Тамара сидела, прижавшись носом к окну, и сиротливо смотрела вдаль. За окном танцевали снежинки, они кружились в подсвеченном огнями темном небе легко и свободно, нежно опускались на стекло и таяли, уступая место следующим. Снежинки парили в невесомой выси, подхваченные ветром, и было им вольготно в холодном просторе. Они все падали и падали, и не было конца зимнему фейерверку, и от того казалось, что там вверху румяный Дед Мороз, усмехаясь в усы, опрокинул над застывшей землей свой бездонный мешок, украшая ее к Новому Году.
Девушка неподвижно сидела около окна, согревая стекло горячим дыханием. А ее глаза не видели уже искрящегося снежного хоровода, они были устремлены далеко за горизонт. А там стояла еще золотая осень, и Тамара возвращалась с первого в жизни свидания. Они шли по усыпанному листьями бульвару и лизали мороженое – одно на двоих. Им мнилось тогда, что счастье вечно и неизбывно и что весь огромный мир создан для только них. Так незаметно со смехом и разговорами парочка дошла до пригорка, откуда открывался изумительный вид. Они целовались долго и с упоением, а внизу гудел и жил своей жизнью огромный мегаполис, люди спешили куда-то по своим делам, ругались, влюблялись, встречались, дружили, рожали детей. И никто не знал, что там, на пригорке, в унисон бьются два молодых горячих сердца.
Смеркалось. Тамара весело засмеялась, подбежала к самому краю обрыва и внезапно, повинуясь внутреннему порыву, стала крутить фуэте. Начал накрапывать дождик, постепенно усиливаясь, а она раскинула руки, откинула назад голову и танцевала. Танцевала самозабвенно, упоенно, намокшие волосы разбрасывали вокруг тяжелые капли, внизу горел яркими огнями город, а Тамара смеялась от всепоглощающего счастья и пьянящего чувства свободы.
Громко хлопнула входная дверь, и девушка вновь оказалась в этом мире наступающего Нового Года. В мире, где она больше не могла ходить. Бесполезные ноги, укрытые пледом, покоились на приступочке к инвалидной коляске. Тамара закрыла лицо руками и заплакала. От злости на это глупый-глупый мир несбыточный надежд, от ненависти к тому, во что превратилось ее молодое тело. Ярость поднималась откуда-то снизу, заполняя все ее существо. А за окном легкие снежинки плясали свой бесконечный хоровод, звали, манили к себе. И Тамаре безумно, до дрожи захотелось туда – на улицу, пройтись по снегу каблучками новых сапожек, кинуть снежок в прохожего и танцевать. Танцевать под дивную музыку хрустящего наста и снегопада.
И вдруг в Тамаре проснулась безумная жажда жизни и свободы, как тогда на холме. И стиснув зубы, закусив губу до крови, изо всей силы сжимая подлокотники кресла, Тамара подалась вперед и вверх. Ногти впились в ладони, костяшки пальцев побелели. И вот Тамара встала. Она стояла, стояла на своих дрожащих от усилия ногах, стояла вопреки приговору врачей, вопреки материальной природе и даже вопреки своим убеждениям. Тамара стояла, а внизу гудел расцвеченный сотнями огней мегаполис, и жители готовились весело справить Новый Год.
Дед Мороз, радостно усмехаясь в белую бороду, с гиканьем пролетел над домом девушки. Он знал, что у нее впереди вечное и неизбывное счастье, потому что этот огромный мир создан для каждого из нас.