начало http://www.proza.ru/2011/01/19/936
Пресвятая Богородица, верни мою маму домой. 1986 год
Обстановка в квартире Гусевых была скудной, единственными предметами роскоши были допотопный чёрно-белый телевизор «Рекорд» времён хрущёвской оттепели и два ковра, купленные по случаю рождения дочерей Нины и Вали. Телевизор не радовал Полину, ей строго—настрого воспрещалось смотреть детские программы. Елизавета Захаровна называла телевизор глазом сатаны. Ещё Полине не полагалось остригать волосы, поэтому она была похожа на миниатюрную святую Магдалену, пышная грива рыжих волос достигала почти до пояса, но никто во дворе даже не догадывался, какого цвета волосы у девочки, так как Поленька денно и нощно носила платки на старушечий манер.
Когда бабки не было дома, дед, нарушая запрет, сажал внучку рядом собой, и они вместе тайком смотрели фильмы про войну и про любовь. Полина иногда украдкой от всех включала телевизор и смотрела во все глаза запретные мультики и сказки.
Лизавета не пропускала ни одной службы, ходила в храм как на работу, будто спасаясь от какого-то наваждения. Стряпать и хозяйничать по дому у богопослушницы не было ни времени, ни желания. Геннадий махнул рукой на своеобразное хобби супружницы, надежды на Лизу не было никакой. У хозяйки дома был то пост, то говенье, то ещё какая проказа, мешающая исполнять супружеский долг.
Гусев кое-как управлялся по дому, готовил незамысловатый ужин, как заправский повар сам смешивал ингредиенты, и колдовал над кастрюлями.
— Твоё бы религиозное рвение да в мирных целях, — ворчал Геннадий. — Цены бы тебе не было в базарный день.
—Мели, Емеля, твоя неделя, — беззлобно огрызалась Лизавета.
—Долго будешь подолом в церкви пол мести? — совестил он супружницу.— Сама уже старая, так оставь хоть девчонку в покое, перестань её с собой таскать.
—Отхлынь, холера!— привычно отстреливалась от деда Лизавета, используя в качестве аргументов тяжёлую артиллерию.— А ты желаешь, чтоб из неё выросла такая же шлёндра, как Наташка Пронина из сороковой квартиры, которая светит голом задом?! Ты этого хочешь?!
—Делай, что хочешь, — сдавался дед. — Етить-колотить!
Геннадий давно не был хозяином дома, добровольно отдав бразды правления жене. Несмотря на скромные деньги, Лизавета Захаровна, подвизавшаяся работать поваром в школе – интернате, была главной добытчицей в семье. В детском заведении ей перепадали пайки в виде колбасы, гречки и других деликатесов. Хвори ослабили здоровье Гусева и высасывали все его жизненные силы, приковав к больничной койке. Постоянный пациент городской больницы знал врачей и медсёстёр лучше, чем своих родственников.
Успокоение и отдохновение дед находил в международной политике. Он зорко следил за политическими событиями, сидя в своём продавленном кресле. Газеты и телевизор помогали ему держать руку на изменчивом пульсе мирового капитализма. Он знал послужной список всех членов правительства, свободно ориентировался в деятельности корифеев политического олимпа, как его благоверная в святых угодниках. Он запросто, как Карпов, раскладывал, международные партии на шахматной доске, ловко ставя воображаемые маты направо и налево. Он костерил от души приверженцев старых устоев, свято веря, что новая власть приведёт его к коммунизму. Главным магнитом для него был, несомненно, Горбачёв, чьи пространные монологи он цитировал так же безупречно, как его дражайшая половина отрывки из Священного писания.
— Во даёт! Строчит, как из пулёмёта,— шумно сморкался от возбуждения и нахлынувших чувств Гусев, сидя с открытым ртом, ловя каждое слово своего нового идола. — Ни разу в бумажку не заглянул!
Лизавета не совала нос в политику, считая это делом бессмысленным. Она пропускала слова мужа мимо ушей и опять заводила пластинку про церковь, про бога, про веру. Разговаривать с ней о Поленьке было почти также бесполезно, как с дрессированным попугаем. Она заученно долбила про Царствие небесное, про грехи и пришествие Спасителя.
Старая женщина не мудрствовала в вопросах воспитания, ей надо было вывести в люди Полину. Дочь Валя мыкалась по свету, на неё не было надежды. Ничего лучше, чем церковь в качестве плётки для укрощения федосовского семени, как она в сердцах называла внучку, она не видела. Она на корню подавляла в ней зачатки упрямства и неуступчивости характера. Внучка имела неукротимый характер, была строптива, неуправляема. Поэтому Лизавета брала с собой внучку и на посильные работы по восстановлению храма, приучая к физическому труду и послушанию. Полина вместе с другими детьми выносила мусор, таскала кирпичи, доски.
Поленька сопровождала её на вечерние службы, как верный ординарец генерала. Богослужение длилось несколько часов и требовало от прихожан не только послушания, но и физической выдержки. Захаровна стояла как пришитая в притворе храма и повторяла за отцом Никодимом про себя молитву: «Господи Боже наш, еже согреших во дни сем словом, делом и помышлением, яко благ и человеколюбец прости ми; мирен сон и безмятежен даруй ми …».
—Бабушка, я писить хочу,— Поленька вдруг заёрзала на месте, пытаясь привлечь внимание Елизаветы Захаровны.
—Не понос, так золотуха, — гневно обрушилась Лизавета. — Молись, не думай, о телесном, и оно отступит.
—Нет сил, терпеть, бабушка, можно в уборную? Я быстро туда и обратно.
—Нельзя, привыкай укрощать плоть,— внушала старая женщина.— У тебя нет тела, есть только душа!
Несмотря на чудовищные усилия, тело Полины ослушалось хозяйку. Мочевой пузырь работал исправно, настойчиво требуя опорожнения, содержимое детского сосуда плавно перетекло на церковный пол.
—Бабушка, я обмочилась, — заплакала Поленька, оглядывая лужу рядом с собой.
—Дрянь такая, нет в тебе почтения к богу, такая же поганка, как и твоя беспутная мать,— зашипела Лизавета. — Стой теперь в своём дерьме, мокрая курица!
Девочка стояла в мокрых трусах, беззвучно глотая слёзы, чувствуя, как едкая жидкость раздражает нежную плоть. Ей было стыдно и обидно, но неистовая богомолка не сошла с места до конца службы.
Праздником для Полины был приезд мамы. Бабушка тогда разжимала губы и чуть спускала удила. В такие минуты Поленьке казалось, что у них почти нормальная семья. Валентина появлялась в родительском доме, как редкая экзотическая бабочка, вся яркая, пёстрая, благоухающая и красивая. Матери Полины не было ещё и двадцати пяти, но жизнь её здорово потрепала, счастье обегало её стороной. Она, как мотылёк радостно летела навстречу любви, но натыкалась на колючую проволоку ревности, обид, разочарований. С тех пор на сердце у неё поселилась печаль, а под сердцем обида.
Поленька скучала и тянулась к маме, как тянется цветок в глухом углу сада к солнечным лучам, но мама жила в другом городе и редко показывала свой нос в родительском доме. Всему виной была затяжная холодная война, объявленная в одностороннем порядке дедом. Вопросом раздора между Гусевым Геннадием и его дочерью, Валентиной, было признание отца Полины, Федосова Бориса. Каждый приезд Валентины начинался и завершался одинаково. Отец атаковал дочь, та привычно огрызалась. Конфликт отцов и детей сопровождался повышенным выбросом идиоматизмов в пространство, сопутствуя ускоренному сбору чемоданов и отплытию опальной дщери в нейтральные воды.
—Бабушка, а куда уехала моя мама?— приступала Поленька с вопросами к бабушке, как с ножом к горлу. — Она меня бросила да?
—В поле ветер, в жопе дым у твоей мамы! — резко обрывала её Лиза.— Молись за маму, проси боженьку, чтобы эта поганка попала в Царствие Небесное.
Царствие Небесное представлялось Поленьке большим садом, с говорящими птицами и воздушными каруселями, какие она видела в телевизоре. Ей очень хотелось покататься с мамой на таких каруселях, очень хотелось к маме на ручки, прижаться к её груди, хотелось, чтобы мама крепко обняла её и увезла прочь из этого дома.
—Мама, я хочу жить с тобой, когда ты меня заберёшь к себе?— настойчиво пытала дочь, смотря на маму с надеждой и ожиданием.
—Не время ещё, дочка, потерпи немного, вот устрою судьбу, найду своё счастье и тогда заберу к себе,— уговаривала дочь Валентина. — А пока, поживи с бабушкой, плохому она тебя не научит.
Полина стала считать дни, когда же мама построит своё счастье. Девочка придумала себе игру, она просила Деву Марию, чтобы мама вернулась и забрала её к себе, это было её маленькой тайной. Она даже веселела, когда заканчивала любую обязательную молитву прошением, придуманной ей самой: «Пресвятая Дева Мария, спаси, сохрани, помилуй и верни поскорее домой мою маму».
продолжение http://www.proza.ru/2011/02/14/1623