет что-то дурное. Может, теперь ты ее рассчитаешь?
      Он покачал головой.
      - Ей самой это не надо. Вероятно, она получила приказ от короля. Нам лучше пока не связываться с ней.
      - Боже мой, Гар, - Руна взволнованно отложила шитье. - Так он снова начал меня преследовать?
      Слезы невольно навернулись ей на глаза.
      - Я ведь сделала выбор! Что ему еще надо?
      - Наверно, как и прежде, одного: тебя, - сказал Гар.
      - Но ведь ты мой муж, - Руна присела возле него и прижалась к его плечу. - Чего он хочет? Что может? Нас соединил закон, и этому есть свидетели.
      - Поэтому я боюсь за тебя, - он взял ее руки в свои. - У тебя совсем еще детские ладони, Руна. И душа у тебя такая же, я вижу... Будь осторожна, очень прошу тебя: будь во всем осторожна.
      - Я постараюсь, - с кротким послушанием ответила Руна. - Очень постараюсь, Гар. Только и ты одергивай меня, если что. Следи за мной. Я и вправду бываю невнимательна: слишком беспечна. Меня приучили быть счастливой. Мне трудно следить за собой, пока рядом те, кого мне нечего бояться. И я могу оступиться... Понимаешь?
      - Да, - он поцеловал ее в щеку. - Уж я тебя сберегу хотя бы ценой собственной жизни. Иди спать. Уже поздно.
      - Спокойной ночи, - она поцеловала его в ответ. - Возьму с собой свечи и платье, дошью наверху. Остался сущий пустяк: подол да рукав. Сегодня доделаю рукав. Это пять минут.
      Она нежно улыбнулась Гару, перекинула через руку платье и взяла один из подсвечников.
      "До чего она хороша", - в который раз подумал про себя Гар.
      

      На следующий день оба забыли про Лауду, так как их отвлекло гораздо более значительное событие. К ним явился блестящий молодой вельможа в белом камзоле и пурпурном испанском плаще.
       Он весьма учтиво сказал, что хотел бы прогостить две недели в этом, как он слышал, гостеприимном доме, ибо ожидает, что за этот срок появятся его люди, которые поотстали в пути. Это знатные вельможи; он уговорился ехать с ними в Испанию по особо важному правительственному делу. Здешние таверны для него, разумеется, недороги, но он предпочел бы их безвкусным номерам домашний уют: он богат и привык потворствовать своим маленьким прихотям, если только они никому не в тягость. За овес для своей лошади и за уход за ней он готов платить сколько угодно.
      Гаральд Гар вежливо ответил ему, что он может располагать мезонином и что много за овес платить не придется, а трапеза, ночлег и отдых в саду, разумеется, бесплатны и всегда к его услугам.
      Незнакомец рассы'пался в благодарностях и только тогда назвал свое имя. Его звали Дин Джос. Он с чувством пожал Гару руку, сказав, что настоящего идальго и джентльмена видно сразу, какого бы происхождения он ни был, затем с почтением поцеловал руку юной жены палача.
      Она порозовела. Этот статный странствующий рыцарь поразил ее своей красотой. Он был высок и так хорош лицом и улыбкой, что Гар рядом с ним казался каким-то сутулым невзрачным гномом. Голубые глаза юноши горели смелой удалью, нежный загар покрывал его лицо, зубы ослепительно сверкали на солнце, когда он улыбался, и, отливая золотом, вились короткие, но густые и тонкие, как нити, каштановые кудри.
      Руна впервые столкнулась с такой красотой, и сердце ее невольно забилось при виде этого молодого учтивого баловня судьбы. Она постаралась не выдать своих чувств. Это ей удалось, но сердце не подчинялось рассудку и воле. Она почувствовала, что голова ее идет кругом и поспешила спрятаться в зарослях сада, откуда могла более спокойно наблюдать за неожиданным гостем. Щеки ее горели, уши - она это чувствовала - тоже пламенеют, точно их нагрело солнцем, а руки стали холодными, и в груди тоже всё похолодело. Душа ее, до сей поры пребывавшая то в счастливом, то в скорбном покое и редко терявшая спасительное равновесие, вдруг затрепетала и пришла в необыкновенное смятение. От этого смятения загорелась кровь в жилах, участилось дыхание, перепутались мысли, и пьяный восторг новых чудесных впечатлений охватил все неискушенное существо Руны так цепко, что она побоялась тут же сойти с ума. Едва сказочный гость исчез из виду, как она бросилась к своей спасительной купальне - и плескалась там едва ли не полдня, пока не улеглось пугавшее ее саму восторженно-возбужденное состояние.
        Тогда она поспешила занять чем-нибудь руки: стала готовить кофе к обеду. Когда Гаральд увидел ее за столом, она была, как обычно, мила и приветлива, уши и щеки уже не горели, и выражение глаз было обыкновенным. Она разговаривала с Гаром, смеялась, отвечала ему, но перед ее внутренним взором продолжал стоять Дин Джос. Хорошо, что он предпочел обедать у себя в мезонине, иначе Руне пришлось бы нелегко. Она невольно выдала бы себя, а для нее не существовало большего позора, чем не удержать себя в руках.
        В это время Джос у себя наверху вспоминал жемчужный лак на пальцах Руны и с удивлением думал, как еще мала его будущая жертва. "Совсем ребенок, - думал он, наслаждаясь вкусным обедом. - Что это взбрело королю в голову? Конечно, фигурка у нее уже есть, и всё на месте, а подрастет на полголовы - и будет отличного роста (она-то несомненно подрастет), как раз для хорошенькой девушки; будет высокая, но в меру, как и положено. Тем не менее, она еще мала по возрасту, чтобы вести с ней такие серьезные игры. Брак явно фиктивный: она еще не женщина. В этих делах я никогда не ошибаюсь. Я, конечно, уже начал дурить ей мозги. Что делать, таково мое ремесло. Но как оно будет дальше, кто знает. Палач охраняет ее. Впрочем, мне нужно всего лишь дружески заманить госпожу Руну в лес. За две недели этого, пожалуй, можно будет добиться..."
       Гаральд Гар был слишком проницателен, чтобы не заметить, какое впечатление произвел их гость на Руну. В то же время он ни на секунду не оскорбился ее душевным смятением. Он видел, как самоотверженно и честно Руна борется сама с собой, чтобы не думать о Джосе иначе, чем просто о госте. Он видел: она хочет думать только о нем, Гаральде Гаре. Это согревало его душу, но он тревожился за нее. Поведение вельможи было слишком необычным в чем-то, но в чем именно, Гар не мог уловить. Он чувствовал во всей этой истории некоторое присутствие фарса. В его доме иногда в самом деле останавливались вельможные всадники, и все они чем-то неуловимо отличались от этого, последнего. Но чем? Ах, если бы ему удалось разгадать! Но не видя пока что явной опасности ни для Руны, ни для себя, он решил не ломать себе голову раньше времени.


       Наступила середина августа.
       Все шло своим обычным чередом, ничто не менялось, кроме одного, самого значительного: Руна Гар все больше влюблялась в Дина Джоса.
       Когда Гаральд был дома, Джос редко покидал свою комнату - или же седлал своего коня и куда-то исчезал, якобы по срочному делу. Но в отсутствие Гара Джос всегда пользовался моментом, чтобы, подобно колдуну, заворожить Руну своими чарами.
      Это было нелегко. Девочка оказалась серьезней и постоянней в своих чувствах и принципах, чем многие, с кем он встречался до нее, и кто был гораздо старше ее. Но у Джоса было много способов покорять женские сердца. Раз он подсмотрел за Руной, когда она переодевалась в деревянном домике-веранде в свой купальник, чтобы поплавать. Это сильно подстегнуло его чувственность, но от Руны нельзя было ожидать того же. Как только он бросался в воду, зная, что она поблизости, она тотчас убегала, едва завидев в воде его голову и плечи. Врожденное целомудрие и воспитание не позволяли ей смотреть на купающихся мужчин. Она справедливо полагала, что у них нет специальной одежды для плавания, а значит, они плавают вовсе без одежды. Это ее скорее пугало, чем привлекало, и Джос понял, что его приманка не годится.
       Тогда он решил действовать иначе. Однажды, когда Руна качалась в саду на качелях в своем новом синем платье (качели велел сделать для нее Гар, стараясь доставить ей побольше развлечений), Дин Джос неожиданно вышел из-за кустов, остановил широкие качели и решительно присел рядом с оробевшей Руной. Смутившись, она хотела убежать, но он заговорил с ней:
       - Простите, если мешаю вам качаться. Просто у меня еще не было случая поговорить с вами. Позвольте сказать вам всего несколько слов и не сочтите мои неловкие комплименты за дерзость. Вы очень хороши, Руна, и вам очень идет ваш наряд. Вам шили на заказ, разумеется?
       - Я шила сама, - потупясь, отвечала Руна. - Я люблю шить.
       - У вас золотые руки, - Джос чарующе улыбнулся. - Вы, я слышал, и кофе готовите сами?
       - Меня научила королева, - доверчиво призналась Руна. - И чай тоже... И еще кое-что съестное.
       - А этот лак, - он взял ее за руку, - вы тоже делаете сами?
       - Да, меня научили, - рука Руны затрепетала, она попыталась высвободить ее, но Джос держал крепко.
       - Очень красиво, - заметил он. - И вообще: у вас удивительно красивые руки.
       - Да, мой муж говорил мне об этом, - солгала Руна, решив перейти в ответное наступление.
       - Ваш муж - очень правдивый и бережный человек, - молвил Джос. - Вы ведь толком и не женаты, я вижу. Он вам скорее не муж, а брат или опекун. Он хранит вас, как драгоценный берилл. Для кого?
       - Для того, кого я полюблю по-настоящему, - наивно ответила Руна. - Если полюблю. Тогда он обещал дать мне развод.
       - Это делает честь Гаральду Гару, он благороден, - воскликнул Джос. - Чудесный человек!
       Он выпустил руку Руны.
       - Значит, вы не любите его, как вы выразились, "по-настоящему"?
       - Это мое дело, - ответила она, густо краснея.
       - Простите меня, - вид у Джоса немедленно стал виноватым. - Все забываю, что вы совсем дитя, и с вами следует говорить иначе, нежели с другими. У вас очень взрослый вид. Но уверен, на вес вы совсем не такая тяжелая, как взрослые дамы!
       Он, смеясь, подхватил ее на руки и тут же опустил на землю.
       - Как вы смеете?! - едва сумела произнести Руна, отступая от него шага на два.
       - Опять виноват! - он с милой непринужденной досадой развел руками. - Ну что ты будешь делать? Просто у меня сегодня отличное настроение. Я склонен быть веселым. Пожалуйста, не сердитесь на меня.
       Он с почтительным поклоном протянул ей белую розу.
       Она машинально взяла цветок и тут же, опомнившись, умчалась прочь так быстро, что он не смог бы ее догнать, даже если бы захотел.
       Но он и не собирался догонять. Насвистывая, он отправился в конюшню и скоро выехал со двора.
       В это время Руна сидела в своей спальне, дрожа всем телом, сжимая розу и прерывисто дыша. Все ее существо было полно смятения; из глаз хлынули слезы. Она жаждала поговорить с кем-нибудь, открыться кому-нибудь близкому в том, что только что случилось, сказать, что не понимает, как себя чувствовать и вести дальше, что запуталась, что боится
чего-то, а чего - и сама не знает... Но с Гаром ей стыдно было говорить об этом, а няня или Гест - она знала - не поняли бы ее и скорее всего осудили бы. Разумеется, они не высказали бы своего осуждения вслух, но она обязательно почувствовала бы его и расстроилась еще больше. 
       "Я ему нравлюсь, - думала она, трепеща. - А он мне? Внешне - очень! Он так мил... Но что у него в душе? Ах, Боже мой, как мне было хорошо с ним, когда он держал меня на руках! Я хотела бы, чтобы он никогда не отпускал меня. Что же все это значит? Как теперь быть?.."
      Она еще горше заплакала, уткнувшись лицом в одеяло. Потом увидела, что ладонь у нее в крови - роза исколола ей пальцы шипами...


      На следующее утро ее, как магнитом, потянуло к Джосу. Он был тут как тут: кормил нерпу Розу и ласково разговаривал с ней. Увидев Руну, он отвесил ей низкий поклон и спросил:
      - Вы не сердитесь, что я кормлю вашу нерпу?
      - Нет, - ответила она, присаживаясь рядом. - Кормите.
      - Вы бледны сегодня, - заметил он, глядя ей в лицо. Она отвела глаза:
      - Может быть. Я плохо спала.
      - Сейчас такие душные ночи, - посочувствовал он.
      - Да, - сейчас же согласилась она. - Совсем нет ветра.
      Он еще раз внимательно взглянул на нее и медленно взял ее за руку. Она сжалась и напряглась, как пружина, но руки не отняла. Так они сидели несколько минут, и Руна утопая в блаженстве и счастье, отлично сознавала при этом, что гибнет, но ничего не могла с собой поделать.
      Затем он выпустил ее руку и заговорил о каких-то пустяках.
      На следующий день он уехал по делам в город: как сказал грум, суток на двое.
      Руна затосковала. Она не находила себе места и слонялась по саду, точно во сне. Ничто не радовало ее. Она снова не была больше счастлива. Все валилось у нее из рук. Она часто тайком плакала или неотрывно смотрела на дорогу, прижавшись лицом к узорной решетке ворот. Аппетит у нее пропал, она не плавала больше в бассейне, а сны ей снились такие, что, проснувшись, она долго лежала неподвижно, закрыв руками полыхающее маковым цветом лицо. Образ Джоса, его глаза, смех, голос, ощущение его рук, когда он поднял ее над землей, его пальцев на ее покорной руке - все это преследовало, волновало, изнуряло ее.
      Гаральд Гар отлично видел безмолвные мучения Руны. Он понял, что она влюблена и больше уже не в силах бороться со своими чувствами, понял, что, сидя рядом с ним, она видит не его, а Дина Джоса, отвечает не ему, а Дину Джосу, гуляет по саду и обедает не с ним, а с тем, другим, который все время незримо присутствует рядом.
      Гар с горечью сознавал все это, но не говорил Руне ни слова. Он вообще перестал говорить с ней, потому что она отвечала точно не ему - и мыслями была не с ним. Он страдал с ней и за нее, но молчал, не зная, как ей помочь, не умея этого сделать и боясь еще больше все испортить. Лицо его совсем потемнело, глаза окончательно погасли. Он чувствовал себя стоящим на краю бездонной пропасти, но это никак не отражалось на его деятельности. Он отлично владел собой, продолжая повседневные труды с механическим и бесцельным упорством.


      Когда белый камзол Джоса мелькнул у ворот, в висках у Руны застучало. Она вскочила с места и выбежала в сад. Он стоял у конюшни, грум еще не вышел к нему, чтобы взять коня.
      - Боже! Как я рада, что вы вернулись! - воскликнула Руна.
      Он с улыбкой протянул к ней руки. Истосковавшееся сердце не смогло удержать ее, она бросилась к нему. Он обнял и поцеловал ее прямо в губы: раз, другой, третий. Она не сопротивлялась, только лихорадочно спросила:
      - Вы меня любите? Скажите! Любите? Я засушила вашу розу в книге.
      - Люблю, - ответил он. - Очень люблю, Руна. И мечтаю о том дне, когда ты станешь моей женой. Ты чудо, ты цветок, ты жемчужина. Я думал о тебе все то время, пока был в отъезде. Ведь Гар даст тебе развод?
      - Конечно, даст! - воскликнула Руна, задыхаясь от волнения. - Он очень добрый, он мне, как брат. Он сделает то, что обещал. Я так счастлива, что ты меня любишь... Ты ведь не обманываешь меня?
      - Нет, - он еще раз поцеловал ее. - Хочешь, мой ангел, вместе уедем в Испанию?
      - Да, - ответила Руна, вся дрожа. - Уедем. Только уже обрученные... Ладно?
      - Конечно. Все будет, как ты захочешь.
      - И еще... - она замялась и опустила голову. - Я знаю, что мужчины бывают нетерпеливы: я слышала, читала. Я догадываюсь. Но ты... ты не трогай меня раньше времени, ладно?
      И совсем тихо добавила:
      - Я не смогу тебе сопротивляться...
      - Клянусь тебе, я буду так же благороден, как наш дорогой Гаральд! - воскликнул Джос с жаром, а про себя едва не расхохотался: королевские деньги, отнятое имение и свобода плыли ему в руки без всяких хлопот.
      Она улыбнулась ему своей чистой и ясной улыбкой. Никто не видел их. У этих двоих появилась своя тайна.
      Об этой тайне догадывался только Гар. Он заметил, что Руна глядит совсем по-новому, хотя и говорит так же тепло и приветливо, как прежде. Но гуляла она теперь по саду только с Джосом, смеялась только с ним и позволяла ему слегка обнимать себя за плечи. Это означало, что нечто большее - конечно, в самой малой степени - уже было позволено ею, и Гар перестал сомневаться, что в самом скором времени она заведет речь о разводе... То, что Джос ей не пара, он отлично видел, как и то, что она еще слишком мала для семейной жизни с любым, кто не будет так же бережен с ней, как он, Гар. Она не должна была значить для своего избранника меньше, чем для него, он это знал очень твердо, а между тем любовь Джоса вызывала в нем больше, чем просто сильные сомнения. Но как сказать об этом Руне? Она так сильно влюблена, что даже если выслушает, то, не задумавшись, только рассердится или опечалится. Она уверена, что ее любят так же, как любит она сама. Это естественно, ей всего тринадцать лет; люди гораздо старше - и те часто ошибаются.
       "Я обещал ей беречь ее, - думал Гар. - Но как сберечь мою Руну от нее самой?" И он негодовал на себя за то, что в такой опасной для Руны ситуации оказался неожиданно совершенно бессилен что-либо изменить. Не давать ей развода? Посадить под замок? Но тогда он навсегда лишится ее доверия и дружбы и станет для нее отвратительней короля. Она начнет искать возможности покинуть его, убежать - и непременно найдет такую возможность. Стало быть, он ничем не поможет ей, только сделает хуже.
       Эта мысль приводила его в отчаяние. Днем он еще держался, но по ночам печаль с такой силой охватывала его, что порой ему казалось: жизнь его должна немедленно прекратиться.
      
                9

        - Надень свое розовое платье, любовь моя, - сказал однажды с улыбкой Джос, - и прогуляемся немного верхом.
        - С радостью, - Руна улыбнулась ему в ответ. - Но нам надо вернуться до прихода Гара, правда? Я хочу заварить ему чай. Это будет одним из его приятных воспоминаний: ведь мы скоро расстанемся.
        - Непременно вернемся, - подтвердил Дин Джос. - Собирайся.
        Руна собралась очень быстро - и вот, в сопровождении своего вельможи в белоснежном камзоле, розовая и благоухающая духами, в женском седле, она покинула дом Гаральда Гара.
        Она чувствовала себя лихорадочно-счастливой, как все люди, неожиданно и в избытке одаренные счастьем. Между тем, уже наступал вечер. Теплые ясные сумерки быстро сменились непогодой, с потемневшего неба посыпался дождь. Руна ничего не чувствовала: тем более, что дождь был теплый, и скакать под ним казалось веселее.
        Они повернули к лесу. Руна дышала полной грудью, улыбаясь свинцовым тучам и ветру, который все усиливался. Джос чувствовал запах ее духов, которых она не пожалела, и втайне торжествовал: теперь воля короля будет им исполнена весьма добросовестно, и, конечно, эта добросовестность не останется без награды.
        Въезжая в лес, Руна задумалась о своей необычайно счастливой судьбе и не заметила, как их лошади, словно сговорившись, свернули со знакомой тропинки и ринулись прямо в чащу.
        Ехали долго. Когда Руна очнулась от своих грез, лил уже такой ливень и стояла такая дождливая пасмурная мгла, что она тотчас задрожала от холода и окликнула своего спутника:
        - Дин! Нам лучше вернуться. Не заблудились ли мы?
        - Нет, моя радость, - отвечал он ласково. - Но я вижу, сейчас начнется гроза. Тут есть маленький домик лесника. Гроза быстрой пройдет. Мы переждем ее в хижине и сразу же вернемся домой.
        - Ладно, - весело отозвалась Руна, следуя за Дином на своей Флейте.
        Они спешились возле какой-то маленькой невзрачной хибарки, за окошками которой тускло горели свечи, привязали лошадей к дереву под небольшим навесом и постучались в дверь.
        Им открыл обросший бородой и волосами крупный старик, от которого пахло водкой и дешевым табаком. Он поклонился Руне и Джосу, после чего сказал:
        - Заходите, заходите! И так уж вымокли до нитки.
        - Будет время обсохнуть, - засмеялся Джос. - Заходи, моя Руна, здесь тебе будет очень хорошо.
        Руна, не подозревая ничего худого, зашла в хижину и... дыхание в ней замерло. Человек шесть самого разбойного вида сидело за большим грубо сколоченным столом возле одного из окон. Они пили из больших кружек что-то, судя по запаху, очень крепкое. В очаге ярко пылал огонь. Дверь в соседнюю комнатушку была открыта. Руна увидела там охапку сена на земляном полу и ввинченные в стену цепи с наручниками.
      Она с изумлением посмотрела на "лесника", потом на Джоса. Глаза последнего были, как всегда, веселы, но теперь в них появилось нечто жестокое и хищное.
      - Ну что, Руна? - спросил он. - Не правда ли уютно? А теперь, мое счастье, сними с себя одежду - и проведем нашу первую брачную ночь вон в той комнате на охапке сена. Не я это придумал: это, увы, приказ короля!
      Руна вскрикнула. Она не помнила, каким образом в ее руках очутился огромный тесак. Когда и как она успела схватить его, она не знала и не имела понятия, откуда он взялся. Несколько здоровенных рук рвали с нее платье, а она раздавала удары тесаком направо и налево, нанося раны то одним, то другим и забрызгивая себя их кровью. Улучив момент, он вспрыгнула на стол и, не переставая раздавать удары, обрушила тесак на раму и стекло. Стекло с хрустом и звоном вылетело прочь, впустив дождь и ветер.  Сальные свечи заколебались. Руна хлестнула по ним тесаком, и хижина погрузилась в полутьму. Тогда она, как в воду, нырнула в пустое окно, вытянув вперед руки, перевернулась через голову на битом стекле и, не выпуская из рук тесака, бросилась прочь, во мрак и ливень. Вслед ей неслись брань, проклятия и топот ног.
      Она летела, точно подхваченная ветром, через мрачный лес, то и дело озаряемый молнией, в изодранном платье, босая, с разметавшимися по плечам и спине мокрыми волосами. Дороги она не знала и бежала наугад.
      Она бежала долго, быть может, около часа, пока лес не поредел, и она не очутилась на лугу, черном и бесконечном. Погони не было слышно. Она замедлила шаг и тяжело побрела через луг, увязая в высокой траве и с трудом переставляя израненные стеклами и во время бегства ноги.
      Вдруг, в промежутках между раскатами грома ей послышался топот копыт. Она в страхе съежилась и присела в траве, когда заметила огонь. К ней приближался всадник с факелом в руке. Присмотревшись к этому всаднику, она вскрикнула от радости и выскочила ему навстречу из своего убежища.
      - Руна! - крикнул Гар. Их сторожевая собака, радостно визжа, подбежала к ней и принялась лизать ей руки.
      Глаза Руны были сухи, только горели лихорадочным блеском. Она отшвырнула тесак прочь и протянула руки Гару. Он погасил факел, сунул его в кожаную петлю у седла и, нагнувшись, подхватил Руну на руки. Они молча стиснули друг друга в объятиях и принялись так неистово целовать друг друга куда попало, словно только что оба спаслись от страшной и мучительной опасности.
      При вспышке молнии Руна увидела, что глаза Гара светятся, как два огненных изумруда, а оживленное тревогой и внутренней силой лицо почти прекрасно, словно у воина, скачущего на битву.
      - Какой ты красивый! - воскликнула она. - Гар, почему ты никогда так не обнимал и не целовал меня? Я тогда ни за что бы не ошиблась, я бы точно знала, кого мне любить. Не береги меня больше ни для кого; я люблю только тебя - я сейчас поняла это очень ясно.
      - Ты вся в крови, - он прижал ее к себе. - Скажи, кто это сделал? Что это было?
      - Я не знаю, - ответила она. - Знаю только, что и Джос в этом участвовал, и что это приказ короля. В этом лесу есть лачуга - думаю, она отсюда недалеко...
      Гар скрипнул зубами.
      - Что они сделали с тобой? - спросил он, еще сильнее прижимая ее к себе и осыпая поцелуями ее расцарапанное лицо.
      - Ничего, - она горько рассмеялась. - Они не успели. Я выбила стекло в окне и убежала. Я очень долго бежала, Гар.
      - Благодарение Богу, мы встретились, - сказал он. - Родная моя Руна. Поехали, я отвезу тебя.
      Он повернул коня, и вскоре они были у решетчатых ворот. Гар ссадил Руну на землю.
      - Иди домой, - сказал он. - Вот ключ, запрись в моей комнате.
      Она встрепенулась:
      - А ты?
      Его лицо горело мрачной решимостью.
      - Я поеду туда. Собака найдет мне их дом. И я буду не я, если кто-нибудь из них ускользнет от меня.
      - Но оружие, - взволновалась Руна. - У тебя его нет.
      - Есть.
      При свете вновь зажженного факела он показал ей обоюдоострый меч, наполовину вытащив его из ножен.
      - Не езди, их много, - Руна с мольбой ухватилась за его стремя. - Их восемь или девять человек.
      - Жди меня дома, взаперти, как я сказал тебе, - строго повторил он. - Со мной ничего не случится. Я вернусь живым еще до рассвета.
      Глаза его сияли все тем же воинственным изумрудным блеском, и факел победно горел в крепко стиснутой руке. Руна перекрестила его на прощание. В этот миг жеребец сорвался с места и пропал в ненастной тьме, озаряемый отблесками факела и молний.


       Совершенно обессиленная, Руна медленно поднялась по невидимым ступеням уснувшего дома к спальне Гаральда Гара, отперла ключом его дверь и снова заперлась, когда переступила порог. Свечи в комнате были зажжены. Руна увидела, что подол ее розового платья, доходившего ей до щиколоток, оборван так, что обнажает до колен израненные стеклом ноги. Кровь из мелких, но неглубоких порезов сочилась на пол вместе с дождевой водой.
       Руна с трудом опустилась на колени и зашептала:
       - Господи, спаси моего мужа. Ты соединил нас и наши сердца. В тот миг, когда мне это открылось, - теперь! - не разлучи нас! Не дай ему пасть от бесчестных убийц, даруй ему победу над ними, верни его живым и невредимым домой! Пожалуйста, Господи...
       Она медленно легла на пол возле кровати с намереньем лежать так всю ночь и дожидаться Гара. Но вскоре ею овладел сон, перешедший в глубокое беспамятство. Последнее, что уловил ее измученный слух, - это был стук дождя по карнизу...

                10

        Она приходит в себя в своей спальне, залитой солнечным светом. Чудесно поют за окном птицы. Ее любимая няня склоняется над ней:
       - Как ты, моя дорогая девочка?
       Руна обхватывает ее шею руками, целует ее и говорит:
       - Все в порядке, няня. Мне гораздо лучше. А где Гаральд? Он жив?
       - Жив, моя касаточка! Вот он, наш господин Гар!
       И няня с любовью посмотрела на Гара, который подошел к постели Руны.
       - Идите, вздремните наверху, - говорит няне Гар. - Вы всю ночь дежурили возле Руны. Ей еще нужен будет уход. Вы, конечно, поживете немного с нами?
       - Разумеется, - отвечает няня, еще раз целует Руну и выходит из комнаты.
       Руна улыбается мужу своей сияющей улыбкой и восклицает:
       - Слава Богу, ты жив! Но что у меня под ночной рубашкой, Гар?
       - Бинты, - отвечает он, присаживаясь в ногах ее кровати. - Ты вся в бинтах, как мумия.
       - И кто меня бинтовал? - беспокоится Руна.
       - Я.
       - Ты? - она краснеет. - Ты видел меня без одежды?!
       Он смеется:
       - На тебе живого места не было. А бинтовать я умею хорошо; тем более, что личного врача у меня нет. Нужны были силы, чтобы тебя поднять, ты ведь лежала без сознания. Няня или кто-нибудь из служанок не смогли бы этого. Я приготовил в чулане теплую ванну. У меня есть истолченная в порошок трава: она затягивает раны. Я насыпал в ванну этой травы и смыл с тебя - поверь, очень осторожно - кровь и грязь, а после вымыл твои волосы; смотри, какие они чистые. Я расчесал их... Потом я смазал все твои раны и порезы бальзамом. Но кровь еще не везде остановилась, и я тебя перебинтовал, а затем одел в твою ночную рубашку и перенес сюда. Если я поступил плохо, скажи мне об этом сразу.
       Руна взяла его руку и крепко прижала к своим разбитым, затянувшимся пленкой губам.
       - Я молилась за тебя, - сказала она очень тихо. - Когда же ты вызвал няню?
       - Сразу после этого, - Гар попытался отобрать руку, но Руна не отдала. Её слезы обожгли ему пальцы, и он увидел ее взгляд, полный бесконечной благодарности и безграничной любви. Он смутился и, потупившись, продолжал:
       - Я очень устал, было около двух часов ночи. Я потихоньку съездил за твоей няней, к ней домой и сказал ей, что тебе нужна помощь. Добрая старушка ни слова не сказала. Она собралась очень быстро, и мы поехали. Я оставил няню возле тебя, потому что твой обморок кончился, и наступил просто сон. У себя я лег спать и спал около семи часов, а няня все это время была возле тебя и молилась о твоем выздоровлении. Как только я рассказал ей, в чем дело, она начала молиться. Она сказала, что жизнь готова отдать за нас обоих и поможет нам, сделает все, что будет в ее силах. Сказала, что давно полюбила меня, а теперь любит еще сильнее, что я ей как родной сын после того, что сделал для тебя... но я совсем немного сделал, а потом, рассказал ей далеко не все, что произошло, а только то, что ей полезно было бы знать...
       Он умолк, потом спросил:
       - Как ты чувствуешь себя, Руна?
       - Все болит, - ответила Руна. - Но лучше я себя еще в жизни не чувствовала, потому что мне сейчас очень хорошо. Как еще никогда в жизни...
       Она помолчала. Потом спросила нерешительно:
       - А что было... там? Ты нашел их?
       - Нашел, - он сумрачно посмотрел на нее. - Они пытались убить меня, но мне удалось всех их оглушить и связать.
       - И Джоса?
       - И Джоса. Когда они очнулись, то все мне рассказали. Ты была единственной, кто сумел уйти оттуда и остаться в живых. Они указали мне, где могилы похищенных ими девушек, за которых не внесли выкупа или внесли его слишком поздно. Джос сказал, что его выпустили из тюрьмы по приказу короля... что король обещал не мешать ему в дальнейшем, если удастся заманить тебя в ловушку. А до тюрьмы он мошенничал. Прикидывался завидным женихом, получал богатые подарки от невесты и ее родителей, а потом обращал эти подарки в деньги и скрывался. Иногда он точно так же, как тебя, заводил девушек в это логово: и они находили там бесчестье и смерть. Но ты должна была остаться в живых. Ты подверглась бы только бесчестью, а после, я думаю, король обвинил бы тебя в разврате перед судом - и развел бы тебя со мной. Есть такая статья в законе. Он женился бы на тебе сам. Твоя разорванная одежда послужила бы очередной уликой - Джос договорился об этом с королем...
     - Что ты с ними всеми сделал? - глухо спросила Руна.
     - То, что они заслужили, - он посмотрел в сторону. - Я казнил их. А хижину вместе с телами сжег до тла. Я оставил в живых только одного свидетеля. Но не Джоса. Твою лошадь я нашел и привел домой, а свидетеля отправил в тюрьму.
     Он умолк, увидев, что Руна закрыла руками лицо.
     - Прости, я знаю, ты была влюблена в него... - он виновато опустил глаза. - Еще вчера...
     Руна горько рассмеялась.
     - О нет, - сказала она. - Я была влюблена в то, что сама себе придумала. А если я закрываю лицо, то знаешь, почему? Мне просто стыдно, что я оказалась такой глупой и собиралась попросить развод  у тебя ради такого страшного ничтожного существа, как Джос. Впрочем, он умер, а о мертвых не говорят слишком плохо, даже если они этого заслуживают. Господи, какое счастье, что я перестала быть слепой!
      Она легко соскочила с постели, не обращая внимания на острую боль в перевязанных босых ступнях, опустилась на колени перед Гаром и, обняв его ноги, прижалась к ним лицом.
      - Руна, что ты делаешь, - он попытался поднять ее.
      - Не мешай мне, - попросила Руна. - Не мешай мне каяться перед мужем, которого я глубоко и нежно люблю, и перед которым я бесконечно виновата.
      - Тебе нельзя так стоять, раны откроются, - умолял он. - Я все вижу, все понимаю... Иди хотя бы ко мне на колени и кайся здесь, если тебе это так уж необходимо.
      Он помог ей подняться и сесть к нему на колени. Она обхватила его шею руками, вся в льняных золотящихся потоках собственных волос.
       - Где мое кольцо? - спросила Руна. - Нефритовое, как у тебя?
       - Я снял его, - Гаральд Гар не мог оторвать от нее глаз. - У тебя были исцарапаны все пальцы... Ты сама видишь.
       - Вот не исцарапанный палец, - показала Руна. - Дай, пожалуйста, кольцо.
       - На этой руке кольца носят только разведенные...
       - Я не суеверна, - Руна бережно поцеловала его в губы. - Пожалуйста, дай кольцо. Пусть символ, соединивший нас, всегда будет при мне.
       - Боже, какая ты красивая, - молвил Гар с восхищением, так же бережно отвечая на ее поцелуй. - На, возьми.
       - Спасибо, - Руна надела кольцо на палец. - А теперь скажи: ты любишь меня, Гар?
       - Больше жизни, - ответил он тихо.
       - Вот и я тебя люблю... больше жизни, - она устремила на него пытливый выразительный взгляд. - Больше, чем могу передать словами. Люблю тебя таким, какой ты есть. И буду любить до самой смерти.
       - А ты не выдумала меня? - он улыбнулся ей. - Как Джоса?
       - Нет, - она еще раз поцеловала его. - Когда будешь так думать, всегда целуй меня без спросу - и увидишь: я буду принимать твою любовь, как драгоценные камни, - и складывать их в своем сердце.
       Его глаза вспыхнули и засветились мгновенным счастьем, точно два солнечных изумруда, и улыбка озарила его лицо - такая же светлая, как ее улыбка.
       - Вот ты и поверил, - засмеялась Руна. 
      

       Его величество Эверард тщетно ожидал вестей от Дина Джоса. Наконец, потеряв терпение, он призвал к себе Лауду.
       - Любезная, - начал он. - Где пропадает тот молодой господин, что приехал к вам две с лишним недели назад?
       - Молодой господин? - Лауда захлопала единственным глазом. - Как в воду канул, ваше величество. Все бегал за женой хозяина, и я видела, что они очень друг другу по сердцу. А после он вдруг исчез, точно не был; и лошадь его исчезла. Грум говорит, что ничего не знает.
       - Сбежал, что ли? - пробормотал король. - Тогда он конченный дурак. Или это дело палача?.. Нет, Гар не посмел бы тронуть его. Но куда этот шут Джос денется без моей охранной грамоты? Его поймают в первом же людном месте; он успел хорошо прославиться.
       - Что же, - обратился король к Лауде. - Молодая госпожа, должно быть, скучает и плачет?
       - Этого не знаю, - ответила Лауда. - Она теперь больна. Лежит в своей спальне. Ее няня при ней.
       - Что с ней? - насторожился король.
       - Не знаю, ваше величество, - повторила Лауда. - Со мной об этом не говорят, и меня не допускают туда.
       Король, как и в прошлый раз, щедро наградил старуху, после чего собрался и сам явился в дом палача с намереньем выведать хоть что-нибудь.
       Он застал дома всех, кого ожидал увидеть, кроме Дина Джоса, и все почтительно приветствовали его.
       - Здравствуй, моя Руна, - нежно сказал его величество, подходя к Руне и целуя ее в волосы. - Что с тобой?
       - Хозяин избил бедную девочку плеткой, - доверительно сообщила ему заранее наученная няня. - Вот она и выскочила в окно. Выбила стекло и вся, вся порезалась.
       - Это правда? - с деланным изумлением спросил король своего палача, стоявшего тут же.
       - Да, ваше величество, - ответил Гар, глядя на короля равнодушными, точно стеклянными глазами. - Она вся в порезах от осколков, можете сами убедиться. Я этого не хотел, но кто мог знать, что она такая чувствительная?
       - Никто, - з задумчиво согласился король Эверард и вновь обратился к Руне:
       - Дитя мое, что же ты гневишь мужа, которого сама выбрала?
       - Так получается, - уныло ответила Руна. - Он очень вспыльчив, государь.
       Король отчетливо видел стекольные порезы на ее руках и царапины на лице. Он попросил показать ему выбитое окно. Оно и впрямь оказалось выбито в кладовой вместе с рамой. Уцепиться было не за что, но его величество не желал так просто сложить оружие.
       - А где же ваш гость, правительственный посланец Джос? - спросил он Гара. - Я знаю, он тут останавливался.
       - Господин Джос? - Гар удивился. - Я полагал, ваше величество знает. Он дождался людей, которых намерен был дождаться, и отбыл в Испанию.
       - В Испанию? - король изменился в лице, но быстро взял себя в руки. - Ах да, конечно. В Испанию. Когда же это случилось?
       - Три дня назад, поздно вечером. Грум уже спал. Дин Джос простился со мной. Я слышал, как он седлал лошадь, потом выехал со двора.
       - Вот как, - его величество был совершенно сбит с толку. - По моим расчетам он должен был немного повременить. Вот что: мне нужно поговорить с Руной наедине.
       Он остался наедине со своей падчерицей и вкрадчиво осведомился:
       - Дитя мое, а где твое чудесное розовое платье?
       С Джосом было заранее условлено, что именно в этом платье Руну заманят в ловушку, и что именно его Джос привезет королю вместе с другими предметами одежды во дворец, дабы потом с помощью этих улик обвинить Руну в бесчестии.
       - Вот оно, - Руна равнодушно кивнула на платье, висящее на спинке стула. Это было то самое платье, в котором почти два месяца назад она сделала свой выбор.
       Король хищно кинулся к платью и жадно осмотрел его... напрасно. На нем не было ни единой прорехи. Король не знал, что в свое время Руне сшили два одинаковых платья, поскольку она любила розовый цвет. Он был разочарован.
       - А в чем же ты выбила стекло? - продолжал он допытываться.
       - В ночной рубашке, - ответила она. - Старой. Зеленой. Кажется, ее не успели выкинуть. Можете затребовать эти лохмотья.
       Она в упор посмотрела на короля:
       - Ваше величество! Я не ожидала, что вы станете подсылать ко мне каких-то пряничных красавцев из тюрьмы и выдавать их за послов правительства!
       Король Эверард онемел от неожиданности и во все глаза уставился на Руну.
       - Слава Богу, - продолжала Руна. - Я все подслушала. Он договаривался с каким-то бродягой заманить меня в ловушку, чтобы потом меня обвинили в разврате, развели с мужем, а спустя некоторое время вы, честный человек, могли бы жениться на мне.
       - Вот чертов болтун! - не сдержался король, но тут же понял свою оплошность и забормотал, пытаясь спасти положение:
       - Руна, милая, я никого не подсылал. Мне бы и в голову это не пришло. И.. и потом, он не мог знать моих планов, Руна... Это лишь его догадки...
       - Вероятно, правильные, - она с гневом посмотрела на своего бывшего приемного отца. - Разве я не знаю вас? Да вы еще и не на такое способны! Я велела вашему сусальному испанцу убираться вон - и он, естественно, уехал. Меня совершенно не интересует, куда. Пусть уж лучше законный муж бьет меня, чем вы будете мучить меня вашими кознями.
       - Да, я хотел развести тебя! - не выдержал король. - Потому что видеть не могу, как этот мерзавец-палач издевается над тобой!
       Руна саркастически рассмеялась.
       - Ваше величество, к чему эти непристойные комедии, которые вы взялись разыгрывать? Кого вы хотите обмануть? Меня? Моего мужа? Это вам будет очень сложно. А теперь я хочу отдохнуть, я устала.
       И она опустилась на подушки, демонстративно закрыв глаза и сложив руки на груди.
       Скрипнув зубами, взбешенный король Эверард вышел прочь.
      

       Снова Руна и Гаральд зажили спокойно. На этот раз их счастье было более полным. Руна вспомнила, что давно не выезжала в свет и удивилась, что совсем не скучает по этому поводу. Она прилежно занималась языками и читала познавательные книги, не желая чувствовать себя недоучкой.
      Ее нисколько не беспокоило, что муж ее гораздо менее образован, чем она. У него неизменно был такой вид, что самое необходимое он знает без всяких книг, а что случайно узнал о второстепенном, то запомнил навсегда. Он очень хорошо был осведомлен и положении в стране: отчасти через Геста, который полюбил с ним беседовать, отчасти из народных слухов и сплетен, которые он для себя разделял на достойные и не достойные внимания.
       Чума медленно, как ржавчина, въедалась в глубь страны. Королевские житницы открывались скупо, и люди, хотя не умирали от голода, в общем жестоко страдали от него. Все средства, известные против моровой язвы, использовались, но кто в те времена мог достаточно знать о ней? И она губила целые деревни и города, пожирая людские жизни, словно могучая саранча.
      Пережитые испытания сделали Руну взрослее. Она очень скоро встала на ноги, благодаря исцеляющему бальзаму, но стала рассуждать и вести себя еще более зрело, чем до сих пор. Она уже не столь беспечно придавалась прежним забавам, хотя охотно играла и веселилась, как и раньше. Еще звонче раздавался ее смех в саду, но иногда она затихала и задумывалась не на шутку. Картины богатого событиями лета чередой проходили перед ней, и ей казалось, что не раз за это время она оказывалась на самом краю пропасти, но Провидение поддерживало ее чудесным образом - и всякий раз она спасалась.
      Они с Гаром полюбили вместе работать в саду, расчищая дорожки, любуясь цветами и поздними яркими бабочками, срезая и сажая цветы, постригая кусты, чьи ветви мешали ходить по аллеям. Но верхушки кустов они не трогали, и от этого сад имел прелестную природную первозданность. На его деревьях пели и вили гнезда птицы, у пруда жили маленькие жабы с красивыми золотистыми глазами, которым Руна построила из камешков уютный домик. Они привыкли жить там, охраняли сад от гусениц и с почтением выходили на зов своей юной хозяйки за подарком: мушкой или червячком.
      По вечерам Руна и Гар гуляли вместе по саду, тихо беседуя о чем-то незначительном для постороннего слушателя, но драгоценном для них обоих. Они целовались, уже не стесняясь, да и кого им было стесняться? Они сидели вместе на качелях, тесно прижавшись друг к другу, слушали ночных птиц, смотрели на луну и звезды и нередко за целый час и больше не произносили ни единого слова, только пальцы их переплетались, и два кольца находили друг друга, соприкасаясь в темноте.
    ... Однажды ненастным дождливым вечером Гар собрался куда-то: надел широкий плащ с капюшоном и шляпу с толстыми полями.
     - Куда ты? - спросила его Руна.
     - Сегодня исполняется пять лет со дня смерти моей жены, - ответил Гар, привлекая ее к себе. - Я должен отвезти ей цветы: вот эти розы. Я когда-то посадил розовый куст в память о ней.
     - А это? - спросила Руна, беря из его ладони маленький игрушечный колокольчик из дерева.
     - Это тоже ей, - кратко ответил он.
     Руна взяла его за руки:
     - Гар, милый, - произнесла она просительно и нежно. - Возьми меня с собой! Пожалуйста, всего один раз. Клянусь, я не помешаю тебе.
     Он посмотрел ей в глаза:
     - Плохая погода, Руна.
     - Ничего, - ответила она. - У меня есть дождевик вроде твоего.
     - У тебя могут открыться раны от езды в седле.
     - Не откроются, - она поцеловала его. - Возьми меня, Гар.
     - Поехали, - согласился он без всякого выражения, надвигая шляпу на глаза. - Я совсем не против.


     И вот они уже стоят на красивом пустынном деревенском кладбище. Оно утопает в зелени. Над ними нависло низкое серое небо. Руна видит окруженную сиреневыми кустами ажурную ограду. Под тяжелым чугунным крестом, на плоской плите написано: "Мари Гар", а ниже "Тим Гар" - и напротив имен даты двух жизней. Одной жизни двадцать лет, а другой - один год. На ажурных узорах креста висит четыре деревянных колокольчика. Гаральд вешает среди них пятый. У Руны сжимается сердце.
      - У тебя был сын? - спрашивает она.
      - Да, - отвечает Гар, садясь на скамейку. Она садится рядом.
      - Видишь, Мари, - шепчет Гар, поглаживая рукой цоколь креста. - Моя Руна пришла навестить вас...
      Он опускает голову, потом глухо говорит:
      - Пять лет назад я жил очень счастливо, Руна. У меня была молодая жена и годовалый сын. Наши родители радовались, глядя на нас. У нас, простых крестьян, и радости были простые - зато цены им не было.
      Но однажды вечером к нам в дом на ночлег попросились семеро. Это были богатые люди, вельможи. Я впустил их, хотя видел, что они пьяны, впустил, потому что знал приказ короля: давать приют его людям.
      Не помню, с чего все началось. Кажется, им очень приглянулась Мари: она подавала на стол. Один из них схватил ее за руки. Я бросился к ней на помощь, но тогда остальные накинулись на меня, чтобы я не мешал. Пока меня били, я слышал ее крики, но ничем не мог помочь ей. Потом крики смолкли. Она сопротивлялась им, и один из них слишком сильно ударил ее железной кочергой. Он пробил ей голову; она умерла на месте.
      Обозленные тем, что им не досталась моя жена, они принялись еще сильнее бить меня. Тут проснулся и заплакал Тим. Тогда один из этих убийц выхватил его из колыбели, над которой висел серебряный колокольчик - я отчетливо помню, как он тогда зазвонил... он взял ребенка и, плачущего, понес к пруду. Меня тащили следом. Я помню, что был готов на все, что умолял их не трогать Тима, но они только смеялись. Они швырнули его в холодную воду. Мой мальчик долго не мог утонуть, и его крик резал мне душу. Я умолял, чтобы и меня прикончили вместе с ним... потом он умолк. А куда делись они, я не знаю. Когда я очнулся, рядом никого уже не было, и светало. Пруд был неглубок и невелик. Я быстро нашел тело сына, сам омыл его и мою Мари и одел их в лучшие платья, предназначенные для праздников. Наши старики плакали - да что там наши, вся деревня. Я и сам плакал, Руна. Я надел на шею Тиму вместе с крестиком его серебряный колокольчик. Потом мы положили их в один гроб, мать и сына, и похоронили здесь, на этом месте. И вот, каждый год, в день их гибели я приношу сюда ей - цветы, а ему - колокольчик из дерева. И...
      Голос Гара осекся. Руна горько плакала, прижимаясь к нему. Потом спросила:
      - А они? Что стало с ними?
      - Почти все они по той или иной причине попали мне в руки, когда я стал палачом, - ответил Гар. - А стал я им, надеясь, что когда-нибудь встречусь с ними на эшафоте. Так оно и вышло. Король приговаривал их к смерти за различные вины, а я узнавал их накануне казни - и не скажу, что злорадствовал, нет. Но я был глубоко удовлетворен тем, что именно мой топор отсечет им головы. Они вспоминали меня и валялись у меня в ногах, моля о прощении. Я молча выслушивал их и уходил прочь, чтобы поострее наточить топор. Двух из них приказано было четвертовать. Я наточил тогда топор еще сильнее, чтобы не мучить их больше, чем им и так полагалось. Может, таким образом я отчасти прощал их. Во всяком случае, я ничего не делал, чтобы отягчить их участь. Ни один из них не принял смерть достойно; все они визжали и выли, как шакалы. Но их крики были для меня пустотой, безвоздушной тишиной, в которой неумолчно звонил колокольчик над колыбелью ребенка. Я не знал жалости, Руна. Мое сердце точно окаменело: не только к ним, ко всему на свете; а внутри этого камня жила одна сплошная рана. Только время могло постепенно залечить ее... Двое из них забыли меня; я напомнил им. Они упали мне в ноги и молили достать им яду. Я ответил, что палачу запрещено казнить приговоренных отравой и оставил их выть и плакать в темноте. А наутро свалились и их головы.
      Всякий раз, когда умирал кто-нибудь из них, я приходил сюда, клал розу на могилу Мари - на их с Тимом могилу - и говорил:
      - Вот еще один, родная моя. Подожди, скоро дойдет до семи, и счет станет ровным.
      Но седьмого казнил не я. Его смертельно ранили в лесу разбойники. Я узнал об этом, когда он уже умирал, рыдая от боли и страха перед смертью. Тогда я его навестил. Он узнал меня и умолял простить. Я заранее купил на рынке серебряный колокольчик и теперь повесил ему на шею со словами:
      - Мой сын узнает тебя по этому колокольчику. Может, ты встретишь его. У него и проси прощения перед престолом Всевышнего.
      Он забился, как рыба, вытащенная на берег, силясь снять колокольчик, но так и не снял - умер. Тогда я принес моей Мари еще один цветок. Вот и вся история, Руна.
      Руна, всхлипывая, обняла и поцеловала крест, потом крепко прижалась к Гару и сказала:
      - Прости меня, ведь я ничего не знала. Теперь они оба у меня в сердце: и Тим, и Мари. Знаешь, я украшу ограду плющом. Это будет самая красивая ограда на кладбище... самая красивая. И еще - я посажу здесь цветы.
      Слезы затуманили взгляд Гара. Они крепко обнялись и молча заплакали, а ненастный ветер гнал низкие тучи над их головами, и деревянные колокольчики беззвучно раскачивались взад и вперед...


      Руна сдержала свое слово. Тайком, как тень, в неприметных темных одеждах она приезжала на кладбище и работала, не покладая рук. На глинистой почве появилась черная земля, толстым слоем легшая вокруг могильной плиты, а из земли скоро потянулись ростки цветов. Был там даже розовый куст и куст небосвета.
      Гаральд увидел эту немую тайную заботу, улыбнулся, донес еще земли и оградил эту землю ровным рядом кирпичей, чтобы ее не размыло дождем. Вскоре вся ограда зазеленела от плюща, как и обещала Руна. Вышло действительно очень красиво, но она не сумела так же ровно и твердо вставить кирпичи, чтобы удержать землю. Гар поправил ее работу, покрасил скамейку, ограду, крест, и вместо унылого уголка на кладбище раскинулся маленький сад, еще не цветущий, но готовый зацвести.
      Ни разу Гаральд Гар не встретился с Руной на кладбище. Она боялась смутить его и помешать ему в его скорби. Но она видела, как он благодарен ей, и эта благодарность вознаграждала ее за все труды и за те искренние слезы, которые она часто проливала, сидя в одиночестве у высокого креста с колокольчиками: слезы над убитой молодой женщиной и ее невинным младенцем.


      Жаркий августовский день. Руна купается одна. Нерпа Роза спит у себя в домике. Сад после мелкого теплого дождя напоен благоуханием листвы, травы и цветов. Некоторые растения уже отошли и отцвели, красота других - в самом разгаре. Небо - такое же высокое и голубое, как было в мае.
       Руна видит Гаральда Гара, который в длинном трико черного шелка и с небольшими граблями в руках идет в глубь сада, но, увидев Руну, не может удержаться, чтобы не подойти к краю купальни.
       Руна смотрит на него снизу вверх и с улыбкой говорит:
       - В этой одежде ты похож на Гамлета.
       Гар всегда работает в саду "в этой одежде", но Руна только теперь обратила на нее внимание.
       - Гамлет? - переспрашивает он. - Кто это?
       - Принц датский, - отвечает Руна. - Ты разве не читал Шекспира?
       - А нужно прочесть? - серьезно спрашивает Гар.
       Руна теряется.
       - Нет, - наконец, говорит она. - Думаю, тебе не нужно. Ты не любишь мрачных книг.
       - Я люблю понятные книги, - отзывается Гар. - Потому что все должно быть мне ясно. Тогда на душе у меня покой и свет.
       - Я знаю, какие книги ты любишь, - смеется Руна. - Мне они тоже нравятся. У тебя хороший вкус. Знаешь что, Гар? Давай купаться вместе! Я подумала сейчас, что твое трико - очень подходящий купальный костюм. У тебя ведь есть еще одно, запасное.
       - Купаться? - он удивлен. - Я давно не плавал. Ладно. Попробую.
       И, оставив грабли в траве, он тут же ныряет в воду, потом выныривает возле Руны. Они смеются, держась за руки, и она снова видит, как от морской воды и быстрых движений лицо его порозовело, глаза загорелись, а мокрые рыжие волосы прилипли ко лбу.
       - Какой ты сейчас красивый! - восклицает Руна искренне.
       Они долго плавают и ныряют. Гаральд проворней Руны, он догоняет ее и обгоняет, он дольше, чем она, держится под водой, потом подхватывает Руну на руки и выныривает вместе с ней.
       - Ты, как дельфин, - Руна целует его. - Красивый черный дельфин. Правда, хорошо в воде?
       - Хорошо, - соглашается он, переворачиваясь на спину и глядя в небо. - Я действительно давно не плавал. И рад, что плаваю.
       Легкий шелк прилип к телу и не мешает ему. Руна украдкой глядит на более четко обрисованные контуры его тела под тонкой материей: видит, как дышит его крепкая широкая грудь, как покаты сутулые плечи, а под слегка обозначившимися ребрами бьется сердце. Вдруг ей становится неловко. Шелк настолько тонок, что на секунду ей кажется, будто Гар вообще без одежды, как черная негритянская статуэтка...
      Она густо краснеет, стараясь отвести взгляд, но видит его босые ноги. Когда они успели так загореть на солнце? Он редко снимает обувь... Она еще гуще краснеет. Гар видит это и смеется:
      - Вот тебе и купальный костюм. Ну что, мне уйти?
      - Нет, - Руна цепляется за его руку. - Я просто не буду вглядываться. Я быстро привыкну.
      Они садятся на мраморный низенький бортик купальни.
      "Ведь он одет, - удивляется про себя Руна. - А я почти раздета. Но я его не стесняю; это он стесняет меня. Мой купальник скрывает тело, а его - словно наоборот. Надо не обращать внимания".
      Гар обнимает ее, потом ласково спрашивает:
      - Разве мужа стесняются? Ладно, в следующий раз приду купаться в дождевике.
      Руна крепко обнимает его:
      - Все шутишь. Купайся хоть вообще без одежды - я и глазом не моргну. Давай поспорим.
      - Давай, - говорит Гар. - На один твой поцелуй. Если покраснеешь, я выиграл. Ну вот, уже красная, как шиповник. Проиграла!
      И он с нежным торжеством целует ее. Она звонко смеется и прячет лицо у него на груди. Он говорит:
      - Ты сейчас прекрасней тысячи королев. Неужели ты правда можешь меня любить?
      - Могу, - отвечает Руна, и голос ее звенит от счастья. - Потому что ты прекрасней тысячи королей. И лучше их. И благородней...
      Он смотрит на розовые шрамы от стекольных порезов на ее ногах и говорит:
      - Боже мой. Если я буду видеть это каждый день и слышать твой смех каждый день, мое сердце не выдержит - любовь остановит его, как часы.
      - Это твоя любовь, - поправляет его Руна. - А моя любовь эти часы заведет, и тебе придется снова ожить. Потому что я сейчас стащу тебя за ноги в воду. Держись!
      И она соскальзывает с бортика, поднимая целую тучу брызг.
      

     Теперь они часто купались вместе. Руна придумала эту забаву не столько для себя, сколько для Гара. Резвясь в воде, она стала подстраиваться под его игры. Она чутко замечала, что' доставляет ему больше удовольствия - нырять или плавать, забавляться с нерпой или видеть рядом ее, свою жену, свою драгоценность, обнимать ее, играть с ней в воде или сидеть с ней бок о бок под солнцем. Руна шла ему навстречу с такой чуткой и в то же время непринужденной осторожностью, что скоро совершенно забыла о собственных любимых забавах и жила только его развлечениями - причем, еще более полно, чем прежде своими. Ее задача была доставлять ему радость, не давать часто думать о печальном, отвлекать по мере сил от грустных мыслей или воспоминаний, которые подчас его одолевали. Теперь она любовалась тем, как он купается в воде так же, как он раньше любовался ее играми. И она радовалась так же, как радовался прежде он, что лицо его с каждым днем все больше проясняется, и счастье его становится по-настоящему счастьем.
      Гар чувствовал ее заботу и любовь всей душой и расцветал от них еще больше. Впервые за много лет он ощущал себя глубоко, истинно любимым и сам любил. Это с каждым днем преображало его; со стороны казалось, что от него порой исходит сияние.
      ... После того, как план его сорвался, король Эверард пребывал в мрачном бездействии. Такое состояние стало вообще свойственно ему после свадьбы Руны. Он пробовал искать Джоса, но даже следов его не обнаружил и снова призвал Лауду.
      - Я не понимаю, - сказал он с раздражением. - Твой хозяин жесток с хозяйкой или нет?! Объясни мне!
      - Какое жесток! - Лауда махнула рукой. - Сущие голубки', одно слово.
      - Но она лежала в постели неделю, изрезанная стеклами! - воскликнул король. - Я видел эти стекла! Видел ее раны. И плетку. И изрезанную рубашку. Что это - голубиное воркование, по-твоему?
      Лауда развела руками:
      - Так-то оно так, что скажешь. Но ведь никто не видел, как он ее бил. А то, что они все время вместе и целуются без конца, и в купальне плавают, и играют вдвоем, точно малые дети, - это я каждый день вижу. И слышу порой, как она его называет красивым - его-то, хозяина! "Какой, говорит, ты красивый", - и наглядеться на него не может, будто он в самом деле раскрасавец. Точно околдовали ее!
      Эти слова кухарки заставили его величество сильно призадуматься. Он сомневался, чтобы Руна шутила над своим мужем, и в отсутствии вкуса ее нельзя было обвинить. Король знал, насколько бывшая инфанта взыскательна к внешности других людей.
       Он долго разглядывал себя в зеркало. "Я красив, - думал он, - это бесспорно. Она не может против этого возражать. Пусть Джос "пряничный красавец", но меня так не назовешь. Однако назвать красивым после меня Сутулого Гара..."
       Король недоумевал не без оснований. Он был высок, строен, великолепно сложен. Его иссиня-черные глаза, глубокие и беспокойные, не менее выразительные, чем глаза Руны, были красивой формы и оттенены густыми ресницами. Над ними чернели тонкие с проседью брови. Длинные волнистые волосы свободно лежали на плечах. Усы и борода были аккуратно пострижены и придавали лицу аристократический и одновременно мужественный вид. Он всегда сам себе нравился, и это было справедливо. Он вспомнил небольшие, точно стеклянные глаза Гара, его сутулые плечи, невысокий рост, короткие рыжие волосы, серую кожу и точно вырубленные топором грубые черты лица. Руна не имела привычки шутить над людьми. Может, она уже влюбилась в своего палача так, что действительно считает его красивым? Но и это невозможно! Как бы она ни любила, взгляд ее всегда будет трезвым Она никогда не назовет красавцем того, кто на самом деле некрасив. Она найдет другие слова, если захочет сделать комплимент.
      Король Эверард вздохнул. Он вспомнил, как девочка с перламутровыми ногтями называла его красивым. "Мой самый лучший, самый красивый отец", - говорила она с нежностью. Никогда больше он не услышит от нее этих слов.
      Его величество резко поднялся с места. Он сейчас же сам поедет туда, чтобы услышать, как она называет красивым его, а не другого! Он сам должен понять, счастлива она или нет. Никому другому он не поверит: только себе - своим глазам, своим ушам, своему сердцу...

                12

      Его величество привязал коня к осине, за холмом, неподалеку от дома палача, а сам отправился к цели своего путешествия пешком.
      До ворот он не дошел, а перелез через ограду сада возле пруда для поливки цветов. Он увидел домик, построенный Руной для жаб, и сердце его дрогнуло. "Она все тот же ребенок, - подумал он с печалью. - Я вижу, все в ней осталось детским... Джос говорил: она не настоящая жена, палач не трогает ее... он бережет ее. Я знаю: она, как была, так и осталась маленькой девочкой, непорочной и нетронутой".
      Крадучись, он пошел сквозь кусты, осторожно приподымая ветви, а затем и вовсе пополз по траве, завернувшись в легкий плащ, чтобы не замарать зеленью щегольского камзола. Он полз прямо к купальне и вскоре очутился так близко от нее, что увидел тех, кого искал, купающихся в десяти шагах от него.
       Они вылезли, чтобы отдохнуть и уселись на разогретом солнечными лучами мраморном бортике, как раз напротив него. Он едва не лишился чувств, увидев так близко расцветающую красоту Руны. Но едва он пришел в себя, как его в самое сердце поразил вид Гаральда Гара.
        Темное мокрое трико четко очерчивало его фигуру и очень шло палачу, превращая его в какого-то античного героя. Но до чего изменилось его лицо! Он смеялся. Король увидел его улыбку и понял, что это очень красивая улыбка, полная здоровья и жизни. Лицо из серого превратилось в нежно-оливковое, загорелое, покрытое румянцем. Грубые черты смягчились и стали просто ясными и мужественными, а прежде стеклянные глаза сияли теперь таким теплым и живым блеском, что король понял: и они красивы! Да что там "и они". Главным образом они! Глаза эти так оживляли лицо улыбку, всю стройную, тонкую и крепкую фигуру Гара, что король онемел. Он понял, что по сравнению с этой красотой меркнет лубочное очарование Джоса и даже его собственный  во всем гармоничный и яркий королевский облик! Он увидел, как одинаково прелестны Руна и Гар - у этой воды, под этим солнцем, окруженные благоуханием позднего лета. Сознание их безбрежного счастья затопило его, как море. Он увидел такую любовь, что в его угрюмой душе, так давно несчастливой, истерзанной искушениями и страстями, шевельнулось чувство более высокое, чем зависть. Он понял, что сочувствует этой любви, что трепещет перед ней, что не смеет дохнуть на нее! Ему впервые стало жаль, что именно эти двое подвергаются его бесконечным гонениям, что он не в состоянии оставить их в покое. Ах, будь это другая девушка и другой мужчина! Он бы многое дал за это.
       Но тут руки и губы их соединились, и король Эверард задрожал от ревности и ненависти. "Она любит его! - воскликнул он про себя в гневе и горе. - А он - ее! С самого начала они обманывали меня.
      Что ж, им придется заплатить за это! Заплатить в полной мере. Несчастные!"
      Вдруг Гаральд тревожно огляделся, прижав к себе Руну.
      - Кто-то следит за нами, - сказал он. - Я чувствую. Я знаю. Кто же это? Кажется, кто-то чужой...
      - Может, спустить собаку? - предложила Руна. - Она его сразу найдет и задержит, но не причинит ему вреда - она же умница.
      "Дьявол", - подумал король, ползком прокладывая себе дорогу обратно и стараясь, чтобы Гар не заметил, как шевелятся кусты и шуршит о траву его легкий плащ, Но Гар шел прямо по его следам. Предчувствуя близкое разоблачение, король вскочил на ноги, бросился к ограде, не разбирая дороги перелез через нее и кинулся бежать.
       Гар не побежал за ним. Он вернулся к Руне и сказал:
       - Это был король.
       - Сам король? - испугалась Руна. - Боже мой! Он подглядывал. Зачем ему это? И когда, наконец, он оставит нас в покое?
      - Боюсь, что никогда, - Гар сел рядом со своей юной женой. - Он хочет разлучить нас. Ему мешает только закон, но я уверен, он найдет выход... Знаешь, Руна, я бы отдал очень многое, чтобы поскорее убраться отсюда вместе с тобой куда-нибудь подальше. Опасность, грозящая нам, слишком велика. Мы не можем быть спокойны, пока находимся в руках короля: он сделает все, чтобы разлучить нас.
      Руна крепко прижалась к Гару, и он услышал, как тревожно и учащенно бьется ее сердце.


      Вернувшийся во дворец король Эверард  не находил себе места от отчаяния. Он готов был плакать и рвать на себе волосы. Он ненавидел себя за то, что, предоставив Руне выбор, заставил ее, сам того не подозревая, искренне полюбить другого и окончательно отвратиться от него, ее бывшего приемного отца. Наконец, пылая страстью, разочарованный во всем на свете, ни во что уже не верящий, близкий к безумию, он вызвал Лауду.
      - У тебя есть ключ от спальни молодого господина? - напрямик спросил он.
      - Нет, - Лауда растерялась, моргая единственным глазом. - Ни у кого нет ключа от его спальни, государь, кроме как у него самого. И где он прячет ключ, никто не знает. Там ведь оружие; он опасается, как бы оно не попало в чужие руки.
       - А кто вреза'л ему замок? Наш мастер?
       - Нет, сам он, ваше величество. Да и замок, говорят, какой-то диковинный: мол, ни у кого такого нет. Это кузнец болтал, который ковал ему ключ. Я спрашивала его: чем, говорю, замок-то диковинный? А он отвечает: сам не пойму; уж очень у ключа бородка чудна'я. А ковал-то он по рисунку хозяина и ничего не понял и не запомнил, кроме того, что бородка слишком особенная, а значит, и замок какой-то необыкновенный.
       - Вот тебе, Лауда, связка самых диковинных ключей, - молвил король Эверард. - Подбери один из них к замку хозяина, а не выйдет, ищи чертеж: он должен у него где-то быть.
       Через несколько дней Лауда принесла связку ключей обратно.
       - Нашла чертеж, ваше величество, - шепнула она. - Когда он точил оружие, сошел на минуту вниз, ну, а я - к нему, и мигом, как в сказке, чертеж нашла. Я знала: он бумаги держит за портьерой, там у него бюро - так оно вообще не запирается. Ну, пошла к кузнецу и сделала ключ. "Такой?" - спрашиваю. "Вроде, такой", - отвечает. Вот ключ, ваше величество.
       Король взял в руки ключ и долго рассматривал длинную замысловатую бородку с двумя поворачивающимися вокруг своей оси цилиндрическими звеньями в самом центре.
       Потом он, как всегда, дал Лауде денег и отдельный кошель для кузнеца:
       - Скажи, что от короля. За молчание. А этим ключом ты откроешь сегодня или завтра ночью - смотри, не тяни! - дверь Гаральда Гара и убьешь его. Вот тебе острый топор, как раз по нему. Я одолжил у другого своего палача.
       Лауда задрожала, и глаз ее вытаращился на короля Эверарда в безмолвном ужасе. Наконец, она обрела дар речи.
       - Да за что ж мне это?! - запричитала она, упав на колени. - Не возьму греха на душу! Подсматривать буду хоть день и ночь, но убивать нипочем не буду! Господи! Несчастная я! - она взвыла. - Нет, ваше величество, не убью, не смогу... Сжальтесь! Не смогу я этого!
      - Сможешь! - король ударил кулаком по столу. - Получишь деньги, каких и во сне не видела, и дворянство, и богатейшее поместье! А откажешься: снесу тебе голову через неделю - найду, за что, слышишь меня?! И все будет по закону!
      Лауда залилась слезами, но король рассовал ей по карманам золото и молча выставил вон из покоев.


       Ночь. Руна не спит. Она сегодня ночует в спальне Гаральда, а он - в ее спальне, потому что у нее заново выкрашена рама окна, и он не хочет, чтобы она дышала запахом краски. Страшные орудия казни Гаральд как следует закрыл шторами, и Руне спокойно в его тихой комнате. Но она с детства не сразу засыпает на новом месте, поэтому ей и теперь пока что не до сна. Совсем недавно, спасшись от Дина Джоса и его ужасных товарищей, она заснула здесь без памяти, а нынче не может сомкнуть глаз, но ничуть не жалеет об этом. Ей почему-то вспоминается король. Она думает о нем, как о чужом человеке, желающем ей вреда, но не может не вспоминать тех безмятежно-счастливых часов, когда он заменял ей отца, и горе стискивает ее сердце. Ее любимый отец умер! Остался страшный тиран с ожесточенной душой и полными страсти глазами, с вожделением устремленными на нее. Он, конечно, ненавидит Гара. И его больше не обмануть. Недавно он узнал правду, увидел, как они оба счастливы. А они и впрямь счастливы. Руну даже пугает это счастье. Она знает, что за любую радость надо расплачиваться. Она уже имела возможность убедиться в этом. Какую расплату теперь потребует от них судьба? Гаральд прав: конечно, надо бежать - и чем скорее, тем лучше. Но так жаль оставлять старый дом, сад...
       Дремота постепенно охватывает Руну. Она начинает уже видеть какой-то сон. Мячик. Да, позолоченный мячик из сафьяна. Она играет с нерпой. Мяч блестит в лучах солнца, а Роза разгрызает рыбу. Какой странный скрежет... Что у нее с зубами? Ах, вот что, один зуб почему-то железный. Бедная Роза, наверно, она постарела, ей стало трудно жевать пищу, и ей поставили искусственный зуб...
       Руна просыпается. Скрежет явственно слышится в комнате. Она вздрагивает так, что подскакивает на постели, и с ужасом глядит на дверь: кто-то пытается ее открыть. Но у этого «кого-то» ничего не получается. Что делать? Позвать Гара? Если он выйдет из ее комнаты на ее зов, его могут убить: недаром кто-то рвется к нему ночью! Никому ведь не известно, что сегодня они поменялись местами: Гар сам красил оконную раму. Покрашенное окно открыто настежь. Может, вылезти через окно его спальни и забраться по плющу к нему, в ее спальню? Но кто знает, что' подстерегает ее за пределами дома? Ведь если кто-то злой стоит там и ждет, он ждет Гара, а не ее, - он может убить ее по ошибке: ночь темная. А уж тогда и Гара точно убьют: она ни о чем не сможет предупредить его.
      В любом случае, глупо сдаваться без боя. Руна соскальзывает с постели и неслышно подходит к шторе закрывающей орудия казни. Она берет небольшой топорик для отсечения рук - он остер, как бритва, - и, дрожа, осторожно залезает под кровать. Скрежет ключа в замочной скважине царапает ей нервы. Боже, конечно, надо уезжать - и поскорее, прочь отсюда! Здесь их ждет неминуемая гибель.
       К ее ужасу замок вдруг поддается, и в двери появляется щель; дверь приоткрывается... но совсем чуть-чуть. Всего на четверть дюйма. Что-то мешает ей открыться шире. За дверью, в щели - тьма. Зубы Руны стучат от страха, она крепко сжимает топорик. Она не видит того, кто почти открыв дверь, все-таки не может войти.
      Некоторое время длятся мучительные для Руны попытки неведомого врага проникнуть в спальню. Но затем враг решается отступить. Слышны тяжело удаляющиеся шаги. Скрипит лестница, потом наступает мертвая тишина. Руна уверена, что это ненадолго. Она ждет, затаившись и прижав к себе драгоценный топорик. В сердце ее безграничный ужас. Она чувствует, как вокруг витает незримая, неотвратимая смерть...


      - Руна, вставай, - Гар нежно трогает ее за плечо, глядя под кровать. Топорик уже у него в руках. - Ты что там делала ночью?
      Руна просыпается, быстро вылезает из-под кровати и крепко обнимает Гара.
      - Гар, - говорит она. - Кто-то пытался сегодня ночью открыть дверь в твою спальню. Я очень испугалась. Даже боялась позвать тебя, потому что ты мог выйти прямо навстречу им. Не знаю, кто это был, но мне кажется - убийцы. Господи, какое счастье, что ты жив! Они почти открыли дверь, и я видела щелку, но что-то им мешало открыть до конца. Я чуть не умерла от страха.
      Она взглянула на Гара. Он был очень бледен. Потом быстро подошел к своему бюро за портьерой и открыл его. Затем, еще более бледный, но вместе с тем более спокойный, чем секунду назад, он сказал:
      - Это моя неосторожность. Я оставил здесь чертеж ключа для своего особого замка, и кто-то взял его. Взял, пока дверь была открыта. Но этот кто-то не знал, что позже я добавил к замку еще один предохранитель и сделал ключ немного иным, чем рассчитывал вначале, а самый чертеж - последний - уничтожил. И он не мог войти, потому что предохранитель помешал ему.
      Он повесил топорик на место.
      - Что же теперь делать? - со страхом спросила Руна. - Это опять король?
      - Не сомневаюсь, - отозвался Гар, привлекая ее к себе и гладя ее льняные волосы. - Но, разумеется, не он сам. И "убийца", конечно, был один. Я даже знаю, кто.
      - Кто? - Руна затаила дыхание.
      - Лауда, - спокойно ответил Гар. - Ее легко запугать и подкупить. Она может свободно передвигаться по дому в любое время. Кажется, мне сегодня стоит быть щедрее короля, когда я отправлюсь к кузнецу узнать кое о чем.
      - Гар, давай уедем, - Руна заплакала. - Куда угодно, только поскорей и подальше.
      - Не плачь, родная моя, - Гар крепко поцеловал ее в мокрые от слез глаза. - Сперва разберемся с этим очень интересным для меня делом. Честное слово, оно захватывает. А чтобы ты не боялась и не плакала, смотри.
      Он подошел к платяному шкафу у стены и распахнул его дверцы. Руна заглянула внутрь и... увидела собственную спальню. Там все еще немного пахло краской. "Шкаф" оказался просто двустворчатой дверью, соединяющей две комнаты.
      - Так значит, комнаты... сообщаются? - с изумлением спросила она. Потом рассмеялась:
      - Ах ты, хитрец! А я думала, что это служанка ставит каждое утро цветы у моего изголовья! Разумеется, по твоей просьбе...
      - Стану я просить кого бы то ни было приносить цветы моей любимой жене, - засмеялся Гар. - Конечно, я сам всё носил через этот вот "шкаф". С твоей стороны он был до сих пор заперт, но вот тебе ключ, носи его на шее. Захочешь пройти ко мне, проходи и ничего не бойся. Я сам не знаю, для чего я так долго хранил эту тайну. В ней была романтика...
      Руна поцеловала его.
      - Спасибо, что хоть теперь рассказал.
      - Сегодня ночью ты увидишь редкую комедию, - сказал он. - Будет, на что посмотреть. Бедняга Лауда попадется в ловушку. Такого ей никто еще не подстраивал. Сегодня кузнец сделает ей настоящий ключ, потому что вспомнит, какой детали недостает; она войдет ко мне и... очень пожалеет, что сделала это - разумеется, в том случае, если она действительно собирается причинить мне зло.
      Руна захлопала в ладоши. Она еще не знала, что придумал Гар, но его абсолютная уверенность в себе и веселый голос выдавали в нем настоящего хозяина положения, которому нечего бояться, ибо он всё просчитал до мелочей.


      Следующим вечером шли приготовления к ночной "комедии".
      Гаральд Гар устроил одеяло на своей кровати так, чтобы не осталось сомнений, что кто-то на ней лежит. После этого он взял с чердака гипсовую голову императора Нерона, положил ее на подушку и накрыл одеялом, оставив на виду только профиль. Затем он запасся ручными кандалами с короткой цепью и показал Руне новый ключ от своей спальни: еще более удивительный, чем прежде.
      - Я заплатил кузнецу больше, чем король, - молвил Гар, - и он все мне рассказал. Например, что вспомнил недостающую деталь, как я и думал, и добавил ее к бородке ключа по просьбе Лауды - она уже с утра прибежала к нему сама не своя.
       Тогда я приготовил новый замок и попросил кузнеца сделать совершенно другой ключ. Он его сделал, я заплатил ему по-царски и уничтожил новый чертеж. Скоро Лауда войдет в спальню, мы немного поговорим с ней о жизни, после чего в худшем случае она отправится в подвал до утра, а я врежу новый замок, который буду открывать новым ключом; и уже никто никогда не войдет в мою спальню через дверь, кроме меня самого. У тебя тоже очень сложный замок, так что тебе совершенно нечего бояться. А хочешь посмотреть что будет, приоткрой немного дверцы "шкафа" со своей стороны. Я оставлю у себя в спальне гореть маленькую свечку, чтобы тебе все было видно.
      В половине двенадцатого вечера Руна и Гар, как обычно, разошлись по своим спальням, демонстративно заперев двери. Руна задула свечи и тихонько приоткрыла дверцы "шкафа". Она увидела, как Гар спрятался за шторой, скрывающей орудия казни. Потом наступила тишина. Еле слышно потрескивал огарок свечи, оставленный Гаром в углу. Внизу в холле скоро пробило полночь. Руна невольно поежилась. "Комедия" Гара начиналась довольно зловеще и слишком напоминала драму. Особенно внушительны были декорации. Руна вспомнила, как два года назад бродячие лицедеи представляли во дворце "Макбета". Их бутафория была гораздо менее впечатляющей.
      Наконец, раздались еле слышные шаги на лестнице. Затем заскрежетал в замке ключ. Руна затаила дыхание и зажала себе рот руками, чтобы случайно не вскрикнуть.
      На этот раз дверь открылась без особых хлопот, и на пороге возникла громоздкая, уродливая и мрачная фигура Лауды: в длинном платье с передником, в ночном чепце, с небольшим топором в жилистых руках. При слабом свете огарка фигура старухи отбросила такую грозную тень, когда она вошла в комнату, что Руна невольно содрогнулась и подумала, что в жизни еще не сталкивалась с таким кошмаром.
      Старуха склонилась над постелью Гара, подняла топор и, отчаянно взмахнув им, грянула по гипсовому бюсту императора Нерона. Гипс раскололся. Затуманенный ужасом ум Лауды не воспринял, что треск слишком странен для настоящей головы; она не заметила, что нет крови. Механически, точно уже совершенно не владея собой, - да так оно и было - кухарка принялась кромсать то, что принимала за тело под одеялом: там лежали глиняные горшки вперемешку с хворостом, и они хрустели, как настоящие кости. Пух летел из распоротой перины и подушек, как снег.
      Наконец, Лауда бросила топор под кровать. И вдруг к своему бесконечному ужасу ощутила прикосновение холодного лезвия секиры к своей шее. Она громко вскрикнула. Перед ней стоял ее убитый хозяин в красном колпаке палача с прорезями для глаз. Он скинул маску. Ноги старухи подогнулись, и она рухнула на колени перед «ожившим» Гаром.
      - Лауда, - глухо сказал Гаральд. - Я пришел с того света, чтобы задать тебе всего один вопрос: зачем ты разбила топором голову императора Нерона? Он так долго украшал чердак моего дома.
      Руна громко расхохоталась, услышав эти слова, и страх ее исчез, как не был. Но Лауда была точно парализована. Она не поняла вопроса, так как в отличие от Руны и Гара не знала, кто такой Нерон и при чем тут его голова. Она знала теперь, как древний мудрец, только одно: что она ничего не знает.
      - Король, - прошептала она серыми губами единственное, что отчетливо помнила. - Король велел, ваша милость...
      - Разбить голову Нерона?
      - Да нет, вашу. А то, сказал, убьет...
      - Или наградит, - подсказал Гар.
      - Да награда-то, ваша милость, пустяк. А вот, что казнит, так это скорее.
      - Ну что ж, - Гар надел на ее безвольные руки кандалы. - Пошли в подвал. А завтра поговорим подробней. Призраки тоже хотят спать. Во всяком случае, я.
      И он увел Лауду из спальни.


      На следующее утро король Эверард приехал прямо в поместье своего палача и, оставив свиту за воротами, самолично отправился в дом искать Лауду - так велико было его нетерпение. Но вместо кухарки он столкнулся на лестнице с живым и невредимым Гаральдом Гаром.
      С минуту король и его палач молча глядели друг на друга. Затем его величество коротко спросил:
      - Лауда... жива? - объяснения были излишни.
      - Жива, государь. Сидит в подвале и готова дать необходимые показания, - многозначительно сказал Гар. - Она собиралась убить меня сегодня ночью, так как вчера у нее это не вышло. Пойдемте к свидетелям: они собрались у меня в спальне.
      Король молча последовал за ним. В спальне находились собранные Гаром люди, которые слышали признание Лауды: Гар велел ей только молчать о короле. Здесь были садовник с садовницей, прачка, служанка, убирающая дом, а также два священника местной церкви и королевский советник Гест. Все смотрели на искромсанную кровать и разбитый гипсовый бюст.
       "Старая дура", - подумал король про Лауду и спросил Геста:
       - А вы что тут делаете?
       - Призван как свидетель, - ответил Гест. - Тем более, я друг этого дома и считаю, что должен быть осведомлен о том, что здесь происходит.
       Все почтительно склонились перед королем, а Гар по возможности кратко рассказал, как было дело. Его величеству стало ясно: он здесь только затем, чтобы при свидетелях отправить Лауду в тюрьму, пока она не успела заговорить о сговоре с ним, об истории с ключами и тому подобном, что было совершенно невозможно допустить. Также он понял, что Руне, Гаральду и Гесту все известно; стало быть, не ему управлять событиями.
       Он поскорее распорядился заключить Лауду под стражу, после чего отвел Гара далеко в сторону и спросил:
       - Сколько ты хочешь за молчание?
       - Речь не о деньгах, - ответил Гар. - Мне нужны гарантии, что никто больше не покусится на мою жизнь. У меня есть письменное признание Лауды (кое-как, но все же она умеет писать), так что это не пустая просьба.
       - Клянусь тебе, - глаза короля вспыхнули. - Я тебя не трону. Я обещаю действовать только законным путем. Но помни: закон очень растяжим, Гар. Например, Руна до сих пор не ждет от тебя ребенка, а на острове повысилась смертность и упала рождаемость - чума сделала свое дело. Еще мой отец утвердил эту статью закона о детях вместе с парламентом. Если через полгода я не увижу, что у вас есть ребенок, что он собирается родиться, помни: я имею право развести вас как бездетных супругов. Я часто иду навстречу бездетным семьям, но вы не ждите от меня того же. Я разведу вас! Будь уверен.
       - Полгода - долгий срок, - замечает Гар.
       - Я подожду, - зловеще отзывается король. - Ты хочешь сказать, что за это время все может случиться? Я очень сомневаюсь в этом, Гаральд Гар. Одно дело ожидать от вашего союза всяческих розыгрышей и обманов, на что, призна'юсь, ты мастер, но совсем другое - серьезных неожиданностей. Кстати, теперь обмануть меня будет уже совсем невозможно. Мой личный врач освидетельствует твою жену и даст мне полный отчет о ее физическом состоянии. Прощай!
      - До свидания, ваше величество, - почтительно ответил Гаральд, снимая шляпу и склоняя голову.
      Король быстро пошел прочь, упиваясь в душе своей местью этим двум непокорным влюбленным. Они так целомудренны, что даже не смеют как следует дотронуться друг до друга? Пусть же эта их добродетель и разведет их! В самом деле, зачем ему смерть Гара, если все можно устроить гораздо проще? Тут уж никто ничего не придумает - даже этот его дурак, советник Гест, "друг дома". Когда люди спят в разных спальнях, им будет очень нелегко поменять свою благочестивую привычку на обыкновенную, которой страдают все нормальные семьи. Куда этим ангелочкам жить вместе и иметь детей! Они ведь слишком хороши для этого. Так хороши, что придется разъединить их. Навеки. До самой их смерти...

                8

      Снова наступило затишье. Никто больше не тревожил семью Гаральда Гара. Вместо Лауды взяли веселую кухарку Анну, молодую, вечно что-нибудь напевающую, приветливую женщину. Она была замужем и растила двоих детей, поэтому, подав на стол ужин, - а ужинали рано - она обычно сразу уходила домой. Руна быстро с ней подружилась и переняла у нее умение готовить несколько особенно понравившихся ей блюд, а также сама научила ее готовить кофе и чай "по-королевски".
      Лето уходило. Оно было почти на исходе, хотя часто еще бывало жарко, и Руна по-прежнему резвилась в воде, как розовая рыба.
      Она заметила, что Гар стал о чем-то подолгу задумываться, и тень временами ложилась на его лицо.
      Однажды, подав вечерний чай (это всегда доставляло ей удовольствие), Руна сидела у камина напротив Гара, тоненькая, строгая, в вечернем золотистом пеньюаре, из-под которого выглядывали складки длинной ночной рубашки. Льняные волосы кольцами ниспадали на ее плечи и ниже, до самых колен. Она задумчиво накручивала локон на палец и украдкой наблюдала за мужем.
      Он пил душистый чай, точно совершенно отрешившись, отойдя от всего, что его окружало. В такие моменты он казался ей особенно одиноким и чем-то опечаленным, а может, просто озабоченным; знакомая тень лежала на его лице.
      Руна тихонько подошла к нему и, усевшись возле него, взяла его за руку. Он отвлекся от раздумий и посмотрел на нее с обычной заботливой нежностью.
      - Гар, - заговорила Руна. - Тебя с недавних пор стало что-то беспокоить, я вижу это. О чем ты беспокоишься?
      Он поцеловал ее в щеку.
      - О нас с тобой. Нам необходимо уехать отсюда, Руна. Мы должны покинуть этот остров, эту страну. И вот я думаю: куда нам уехать? Денег у нас не так много, чтобы с легкостью устроиться на новом месте...
      - Почему нам надо уехать? - встревожилась Руна. - Ведь король оставил нас в покое. Ты сам сказал: он обещал не трогать нас. Думаешь, он обманывает?
      - Нет, думаю, что на этот раз ему можно верить. Он действительно пока не трогает нас. Но это только на полгода. После этого он разведет нас... - Гаральд помолчал. - Потому что у нас нет детей. Есть закон, принятый лет двадцать назад: насильно расторгать браки, не дающие потомства. Другие могут ждать милости от короля, но мы не можем. В первую минуту я подумал, что можно взять ребенка из приюта, но тут же понял понял: ничего не выйдет. Его личный врач будет сам тебя осматривать через полгода. И тогда... короче, нам надо уезжать.
      Руна задумалась, потом вдруг светло улыбнулась и крепко прижалась к Гару.
      - Нам не нужно уезжать, - сказала она. - Знаешь, я рассказывала Анне про нашу первую брачную ночь. Она очень смеялась. А потом все объяснила мне: почему я должна была кричать и прочее... Я очень благодарна ей за то, что она мне все рассказала. Но знаешь, что она еще добавила? Что если бы тогда обстоятельства не требовали от нас такого спектакля и мы бы уже тогда любили друг друга, как любим сейчас... и если бы ты был со мной очень нежен и осторожен... не было бы ни криков, ничего... - покраснев, она на секунду запнулась. - И даже больно почти не было бы. А я сейчас подумала: пусть даже будет больно, и, может, я раза два вскрикну... не обращай внимания. Мне давно хотелось сказать тебе, что нам вправду нужен ребенок. У тебя снова был бы твой собственный ребенок! А я - как бы я радовалась, что он от тебя! Король даже не представляет себе, что идет навстречу моим заветным желаниям. Как всегда, он превращает зло в добро, хотя совсем не хочет этого.
      Гар с волнением заглянул в глаза Руне.
      - Ты это серьезно говоришь? - спросил он.
      - А разве я люблю тебя не серьезно? - она поцеловала его. - Я замужем за тобой, я люблю тебя. Мы имеем право на наших общих детей. А раз сам король добивается этого, не будем откладывать. Не дадим ему развести нас по такому ничтожному обвинению. Потому что когда можешь родить ребенка в законном браке, от любимого мужа - просто преступление не родить его!
       - Родная моя Руна, - голос Гаральда дрогнул. - Если это серьезно... это и правда может спасти нас. Я буду очень осторожен... как могу, осторожен, потому что я люблю тебя. Но ты всегда можешь взять свои слова обратно. Мы не обязаны слушаться короля в таком личном деле. Мы имеем право повременить. Ты еще сама ребенок, это может оказаться вредно для тебя.
       - Я здоровая замужняя женщина, - Руна прижалась щекой к его щеке. - А взять свои слова обратно я не успею. Потому что тоже люблю тебя и жду тебя в своей спальне наверху. Приходи: мы станем счастливы назло королю! Сегодня же ночью. Если ты, конечно, хочешь.
       Он поцеловал ее так трепетно, точно она была соткана из воздуха.
       - Я приду, - произнес он нежно и властно, как еще до сих пор не говорил с ней. - Жди меня. И помни: я хотел этого раньше, чем захотела ты, - просто молчал об этом.
       Руна тихонько засмеялась, и глаза ее засветились глубоким, бесконечным счастьем. Она повернулась и поднялась к себе наверх. 


       Их новая жизнь началась во все возрастающем золоте листьев очень теплого сентября. Пьянеющий от собственных ароматов сад раскрыл им свои объятия, и они бродили по нему, такие же опьяненные и обновленные, глядя на мир другими глазами, чем до сих пор.
       Руну, добровольно прервавшую собственную только что начавшую расцветать юность, стали временами пугать ее новые чувства, преследовать перемены настроения, которых она раньше не знала. Она теперь часто плакала и так же часто смеялась, а ее любовь к Гару возросла до такой степени, что начала тревожить даже его, который всегда был спокоен. Он подолгу утешал ее, а она, доверчиво прижавшись к нему и закрыв глаза, жадно слушала его голос и слова, которые он умел находить для нее, думая: "Стыдно плакать, ведь я счастлива! Но почему мне так жаль моего детства? Наверно, потому, что оно ушло навсегда, а я узнала то, что узнала, слишком рано..."
      Вместе с тем оба сказочно преобразились. Они стали красивы такой лучезарной красотой, что на них невозможно было смотреть без удовольствия. Их считали самой удачной парой во всей округе. Они походили на цветы, пышно расцветшие осенью, в теплом хрустальном золоте сентября. Их сияющие лица словно щедро одаривали каждого, кто видел их. "Они богаты любовью", - говорили о них.
       Так продолжалось до середины октября, пока Руна вдруг не почувствовала, что мечта ее совершилась, и что пора перестать оплакивать ушедшее детство: оно вернулось к ней маленьким ростком и пустило корни в ее существе. Первые физические недомогания, связанные с этим новым чудом, положили конец ее слезам, раздумьям и некоторому смятению чувств. Она разом пришла в себя и возблагодарила Бога, подумав: "Ничего никуда не делось - и мое детство тоже. Вот оно, во мне, такое же чистое, как было. Ведь мы с Гаром соединили уже давно соединенное, и наша чистота дала чистый плод. Я стану матерью, а он отцом!"
       Эта мысль наполнила ее таким светом и такой несокрушимой силой, что ее покой и безмятежность не только вернулись к ней, но еще усилились. Теперь она могла быть взрослой без всяких колебаний и сожалений; лишь ее любовь к мужу оставалась незыблемой, как добрая земля. На этой земле она взращивала свое настоящее и будущее, мечты и надежды, счастье и покой. Уже не просто любовь, а мощь любви наполняла и укрепляла их. Они быстро становились тем единым целым, что неподвластно смерти и не подлежит разделению. Лозы, связующие их, цвели в небесах несокрушимым виноградником. Уже бродил в небесных сферах целительный сок, и отстаивалось, выдерживалось драгоценное благодатное вино.

                14

       Руна сгребает в саду золотые листья. Начало ноября. Купаться больше нельзя, во всяком случае ее в воду не тянет. Купаются только Гар и нерпа. Вода и воздух иногда бывают совсем холодными.
       Руна в шелковом синем платье, которое летом сшила сама, и в длинном холщовом фартуке. На траве лежат ножницы для подрезки кустов, чтобы ветви не тянулись к тропинке и не цеплялись за одежду. Прохладно, поэтому Руна также в теплом вязаном полупальто. Ее волосы собраны на голове в большую льняную шапку, которую сверху прикрывает  пристегнутый к полупальто вязаный капюшон.
       Королевский советник Гест видит ее такой и приветствует:
       - Здравствуйте, ваше высочество.
       Руна смеется, подавая ему руку:
       - Когда вы перестанете называть меня тем, чем я уже не являюсь? Присядьте на скамейку. Сейчас я закончу работу и приготовлю кофе.
       Гест садится.
       - Как ваши дела? - сердечно спрашивает он.
       - Ах, очень хорошо, - она старательно и весело сгребает листья в кучу. - А ваши?
       - Так же, - вздыхает Гест. - Увы, у меня более скучная жизнь, чем у вас. Скоро старшая дочь выйдет замуж: единственное развлечение.
       - Леда? - вспоминает Руна. - Ей ведь уже двадцать, да, Гест?
       Она вдруг кладет грабли на траву и с гордой улыбкой говорит:
       - А мы с Гаральдом ждем ребенка!
       Гест на секунду застывает, как громом пораженный. Потом взволнованно встает со скамейки:
       - Это правда? Вы решились на это? Боже мой, бедная девочка!
       - Почему я бедная? - Руна уязвлена. - Я богатая! У нас будет сын или дочь. Вот у вас их четверо. Вы разве бедный?
       - Но мне не тринадцать лет! - восклицает Гест. - И жене моей тоже.
       - Какая разница? - Руна лучезарно улыбается. - Главное, мы с Гаром очень счастливы, и король теперь не разведет нас. Только не говорите ему ничего, милый Гест, прошу вас!
       - Разумеется, не скажу, - Гест хватается за голову, потом успокаивается и приходит в себя.
       - Боже мой, - повторяет он. - Конечно, в каком-то смысле это выход. Но ведь он найдет, за что зацепиться, ваше высочество!
       - Я это понимаю, - Руна задумывается. - И Гар это знает. Но все же теперь ему будет труднее. Пойдемте пить кофе, Гест.
       - Как вы похорошели, - искренне замечает Гест. - А где господин Гаральд?
       - Купается, - отвечает Руна со смехом. - Связался с нерпой - и сам стал вроде нерпы: холодная вода ему только в радость.
       Они идут к купальне, и Руна зовет Гара пить кофе. Гест сердечно пожимает мокрую руку палача: он глубоко уважает его с тех пор, как убедился, что Руна счастлива; он видит его любовь к бывшей инфанте, его природный ум и тонкую духовную одаренность. Он больше не смущается тем, что его молодой друг - палач. Он теперь видит суть вещей гораздо яснее и глубже, чем многие другие. "Какая чудесная пара, - думает Гест. - Как он похорошела! Она просто сказочно расцвела на диво всем... Ожидание ребенка очень красит ее".
        Он старается не думать о короле и не гадать, что тот сделает с этими двумя беззащитными счастливцами, когда узнает, что и тут промахнулся. Это случится еще не скоро, есть время. А потом, он так уверен, что Руна и Гар не живут вместе, что для него будет поистине ударом, когда он узнает, что они ожидают дитя, - и он не сможет развести их!
       "Этот сумасшедший деспот совсем потеряет голову, - размышляет Гест. - На что он тогда решится, одному Богу известно. Им бы бежать... Но куда они побегут?"
       Он осторожно спрашивает Гара за чашкой кофе, не лучше ли им уехать.
       - Я думал об этом, - отвечает Гар. - Но что-то удерживает меня здесь. Какое-то шестое чувство. Может, я совершенно не прав, но я уверен: уезжать сейчас - это потерять очень многое. Не могу объяснить, что' я имею в виду.
       - Друг мой, это кончится плохо, - качает головой Гест, когда Руна ненадолго отлучается куда-то.
       Гаральд смеется.
       - Я стал фаталистом, господин Гест. Я чувствую вашу правоту, но не менее ясна мне и моя. Хотя. повторяю, я ничего не могу объяснить. Что-то висит в воздухе. Какое-то ясное предначертание, но я еще пока не могу разобрать его. Как поживает его величество?
       - Как барс, поджидающий добычу, - Гест тяжело вздыхает. - Чума кончилась, слава Богу, не докатившись до наших мест, но голод еще в силе. А он... он точно совершенно не думает об этом. Он весь поглощен одной мыслью - боюсь, эта мысль о вас. Он постоянно мучим своими страстями, они точно медленно сжигают его. Кто так одержим, тот ни перед чем не остановится. Когда вы ожидаете младенца?
      Гар задумался на секунду, загибая пальцы.
      - В июне, - ответил он, подсчитав что-то. - Вероятно, в начале.
      - А он дал вам полгода, - Гест тоже начал загибать пальцы. - Это если отсчитывать от начала сентября. В марте - уже в марте! - он может потревожить вас, если не раньше!
      - Посмотрим, - Гаральд улыбнулся. - Может, хотите вина? Очень хорошее вино.
      - Вы играете с огнем, - молвил Гест. - Но от вина не откажусь.
      Когда Гаральд налил ему золотистого вина, вернулась Руна, и Гест впервые заметил, что стан ее не так безукоризненно тонок, как был прежде. Он увидел: она едва заметно пополнела в поясе, хотя все еще носила на талии широкий кожаный обруч с серебряной бляхой вместо кушака. Она никогда с ним не расставалась, разве только цвет какого-нибудь платья не подходил к нему.
      У Геста сжалось сердце. С невольным чувством страха за эту семью он, спустя некоторое время, покинул дом.


      Незаметно промелькнула зима.
      Руна и Гаральд провели ее очень спокойно и ровно. Они вместе ездили расчищать от снега могилу с деревянными колокольчиками, вместе навещали родителей Гара; те всегда радовались их приезду. Они полюбили Руну всей душой и ни о чем не беспокоились, ничего не зная о гонениях короля. Молодость Руны не казалась старикам препятствием для того, чтобы она стала хорошей женой и матерью: так зрело она вела себя и так разумно рассуждала. Кроме того, они видели, что их сын счастлив с ней, а она все готова сделать для него: это совершенно покорило их сердца, в которых еще свежа была память о Мари и об их маленьком внуке - ему так и не исполнилось больше одного года...
      По вечерам Руна шила пеленки и маленькие рубашки для будущего малыша. На Рождество они с Гаральдом пошли в небольшой лес рядом с их домом, нашли густую ель и повесили на одной из верхних ее веток маленькую колыбель, отлитую из серебра и наполненную хлебными крошками: это был их подарок птицам.
      Ночи их были чисты и прозрачны. Они молча лежали в уютной, теперь уже их общей спальне, держась за руки, и тихо разговаривали, пока сон не начинал одолевать их и, наконец, окончательно овладевал ими. Они засыпали голова к голове, льняные волосы смешивались с ярко-рыжими, и два обручальных кольца соприкасались всю ночь на уснувших руках...


       В конце февраля Руна встретилась с королем. Она выходила от няни, которая неустанно помогала ей готовить вещи для будущего младенца, и тут же, в заснеженном саду, на пустынной тропинке столкнулась с его величеством.
      Она была в полушубке, таком просторном, что король ничего не заметил. Он улыбнулся:
      - Готовишься к разводу, Руна?
      Она задорно улыбнулась ему в ответ. У нее совершенно не было страха перед ним.
      - Я готовлюсь к родам, - сказала она.
      Король Эверард принял эти слова за удачную шутку.
      - И когда же роды? - весело спросил он.
      - В начале июня, - Руна пожала плечами. - А может, в середине. Но, я думаю, в начале.
      - Вам не удастся взять ребенка в приюте, - предупредил король. - И даже если бы удалось, это ничему бы не помогло: ведь мой врач будет сам осматривать тебя.
      - Господин Ланк? - вспомнила Руна.
      - Да.
      - Он хороший врач, - согласилась она. - Знает меня с детства. Я тоже ему доверяю и спокойно дам себя осмотреть.
      - После чего ты получишь развод и станешь моей женой.
      - О нет, - Руна рассмеялась. - Вы не верите мне, но скоро вам придется поверить: закону не удастся нас развести. Это сможет сделать только смерть. Но вы дали слово быть честным. Если ваша честность истинна, наша смерть далека.
      - Ты царственно хороша, - сказал король. - Надеюсь, ты такой останешься и после развода.
      - Которого не будет! - крикнула Руна и умчалась вприпрыжку, как озорная девчонка.
      ... Во дворце король Эверард, смеясь, рассказывал Гесту:
      - И она пытается уверить меня, что ждет ребенка! Ничего забавней я отроду не видывал. Бедняжка Руна! Как слабы ее попытки избавиться от меня. Неужели она думает подговорить врача? Это поистине смешно! Ланку я верю, как самому себе. Ничего, я вызову ее к себе в апреле: путь немного подольше побудет со своим палачом, так и быть. Им осталось мало времени - а они, видимо, не на шутку подружились!
      Гест промолчал. Он заметил, что король с недавних пор стал меняться. Он похудел, лицо его покрылось морщинами, проседь сделалась заметней, а благородных тонких чертах лица появилось что-то грубое и отталкивающее, чего прежде не было...
      Верный Гест поспешил предупредить молодую пару, что до апреля им, вероятно, ничего не грозит. Это известие было воспринято ими с радостью и облегчением. Хотя они и понимали, что его величеству не удастся развести их, они ни минуты не бывали спокойны и втайне трепетали за свое будущее, поскольку знали: настанет день, когда королю придется поверить в существование их законного наследника.

                15

       В начале апреля Руна была вызвана во дворец. Сильно взволнованный, Гар ничем не выдал своих чувств, лишь сунул ей в руку маленький образок с изображением Божией Матери.
       - Держи при себе, что бы ни случилось, - сказал он, - и все обойдется, можешь мне поверить.
       Руна надела образок на шею, крепко поцеловала Гара и пошла во дворец, неустанно молясь про себя, чтобы Господь не допустил разлучить ее с мужем.
       Короля Эверарда она не встретила. Служанка проводила ее сразу к доктору Ланку, полному, приземистому пожилому человеку, которого Руна знала как воплощенную доброту. С тех пор, как она себя помнила, он лечил ее всякий раз, когда она заболевала, - и всегда удачно.
       - Как мы похорошели! - добродушно воскликнул доктор, целуя ей руку. - И как вам идет будущее материнство! Не бойтесь, я не буду подробно осматривать вас, - он засмеялся. - У нас большой опыт, мы и так поймем все, что требуется.
       Руна благодарно улыбнулась ему и протянула букет зеленых веток с белыми цветочками.
       - Это из нашего сада, - сказала она. - Вишня зацвела.
       - Чудесно, благодарю вас, - доктор поставил ветки в голубую вазу, предварительно наполнив ее водой. - И впрямь все зеленеет или цветет. Природа пробуждается к жизни, инфанта Руна, - и вы тоже. Это в тринадцать-то лет и при вашем целомудрии, - он покачал головой. - Но что поделаешь: воля короля.
       - Мне через две недели исполнится четырнадцать, - сообщила Руна. - Можно, я после осмотра выпью у вас чаю, господин Ланк? Мне теперь часто хочется пить...
       - Это неудивительно, - согласился доктор. - Я и сам собирался напоить вас чаем. Как поживает ваш супруг? Я слышал, у него железное здоровье, и с нервами тоже все в порядке. Это весьма важно для крепкого потомства. Передавайте ему мой поклон...
      - Непременно, - весело ответила Руна, глядя в добродушные серые глаза доктора.


       Король Эверард ожидал Ланка в своем кабинете. Настроение у него было отличное. Он смотрел в окно на зазеленевший солнечный сад и пустую, пока еще без воды купальню, думая о том, что скоро ее вымоют, вычистят и снова наполнят чистой морской водой, как наполняют каждую весну, а кусты вокруг купальни покроются такой пышной листвой, что, как всегда станут походить на джунгли из жасмина, магнолий и шиповника. Стены дворца уже снова начали обрастать ковром плюща, и снова изжелта-белая галерея с колоннами будет вскоре напоминать ему Древнюю Грецию: он в юности страстно увлекался всем античным.
       Но теперь у него одна страсть, одна мысль, одно желание, которым он живет. И, отвернувшись от окна, король с нетерпением уставился на двери своего кабинета.
       Доложили о приходе доктора Ланка. Король распорядился пригласить его и поудобнее устроился в кресле. Доктор вошел и почтительно поклонился ему. Король кивнул в ответ и спросил с самым благодушным видом:
      - Ну как?
      - Все очень хорошо, - ответил Ланк. - Подробного осмотра я не производил: и так все совершенно ясно.
      - Ну конечно, я так и думал, - король рассмеялся. - Еще бы! Она не пыталась внушить вам, что беременна, - как мне в феврале?
      - Внушить, что беременна? - медленно повторил доктор, устремляя изумленный взгляд на короля. - Зачем пытаться внушить очевидное? У нее роды через два месяца.
      - Вы шутите, - король опять рассмеялся.
      - Не имею такой привычки, ваше величество, - с достоинством ответил Ланк. - В официальной беседе с вами? Что вы! Какие шутки... Руна Гар уже семь месяцев как ждет ребенка. Я полагаю, он появится на свет в начале июня. Конечно, она сама еще растет, но у нее уже вполне созревший здоровый организм, и можно ожидать от нее здорового ребенка.
       - Как?! Руна Гар беременна?! - крикнул король, отказываясь верить своим ушам.
       - Точно так, - ответил доктор Ланк. - Младенец расположен, как и следует, вниз головой - он шевельнулся у меня под руками! - и, судя по всем признакам и показаниям самой Руны, ему действительно семь месяцев с момента зачатия.
       Его величество смертельно побледнел, потом спросил еле слышно:
       - Как она себя чувствует?
       - Отлично, - ответил доктор. - Лучшего трудно и желать.
       - Как же так, - король закрыл лицо руками. - Как ей это удалось? Как она решилась? Как он смог?
       - Что значит, как смог? - снова удивился доктор. - Они муж и жена, вы сами содействовали их браку, государь. Он крепкий здоровый молодой человек. Она - очень здоровая, хотя весьма юная молодая женщина...
       - Я не об этом! - король воздел руки к небу. - О, я не об этом. Ведь он не смел дышать на нее. Он любил ее так, что боялся дотронуться до нее - поцелуи я в расчет не беру. Я видел, я знаю.
       - Ваше величество, - доктор все больше удивлялся. - Мы живем на земле. Не мне вам это говорить. Простите, что дерзаю затрагивать столь высокие и тонкие вещи, но вы были женаты двадцать лет и, конечно, знаете, что это такое. Я тоже до сих пор боготворю свою жену, я не знаю цены этой замечательной женщине. Тем не менее, у нас трое детей. Ведь семья, с вашего позволения, тем и хороша, что, познавая в законном браке радость любви, можно, к тому же, радоваться и детям, плодам этой любви. Я говорю банальности, но вы сами подвели к тому, чтобы я говорил их. Руна выглядит счастливой, радостной, глубоко любящей мужа, с нежностью и готовностью ожидающей ребенка. Господи! Я давно не видел картины отраднее, чем эта.
        - Значит, через два месяца? - почти прошептал король, глядя себе под ноги.
        - Да, ваше величество.
        - Позовите Руну, - сказал король.
        Доктор вышел с поклоном, а через минуту появилась Руна. Его величество глянул на нее, и последние сомнения покинули его. Она распустила складки на своем серебристом платье и разгладила их. Он увидел, как заметно ее положение, и заскрипел зубами. Услышав этот звук, Руна внутренне содрогнулась и прижала руку к груди, где спрятала под платьем заветный образок. Потом она собралась с духом и взглянула на короля. Вид его был страшен. Запавшие глаза горели на белом, как мел, лице, зубы были оскалены и в то же время крепко стиснуты. Он сжимал кулаки, и весь вид его выражал такую глубокую бессильную ярость, что Руне стало страшно, хотя она понимала: он ничего не может сделать ей.
        Несколько минут в кабинете царило жуткое безмолвие. Потом послышался тихий зловещий смех короля Эверарда. По спине у Руны побежали мурашки.
        - Руна, - заговорил король, с отвращением разглядывая ее. - А ты оказалась всего лишь мелкой дешевой развратницей. Тебе не место было во дворце. Улица с красными фонарями, вот твое место! Я верил в твою чистоту, но ты оказалась обыкновенной похотливой овцой, готовой принять низменные ласки от первого попавшегося плебея!
        Синие, глубоко сидящие глаза Руны вспыхнули негодованием.
        - Ваше величество, - холодно и жёстко заговорила она. - Прошу вас не забываться в моем присутствии; я не позволю вам так разговаривать со мной. И не смейте оскорблять ни меня, ни моего мужа, который вовсе не первый попавшийся, как вы изволили выразиться, а человек, между которым и вами я должна была в свое время выбирать. Это были подходящие для меня условия, я сделала выбор. Но никто не заставил бы меня жить с нелюбимым человеком. Из этого следует, что я полюбила его, а значит, он оказался, в отличие от вас, достоин моей любви! И теперь, когда я жду ребенка, которого вы сами требовали от нас семь месяцев тому назад, вы смеете унижать меня, верную жену и будущую мать! Красота и любовь соединили меня с моим мужем, и я даже под страхом смерти никому не позволю говорить иначе в моем присутствии! Я люблю Гара. Я счастлива быть его женой и матерью его ребенка. Что же касается вас, с вами мне не о чем разговаривать. Позвольте мне удалиться.
      Король быстро приблизился к ней и схватил ее за руку.
      - Все тот же жемчужный лак! - воскликнул он. - И ты такая же царственная и своевольная! О, Руна, скоро ты пожалеешь, что не позволила мне развести вас теперь, потому что я люблю тебя сильнее прежнего!
      - Вы любите не меня, - сухо возразила Руна. - Вы любите своих демонов, которые управляют вами и сводят вас с ума.
      - Ты не говорила так, когда называла меня своим отцом! - заметил он с горечью.
      - Мой любимый приемный отец умер, - ответила Руна. - Во всяком случае, вас я никогда так больше не назову. Вы чудовище. Вы придумывали для меня немыслимые пытки, но Господь все их обращал в добро. Так будет и впредь. Главное, теперь вы не можете развести нас.
      - Да, - ответил король, пристально глядя ей в глаза. - Я не могу этого сделать... пока. Но ребенок должен еще родиться.
      - Ребенок родится, - отозвалась Руна, - если вы будете продолжать действовать "по закону", как вы это называете. Только не надо пугать меня тем, что "закон растяжим". Помните, существует парламент, а в парламенте - несколько верных проверенных людей. Насколько мне известно, именно они мешают вам творить произвол.
       - Ты грозишь мне моим собственным парламентом? - король с презрением улыбнулся.
       - Нет, просто напоминаю вам, что есть вещи, которые вы не можете игнорировать, - ответила Руна, кланяясь. - Позвольте мне идти, ваше величество.
       - Позволяю, - сказал король Эверард. - Риторикой с тобой не занимались, но, видимо, ты от природы отменный оратор. Это хорошо для будущей королевы, которой - клянусь! - ты со временем все-таки станешь.
       Руна, еще раз поклонившись, вышла из кабинета. Его величество второй раз стиснул зубы до скрипа и вне себя от отчаяния бросился в кресло. Он был потрясен и подавлен, его терзали муки ревности и бессилия. Он снова ненавидел весь мир. Его опять обманули. Но на этот раз обман был слишком серьезен, чтобы он мог бороться с ним на виду у всех. Необходимо было что-то срочно придумать...


       Руна, взволнованная, но счастливая, поспешила домой. Гар вышел ей навстречу. Она с улыбкой обняла его:
       - Он нас не разведет! Он изменился... стал страшен... он оскорблял меня... но он ничего не может сделать. Гар! Я знаю это: он сейчас ничего не может.
       "Но он найдет, за что зацепиться", - вспомнились ей слова Геста. Точно подумав то же самое, Гар молча и крепко прижал ее к себе.

                6

        Наступил май.
        Король Эверард, опустившийся, обросший, как бродяга, ходил по притихшим, почти безмолвным залам дворца. Он редко показывался на галерее. Его не привлекали зелень и солнце, не трогали звезды, луна и теплый ночной ветер, когда он, мучаясь бессонницей, стоял у окна спальни и смотрел - безучастно, точно ничего не видя, - на зелень своего сада, посеребренную луной. Купальня была уже наполнена водой, и ему все представлялась девочка в ярко-розовом сборчатом купальнике, веселая, беззаботная - и он вам, счастливый здоровый человек, у которого, хотя и умерла жена, но жива любящая прелестная дочь. Он вспоминал, как она бегала с позолоченным мячом вокруг римских фонтанов и играла в волан. Теперь он лишился ее навсегда. Порой его охватывало желание бежать к ней, пасть перед ней на колени и просить ее обо всем зле, ей причиненном; просить ее помнить только то, что она его любимая дочь и твердить "прости", пока она не простит. Он не знал, что то же самое чувство нередко охватывало и Руну: она не могла забыть те десять лет, на протяжении которых он был ее любимым отцом, и нередко вытирала слезы, вспоминая, как безмятежно и счастливо она росла возле него и ласковой доброй королевы. Если бы он решился раскаяться и поехать к ней - с какой готовностью и радостью она устремилась бы ему навстречу! Она сделала бы все, чтобы забыть, и в самом деле забыла бы, во всяком случае, простила ему его чудовищные безумства. В глубине души он чувствовал это. Но что-то мешало ему поехать к ней, что-то мешало покаяться. Это была мысль, одна и та же навязчивая мысль: если с палачом вдруг волей судьбы что-то случится, он, король, тут же забудет о своем раскаянии, он снова захочет увидеть Руну своей женой. С этим ничего нельзя было поделать, его величество ясно это сознавал и ничего не предпринимал, выжидая... Чего он ждал? Он не знал.
       Но вот однажды к нему явился с докладом начальник тюремной стражи. Внимательно выслушав его, король преобразился. Он точно помолодел, глаза его снова заблестели, он велел постричь себе волосы, усы и бороду, оделся по-королевски, как давно уже перестал одеваться, и вместе с начальником стражи отправился в городскую тюрьму.


       Через два дня закованный в железо конвой вошел в ворота Гаральда Гара; впереди выступал король со своей свитой.
        Гар и Руна как раз работали в саду и увидели их. Руна задрожала и в страхе посмотрела на Гара, но он оставался спокоен, только его рука крепко сжала ее руку.
       - Гаральд Гар, - заговорил начальник стражи, подходя к палачу. - Вы обвиняетесь в убийстве Дина Джоса, а с ним еще семи человек. Свидетель, которого вы оставили в живых, случайно проговорился, а затем под нашим нажимом дал показания - увы, они против вас. Он показал нам место преступления. В сгоревшем деревянном доме мы нашли семь трупов, также сгоревших и не подлежащих опознанию, но были опознаны личные вещи Дина Джоса. Признаёте ли вы, что сделали это?
      - Да, признаю, - ответил Гар, не опуская глаз. - И я бы еще раз сделал это. Но я никого не убивал. Я предал казни тех, кто ее заслуживал.
      - Прошу вас следовать за нами, - сказал начальник стражи.
      Гар обернулся к Руне, крепко обнял ее, поцеловал и последовал за начальником стражи в сопровождении конвоя.
      Король приблизился к нему с торжествующим и царственным видом.
      - Вот ты и проиграл, палач, - сказал он почти дружелюбно. - Зря ты оставил его в живых.
      - Он не заслуживал смерти, - Гар пожал плечами. - Он только стерег дом в отсутствие хозяев. Это, конечно, не оправдывает его, но я обещал ему жизнь - правда, на каторге.
      - Он будет жить, - согласился король Эверард. - А вот ты - нет. За убийство восьми человек безусловно полагается смерть. Суд будет закрытым. Тебя непременно признают виновным. Разве твое дело судить негодяев? Твое дело рубить им головы.
       - Я и отрубил, - честно признался Гар. - Тем, кому следовало. А закон я знаю не хуже судей. Кто заманивает девушек на позор и смерть, тот не достоин жизни. Вы видели восемнадцать могил рядом со сгоревшим домом? Там лежат восемнадцать жертв, убитых и обесчещенных перед смертью теми, кого я казнил.
       - Знаю, - король потупился. - После того, как полетит твоя голова, мы займемся этим. Но не раньше.
       - Ваше величество, - произнес Гар. - Я не боюсь за свою голову, тем более, что моя Руна была завлечена в эту ловушку и также должна была подвергнуться бесчестью по вашему приказу, и вас за это никто не будет судить... Я испытал в этой жизни полную меру горя и полную меру счастья. Но вы ломаете жизнь моей жене, а ее жизнь только началась. И это не по закону, вот, что я хочу сказать.
       - Молчи! - в сердцах крикнул король. - Я люблю ее больше, чем ты, и всегда любил больше. Тебе теперь недолго осталось жить; я собираюсь быть к тебе милостив. Не выводи меня из себя.
       Гар молча опустил голову.


       Руна без слез, но медленно застывая, точно каменея, смотрела, как уводят ее любимого мужа, и с каждым его шагом прочь, в неизвестность, кровь отливала от ее румяных щек. Она не побежала вслед за ним - она осталась стоять на месте и стояла неподвижно, бледная, почти прозрачная, пока кто-то не обнял ее за плечи - это оказалась Анна - и не увел из сада.
       Анна долго отогревала ее у очага, поила подогретым вином, растирала ей руки, твердя слова утешения: Руна точно не слышала их. Она машинально пила вино и так же машинально позволила ей уложить себя в постель, но не сомкнула глаз. Рядом было пусто. Гар сегодня ночевал в тюрьме, а она по-прежнему в их с ним общей спальне, где все напоминало о нем, где все дышало покоем их совместного счастья - такого беззащитного и такого нерушимого.
       Всю ночь она пролежала в постели без сна, не двигаясь, глядя в темноту неподвижным взглядом. Но едва занялся рассвет, Руна оделась, заботливо собрала в узел вещи Гара и бледная, как полотно, с блестящими сухими глазами, покинула дом. Её волосы плотно прикрывал строгий темный платок, и одета она была во все темное. От бессонной ночи лицо ее осунулось, но в то же время дышало твердой решимостью.
        Она пришла во дворец, чтобы встретиться с его величеством. Ему тотчас доложили о ней и, хотя он не привык так рано просыпаться, он тут же оделся и велел сообщить ей, что ожидает ее в своем кабинете.
       Она явилась туда и поклонилась ему с молчаливым почтением.
       - Доброе утро, Руна, - сказал король. - Садись. Твоему мужу осталось недолго жить: через две недели он будет казнен. Что ты хочешь от меня? Можешь не просить о помиловании - это ничего не даст.
       - Я не прошу о помиловании, ваше величество, - спокойно ответила Руна. - В самом деле, это было бы напрасно. Я прошу о том, чтобы эти две недели мне позволено было провести с Гаральдом в одной камере, и чтобы мне позволено было беспрепятственно входить туда и выходить оттуда.
       - Я знал, что ты будешь просить об этом, - заметил его величество. - У тебя с детства преданная и привязчивая натура. Но, милая Руна, ты просишь меня о слишком великой услуге. Я не хочу мешать вашему последнему счастью, но придется нам с тобой немного поторговаться. Теперь условия буду ставить я. Как ты просишь, так оно и будет, если: во-первых, в то самое утро, как казнят Гара, ты обвенчаешься со мной. Согласна ли ты?
       - Да, - твердо ответила Руна.
       Король просиял.
       - Наконец-то! Долго же мне пришлось ждать твоего согласия! - воскликнул он. - Во-вторых, ты будешь все эти две недели завтракать, обедать и ужинать со мной.
       - Да, - повторила Руна.
       - Чудесно. И третье условие: рожденного тобой младенца ты назовешь Эверардом в честь меня - и никак иначе.
       - Хорошо, - ответила Руна, не моргнув глазом. - Если это будет мальчик.
       - Договорились. Тогда и я говорю тебе: хорошо! - милостиво сказал король. - Ступай к своему мужу. Я распоряжусь, чтобы ты пользовалась неограниченной свободой передвижения. Сегодня можешь со мной не завтракать, но к обеду непременно приходи.
       Руна поцеловала руку короля - губы ее были холодны, как лед, - и низко склонилась перед ним.
       Он написал несколько распоряжений, и вот, в одной из личных карет государя Руна была доставлена в тюрьму:  серое, почти черное здание с мелкими решетчатыми впадинами окон, неподалеку от площади казни.
        Ее провели по длинному коридору и впустили в камеру, где на охапке сена сидел Гаральд Гар, прикованный цепью к стене. В камере царил холод, очаг еле-еле согревал сырой полуподвальный воздух, поскольку стража жалела хворост.
       Руна молча бросилась на шею Гару.
       - Руна! - он крепко стиснул ее в руках. - Моя маленькая, как ты здесь оказалась?
       - Король позволил, - кратко ответила Руна, умолчав о поставленных королем условиях. Глаза ее снова засветились счастьем, а на щеках вспыхнул румянец. - Милый Гар! Вот твои теплые вещи. Вот камзол, одеяло, плащ... видишь, я все собрала: самое необходимое. Если нужно что-то еще, я принесу. И деньги есть... Сейчас ты согреешься.
       Она заплатила страже столько, что камера тут же оказалась наполовину завалена хворостом. Огонь ярко запылал в очаге, и сырой холодный подвал быстро стал сухим и хорошо прогрелся.
       Счастливые муж и жена, невольно позабыв о предстоящей казни, обнялись и крепко заснули в тепле на охапке сена. Оба провели ночь без сна и теперь нуждались в отдыхе. Все прочее - даже смерть - не казалось им настолько важным, как то, что они снова оказались вместе - и могут спать, как спали до сих пор, прижавшись головой к голове... Это казалось им сегодня самым главным. Обо всем остальном пока не стоило думать. Они были вдвоем, и на их соединившихся в сонном оцепенении руках  по-прежнему соприкасались друг с другом обручальные нефритовые кольца.
      

       Потянулись дни ожидания: сначала - суда, затем - казни.
       Руна вполне сознавала, что скоро их с Гаром разделит вечность, но старалась не думать об этом и еще больше старалась не показывать кому-либо, что все-таки невольно думает об этом.
       Народ толпился у ворот тюрьмы, чтобы хоть раз увидеть верную жену палача, бывшую знаменитую инфанту. Очень немногим решение короля казалось справедливым. Однажды незнакомая женщина со слезами бросилась на колени перед Руной и горячо заговорила:
       - Дитя мое, передайте вашему мужу, что моя душа его благословляет. Мою девочку убили в том лесу, я это знаю. Я нашла возле одной из могил за сожженным домом ее платок. Это был подарок, она с ним не расставалась. Он казнил их, этих подонков! Боже мой, я бы всю жизнь отдала, чтобы только он жил! Я буду молиться за него и - поверьте - все, кто лишился своих дочерей из-за этих выродков, родные и близкие убитых девушек - все будут молиться за него!
       Она заплакала. Руна поцеловала ее, а когда подняла глаза на толпу, то увидела, как сочувственно и смущенно люди смотрят на нее и осиротевшую мать. Они молчали, не было слышно ни звука.
       Хворост стоил дорого, и нередко она сама набирала его в лесу часами, не обращая внимания на свой мешающий двигаться живот. Но через несколько дней ей принялись помогать какие-то  деревенские парни. Они работали в строгом молчании, не называя своих имен, и только просили ее не работать самой - подождать, когда они всё соберут и отвезут к самой тюрьме на собственном возу. Денег за свою помощь они не взяли, горячую благодарность Руны приняли с молчаливым почтением.
       Завтракать, обедать и ужинать с королем Руна приезжала в специальной, выделенной для нее карете, под охраной солдат, так как у молодого палача были не только сторонники, но и противники. Впрочем, Руна никого не боялась и к своей собственной судьбе оставалась удивительно безучастной.
       Его величество был чрезвычайно доволен. Он видел Руну смиренной и покорной себе: что' могло утешить его больше? Он охотно дал через нее согласие на то, чтобы родители Гара раз в три дня могли навещать сына, был готов и на большее: велел посылать смертнику несколько блюд со своего стола. Этот древний обычай действовал на острове, если смертник был в прошлом человек достойный, верно служивший своему государю. Но когда король показал Руне, какие замечательные блюда он приготовил для Гара, она движением руки отстранила золотые судки с кушаньями.
       - Ваше величество, - сказала она. - Не гневайтесь на нас, но Гаральд не примет этого. Он не будет есть ничего, что с вашего стола или из вашей кухни.
       - Как он, однако, горд! - король засмеялся. - Почему же он откажется?
       - Я сама готовлю ему, государь, - уклончиво молвила Руна. - Готовлю то, что умею давно, и то, чему научилась недавно.
       - Я забыл, что у моей Руны золотые руки! - с восхищением воскликнул король Эверард. - Уберите судки! Госпожа Гар совершенно права.
       ... Руна никогда не показывала своему супругу, что грустит или беспокоится. Напротив, она весело угощала его тем, что очень искусно готовила на тюремной кухне, рассказывала, как старательно убирала пред приходом к нему могилу Мари, как прошел очередной завтрак или обед с королем, а сопровождая узника в его коротких прогулках, непременно затевала возню с тюремной собакой, которая очень привязалась к ней. Руна заставляла ее проделывать такие забавные штуки, что и стража, и сам Гар не могли удержаться от невольной улыбки.
       Руну полюбили все - в пределах и за пределами тюрьмы. Она узнавала о нуждах узников и часто помогала им, пользуясь временным (она была уверена, что временным) благодушием его величества. Для нее стало радостью передавать несчастным то лекарства, то деньги, то здоровую пищу, то одежду. Все с изумлением смотрели на четырнадцатилетнюю девочку, чьи манеры, чья речь и чье будущее материнство никак не сочетались с ее полудетским обликом и еще порой детскими движениями, от которых она не успела отвыкнуть - точнее, природа не успела отучить ее. Это придавало ей еще больше очарования. Очень многие помогали ей в мелочах, высоко ценя ее мужество и подозревая, что оно достается ей ценой великих усилий.
       Так оно и было. Мужество Руны держалось на такой тончайшей нити, что она сама порой удивлялась, как эта нить не рвется. Плакать она могла только тайком, в комнате своей старой няни, на ее руках. Только няня знала, какой поток слез всякий раз проливает ее девочка. Еще один человек почти так же хорошо знал это. Гаральд Гар всегда подмечал следы слез на оживленном лице Руны. Его невозможно было обмануть. Он чувствовал, как сердце ее медленно разрывается от горя, но не говорил с ней об этом, боясь, что она потеряет свою выдержку и не сумеет вернуть ее - и тогда, чего доброго, страдания окончательно погубят, сломают ее. Она не доживет до дня казни или сойдет с ума.
       После утверждения смертного приговора закрытым судом Руна была бледна и целый день не могла говорить, но внешне оставалась спокойной и сдержанной. Они весь вечер просидели с Гаром молча, взявшись за руки, прижавшись друг к другу и глядя на огонь очага. Гару очень хотелось сказать Руне, что умирать на эшафоте вовсе не больно, что палач, который должен будет казнить его, хорошо ему знаком и отлично знает свое дело, а ради него, Гара, тем более постарается... Но Руна не смогла бы слушать подобные речи. Он видел на ее лице отражение великой душевной муки и чувствовал, что она еле держится, сохраняя свое напускное спокойствие. В потоке ее льняных волос он заметил совершенно седой, снежно-седой локон ( он блеснул серебром в отсветах огня) - и решил, что кроме как молчанием и любовью ей ничем не поможешь.


       Дождь. Зелень утопает в дожде. На послезавтра назначена казнь Гаральда Гара. Тучи совершенно заволокли небо. Никакого просвета. Дождь.
       В голове Геста нет других мыслей. Они так же монотонны, как бьющие по листве капли дождя. Свежий аромат наполняет необозримый простор сада. Гест стоит среди колонн изжелта-белой галереи, облокотясь на парапет. С недавних пор лицо его потемнело. Ему нечем дышать. Он чувствует, что галерея и дворцовые стены точно давят его. Ему хочется в поля, в луга: упасть лицом в мокрую траву, слиться с ней и долго так лежать без движения, пока дождь не смоет с него печаль и пока свежий ветер не войдет волнами в его грудь...
       Дверь на галерею открывается, и в щеголеватом плаще появляется король Эверард. Он очень доволен. Он протягивает руки дождю. Во всех его движениях - радость победы. Он словно трубит сам себе славу, хотя не произносит ни звука.
       Потом спрашивает:
       - Ну, Гест, вы хотели говорить со мной - вот я!
       - Ваше величество, - кланяясь, глухо обращается к нему Гест. - Я покорнейше прошу вас отпустить меня со службы. Мое здоровье мешает мне служить моему государю. Я вынужден уйти.
       - Неужели? - король пристально смотрит на него. - А вот Ланк утверждает, что вы совершенно здоровы. Кому я поверю больше, ему или вам? Я не отпускаю вас со службы. Вы дельный советник, вы очень нужны мне. Не смотрите на меня с такой ненавистью. Вы понадобитесь моей будущей супруге, молодой королеве. Она очень к вам привязана. Не захотите же вы опечалить ее своим уходом? Кстати, Гар держится слишком хорошо. Это не совсем меня устраивает. У Руны не должно остаться чересчур трепетной памяти о ее бывшем возлюбленном. Я придумал для них маленький сюрприз. Им будет очень весело - особенно ему. А Руну я уж как-нибудь утешу.
       - Что вы еще затеяли?! - Геста всего передергивает. - Вы ломаете чужие прекрасные жизни, как безобразное нелепое чудовище ломает редкие цветы. Да, я всей душой ненавижу вас! Вас есть, за что ненавидеть.
       - Бог мой! - восклицает король. - Какие слова и сколько эмоций! Вы свободны, Гест. И помните: я удвою вам жалование. Я слишком счастлив, чтобы на вас сердиться.
       Гест молча покидает галерею после машинально-привычного поклона, которого сам даже не замечает. Он слышит за своей спиной громкий жизнерадостный хохот короля. Король может смотреть на свой сад с прежним удовольствием, он блаженствует, он наслаждается жизнью!.. Гесту хочется вырыть себе землянку в лесу и жить в ней до конца своих дней в полном глубоком одиночестве.  
                17

        Его величество сидит у себя в кабинете. Уже давно поздний вечер. Завтра Гаральда Гара ожидает казнь. Сколько раз он рубил головы беззащитным людям; теперь полетит его собственная голова. Одно досадно: что он оказался так смиренно готов к этому! Слишком уж честно с его стороны. Королю не по душе такие открытые игры. Необходимо будет немного все подправить... За обедом Руна была белее мела. Король игриво спросил ее, помнит ли она о том, что завтра станет королевой? Она почтительно ответила, что помнит об этом и благодарит его. И она будет королевой! Он немедленно напишет соответствующий указ по строгой, юридически утвержденной форме.
       Он берет в руки перо обмакивает его в чернильницу и старательно, торжественно выводит строку за строкой. Работа занимает около получаса. Закончив ее, он скрепляет указ всеми необходимыми печатями и кладет перед собой на стол.
        Потом он ставит перед собой два хрустальных графина: один с зеленой, другой с красной пробкой. Они оба наполнены красным вином, и свечи играют в их причудливых гранях. Завтра утром перед казнью стражник преподнесет Гаральду Гару графин с зеленой пробкой. Гаральд выпьет из него, потому что ему скажут, что таков ритуал, и что вино от начальника стражи. Последний будет завтра в отъезде по делам и не сможет опровергнуть это заявление. А Гар уважает его и, без сомнения, примет от него вино. И вот, выпив всего лишь один небольшой кубок, Гаральд умрет тут же на месте в страшных муках. Потому что в графине с зеленой пробкой - яд, один из сильнейших ядов в мире! Король сам насыпал его туда, частично перелив сперва вино из графина с красной пробкой в графин с зеленой. Теперь вина в графинах поровну. Пусть Руна думает, что ее любимый Гар сам попросил яда в страхе перед эшафотом. Пусть она хоть напоследок поверит в то, что он жалкий трус.
      До чего же похожи графины! Король любуется их абсолютным сходством, и у него возникает мысль немного развлечься: скажем, поменять пробки на графинах, но тут же поставить их обе обратно на свои места. Впрочем, он не дает себе воли - слишком опасна забава. Чего доброго, перепутаешь, какая пробка от какого графина: и тогда начинай все сначала, да еще смотри при этом, не отравись сам. Нет, он не будет так развлекаться, во всяком случае, в ближайшее время. Завтра его ждет развлечение поинтереснее.
       Вот они перед ним: графин с зеленой пробкой, хрустальной, точно изумрудной, и графин с красной, точно рубиновой. Как чудесно свечи играют в гранях!
       Он не выдерживает, наливает себе вина из графина с красной пробкой в кубок и чокается со своим отражением в высоком зеркале.
        - За Гаральда Гара! - говорит он отражению и выпивает вино. Он уже пил его сегодня, прежде чем устроить этот фокус с ядом. Замечательный вкус. Остаток он допьет завтра, накануне венчания. Свадебное платье Руны, взятое из дома палача, висит на вешалке за его спиной - он видит его в зеркале. Завтра она в этом платье пойдет венчаться с ним, королем, в церковь - так же, как год назад, чуть меньше, венчалась с королевским палачом.


      Последний день перед казнью Руна провела с Гаром, исключая время, уделенное королевским трапезам. Глаза ее были полны слез, но она не давала им пролиться; Гар видел только, как они блестят при свете очага.
       Вечером он не выдержал, взял Руну за руку и с нежностью сказал:
       - Руна! Я знаю, тебе нужно заплакать. Я буду совершенно спокоен, вот увидишь. Мне твои слезы только принесут облегчение; я так давно их не видел, бедная ты моя. Ведь тебе завтра венчаться с королем. Лучше заплакать сейчас при мне, чем завтра при нем. Он не должен видеть твоих слез. Ты бы ведь этого не хотела, правда?
       - Да! - Руна бурно разрыдалась и, упав на колени перед Гаром, сидящем на сене, принялась целовать его с такой жадностью, точно желая сохранить, сберечь в себе каждое прикосновение к мужу - и насытиться, упиться каждым из этих прикосновений.
       - Как ты узнал... о венчании... - она с трудом могла говорить. - Милый Гар, как?
       - Мне рассказали, - он так же жадно целовал ее в ответ. - Все здесь всё знают. Слезы облегчат твои страдания. Плачь, Руна, теперь уже можно. Я знаю, ты пожертвовала бы всем на земле, чтобы провести эти две недели со мной. И они были незабываемы, Руна. Я буду помнить о них и на том свете - в аду или в Раю - и просить Господа, чтобы ты не была несчастна.
       - Вот увидишь, - Руна вся дрожала от горя и негодования. - Ты узнаешь, где бы ты ни был: я буду ему женой только по названию. Он не дотронется до меня. Если бы я не носила твоего ребенка во чреве, я неустанно молила бы Бога о смерти. Ведь Он так милостив - Он заставил короля не разлучать нас до самого конца. Бог услышал бы меня и теперь. Но я выращу твое дитя достойным тебя. Я всю свою жизнь посвящу этому. И только наш ребенок будет по-настоящему знать, как мы любили друг друга. Как будем любить. Так, что даже смерть не разлучит нас.
       Гар гладил ее льняные волосы и лицо, его руки были мокры от ее слез. Он задумчиво сказал:
       - Завтра начальник стражи пришлет мне вина. Мне сегодня сказали об этом - таков обычай. Ты не сможешь выпить со мной - это будет уже на пути к эшафоту. А я выпью немного. Вино мое любимое, "Гекуба". Мне бы хотелось попрощаться с ним. Тем более, что я уважаю начальника стражи: он всегда был честен и со мной, и с другими. После моей казни выпей этого же вина - так мы с тобой отметим нашу последнюю ночь: правда, с некоторым опозданием. У короля наверняка есть такое же вино. Он не поймет зачем тебе именно оно; он даст его тебе.
       - Обещаю, - всхлипывая, сказала Руна.
       Она еще долго плакала. Потом крепко обняла его ноги, и целительный сон унес ее прочь от всех страданий и ужасов мира.
        Он бережно расцепил кольцо ее рук и тихонько уложил ее на пол под одеяло, а сам подбросил хвороста в огонь.
        "Я буду любоваться ею всю ночь, - подумал он. - Она дала мне такое счастье и такой свет, что я не усну сегодня, не наглядевшись на нее вдоволь. Заодно и помолюсь за нее. Пусть она будет счастлива. Господи, пусть ее слезы будут последними слезами страдания. А меня помилуй, прими душу мою и возьми туда, откуда я хоть изредка смогу видеть ее и просить за нее..."
       Он долго молился про себя, стоя на коленях, осеняя себя крестным знамением и временами ласково перебирая волосы Руны. Потом прилег рядом с ней - и незаметно уснул сам, спокойным и мирным сном...


        Они просыпаются утром. Солнце заливает маленькую полуподвальную камеру. Руна и Гар одновременно бросают взгляд друг на друга. В их головах возникает одна и та же мысль: как странно умирать в такое утро!
        В двери поворачивается ключ. Они затаивают дыхание, как дети, и крепко прижимаются друг к другу - в последний раз.
        Дверь открывается. Входят Гест, королевский стряпчий и несколько членов парламента. Среди них тот, пожилой, которому год назад Руна передала бумагу о том, что король не будет преследовать ее и ее близких. С ними епископ и священник кафедрального собора, а завершает шествие сам начальник стражи с графином в руках. В графине вино, а сверху - зеленая пробка. Начальник стражи не смог сегодня покинуть свой пост, чтобы уехать по делам; на то были свои причины. У всех суровые торжественные лица. Руна и Гар встают. Этикет не позволяет сидеть просто так в присутствии столь важных особ.
       Все обнажают головы. Гест торжественно провозглашает:
       - Государство Мэ'ллас постигла тяжелая утрата. Сегодня ночью наш великий государь, король, его величество Эверард Первый волей Божией скончался.
       Воцаряется тишина. Затем Гест вдруг расцветает улыбкой, неуместной при таких обстоятельствах и в таком месте. Он взмахивает, как скрипач смычком, каким-то свитком, испещренным печатями.
       - Это подлинный указ его величества! - почти кричит он. - Господин стряпчий подтвердил это. Указ составлен строго по утвержденной форме - следует быть осторожней при утверждении форм для подобных деловых бумаг! - и датирован вчерашним днем. Я зачитаю его, с вашего позволения, господа, а вы, прошу вас, сядьте, иначе, клянусь вам, вы упадете.
      Бледные и ошеломленные, без единой мысли в голове, Руна и Гар опускаются на сено.
      - Итак, - провозглашает Гест. - Читаю! "Мы, Божией милостью король острова Мэллас и страны Мэллас, Эверард Первый, торжественно повелеваем: некое известное лицо, официально скрепленное узами брака с урожденной Руной Армор, чьи свидетельства о благородном происхождении, рождении и родословном древе хранятся у королевского нотариуса, а также саму Руну Армор считать с пятнадцатого мая сего года..." - это сегодня! - перебил сам себя Гест, - "... считать с пятнадцатого мая сего года как законными мужем и женой, так королем и королевой острова Мэллас и страны Мэллас. Сына или дочь Руны, урожденной Армор, признать по рождении инфантом или инфантой с правом наследия престола. Также повелеваю: до совершеннолетия королевы король получает над ней опеку и исполняет обязанности регента. Указ бесспорен и не подлежит изменениям". Далее - подпись его величества и королевского стряпчего; потом печати.
        Глаза Геста возбужденно горели.
        - Что все это значит? - слабо спросила Руна; она боялась, что вот-вот лишится чувств.
        - Это значит, - более спокойно и сдержанно, чем королевский советник, сказал стряпчий, - что отныне вы, госпожа Гар, и вы, господин Гар, - королева и король острова Мэллас и страны Мэллас. Это распоряжения его покойного величества. Мы пришли сюда, чтобы освободить вас и поздравить. Но сперва... Гест, останьтесь. Прочих я покорнейше прошу на минуту выйти; простите, ваше преосвященство...
        - Понимаю, - важно кивнул епископ и вышел первым. Прочие немедленно последовали его примеру.
        Стряпчий вынул из кармана ключи, расковал Гара и цепи упали к ногам бывшего смертника.
        - Мы считаем, вам необходимо знать, - тихо молвил стряпчий. - Его величество непреднамеренно отравил себя ядом, который подсыпал в графин с вином. Это вино, как нам стало известно от его доверенного лакея, он собирался послать вам, господин Гаральд, сегодня утром от имени начальника стражи, чтобы не дать вам честно и безболезненно умереть. Но его величество, по всей видимости, перепутал графины. Он подсы'пал яд в графин с красной пробкой, а в памяти у него, вероятно, осталось, что - в графин с зеленой. Но графин с зеленой абсолютно чист, и вино в нем превосходное.
        - "Гекуба", - прошептал Гар побледневшими губами.
        - Да, - почтительно подтвердил королевский стряпчий. - Точно так. Когда я вчера подписывал документ, прочитанный вам только что Гестом и ставил свои печати, его величество пожаловался мне на легкое недомогание. Я решил , что он просто устал, и сказал ему об этом. Он изволил выразить свое согласие с моим мнением и удалился в свою опочивальню. Он скончался, едва улегся в постель.      
       Стряпчий печально опустил голову, потом вновь поднял ее и сказал уже совсем другим голосом, весело и охотно:
       - Позволите ли вы, ваши величества, преподнести вам хорошего вина и поздравить вас, а также присягнуть вам на верность?
       - Так я - король?! - все еще не смея поверить в услышанное, переспросил Гар.
       - А я королева, - ожившая Руна порозовела и, просияв улыбкой, склонилась на грудь мужа. - Всё так и есть, милый Гар, можешь мне поверит: всё так и есть...
       Она старалась говорить убедительно, хотя сама еще не могла до конца поверить в произошедшее чудо.
       Дверь отворилась, и все вошедшие торжественно выпили красное вино по желанию Гара вместе с их величествами и за их здравие. Кубки принес начальник стражи. Их величества пили медленно, точно с каждым глотком просыпаясь от длительного тяжелого наваждения и приходя в себя. Гар смотрел, как играют лучи яркого солнца на граненой хрустальной пробке графина, словно на настоящем изумруде, и думал: "Я король, а Руна королева... и наш ребенок унаследует престол... Боже мой, как ты велик и многомилостив! И как нескоро я смогу до конца поверить в то, что случилось..."

    
       В начале июня у королевской четы, как и предполагалось, родился ребенок.
       К тому времени король и королева были коронованы, полностью вступили в свои права и начали управлять государством. Были открыты все запасные житницы, голод кончился, а наступившее лето обещало хороший урожай.
       Королева Руна неустанно заботилась о больных и бедных. Для них были выстроены больницы, а при тюрьмах увеличилось количество лазаретов. Для усиления порядка и тишины на острове в каждой деревне появился отряд вооруженной стражи для охраны населения от бесчинствующих бродяг и зарвавшихся вельмож. Король Гаральд лично следил за тем, чтобы стражники соответствовали тому делу, к которому были приставлены. Ничто не могло укрыться от его проницательного взгляда. Он часто заменял людей на местах, убедившись в их недобросовестности и непригодности к данному делу. Ни стражник, ни крестьянин, ни бродяга, ни вельможа не могли обмануть его, а он ко всем ним относился равно и с большим пониманием. Он также заботился о немощных и голодных - и о том, чтобы каждый мог получить посильную для него работу и ее выполнять: верные люди очень тщательно следили за этим. В стране быстро и незаметно уменьшился произвол среди дворянства и преступность среди простых людей. Головы полетели реже. Король Гаральд был очень доволен тем, что теперь не надо рубить их самому. И хотя он строго следил за судопроизводством, занимался делами армии и флота, ему невыразимо приятно было глядеть с изжелта-белой галереи на свой необъятный, раскинувшийся, благоухающий сад - и на досуге охотно работать там вместе с садовниками. В народе быстро узнали о его склонности и прозвали его "Гаральд-Садовник": народ любил давать прозвища своим королям. Узнав об этом, он рассмеялся:
       - Что ж, они правы! Я всегда мечтал быть садовником, а не палачом.
      

      Король Гаральд сидит в саду среди цветочных кустов, охваченный их ароматом, перед маленькой колыбелью красного дерева. В колыбели, в тени цветущей сирени спит прекрасный младенец. Он крепкий, здоровый, спокойный мальчик. Его величество знает: когда он откроет свои большие, красивые, глубоко посаженные, как у Руны глаза, они будут цвета фиалки. Он редко их открывает, потому что пока еще подолгу спит, но когда открывает, Гаральд всегда восхищен. Он и теперь с удовольствием смотрит на нежные вьющиеся золотистые волосы своего сына. Врач сказал ему, что, возможно, в скором времени, они станут еще светлее.
      Под атласным голубым одеяльцем, в тонкой льняной рубашечке младенец очень хорош. Он похож на большой розовый бутон. Его величество не может оторвать от него глаз. Рядом, на траве, в легком воздушном платье из оборчатой кисеи сидит и плетет венок юная королева. Она вспоминает слова Гаральда, когда он впервые увидел ребенка: "Боже мой! Я и не думал, что у меня может быть такой красивый сын!" - и улыбается. Она тоже гордится своим младенцем и тоже может часами смотреть на него.
       Король спросил ее, не хочет ли она, чтобы младенец был назван Эверардом, как того желал покойный король. Руна ответила:
       - Нет. Я слишком сильно любила это имя вначале и слишком глубоко ненавидела потом. Нет! Давай он будет Гаральдом, а второго, если он родится, назовем Эверардом. Все-таки, король заменял мне отца, и я никогда этого не забуду. Но мне нужно время, чтобы примириться с доброй памятью о нем.
      И вот маленький Гаральд спит в саду, окруженный благоуханием цветов, травы, листьев, пением птиц и трепетной, не смеющей мешать его младенческому покою, любовью царственных родителей.
Есть еще и дедушка с бабушкой, которые теперь живут неподалеку от дворца, в бывшем домике палача. Им очень там нравится. Они старательно ухаживают за тамошним садом. Старики наотрез отказались жить во дворце, но необыкновенно счастливы за своего сына и его юную жену, а особенно - за своего маленького внука. Они часто наведываются взглянуть на него и приносят ему подарки: красиво вышитые салфеточки и самодельные погремушки из сосны и липы, раскрашенные с таким вкусом, что Руна очень тронута. Гар тоже тронут. Он вспоминает такие же салфеточки и игрушки, которые его отец с матерью дарили своему первому внуку, и думает, что скоро он принесет на цветущую могилу Мари еще один, шестой колокольчик. Но, в отличие от других, этот колокольчик будет не деревянный, а из чистого золота, потому что этот год для него и его семьи - золотой. А может, и для прочих тоже. Вот и Гест служит с удовольствием. Его уже не стесняют дворцовые стены, и ничто не мешает дышать. Старая няня возится с королевским младенцем. Она больше не проливает слез и не видит, чтобы их проливали ее ближние. Народ славит молодую королевскую чету, и при их выезде осыпает карету цветами, а из кареты в народ так же щедро сыпятся золотые монеты...
      - Да здравствует король Гаральд и королева Руна! - гремит тогда над всем городом.
      Теперь Гар смотрит, как Руна старательно и аккуратно плетет венок из небосвета, и говорит ей:
       - А знаешь... я до сих пор не всегда еще верю, что я король. Для меня гораздо более вероятно, что ты - королева.
      Она кладет свою льняную голову ему на колени и тихо смеется:
      - Да, не так легко в это поверить после всего, что было. Ты и не верь. Просто дыши ароматами сада, люби меня и всех, кого любишь, исполняй то, что должен исполнять король. А вот он, - она с нежностью кивает в сторону маленькой колыбели, - он ни в чем не будет сомневаться. Он будет твердо знать, что он наследник престола. Мы с тобой должны постараться, чтобы он вырос достойным наследником, правда?
      Король и королева, улыбаясь, смотрят в глаза друг другу. В их душах не просто блаженство, но и вечная благодарная молитва, которая примерно такова:
      "Ты, Господи, вытащил нас из тьмы страданий, Ты возвеличил нас перед людьми. Ты, Господи, дал нам счастье, соединив нас, подарил прекрасного младенца и укрепил за нами власть над целым народом. Ты привнес покой в наши сердца, озарив их надеждой и любовью. Ты отер слезы с наших очей. Ты исцелил нас. Так славься же и теперь, и всегда, и во веки веков, ибо и в счастье, и в несчастье Ты был с нами и хранил нас".
       Они никогда не расстаются с этой молитвой. Точно величественное песнопение ангелов, она каждую секунду живет в них - и останется жить в них, чтобы соединять их до самого конца их земного пути.
        Да будет так!

         
                К О Н Е Ц

    Начало-конец: май 2001 г.