гл.2 http://www.proza.ru/2011/02/12/39
Узрев в сумраке амбара большое число мешков с семенами, комсомольцы возликовали бескорыстными душами: и посевная, и норматив развёрстки теперь были обеспечены. Для поддержания жизни прибывшая троица, несмотря на недоумённые протесты маузера Макара, подкрепила свои силы, сжевав по пригоршни семян. Те пахли каким-то мхом или грибами.
– Какова же всхожесть? – вслух забеспокоился Григорий, неожиданно понимая, что линия партии задаёт только курс, а в пути могут случаться всякие отклонения из-за неправильностей жизни. От этих мыслей его щёки затемнелись коричневыми пятнами.
– Чего ещё за всхожесть? – уязвился председатель, опускаясь по полотнищу ворот к земле в поиске от неё подпитки силы. – Вы, умники, ещё пропись в гимназиях писали, а я с Симой Петлюрой в киевских госпиталях белых гадов на куски рубал… Всхожесть, видишь им какова! Я для того ли сей энзэ от всех кулацких происков защищал?
– Дядя Макар, – вдумалась Люба. – Так ты всю зиму зерно охранял? От голодных жителей?
– А то ж. Не для того я кровь на фронтах проливал, чтоб каждая билять могла общим трудом нажиться!
И он на время утратил осознание мира, вытянув поперёк порога полосатое тощее тело. Но маузер из натруженных ногтистых пальцев не выпустил. Вощев повернул его невесомые ноги вбок, поднял с земли ключ и запер ворота на замок.
* * *
В первый день сева Трофим выдал своим товарищам по мешку зерна, и они поволоклись в поля. Заданием партии на текущий момент был максимум засева площадей. Ноги попервости двигались не ходко, но к полудню пообмялись, раствердели. Правые руки обрели сноровку, не внимая зуду в ладонях от колючей шелухи. Тяжко было сначала мешки за собой тащить, но опосля становилось всё легче и легче, и полоса примятой ими травы выходила всё незаметнее.
Случилось раз, замечтавшийся Трофим ненароком неудачно брызнул семенем и попал в Любу. Та ответила тем же, да ещё глянула так лукаво, что Вощеву стало не по себе от незнакомой внутренней жаркой волны. Дальнейшее время он всё хотел поглядывать на ловкие движения девушки, но отчего-то смущался. К вечеру раскидали по полю четыре с половиной больших мешка, и прекратили из-за окончания запаса силы. Да в сумерках и по направлению можно было сбиться.
Уже при луне Гриша Зайцер замерил площадь дневного посева. В работе он, ввиду слабого здоровья, показателем не отличился, зато теперь проявил свои арифметические познания. Вышло, что за день смогли засеять около полдесятины. А задание уездкома по Мамлееву – сто десятин. Выходила непонятная вещь – на посевную требовалось дней двести, если работать с таким же изнурением. То бишь, и лето, и осень, и всю зиму до следующей весны. Что-то во всём этом было не правильным, и сморённые трудом и сомнениями коммунары возвращались в вымершее село с тяжким грузом в сердцах.
Правда, для Трофима появилось ещё дополнительное мучение. Весь обратный путь он, борясь с собой, норовил будто случайно оказаться поближе к Любе, и когда это удавалось, испытывал тот же горячий прилив в грудь, что и в поле. И, хотя рука его ни разу не коснулась даже ткани сарафана, он отчётливо чуял возбуждённой кожей упругий тепловой пульс девичьего бедра. Вощев мрачнел и терялся, не зная, что должен правильный комсомолец сделать над собой в такой напасти.
При движении мимо полусухого колодца тружеников вдруг очнул от мучительной углублённости нежданный близкий посвист. Миг, и под ноги к ним метнулось что-то живое, шустрое. Это был беспризорник по имени Вошка.
– Хрень вы, дурки городские, твОрите, – презрительно фыркнул он, толкнув в живот Гришу.
Почуяв в грязном мальце классово близкий элемент, Трофим Вощев уловил его за шкирку и поставил к себе прямо:
– Ты ещё откель взялсЯ тут, шкет? Кто таков?
– Да Вошка я. Сирота. Батя мой знатный сеятель был. Он в траву семена никогда не кидал.
– Отец твой из отсталого класса происходил, сявка. Не ведал он новейшего прогресса. Ну, да бог с ним. Пойдём, малец, с нами. Пожуём что-то для сна. Вон, Люба, может, каши наварит… Только чур назавтра пойдёшь с нами раскидывать. Лады?
гл.4 http://www.proza.ru/2011/02/13/817