гл. 5 http://www.proza.ru/2011/02/15/1387
Вощев взял в амбаре мешок, а когда шёл через двор назад, увидел на перекошенном крыльце избы очухавшегося Макара Железнова, который, с замершими в положении изумления бровями, проедал взглядом нутро копчёного горшка с остатками утренней пшеничной баланды. Есть, он не ел, только беззвучно раскрывал рот и таращился. Затем учуял присутствие тяжело сопящего под дюжей ношей Трофима и уставился на него с не меньшим поражением.
– Эт што? – слабо выдавил он морщинистым ртом, тыча корявым пальцем в горшок и пуча белые глаза. – Эт из чего?
– Дык из резерва… Нам-ить силы-то нужны, старик… Ешь и ты, председатель. Нам сеять подсобишь…
Макар задрожал телом, застучал по ступеньке костлявым тазом, стремясь поднять измождённое тело, и вдруг отключился, как даве, упустив горшок. Вощев уложил старика поудобней на утоптанную поверхность земли, снова вскинул мешок и пошагал работать. В поле его уже сильно ждали бездельные, нетерпеливые товарищи.
Внутренности нового мешка уже опять подходили к концу, когда глазастый Вошка обнаружил, как от села по бесцветной траве поля к механизаторам старается быстро ковылять оживший, серый лицом председатель Макар. Под кущами бровей ярко пыхли уголья. Когда старый боевик подошёл близко и увидел изобретение да выпотрошенные шкурки мешков, то откачнулся в ажитации назад и выхватил свой давешний маузер.
– Эт што! – просипел он, вращая белыми углями, левой рукой хватая грудь, а правой махая готовно блестящим стволом. – Это наш семфонд, контра? Вы што, в лопухи его расшвыряли, бандиты? Я для того всю зиму, не спамши, от помирающих сельчан отстреливался? Для того бабу свою и детишек на погост свёз, сидя, как кащей, на том запасе? Вы – не посланцы, а вражеские засланцы! Иуды! И через то будете щас ввергнуты смерти!
Рука председателя вдруг прервала хаотичные движения, на миг застыв параллельно земле, и длинный холодный ствол кашлянул дымным огнём в лицо Гриши Зайцера, сразу растерявшее до прозрачности всю болезненную колеровку. Из затылка изобретателя вылетели густые багровые брызги. Следующей мишенью стал комсомолец Вощев, но он успел повернуться к смерти задом, и грохот пули застрял в заплечном мешке. Затем сухой щелчок сказал, что смерть в магазине г.Маузера закончилась. Тимофей, опамятовав, хотел было достать из штанов свой револьвер, но осознал, что единственный патрон сохраняется в другом кармане, и ещё может сгодиться для более экстренного дела. Он сбросил прострелянный мешок и двинул председателя кулаком в изрубленный нос, сразу и навсегда угомонив его тщедушное тело.
– Допрыгались, дураки, – сказал беспризорник. – Я так и знал.
Он плюнул себе под босые ноги и побежал в сторону леса.
Оставшиеся живыми члены ячейки долго стояли над двумя бездушными трупами, стараясь как-то уложить в головах то, что произошло, и понять, как нужно жить дальше. Это не получалось, и они просто крепко обнялись. Люба инстинктивно, по-бабьи, потянулась к силе Тимофея, ища в ней защиту от напасти, и не вспомнив, что он теперь убийца. Вощев же, прижав к себе горячее девичье тело, вопреки всякой логике страшного, непоправимого события, ощутил где-то в неведомой глубине организма завихрения жгучих огоньков желания, которые быстро слились в потоки лавы, хлынувшие в голову, сердце и куда-то вниз. Вощев впился в губы девушки, жадной ладонью стиснул ей грудь.
Душа Тимофею досталась, в общем-то, неплохая, добрая, и не успела ещё загадиться суетливыми жертвоприношениями революционному пентаклю, но слабая от природы. Робкий, думающий дух его не смог противиться вдруг могуче взбурлившему зверскому напору, как не может сопротивляться урагану подхваченная им соломина, и просто спрятался в самый дальний тупик. Это нутряное чудовище ничего не желало понимать о жизни души. Блестящие, широко распахнувшиеся ужасом глаза напротив воспринялись им, лишь как объект вожделения. В любином крике отчаяния и протеста монстр услышал только зов страсти.
Сражение двух непримиримых миров, царствующих в одном существе, закончилось, не начавшись. Не понимающий себя Вощев повалил комсомолку на траву и вошёл в неё. Ослепительная вспышка озарила вселенную, и вдруг почти сразу напор бешенного рога ослаб, зверь отступил, поджав хвост, а разум выскочил из подполья на своё привычное место, запричитал, заголосил. Никогда прежде Тимофею не было так стыдно. Потеряв какую-то очень важную нить жизни, он сполз с неподвижной Любы, раздавленной подлостью убийства своей целины. Тупик.
Почему-то высветились в лихорадочном мозгу образы умерших от голода мамлеевских баб и ребятишек. Они тянулись к горлу Вощева костлявыми руками, хватали за ноги и тащили за собой под землю. Он не сопротивлялся удавке собственной, непоправимой вины. Мрак отчаяния постепенно стал приобретать конкретные формы воронки. Выход был.
Вощев достал из кармана заветный патрон и втолкнул его в короткий, но, тем не менее, весьма загадочный туннель барабана, в конце которого блеснула дырка к свету.