Тут не убавить, не прибавить, -
Так это было на Земле.
(А.Твардовский)
У самого Обводного канала, напротив Балтийского вокзала, стоит классическое трехэтажное здание, построенное покоем (в форме буквы П). Перед ним – большой памятник Лермонтову и два бюста – Мусоргского и Семенова-Тян-Шанского. На постаментах бюстов указаны года и порядковые номера выпусков.
Я несколько раз прошел вдоль фасада. Не обнаружил никаких надписей или пояснений, кроме таблички «Радиозавод». Можно бы предположить, что знаменитости учились здесь радиоделу, но как-то с временем не то… Правда, на примыкающем здании-коробке есть доска: «Провиантский склад постройки Старова», так что можно их пустить по интендантской части. Хотя опять же – вспоминается гвардия, Кавказ…
На самом деле здесь было знаменитое Кавалерийское гвардейское училище – точные названия его менялись. Служить в гвардии, во всяком случае перед революцией, могли далеко не все. Это было замкнутое сообщество с сословными требованиями, содержанием на собственные деньги и многими другими обычаями и тратами.
Здание рядом служило манежем. Если курсант не преодолевал препятствие, на последнее дополнительно ставили высокую шапку этого неудачника, потом, возможно, следующего, и становилось все труднее перепрыгивать. Среди изучаемых предметов была «наука о лошадях».
После ежедневной чистки лошадей преподаватель –полагали, что князь, – доставал свой батистовый белый платок и проводил по шкуре. Горе тем, чья лошадь нарушала белоснежность платка. Личных денщиков не было, но, если точно помню, на входе в училище был чистильщик сапог.
Отдельно обучали бою с кавалерийской пикой. Размером около двух с половиной метров, она прикреплялась ремнями к предплечью правой руки. В наступательном боевом порядке конники с пиками занимали самый первый ряд. Как я понимаю, их главная задача - расстроить сплошную стену противостоящей конницы. Прошу прощения у профессионалов, если они еще сохранились – уточнить термины уже невозможно.
Именно такой была боевая специализация моего отца. Конечно, и шашка на левом боку тоже была. В 1919 году называлось это место так: Вторая кавалерийская школа.
Известно, что с Красной армией осталось примерно четверо из каждых десяти офицеров царской армии. В том числе очень знаменитые. Видимо, и в этом училище эмигрировала в Галиполи лишь часть преподавательского состава.
Я видел фото 1-го отдельного эскадрона перед отправкой на Южный (Врангелевский) фронт. В основном простые молодые лица. Но в красивой форме, со знанием тактики и приемов боя, да еще с первым рядом пик – они, вероятно, казались противнику страшным миражом. Вспомните сцены атак в фильмах о Котовском, Чапаеве – там ничего похожего не было, да и откуда?
Как относились к эскадрону крестьяне сравнительно богатого юга? Еды хватало на всех – и красных, и белых. Село всегда меньше нуждается в городе, чем наоборот. Лишь бы город не мешал очень – помните у Ушинского : «не успел мужик от одного улучшения оправиться – глянь, новое катит». Так что мужику главное – стабильность. Ее не было, пока красные и белые многократно отбивали одни и те же места.
«Эти погонят», - удовлетворенно говорили они, глядя на «настоящий» эскадрон. Что, правда, не обязательно означало их любви именно к красным.
Гражданская война – всегда трагедия, и смерть там неизбежна, как на любой войне. Надеяться можно лишь на скорейший конец и минимум жестокости. Профессионализм войска способствовал и тому, и другому.
А до кавалерийской школы отец воевал, тоже конником, на Петроградском фронте против Юденича. Некоторое время стояли в Царском селе (г. Пушкин). Раненые лежали в подземном переходе железной дороги. К ним приезжал в открытом автомобиле Троцкий. После пламенной, как всегда, речи раздавал как награды куски обычного мыла – тогда это было актуальнее орденов. Кстати, позже отец не поехал куда-то далеко за орденом Красного знамени, боясь отстать от своих.
Были у отца ранения и контузии, не особо тяжелые. Однажды пришлось самому накладывать швы на рану на ноге – у старичка фельдшера не хватило сил . В военном билете указано – демобилизован по состоянию здоровья в конце 1921 года.
После отец был причислен к Армии труда, или Трудовой армии. Как я понимаю, это некий активный запас, в котором человек должен служить, где велят. Сначала ему поручили ловить карманников. «Скрипя сердцем», бывший конник выходил на рынки с портсигаром, укрепленном на резинке и высовывающимся из кармана.
Дальше – хуже. Он должен был охранять арестованных, в основном белых офицеров. Перед расстрелом те метались по камере, вслух звали близких, писали предсмертные послания на стенах. Иногда просили передать весточки родным. И тут сердце воина, всегда в первом – по должности – ряду бившегося с белыми в открытом бою, не выдержало. Он попросил уволить его. Отобрали форменную одежду, и домой он пришел чуть не в лаптях. Так что дворник у ворот дома не хотел пускать: «у нас оборванцы не проживают».
Признаюсь, что не нашел в оставшихся документах соответствия последнему абзацу. Вероятно, были свои причины на это (понятие Армия труда ассоциировалось с Троцким). Гораздо менее вероятно, что отец, не отличавшийся художественным воображением, придумал эту историю, да еще с мелкими деталями для правдоподобия.
(Для любителей точности: при Лермонтове это училище располагалось на месте теперешнего Мариинского дворца).