Памяти Борхеса, горячо мной любимого
Когда на следующий день после похорон мистера Смоули, его вдова посетила кладбище, чтобы соседи видели, как она безутешна, там миссис Смоули обнаружила могилу мужа странно просевшей и забила тревогу.
Кладбищенский сторож, сам пребывая в недоумении, объяснить ничего ей не смог. В глубоком волнении от мистического предчувствия, вдова распорядилась могилу немедленно раскопать. Дабы успокоиться, убедившись. А вот в чем убедившись? – право, она не представляла сама.
Раскопали. Покойник мирно спал на боку, укрывши лицо ладонью. Гроба не было.
Украсть у покойника гроб! Неслыханное кощунство взбудоражило город.
Но справедливости ради надо признать: гроб был хорош. Если уж воровать - то такой. Тирольский дуб; густой, как литурийское вино, лак; шикарный золотой кант. Платиново отливающая табличка с каллиграфической чернью: «Спи, незабвенный. Твои вдова и сиротка». Все находили, что гроб удачно сочетался с новым атласным платьем вдовы, с кружавчиками и воланчиками, элегантной черной вуалью и мраморным декольте.
Украсть гроб! Город был потрясен. Моментально организовался сбор пожертвований в пользу ограбленного покойника. Боясь оказаться на подозрении, откликнулись все. А все-таки собранных средств не достало. Новый в складчину гроб существенно уступал прежнему вдовьему в лоске. Зато был весом и добротен, что всегда отличает общественные мероприятия.
Но когда на следующий день после повторных похорон мистера Смоули, его вдова вновь посетила кладбище, чтобы соседи знали, как она безутешна, там миссис Смоули опять обнаружила могилу странно просевшей. И, естественно, возмутилась. О, как истошно она возмутилась!
Сбежавшиеся на крик землекопы быстренько раскидали могилку. Покойник мирно спал на боку, укрывши лицо ладонью. Гроба не было.
Волнение охватило город. Полиция срочно произвела повальные обыски. В конторах гробовщиков: ищите мотив, кому это выгодно. А кому, если вдуматься, выгодно? Ясное дело, кому.
Обыски результатов не дали. Осмелевшие, оскорбленные в лучших чувствах гробовщики призывали небо в свидетели, выбивая барабанную дробь на груди: «Чтобы мы! Да украсть собственный гроб! У ненаглядного дорогого клиента! Нет! Нет! Нет! Не иначе залетный вор постарался!».
На том и остановились: залетный.
Делать, однако, нечего. Муниципалитет выделил сумму на покупку третьего гроба. Не такого роскошного, как первый. И не такого добротного, как второй. Но тоже, знаете ли, приличного. На какой только можно было рассчитывать по смете «благоустройство».
И похоронили мистера Смоули в третий раз за три дня.
Всерьез опасаясь, как бы покойник окончательно не подорвал городской бюджет, мэр распорядился приставить на ночь к могиле двух полисменов.
Полисмены для храбрости, как это между служивыми водится, приняли по чарке. Добавили по второй... После чего уснули на лавке у могилы непробудным мертвецким сном. Будто они -покойники. А наутро глаза продрали: как уж повелось, могилка оказалась просевшей.
Привычно вызвали землекопов. Те без спешки и суеты раскопали. Покойник мирно спал на боку, укрывши лицо ладонью. Гроба не было.
Город оцепенел, ошарашен. Ладно было воровать гроб в первый раз. Но кому он, муниципальный, нужен? Не вмещалось, не укладывалось в голове. Воображение рисовало маньяка.
Жители стихийно собрались у мэрии с требованием прекратить безобразие.
Толкался в толпе на площади и судья Джад, профессионально вынюхивая беспорядки.
И между прочим вспомнилось Джаду, как полгода назад, выходя после воскресной проповеди из собора, раскланялся он с мистером Смоули. Пастор ли наш в то самое воскресенье оказался в ударе, или по какой-то причине Джад в то утро пребывал в меланхолии, но от проповеди судья расчувствовался ужасно. Потому механически пожимая руку краснощекому Смоули, проникновенно сказал:
-- Вот ведь как несправедливо устроено, Смоули! Всю жизнь копишь, копишь добро. А покидаешь землю таким же голым, как и пришел!
Мистер Смоули, в то время о близкой своей кончине не подозревавший, живо ему возразил:
-- Не совсем, чтобы голым, уважаемый Джад. Гроб, безусловно, следует отнести к имуществу покойника.
Поразмыслив, судья Джад согласился:
-- Пожалуй, так, уважаемый Смоули. Гроб следует отнести к недвижимому имуществу покойника.
Судья Джад – известный в городе демагог. Но и Смоули был тертый калач, поднаторевший в делах, верткий, ушлый.
-- Нет, Джад, – решительно оспорил мистер Смоули. – Гроб следует отнести к движимому имуществу. Ведь гроб – перемещаем.
-- Ошибаетесь вы, уважаемый, – уперся судья. – Гроб соотносится с землей. А это, как ни погляди, признак недвижимого имущества.
Уперся Джад, уперся Смоули. Слово за слово, уважаемые разругались.
-- Вы невежа, Смоули! – вырвалось, наконец, у Джада в сердцах.
-- Вы меня не знаете, Джад, но скоро узнаете! – обронил на прощание Смоули.
Вспомнил этот случай судья как бы про себя, но и как бы во все услышание. Не в расчете ли на беспорядки?
Чем нарушил старинный обет: о покойном или хорошее, или лучшее. Запрет тем самым был снят, и собравшихся прорвало. Ударился народ перемывать косточки покойному Смоули. Мигом припомнили, какой он при жизни был прохвост и хапуга, как умел извлечь выгоду из всего.
И как-то разом все догадались, как-то разом всех осенило:
-- Ай да, Смоули! Ай да, ловчила! Братцы, он ведь и на том свете нашел, что пустить в оборот! Ах, каков прохиндей! Ах, каков прощелыга! Покойник Смоули на том свете принялся сколачивать капиталец!
И все дружно обрадовались, что так здорово разрешилось. Загомонили, загалдели, начали хвастать друг перед дружкой, как проныра Смоули, ещё при жизни, сумел каждого из них обвести вокруг пальца.
Одна малютка Дженни, мистера Смоули дочь, слушала их, слушала и расплакалась.
Бросились наперебой люди добрые утирать наследнице слезки:
-- Что ты плачешь, Дженни? Не плачь!
-- Жалко папу. Папа мой попал в ад! – всхлипывала сиротка.
Смутила детская прямота людей:
-- С чего ты, Дженни, взяла? Твой папа был мошенник, и что ж? Твой папа был успешный мошенник!
-- А с того я взяла, - зашмыгала Дженни носом, – что в раю имеется всё, что нужно. И если папе понадобился гроб или что-то там гроба взамен, значит, папа в аду.
Народ притих, не находя возразить. Мэр дипломатично считал ворон, увильнув от ответа. Политик! Пастор сконфуженно хмыкнул: «кхе-кхе» и потупил взор долу. С последней надеждой люд обратился к судье. Вдруг, да быть может, найдется увертка у Джада?
И у Джада нашлась.
-- Знаешь, детка, - задумчиво сказал Джад. - Я абсолютно убежден, что мистер Смоули в раю. В котором, действительно, как ты говоришь, есть все. Кроме, как видно, уединения.