Бабка уже с полгода жила на городской окраине, и внуку пребывание своё там живописала чуть не райским; впрочем, до рая было рукой подать – квартирка располагалась на пятнадцатом этаже бетонного блочного гриба, светящегося на солнце изумрудной краской, кисловатый запах которой ощущался издалека. Пашка глубоко вдохнул и, закашлявшись, вильнул рулём, восстанавливая равновесие и вновь удивляясь мысли, что этот запах напрочь вытравил из его памяти другие – пирогов, маленьких свиных котлеток и ванилина, - ассоциировавшиеся со старой бабулиной квартирой. Он накручивал педали, и изумрудный гриб в окружении таких же ярких многоэтажек приближался. По обе стороны дороги здоровенные агрегаты вбивали в котлованы сваи, скелеты не укрытых кожей кирпича домов шевелились разноцветными спецовками строителей. Скоро и он вольется в это кишение, со своим желанием подзаработать за лето и навыками, приобретенными в прошлом сезоне.
Переднее колесо издало прерывистое из-за вращения «пссс» и повело в сторону. Пашка свернул на обочину, слез с велика, слегка крутанул колесо: стеклышко блеснуло почти по центру полустертого протектора, вокруг вяло пузырился белесый антипрокольный гель. Пашка вздохнул и, схватившись за раму, взвалил велик на плечо. Резину давно надо было менять, но попробуй это докажи родителям. Пахан то с бодуна, то перед ним, мама всё утирает сопли пятикласснику Ромке, и ежепятнично, вооружившись калькулятором и ворохом бумажек, высчитывает, на чем ещё сэкономить, чтобы дать Ромочке приличное образование. Прошлым летом вообще со старшим сыном не разговаривала с месяц, узнав, что тот свою первую зарплату потратил на этот бэушный «спеш».
Припекало, по лицу струился пот, чесалась голова под шлемом, и Пашка его снял. И тут же, крякнув, на обочину перед ним, хрустя галькой под колесами, свернула желтая патрульная машина с синей полосой по борту. РДДДП – стремительным курсивом выделялись на полосе буквы. Открылась водительская дверь, вышел, щурясь, господин полицейский.
— Департамента дорожной полиции капитан Горев, — вяло козырнул. — Нарушаем? Почему без шлема? Права получил уже?
— Так только со следующего месяца же, — пригорюнился Пашка. Понимать-то он понимал, что сдавать придется, вот только для того, чтобы на них заработать, придется гонять на работу на велике без прав, а по новому закону после трех штрафов велик могли попросту изъять. Голова шла кругом.
Полицейский вытащил из нагрудного кармана зелененькую книжку штрафных квитанций и мечтательно уставился в небесную лазурь. Пауза затягивалась, и прервать её не представлялось возможным ввиду отсутствия наличности. Флюиды ли Пашкиного смятения передались полицейскому или какая птичка отвлекла его от упоения картиной небосвода — он резко опустил голову:
— А дорожный сбор? Где наклейка? — он впился взглядом в местами потертую раму так, что Пашка почти увидел, как краска вспучивается. — И не надо заливать, что такую красоту не хотел портить.
— Так у меня и переклюки не работают, — соврал Пашка, ощущая, как ноги будто свинцом наливаются. — Ну, переключатели, — пояснил испуганно. — Так что велик можно считать прогулочным.
— Ага, а чего тогда не в парке? — полицейский подбоченился. Под мышками темнели пятна пота.
— Так я ж пешком; вон, в тот дом мне, — Пашка моргнул несколько раз, ресницы намокли слезами.
— Лёха, да оставь ты его в покое! — крикнул с досадой второй патрульный, перегнувшийся через водительское сиденье и красневший теперь мордой в окне машины. — Машка опять не дала, что ли?
— Проваливай, — буркнул капитан и, плюхнувшись за руль, шарахнул дверь. Желтая полицейская «Калина», швырнув в Пашку горсть гальки, рванула в сторону недавно заасфальтированной новой развязки.
Пашка побрел дальше, матерясь сквозь зубы и испытывая от этого странное удовлетворение. Прикидывая, во сколько обойдутся права и плюсуя к этому немаленький дорожный сбор, Пашка ощущал, как велик наливается неимоверной тяжестью. Два месяца, по крайней мере, придётся горбатиться на оформление законных отношений с потрепанным «спешем». О новой экипировке придется забыть.
Длиннющий сочлененный автобус пропыхтел мимо – в этот новый район маршрутки не ходили. У кого достало денег купить здесь квартиры, хватало и на авто, а что до остальных — муниципальный транспорт и то был не всем по карману; для тех, кому необходимо было всё же передвигаться по городу, борта автобусов пестрели разноцветными наклейками, демонстрировавшими, как должны выглядеть проездные документы той или иной категории граждан. Розовенькие – детям, синие – студентам, белые с черной каймой – пенсионерам и ветеранам, желтые – прочим льготникам, серебряные – на автобус и троллейбус, золотые, ненавистные водителями маршруток и такси. Из-за этих золотых пахан уже полгода в гараж ходит только для того, чтобы напиться с такими же, как он, бывшими бомбилами. Двести штук за годовую лицензию на извоз – да таких денег они своей спивавшейся кампашкой и на одну тачку не насобирали бы. Машине было всего-то четыре года, но выплачивать по кредиту ещё почти год, а по телеку всё чаще мелькает тот боров в очках, законодательный проект которого, не так давно став законом, освободил улицы от авто старше десяти лет. Теперь боров тряс планшетником и убеждал, что иначе, чем пустить под пресс автохлам старше пяти лет, проблем отечественного автопрома не решить.
Пашка остановился. Дорогу к домам преграждал шлагбаум. Рядом с пластиковой будкой сидел на дешевом офисном кресле без колес охранник, в новенькой форме и слегка запыхавшийся в безуспешных попытках развалиться на хлипком креслице. Охранник кивнул на плакатик, приклеенный к торцу будки:
Решением ТСЖ «Роуд ту хэвен» от 21.05.2012 въезд на охраняемую
территорию ТСЖ является платным для всех гостей.
Руководство ТСЖ стремится превратить территорию товарищества
в зону безопасного и высококультурного проживания.
Администрация любит вас.
Пашка с минуту переваривал увиденное. Охранник понимающе ухмылялся и попыхивал электронной сигаретой.
— А мне еще паспорт не выдали, — сказал Пашка. — И права… Да у меня бабушка тут живет, вон в том, изумрудном.
— Этаж? — охранник попытался оторваться от спинки кресла.
— Пятнадцатый, — выдавил Пашка, краснея.
— А, переселенка, значит, — охранник снова откинулся в кресле, и тут же схватился за хлипкий пластиковый подлокотник. Другой рукой выудил из кармана рубашки рацию: — Тут в клоповник пацан какой-то… Не-а, лет пятнадцать… Ага… Ну да, чё с них брать то. — Он махнул рукой.
Пашка думал, охранник шлагбаум поднимет. Нет, тот, схватившись за подлокотники теперь уже обеими руками, попытался устроиться в безмятежной позе, вытянув ноги и положив правую на левую, таким образом практически перегородив проход между будкой и шлагбаумом. Ощущая, как злость раздирает глотку желанием заорать на этого упыря, Пашка, стиснув зубы, обошел преграду с другой стороны.
Бабушка поливала цветы у подъезда. Старое мамино пальто было ей не по размеру, и она неосознанно то и дело свободной рукой пыталась запахнуть его. Пальто спереди здорово промокло, и это казалось неопрятным и неприятно поразительным, ну, как увидеть родителей голыми или что-то в этом роде – те же родные люди, но воспринимаешь их уже чуточку не так, более приземленно, что ли. Пахан так вообще, кажется, от земли последнее время и не отлипает.
Пашка снял велик с плеча, привалил его к скамейке. Бабушка уловила движение и, обернувшись, выронила шланг. Вода брызнула на туфли вышедшего из подъезда господина. Он уставился на туфли с таким выражением, будто собака на него ногу задрала. Из окна причалившей к бордюру «ауди» донеслось:
— Игорь Викторович, всё нормально?
— А ты как… — лицо господина искажалось мучительно медленно, будто остатки человечности всё ещё могли затормозить мутацию. И вдруг расплылось в добродушной улыбке благодетельного барина – Пашка снимал его камерой телефона. — Шалит наша Людмила Прокофьевна. — Господин, надев на лицо озабоченность, прошел к авто и уселся на заднее сиденье. Машина отвалила – Пашка проводил ее объективом.
— Внучек, ты зачем это? Мне ж теперь житья не дадут. — Бабушка едва не плакала. Пашка поднял шланг, завернул кран.
— Хорошо помогает, — сказал Пашка. — Хотя они и к этому уже приспособились.
— Сотри, а? — бабушка положила трясущуюся руку ему на плечо.
— Да там же ничего такого нет. Хотя – ладно. — Пашка ткнул пальцем в «удалить?», подтвердил.
— Пошли, пошли, — заторопилась бабуля, оглядываясь по сторонам.
— Прокофьевна, только вы там с этой железякой аккуратнее, хорошо? — Тётя Нина, соседка бабушки еще по старой квартире в центре, будто умоляла. — Эти, вроде, поразъехались, но вы всё равно по-быстрому, хорошо? Павлик, только не поцарапай ничего…
— Тёть Нин, ну чего вы. Хотите, я пешком?
— Не выдумывай. Не только же им лифтом пользоваться. А что в нашем доме сейчас, не знаешь? Я-то и не выезжаю в город. Дорого, — губы тёти Нины задрожали. Она сняла очки, положила их сверху журнала регистрации, промокнула глаза платочком. За своим окошком комнатушки консьержки она казалась несчастной заточенной обезьянкой. — Давайте быстрее, — она нажала кнопку, и магнитный замок, пискнув, разблокировался. Двери гостеприимно разъехались в стороны.
— Гостиница там, — сказал Пашка. — Быстро так отремонтировали.
— Ясное дело, — сказала бабушка со вздохом. — Как только нас там чуть не зажарили… Ой…
— Да ладно тебе, бабуль. Всё равно бы выжили. Так хоть квартира есть, да и доплатили ещё.
— Ну да, — бабуля отвернулась, но в отполированной стенке лифта, как в зеркале, видно было, что по её лицу текут слёзы. — А ты когда домой?
— Вот ещё новости. Не успел приехать. — Пашка не обиделся – бабушка наверняка спросила это только для того, чтобы сменить тему разговора.
— Витька пьёт?
— Пьёт, — очередь вздыхать была Пашкина. — Ба, можно, я у тебя летом поживу? Тут стройка рядом.
— Опять работать пойдешь?
— Нет, на море поеду, — попытался придать язвительности, а вышло с какой-то ноткой мечтательности.
— О, приехали. Пока не могу сказать.
Они вышли в холл двенадцатого этажа. Четыре верхних этажа дома, заселенные переселенцами из центра, лифтом не обслуживались. Зато у них было целых два лестничных марша. Оба, правда, с переходами через балконы.
Граница гранитной половой плитки проходила ровно под простеньким дверным полотном, за которым бетонная стяжка пола была выкрашена дешевой масляной охрой. Декоративная штукатурка, придававшая стенам холла двенадцатого этажа эффект старины, за дверью, ведущей на лестничный марш, сменялась обычной побелкой.
— Ну, вот и наше гетто, — сказала бабушка и стесненно улыбнулась. — Ты первый поднимайся. На вот, ключи, — она протянула красную тесемку с ключом от квартиры и магнитным от подъезда.
Пашка поспешил наверх – плечо от велосипедной рамы невыносимо ныло.
В бабушкиной квартире пованивало. Он прошел на кухню и открыл окно. Сняв крышку с таза на столе, отшатнулся – в ударившем в нос уксусном запахе плавали сладковатые нотки тухлятины. В желтоватой воде – кверху брюхом, как уснувшие рыбины - цыплячьи тушки.
— Уйди оттуда! — рявкнула бабуля и, торопливо просеменив в кухню, вырвала из рук ошалевшего внука крышку и накрыла таз. — Села на табурет и, задыхаясь от подъема, засипела, схватившись за грудь. — Сейчас… Отдышусь…
— Извини, — сказал Пашка. — не думал, что всё так плохо.
— Всё хорошо. Дай водички.
Пашка взял с сушилки выщербленную красную кружку, открыл кран. Тот засипел, будто бабушку дразня.
— А, уже двенадцатый час. Выключать стали. Теперь до вечера.
— А дают во сколько?
— Да во сколько захотят. До двенадцатого круглосуточно, а у нас вот…
— Это ж издевательство. — Пашка подумал, что эту фразу он употребляет всё чаще. Нет, с друзьями она приобретает другой, яростный, но культурным внуком не передаваемый оттенок.
— Говорят, что-то там с насосами.
— Ну да. И денег на починку.
— Да мы привыкли.
— Ну да. Так как насчет лета?
— Павлик, да мне тебя и угостить нечем, не то что кормить.
— Бабуль, я ж работать пойду. Прикинул, дешевле у тебя всё же будет. На права надо насобирать. И сбор дорожный.
— Это ж издевательство, — бабушка, поняв, что повторила его слова, усмехнулась с грустью и с этой начинавшей его уже бесить виноватостью во взгляде. — А про лето… Наверное, не получится. Если администрация узнает, что у меня ещё кто-то живёт, плату за коммунальные повысят. Ох, не знаю. Ты прости меня.
— Ба, ну ты узнай, а. Может, я компенсирую. — Пашка лихорадочно соображал, считая и пересчитывая еще неполученные деньги за работу, к которой еще только предстояло приступать. — Да, кстати, — он вытащил из заднего кармана веломайки чуть влажную от пота газету – по понедельникам в городе распространяли пару бесплатно. — А то телек, небось, не смотришь.
— Кабельное дорого, а простую антенну поставить не разрешают. На крышу доступа нет, а за окно вывесить – фасад портит. Да и свет. Опять расценки повысили. Ты батарейки-то привёз?
— Привёз, привёз, — Пашка вытащил из шорт десяток аккумуляторных батареек. Кажущаяся раньше маниакальной бабушкина бережливость к электричеству в свете последних повышений тарифов теперь представлялась Пашке вполне разумной. — Ба, займи пятьсот, а? Надо. Нет – перекручусь, у Коляна, может, перехвачу. Колесо пробил. Там уже и клеить без толку, шину надо менять, да всё равно по-любому дешевле чем на транспорте а то как без рук то есть без ногтоестьяхотелсказатьнутыпони…
— Стоп, — прервала его бабушка, перегнувшись через стол и прикрыв ему рот теплой чуть влажной ладошкой. — Никаких «займи». — Тут Пашкино сердце замерло, и заколотилось учащенно при следующих словах: — У тебя ж день рождения скоро. А я работаю при ТСЖ. Как и все выше двенадцатого, — добавила едва слышно, но Пашка уловил. — Полторы за пользование лифтом отдала, так что на подарок тебе осталось немного. На шину хватит.
И так торжественно загадочно отвернув вытершуюся на сгибах клеенчатую скатерть, вытащила тысячную купюру, новенькую, фиолетовую, с лицом премьера на фоне загадочного марсианского Сфинкса. В картуше под Сфинксом надпись: Кидония.
— Знаешь, внучек, мне кажется, в надписи кроется ошибка. Не там она находится.
— Надпись?
— Да нет – Кидония, — сказала бабушка. — Символичное название.
— А-а-а, — протянул Пашка, глядя на купюру. — Ба, я сгоняю, а?
— Езжай уж, а то вон, как конь, копытом бьёшь, — сказала бабушка, и Пашка заметил, что в самом деле ерзает нетерпеливо. — Павлик, телефон не оставишь, посмотрю хоть новости?.. — опять эти виновато-заискивающие нотки в голосе. Пашка поморщился:
— Ба, ну чё ты. Павлик. Хоть не Павлуша. Паша – в самый раз будет. Пашка вытащил из корпуса антенну, включил телек. — На, развлекайся. Через час буду. Ты мне свой дай, на всякий пожарный. Говорю же, на всякий случай.
— Может, совсем заберешь, а то увидят, что поддельный телефон-то. Изымут, да и заблокировать эту, как её, симку могут.
— Да не, с виду – один в один. — Не переживай ты так, бабуль. На вот, новости на третьем скоро.
Пашка взял старенький бабушкин телефон и чуть не бегом выскочил из квартирки.
Бабушка пересела на табурет у окна, поводила телефоном туда-сюда, пока картинка не стала более-менее четкой.
Всё было хорошо. Юг страны расцветал, готовясь к приему олимпийцев, на арендованных Итурупе, Кунашире и Шикотане трудолюбивые восточные соседи воздвигали заводы, возле никому еще недавно неизвестного Углегорска разворачивалось строительство огромного космодрома. Следующее повышение цен на энергоносители следовало ждать не раньше августа. Покровительствуемый главами правительства наногородок разрастался в целый город, и территориальная оторванность его от будущей стартовой площадки не мешала сонму ученых трудиться над осуществлением проекта покорения Марса. У корреспондентов, ведущих репортажи что из Углегорска, что из наногородка, было одинаково ошарашенное выражение лиц – будто они ежедневно вынуждены были убеждаться, что всё это не мистификация и действительно происходит. Времени оставалось совсем чуть – следующее Великое противостояние Марса должно наступить в 2018 году.
Людмила Прокофьевна смотрела в дисплей, качала головой и беззвучно повторяла: для чего это всё нужно? К грандиозной стройке космодрома людские ручейки стекались со всей страны, и будущая стартовая площадка с несуществующим пока кораблем, окончательная сборка которого ввиду огромных размеров будет осуществляться на ней же, представлялась бабушке разрастающейся воронкой, засасывающей в свою всё ускоряющуюся круговерть пока только легкие щепки ресурсов как ископаемых, так и людских. Космодром расширялся, воронка разрасталась, всплески захватывали щепки покрупнее.
Бабушка не испытывала оптимизма по поводу грядущей высадки целой земной экспедиции на Красную планету. Во-первых, она здорово сомневалась, что доживёт до славного момента, во-вторых, закрадывалось подозрение, что на огромном корпусе корабля, на всех гектарах его обшивки внукам вряд ли удастся найти тот квадратный миллиметр, что она купила. Она перевела взгляд с телефона на застекленную рамочку над отключенным от сети холодильником.
ЧЕЛОВЕЧЕСТВО БЛАГОДАРНО ВАМ
было написано на муаровой бумаге золотым тиснением.
Марсианский сфинкс смотрел расплывчато печально.
Телефон запищал, поверх телевизионной картинки вспыхнуло: «батарея разряжена».