Удвоения

   
1.Два Егора в одно лето         

   Екатерина Семеновна проводила все летние месяцы в бывшем родительском доме давно перестроенном (но, как-то не очень удачно, и данное обстоятельство окажется важным для дальнейшего повествования). Дом служил дачей для   ее семьи, и  находился в небольшом подмосковном городе.
Здесь же жили  многочисленные родственники.
   Давние семейные дела определенным образом отвели одну из ветвей чуть в сторону, и, как-то повелось, что семейные праздники общими были только  для трех четвертей родни.  Среди этого числа появилась очень хорошенькая и смышленая кроха Ксюшенька, изменившая  21 год назад статус 39летней двоюродной сестры Нины.  Она стала бабушкой – мамой, так как ее дочь,  родившая кроху на 1-ом курсе института, и, выйдя замуж, учебу не бросала, и в дальнейшем благополучно получила диплом о высшем образовании.  Мама-бабушка  с собственным мужем и с внучкой жили  в доме заводского поселка, совсем близко от Екатерины Семеновны, стоит лишь железную дорогу перейти. Прогуливаясь, они  часто наведывались, и все этапы взросления  девочки проходили  на глазах Екатерины Семеновны.
    Этапы  как этапы, и капризы и дерзости бывали, и даже определенные проступки, один такой состоял в утаивании понравившихся в доме тети украшений, но, конечно, были потом  и признание, и возвращение вещичек на место.
    Но девочка всегда оставалась хорошенькой и смышленой, и после 8 класса начались общие  разговоры о  дальнейшей  Ксюшиной судьбе. В школе ей больше всего нравился иностранный  язык, и по счастливому совпадению лучшая подруга Екатерины Семеновны  оказалась доцентом кафедры английского языка одного из московских  вузов. По просьбе Екатерины Семеновны   подруга выкроила время,  провела девочке неформальный экзамен, и вынесла заключение о возможной профпригодности, при условии, что оставшиеся 2 года будут уделены серьезнейшей подготовке, план которой Ксюше был растолкован досконально. В дальнейшем он подкреплялся при  консультациях  печатными пособиями. Никогда не забывалась и общеобразовательная сторона – подруга Екатерины Семеновны строго говорила, что необходим  аттестат  ближе к средней пятерке, и проработка  большого списка  западной и русской классики.
    Весь план, конечно, выполнен не был, но девочка действительно оказалась способной, и после окончания школы  Ксюше удалось стать студенткой – вечерницей вуза. Следующие 4 года уже в разговорах Екатерины Семеновны и ее подруги часто фигурирует имя девочки, превратившейся  в настоящую красавицу, да, к тому же, отличницу. Но на дневной  Ксюша переходить не захотела по соображениям материальным, думая устроиться на работу. Подруга Екатерины Семеновны о таких намерениях девочки знала, поэтому через некоторое время она позвонила Екатерине Семеновне, сказав, что есть работа  в крупной   организации. Ну, и конечно, подруги, как старые кумушки  посудачили о том, как это было бы хорошо  не только для будущего служебного роста,  но и  устройства  удачного замужества красавицы. В тот же  дождливый осенний вечер Екатерина Семеновна с радостной вестью отправилась  к двоюродной сестре. Девочка была там же.
   Встреча  Екатерину Семеновну достаточно удивила –  Ксюша не только не обрадовалась, но и отказалась от работы в Москве категорически. Сообщила, что работу будет искать в родном городе, и Москва ей не нужна.  Екатерина Семеновна хорошо знала, что такой перспективной работы в  городе нет, была  удивлена, если не сказать – уязвлена чуть сквозившим высокомерием девочки. На обратном пути по раскисшей темной дороге, ее осенило, что дело, наверняка, в  романе с местным мальчиком, и сразу  нашлись оправдательные слова «Любовь, конечно, любовь, ведь хорошенькая необычайно».
    Действительно, спустя некоторое время ее догадка подтвердилась. Она встретила Ольгу -  Нинину дочку, и соответственно, маму Ксюши, поведавшей, как говорится, что есть не просто мальчик, а жених, и он уже с полгода живет у них,  а свадьбу сыграют ближе к осени. Ну  и какие-то сведения о женихе Екатерина Семеновна получила. Правда, страшно удивило, что будущий  девочкин муж дает на свое питание деньги в той же сумме, какую выдавал своей матери. «Однако нравы» - подумала, смеясь, Екатерина Семеновна – «мальчика, может, к самостоятельности таким вот образом приучали, и приучили твердо».
    Потом последовало приглашение на свадьбу, Екатерина Семеновна  с мужем пировали  в числе многих приглашенных, и конечно, могла  видеть и слышать не только жениха, но и его родных. Были и истории диковинные, и более чем забористые частушки. Особенно голосистой оказалась сестра жениха, не поверить, что она не только в пении, но и во всяком другом деле ловкая и быстрая, было  невозможно. И наша невеста в ней самую  любимую  подругу уже давно обрела, и с  ней вступала в общую запевку. « Да, дурачатся, оттягиваются по-полной» - улыбаясь, комментировал муж Екатерины Семеновны. Сама она, не выносившая матерщины ни в каком виде,  непроизвольно опускала голову, впрочем, на долю секунды, и  как- то виновато улыбаясь – она выпадала из общего настроя, чего стеснялась. Но эта сущая мелочь, и возвращаясь домой, они делились  своими впечатлениями, и повторяли некоторые свои же произнесенные на свадьбе слова. Екатерина Сергеевна, например, сказала жениху, что ему достался бриллиант чистой воды, что  избранника не только украшает, но и свидетельствует  о его достоинствах, если несомненных для невесты, значит, и для всех ее родных. А еще, она поняла, насколько   дед невесты – Нинин муж Николай - доволен  этой партией. По словам Николая, крепкую семью жениха знает вся деревенская округа. И нет лучшего строительного мастера – универсала, чем отец жениха, и сруб поставить может, и бетонные работы знает, и электричество, и отделку, словом, все. У него есть своя бригада, и от подрядов нет отбоя. Бабку жениха    Николай знает с мальчишества, потому что она из соседней деревни, а родители жениха имеют квартиру в станционном поселке, и еще они построили  себе  дачу, опять-таки, по задам его деревни, так-что он их всех хорошо знает, и сам жених -  парень стоящий.
 Екатерина Семеновна и ее муж, в конце-концов, пришли к единодушному мнению, что  жених симпатичный, нашу девочку очень любит, ему  обязательно захочется встать вровень с ней – закончит институт (он поступил на заочный в прошлом году), и в том подразделении, где работает  -  можно и  продвинуться хорошо. А то, что наша девочка абсолютно счастлива, и говорить не приходится –  Ксюшка вся сияла.
           Несколько месяцев спустя  сын Екатерины Семеновны, давно обеспокоенный состоянием дачи, оторвал несколько досок из обшивки, и стало очевидным, что нижние венцы необходимо менять срочно. Строительная диагностика сопровождалась неприятной нервозностью сына, и Екатерина Семеновна вспомнила о новом родственнике – отце Ксюшиного мужа.  Она подошла к Ольге за телефонным номером и позвонила в надежде на  помощь, конечно, небесплатную. Она представилась тетей  Ксюшеньки, мол, мы с вами  познакомились  на свадьбе, помните. Но донельзя раздраженный голос в трубке, ответил, что Екатерину Семеновну не помнит, а  эти дни очень занятые. Екатерина Семеновна почти жалобно попросила ей перезвонить, когда он освободится, ее телефон с нескрываемой неохотой, вроде бы записали, но никто так и не перезвонил. Строительную проблему сын решил сам вместе с другом, и никто в семье о том звонке не вспоминал.
 Но в связи  с ним Екатерина Семеновна сделала неприятное для себя открытие, что девочка для семьи мужа вовсе никакой не бриллиант.
  Ее рассуждения были старомодны,  конечно, едва прикрывали  уязвленное самолюбие, и, как ни странно, обиду на Ксению. Если бы к ней относились как к достоянию, то и  для  родственников могла бы найтись элементарная  вежливость, значит, для них она так  – девчонка, каких пруд пруди. Причин этого могло быть несколько, но все они не в Ксюшкину пользу, с сожалением  думала Екатерина Семеновна, и удивлялась себе самой, как это  глубоко ее  задело.
   Летом следующего года у молодоженов родился  мальчик,  назвали Егором. Когда малышу  было уже  пять месяцев,  Екатерина Семеновна случайно  встретила на улице племянницу Ольгу  и саму Ксению с сыном. Взглянув на малыша, силилась понять, на кого же он похож, от  Ксюшки, да и от ее мужа, по ее мнению, ребенку ничего не передалось.  Ольга с ней согласилась, и сказала, что он пошел в родню матери мужа. Екатерина Семеновна, как и положено, в таких случаях, заметила, что он еще много раз изменится, еще ее поразило, что и сама девочка стерлась, стала обычной. Впрочем, вскоре Екатерине Семеновне представился случай увидеть Ксюшу в макияже и хорошоодетой.  Она вместе с мужем и ребенком, которого тот держал на руках, заходили  в  булочную в  момент, когда Екатерина Семеновна уже из нее выходила. Она бегло поздоровалась (была  с нагруженными сумками), но про себя отметила, что девочка сейчас  смотрится хорошо. Затевать  с ними разговор  ей не захотелось.
    Странным образом, за две недели до этого стали развиваться   некоторые события,  в которых Екатерина Семеновна стала часто встречаться с родственниками другой,  как было замечено вначале, чуть отдаленной ветви.  Удивительного, все-таки в этом не было, Екатерине Семеновне  приходилось встречаться с ними и раньше достаточно регулярно.
           Удивительной оказалась встреча с еще одним новым родственником, тоже Егором, на месяц всего младше Егора предыдущего.
Вообще, повод для встреч с другой двоюродной сестрой Наташей, ее детьми, мужем и новоиспеченным внуком был грустный –  лежал в больнице  Наташин отец. Екатерина Семеновна   призывалась  для разговоров с лечащим врачом,  в силу своего медицинского образования.  В больницу, расположенную на самой окраине, она ездила  с подросшим  племянником.
 И вот, на третий раз племянник  рассказывает, что весной хорошо заработал где-то на Рублевке (!) электромонтажником (?), и что деньги  очень пригодились для Егора (??). Екатерина Семеновна  ничего переспрашивать не стала, про себя подумав, что мальчик, как был, так и остается необычным, склонным к фантазиям. Какая Рублевка по Ярославке, какой электромонтажник, когда он учится в юридическом  колледже, и, наконец, какой Егор, откуда он!  Да, самая младшая двоюродная сестра, но, извините,  Наталье уже 
 45, а если  Маринка -  ее дочь, то она еще ученица, как раз в прошлом году обсуждали, какие у дочери в классе жуткие девчонки – порезали ей новую куртку. И потом Егор, почему? Может, имеется в виду тот родившийся Егор? Но тогда какие деньги. Она ничего понять не могла.
 Но в следующий раз  племянник сказал, что передает просьбу Маринки, которая очень хочет показать Екатерине Семеновне ребенка.
         И вот, после больницы  они с племянником оказываются в комнате коммунальной квартиры странного двухэтажного дома, в квартале от  сравнительно новой башни, где живет  семья  с первым Егором, и она видит юную маму  и второго Егора.
 Екатерина Семеновна  наведываясь к двоюродной сестре, всегда удивляясь запущенным местам общего пользования, и в контрасте с ними - уютным   небольшим комнаткам, где только, только хватало места  двум взрослым и двум разнополым детям. Сейчас к этому добавилась детская кроватка и стол с детскими вещами и игрушками.
    Все оказалось правдой – и  работа  племянника в течение весны на Рублевке, куда он ежедневно катался на электричках туда-обратно, и достаточно приличные заработанные деньги, и главное, малыш, хорошенький, пухленький, спокойный, сразу же растянувший беззубый ротик  в улыбку. Новоявленный дядя смотрел на Егорку с нескрываемой гордостью, не говоря уже про зардевшуюся от удовольствия  мамочку. Екатерина Семеновна искренне любовалась малышом, чуть, только поругивая Маринку, что  перекармливает, вес немного выше нормы. Вопросов задавать не стала, но  Маринка сама охотно рассказывала, что «этот» тогда жениться не захотел, а сейчас прохода не дает, просит показать ему Егора, а она ни за что не хочет – «сама буду растить», сейчас он такой ей не нужен. (Екатерина Семеновна при словах сама буду растить, ясно услышала, как брат заметил «сама свидетельство  получи, растить все будем».) Еще она сказала, что самое  главное для нее закончить 11-ый класс, и с первого сентября будет ходить в свой колледж, с ребенком в эти часы по очереди будут сидеть ее папа (у него не ежедневная работа), и брат может, он сейчас на заочном отделении, потом в ясли  Егорку отдадут. Екатерина Семеновна спросила, а, чего, тоже Егором назвали? « Да мама сказала, что Егор хорошее имя, и мне нравится.» « А ты  Ксюшу  видела с Егором?» « Да я ее только в роддоме видела, пока в патологии лежала, мне потом  мама сказала, что эта девочка моя родственница, я ее никогда не видела раньше.» «Да вы же тут рядом живете.» « Ну я не знаю, я  сначала в другой школе училась, и потом меня мама в колледж перевела».
 « Ну вот, два Егора в одно лето, у нас Егоров никогда  раньше не было, теперь  будут расти, хорошо.»
    Еще Маринка сказала, что  ей уже исполнилось 18 весной, просто,  когда ее перевели в колледж, то она как бы снова пошла в девятый класс, а так она ничего не пропускала, а после одиннадцатого  получит свидетельство  секретаря – референта. Уходя, Екатерина Семеновна продолжала нахваливать Егорку, и сказала, что подарок за ней. 
     «Да, дела, девчонки у нас в роду монашками никогда не были, но Маринка,  случай особый» - подумала  про себя Екатерина Семеновна на улице. Интересно, как бы сейчас мама моя ко всему отнеслась,  продолжала она свои мысли.
Екатерина Семеновна   перенеслась в  свое отрочество и вспомнила бабушкино, а потом и мамино заклинание «не приведи, Господи, в подоле принести», и милое мамино лицо становилось при этом отчаянно чужим и скорбным.  Катя   слышала это всего раза два или три, но нельзя было не понять, что для мамы, случись подобное с ней,  стало бы непереносимым страданием, поэтому  тогда своя формула созрела в голове « если что, брошусь под поезд».
Смешно сейчас. Да, мамулечка, много воды утекло, размыло наносную дребедень. Но глубинные камни с места не очень то  сдвигаются, зато иные, красиво поблескивающие, куда-то делись, снесло их течением. Вот о большой семье пеклась, скорой помощью всей родне всегда была, гордилась дружной семьей.
А ты, мамуля, и была единственным связующим звеном, без тебя легко сыпаться все стало. Девчонки за квартал друг от друга живут, и не знаются между собой.  Здесь и причитать не стоит, вливались новые крови со всех сторон, другие склады личности обнаруживались в детях, хотя, поди, пойми что тут.
Вон, прадед первого Егора (с ума сойти,  Николай моложе  моего благоверного, а у нас с ним по милости сына даже внуков еще нет). Так вот сам Николай такой  стоящий  - его же словами о нем самом сказать  можно, продолжала свои мысли Екатерина Семеновна, деликатный, и обязательный до щепетильности, а обожаемой внучке на свадьбе иной радости и помыслить не мог, спрашивается, какие у него в голове жизненные идеалы  присутствуют, никто не знает». А может, просто не очень большой достаток в семье, и несчастливая  семейная жизнь единственной дочери Ольги, заставили его так сильно расположиться  тогда к жениху  внучки и его семье.  И опять Екатерина Семеновна, в который уже раз себя оборвала,  но вдруг в голове пронеслось: « моя сестрица Наталья на седьмом небе была бы,  окажись  Маринка  на том месте, все бы только рады были, и пускай отец жениха хоть трижды был бы …».
Екатерина Семеновна и не пыталась найти подходящего слова для характеристики личностей, подобных  новому родственнику Ксении, совершенно  антипатичных ей.
В противовес перед глазами возникла   улыбающаяся мордашка Егора второго.
« Да, Маринка, особый случай,  тут все глубинные камни  трудного возраста поперек течения легли». И хотя Екатерина Семеновна никогда  специально не занималась психологией подростков, сейчас не сомневалась, что в  научной литературе могла бы найти нечто  подобное тому, о чем думала сейчас. – о .  При вариативности степеней  влияния физиологии, воспитания, зрелости нервной, эндокринной систем, психической деятельности, и  чего там еще,  - обязательно в каком-то проценте, если не Паша Купринская окажется, то очень близкая к ней по существу, девочка - подросток. Хотя их будет отделять тоненькая перегородочка  - мол, там уже психиатрия, а здесь еще  норма. И не один Куприн, очень многие выделяют подобный тип юного создания.
   Она вспомнила, как 2 года назад, опаздывая на электричку, должна была забежать в этот дом, чтобы передать важную для деда вещь. Была одна Маринка, сидевшая на окне с орущим магнитофоном. Увидев  издали тетку, заулыбалась обворожительной улыбкой, выключила  музыку, и казалось, со вниманием  слушает, что от нее хотят. «Марин, ничего не забудешь, передашь?» «Обязательно, тетя Кать, прямо сейчас все сделаю». Но  блуждающая улыбка и шальные, абсолютно  отсутствующие глаза  девочки, заставили ее еще раз переспросить «Марин, ты все поняла, это очень важно для деда, не забудь, пожалуйста, передай».  Та усиленно кивала головой. Деду, как выяснилось, ничего не передала, и более того, клялась, что никакой тети Кати в тот день не видела.
  С этой улыбчивой, можно сказать домашней девочкой вечно происходили какие-то истории, где обязательно были плохие девчонки. О мальчишках, вроде бы и разговора не было, но  Маринкина сексапильность прямо таки бросалась в глаза, поэтому Екатерина Семеновна давно решила, что тихий омут с чертями, как раз про половое созревание этого ласкового создания (Маринка очень ласковая девочка, говорилось о ней с детства.)
    «А Наталья, когда была у меня с племянником, по поводу деда, о Егорке ничего не сказала, наверное, неловко себя чувствует» - жалея двоюродную сестру, подумала Екатерина Семеновна. Она сама  тогда у сестры спросила про Маринку «как  сейчас, утихомирилась?»  Екатерина Семеновна вспомнила, как сестра переглянулась с сыном – «утихомирилась, сейчас утихомирилась». И верно, шалость из глаз ушла, смотрит на сына с радостью, ну может, чуть как девочка на новую куклу. Но малыш в любви растет, вон, как племянник  заставил дядю повзрослеть, может, и до  самой мамы очередь дойдет. Пока и то хорошо, что малыш здоровенький. Рождение Егорки, может действительно ее утихомирит, понравится быть мамой. А сестре можно представить, как сейчас достается, да еще с болезнью деда, но наверняка, души в Егорке не чает, конечно, она там основная мама  и кормилица.
      А вот с первым Егором все-таки жалко, такая девочка росла, все при ней, и характер, казалось, и красота, и любовь Бог послал.  Москва и престиж  не нужны? Не нужны, все понятно: любовь это главное.  Да, но...
  Екатерина Семеновна не единожды в своих рассуждениях доходила до этого места, и здесь ее начинало клинить. На ум  приходила давняя строка  «..себя достроить до высот любви...», что само по себе  достаточно странно.
Ничего такого девочке вроде бы и не требовалось  и так  красавица, отличница. Ну, программу, намеченную подругой Екатерины Семеновны перед поступлением в институт,  нелишне бы выполнить полностью, а речь шла еще о немалом списке литературы, которую бы следовало прочитать и усвоить в плане гуманитарного образования.
   И здесь опять спотыкалась Екатерина Семеновна. Пробелы в гуманитарном образовании девочки, наверное, не та причина, которая не позволяет свекру смотреть на нее как на бриллиант. И опять Екатерина Семеновна начинала со строительной строчки.
А, может, она всплывала исключительно  по принципу от противного –
 не так достроить, как не опуститься до... матерных частушек.
 Да, конечно, для молодой мамы это очень важно. Екатерина Семеновна начинала злиться на себя, понимая, что  ей не удается уловить суть  внутреннего дискомфорта, возникающего при упоминании девочки. Она даже могла согласиться, что Маринкина коллизия ее задевает меньше. Ну, а если здесь  тоже некий случай любви, который лично для Екатерины Семеновны  тоже  с перегородочкой – по эту сторону еще  ничего, а там уже личность видоизменяется.
Например, говорят же «любит так, что готова на шею вешаться». Какое значение в данном случае, имеют личные принципы Екатерины Семеновны?  Никакого, она это знала сама, равно как и то, что случай сам по себе тяжелый, и хотя бы частично, вполне вероятный в отношении девочки.
   Да, да вероятный, особенно когда, как здесь,  любовь с 12 лет, а парню 16, тоже как здесь. Вроде бы и общая компания, но она салажонок для него, так, посмеивается над малолеткой.   
 Тогда и начинается история – подружиться с сестрой, быть своей, безоговорочно принять  окружающий уклад, но попутно сделать еще нечто, что  заставит его понять, какая она достойная. Вот она выигрывает на олимпиаде, но это только ее заслуга (она и сама в это верит, зачем помнить, а тем более рассказывать кому-то, что у нее заранее оказался вопросник). Она поступает в институт, она отличница (уже без всякой помощи). Видишь, девочка  себя  достроила, она достойна большой любви.
Но Екатерина Семеновна  сейчас понимает, что верна другая приставка к глаголу – вы..., выстроить... послужной список, и получить  наградные – стать законной женой своего возлюбленного. А так она  все такая же простая и свойская, и полное гуманитарное образование  одно и ненужное, а диплом о гуманитарном образовании  другое, он  для  тех же наградных. Вот и вся история про любовь – ту, главную в жизни. Поди, сухая грымза, и брось камень. Девочка выполнила  библейскую заповедь – прилепилась к своему мужу, и родила ребенка для продолжения мужниного рода.
   А если  кому-то в голову  придет рассуждение о консервативности  сред  в  стратах общества, то Екатерина Семеновна обязательно выскажет мысль, что любая отдельная страта любого нового члена легко подгоняет под свои мерки, какими бы высокими  мотивами не определялся вираж.



 

      2.ДВА ВИКТОРА,ДВЕ МАШИНКИ И МАЛЕНЬКАЯ СКАЗОЧНИЦА


      Все необходимые движения и последовательность действий, въевшиеся в сознание еще с детства, сейчас были выполнены, и вдруг обнаружилось, что стежка не получается. Верхняя и нижняя нитки были сами по себе и болтались, а иголка проделала на материале дырчатую дорожку.
 «Только этого не хватало». –  Вера расстроилась не на шутку. Вести сюда целую кипу в надежде, что эта машинка осилит  трудные для московской, электрической машинки прострочки.  Уже скроенные  детали рюкзака, куртки, и  еще чего из кожи, брезента и других не очень обычных материалов, лежавшие в виде отдельных   куч по всему дачному дивану, сейчас должны были быть снова  свернуты, перевязаны тесемочками, а потом закинуты на чердак на неопределенно долгое время. Вера еще раз попробовала что-то покрутить, и вдруг все части   лапки, обеспечивающие фиксацию иголки,  рассыпались сами по себе. Ну вот, вторая и последняя кончина  любименькой  машиночки.
     Вера рассеянно огляделась по сторонам – ужас какой – выкроила денек, чтобы пошить в свое удовольствие, и на тебе. Она сидела обескураженная, не зная, что и предпринять, но  в следующую минуту произнесенная фамилия по радио – достаточно тихо работал приемничек – заставила вслушиваться в последующие слова журналиста.
   Речь шла  о чиновнике из санитарного ведомства, который запретил ввоз латвийских шпрот, в связи с  выявлением в них повышенного содержания  3,4  -  бензпирена, но дальше сообщалось, что международные эксперты провели экспертизу российских шпрот, и в них уровень канцерогена оказался существенно выше, чем в латвийских консервах. Вера почти злорадно усмехнулась « уж если, дорогие коллеги, вы  вступили в ряды вояк торговых войн, то  противную сторону за дураков, по крайней мере, не держите». Она  встала  и выключила приемник – очень сильно Вера  недолюбливала санитарного босса.
      Она опять  села к машинке, покрутила в руках выпавшие  из лапки замысловатые штучки, потом окинула взглядом хромоножку всю целиком с подвязанной у колеса ручкой, потому как цепляющий суставчик перестал самостоятельно защелкиваться, и начала  негромким, поначалу причитающим голосом  покаянное обращение к ручной труженице подольского производства:
    Мы  - говорила она -  терзали тебя в четыре руки. Особенно я виновата перед тобой, ты оказалась в моих восьмилетних руках совсем, совсем новой, ты заменила  какие-то игрушки, наверняка, они в небольшом количестве  присутствовали, но были ненужными. Моё богатство ты помнишь. Это 
  - Ты, моя любименькая машиночка,
  -  коробка  с лоскутками,  (она умудрялась не сваливаться с твоего горбатенького фанерного футляра),
 - мой десятисантиметровый  Голыш
  Знают ли сейчас девочки о куколке,  с  крутящимися в плечиках, чуть согнутыми ручками, с крохотными пальчиками, с оставшимися на них полуперепоночками после штамповки  целлулоида. (Производственная операция была абсолютно необходима для рождения  Голыша).   
  И после того, как был куплен для меня, он стал самым нужным.
Он мог чудесным образом  превращаться в кого угодно – таких же девочек, как я, но безумно нарядно одетых.  Сокровища, картонной коробки – «мои матерьялы», как это произносилось на манер взрослых, предназначались целиком и полностью Голышу. Крохотные наряды, конечно чаще прошивались руками, но  боковые швы    уже можно было самой прострочить в присутствии мамы  на машинке. Потом он становился, например, матросом, и ему сооружалась матроска.
И, конечно, иногда Голыш превращался  в  королевские особы, того и другого пола (попеременно, конечно). Он был один настоящий, и к нему прилагались вырезанные уже из бумаги, и разрисованные  королевские то партнер, то партнерша, и  целая  свита. Но  бумажный народ  все-таки очень трудно удерживался в вертикальном положении самостоятельно (приходилось  отгибать концы  ножек, и приклеивать еще горизонтальную полоску).  И от малейшего дуновения  расставленные, было, фигурки разлетались, поэтому королевские феерии происходили только во время самых продолжительных «постельных режимов», когда температуры уже нет, но ноги спускать на пол просто так еще не разрешается.
  Голыш каждый день менял не только наряды, имена, титулы, и прочее, но и биографии. Они  окончательно прорисовывались после  уточняющих вопросов мамы, садившейся на край  моего топчанчика.  Она рассматривала  Голыша в новом обличии, и одновременно слушала новую историю.
  Но, дорогая машинка, конечно, потом именно ты стала самой главной, когда захотелось шить уже на себя. Это был, наверное, твой самый трудный период, потому что ты  ставилась на стол без разрешения и с тобой  плохо, очень плохо обращались. Принципы твоей работы до конца   не понимались – крутилось все наобум, и после многочасового перекрута, иногда строчку случайно удавалось наладить. Но чаще приходилось с покаянными  глазами просить маму, она тяжело вздыхала «опять без разрешения брала»  и тоже начинала крутить. Конечно ей быстрее, чем мне удавалось  выйти на нужное расположение всех  твоих винтиков и пружинок, но все-таки  она тоже не была машиночным  мастером.
   Дорогая машинка, много лет мне было так больно видеть тебя, сначала в маминой квартирке под столом, а потом и в этом доме  в чулане  потому, что я знала, если снять гнутый фанерный  футляр,  то   увидишь несчастную инвалидку без  нижней части лапки, совсем, как сейчас.
       Вера сидела  перед сломавшейся машинкой, и предавалась воспоминаниям.
   И потом сидела, подперев рукой подбородок, и продолжая  думать, но уже несколько в ином ключе: « С Витенькой,  никогда разговоров не было про лапку, там, конечно,  нитка по-другому заправляется, но как он  просто всегда объяснял, учил со  многими поломками справляться. Сказал, что  принцип работы всех шпулечных машинок за сто лет не изменился ни капельки. Как мне с Витенькой спокойно было, знала, что в случае чего мой «Родом» есть, кому починить. И как я  проинтуичила, что именно этот русский богатырь, косая сажень в плечах, подумать только, кузнец, настоящий кузнец, хотя и московский – сосед по лестничной площадке –  должен быть к тому же мастером на все руки, и золотым человеком.

   После Родома  и эта вновь ожившая машиночка показалась совсем ручной, дважды ручной, а я  забыла основное правило – все  винтики перед работой проверить, закрутить, если разболтались. Вот и разболтались, конечно, и откуда выскочили еще эти три штучки, понятия не имею, можно и так и так приставить, вроде бы, к ножке подходят, а иголка и так и так выпадает. Да,  какая-то хитрость есть, мама тоже с ней справиться не могла.
   Верины размышления  продолжались, и она опять машинально окинула  взглядом  свою  большую кухню, всегда располагавшую к гостеприимству, но сейчас гости были бы, прямо сказать, некстати. Ладно, если свои, можно на террасе поразговаривать и чая попить. Шарлотку бы хорошо сделать – корзина со слетевшими яблоками виднелась из прихожей.
  Она встала, отчего-то надела  уличные  шлепки, вышла на крыльцо и задумчиво пошла по дорожке  сада, потом  машинально, не отвлекаясь от своих мыслей, в своем течении времени, оказалась недалеко от калитки.
 «Кто там? Сейчас подойду».
   Оказалась  Юленька Словенская с  глазастенькой девочкой лет 7 – 8, как Вера догадалась внучатой племянницей.  2 дня назад   она встретилась случайно с  Юлей на улице в центре, спустя много лет после их  памятной  встречи, как Вере всегда думалось, повернувшей не к лучшему   Юленькину жизнь.
    Вера тогда была третьекурсницей медицинского института, только что очень успешно сдавшей весеннюю сессию, а  Юленька  золотой медалисткой средней школы,  готовилась  стать студенткой  ВУЗа. И когда Вера, также случайно встретившись на улице, спросила, в какой же именно институт  будет поступать  Юля, а та ответила, что пока еще вся в сомнениях, Вера   и понеслась  расхваливать свой сангиг с  невероятным пылом.  Она говорила о необычайной широте  знаний, даваемых именно на этом факультете. Теоретические дисциплины с биохимией, патанатомией,  патофизиологией дополняются  не только   разными  гигиенами, но и полным объемом клинических дисциплин, не говоря об   интереснейшей и перспективной микробиологии, которая на санитарном факультете изучается более глубоко. И если человек после института хочет заниматься наукой, то  сангиг дает  для этого гораздо больше возможностей. Сама Вера  в своих мечтах давно  себя связала с наукой, и конечно,  Юленька со своей золотой медалью тоже превосходный кандидат в науку.

    Юля действительно  с высокими проходными баллами на вступительных экзаменах   сделала свой выбор в пользу сангига, хотя спокойно  проходила на лечфак, в точности повторив этим Веру. Но затем их судьбы оказались  совсем разными, хотя  отнюдь не по принципу « у одной, все получилось, как мечталось, а вот у другой, к сожалению...». Верино вхождение в науку отложилось на долгих 6 лет, а у Юленьки его не было вовсе. 
   Для нее важнее  оказались другие дела, начавшиеся   сразу на первом курсе  со свадьбы с однокурсником, продолжились рождением сына,   академическим отпуском, разводом,  и  другими звеньями  цепочки, которую принято называть « несложившаяся личная жизнь». Но это для Юленькиных родственников. Вера же была почти уверена, что все дело в этом   недоделанном сангиге.
    Когда на 5-ом курсе  стали преобладать   гигиены  в различных вариациях (питания, детей  и подростков, коммунальная,  школьная  и прочее) Вера  не только сама стала вянуть. Она  со стыдом, вспоминая свою горячность, уже не сомневалась, что и Юленьку  обрекла  на скучнейшее дело с беспросветным  наукообразием, там, где  хватило бы  простого здравого смысла. Определение предельно допустимых доз и концентраций, что может быть, еще ставилось в заслугу  гигиеническим наукам, и соответственно плодило диссертантов, с иерархией научных званий, производилось  по раз и навсегда отработанному алгоритму, и происходила лишь смена  испытуемых объектов.
   Спустя 5 лет, когда прошел  вечер встречи выпускников  устроенного  в ресторане Прага активистами из числа  заматеревших санитарных врачей, Вера окончательно  поняла,  свою вину  перед  Юленькой,  блистательной, трепетной, с  тонкими аристократическими чертами лица. Представить Юленьку рядом  с дебелой  красавицей Леной Власовой, сверкающей бриллиантами  с окрестностей лица и пальцев рук, в ведении которой по гигиенической части  находился знаменитый ресторан, Вера не могла. Сама она с этого вечера ушла больная, еще раз дав себе зарок  отрулить от санитарии  как можно дальше всеми приемлемыми способами.   
    2 дня назад Юленька первой подошла к Вере с положенным в таких случаях
« Извините, пожалуйста, Вы, случайно... не Вера?» « А  Вы Юленька Словенская!  Вот сейчас узнала сразу, как же я рада! Вечно занята  голова всяким разным, и, главное, очки не надела».
   Они разговорились, и Юля  рассказала, что здесь не была сто лет, по-прежнему живет в другом старинном подмосковном городе, куда была распределена  в СЭС.  Но удалось сразу же устроиться в ЦРБ  врачом-лаборантом,  уже давно заведует там всем лабораторным хозяйством, включая цитологическую диагностику. У нее квартира, сын женат, живет не с ней, внуков пока нет.  Сейчас  гостит  в доме деда вместе с младшей сестрой Леночкой, приехавшей из Питера с дочерью и с внучкой, презабавной девочкой второклассницей. Вера, радуясь встречи несказанно, ни о чем Юленьку сама не расспрашивала.
  От Юленькиных родственников она изредка узнавала о ее  житье, что  еще больше укрепляло  чувство вины перед Юлей, поэтому, слушая тогда Юленьку, радовалась  ее великодушию. В какой-то момент Вера, конечно, вставила фразу, о своих переживаниях. Теперь уже Юленька, смеясь, отвечала, что тоже на 5-ом курсе поняла, что сангиг не для нее, «тогда точно тебя недобрым словом поминала», решила стать биохимиком, и даже пошла в биохимический кружок. Были разговоры про аспирантуру, но места в тот год не дали, могла быть соискателем, была тема, но  потом закрутилась, Лешенька еще был  совсем маленький, а так, она рада, что оказалась в клинической лаборатории, лечебником она тоже быть бы, не хотела. Вера в таком же лаконичном духе  рассказала  Юленьке о себе, и, возвращаясь к сангигу, закончила тем, что нашла бы целесообразным отнести его  к  особым  учебным заведениям, где учат раздувать щеки,  обращать кипы предписаний в золотой дождь и веселить народ. Смех чистый русский народный – сквозь слезы: посмотреть только на экран  и увидеть  главного  генерала санитарного ведомства,  лихо прикрывающего фланги в торговых войнах. А вся гигиеническая наука закончилась с началом точечной застройки, сделав безразмерными   все гигиенические нормативы.   Сошлись они на том, что медицину обожают, хотя она на 80%  остается искусством. Но Юленька, несомненно, в фарватере  научной медицины, и лабораторные методики на основе компьютерных технологий самое оно.
    Потом Юля  уговаривала Веру зайти  к ним по старой памяти, все будут  очень рады, но Вера отказалась, сославшись на отсутствие в доме  хлеба, за которым, она, собственно и отправилась для своих  мужчин. А они – сын и муж – с утра  ремонтируют навес. Юленька вспомнила, как однажды  она  оказалась вместе со своей мамой у тети Тони – Вериной мамы, и как ее поразили громадные березы на участке. «Ну, так приходи сейчас,  увидишь мои березы, и мамуля их всегда обожала». Вера была благодарна, что Юленька   нашла несколько очень хороших слов про  маму. На том и расстались, Вера правда, еще назвала адрес, и уточнила, что ее дом недалеко от березовой рощи и  розановского дома.

   «Проходите, Юленька, очень рада,  я одна, мои уехали, так что   можем спокойно пить чай, разговаривать и пробовать шарлотку, первую в этом году. Юленька, представь свою спутницу, я уже догадалась, что  Леночкина внучка, а как  тебя зовут?» « Как ты представишься  тете Вере, Лёлей наверное?» « Да, это твоя знакомая, и для нее я тоже буду, Лелей, как и для тебя.»
   Удивленная Вера даже на секунду остановилась, но увидя лукавые лица обеих сказала: «Чувствую, здесь какая-то интересная история, расскажете в доме, дождь похоже, собирается».
  -- Леля расскажет обязательно.  Мы сегодня с ней вдвоем, Лена и Рита уехали в Москву. А мы собрались сначала в Лавру, но Леля увидела необычное здание библиотеки и потянула меня к ней,  когда прочитала, что библиотека имени Розанова, а она уже знала про Василия Васильевича – его фотография у нас  висит, захотела увидеть его дом. И про березовую рощу она тоже знает, что там удивительные люди, о которых Леля тоже знает, устраивали кукольные представления. А потом мы пошли прямо, и с дорожки я  увидела твои березы,  сказала Леле, что здесь когда-то была, вот мы и зашли ненадолго.
  -- Умники, что зашли, проходите, только не удивляйтесь  беспорядку на кухне – я шить собралась, да вот машинка не работает.
  -- Эта такая машинка? Для шитья? – Я такой не видела.
  -- Да, это старая  ручная машинка, если захочешь, расскажу. Но сначала  тайну  имени хочется узнать, заинтриговали. Только давайте пройдем на террасу, рассаживайтесь, ну, кто  будет рассказывать?
  -- Давай, я расскажу, Лёля  что-то застеснялась.  Верочка, здесь целая  история. Полное имя Лели  – Леонида, Леонида Викентьевна.
  --  Правда, красиво? - вставила девочка – меня так бабушка назвала, а папа кое-что обнаружил - она загадочно захихикала. Он обнаружил, что я могу быть  по обстоятельствам разной.  Например, с папой я – Ниточка, а он Иголочка,  в школе я Лида, а  когда были в Прибалтике мне нравилось быть Нидой. Мама, как и бабушка, сейчас меня зовут Лёлей, а еще я была  Неточкой.
   -- Я свидетель - засмеялась Юля – когда с двух с половиной и примерно  до четырех лет  все слышали только  «нет» на любые предложения, не отвечавшие жизненным планам малютки, в этой семье  появилась законная «Неточка – конфеточка».
   -- Очень интересно, а до «Леды» очередь дойдет? Лёля, у тебя  лежит душа к этому имени?
   -- Пока я не знаю, мы с папой совсем мифических  имен еще не выбирали.
   --  Ну, так вот, Верочка,    Викентий,  для всех нас добрый Кеша, чудный парень, филолог по образованию, работает в издательстве, и любимое занятие Кеши вместе  с дочкой сочинять сказки.
   -- Неправда, он сочиняет свои статьи, а со мной  он  занимается – мама же так говорит –  слушает, что я  ему рассказываю, и задает свои вопросы. Я  ему отвечаю, и получается сказка.
 Но  сначала  я думаю,  кем я сегодня буду, и какое царство – государство мне бы выбрать. Можно даже  к  африканским львам пожаловать, тогда я бываю справедливым маленьким львенком и могу уговорить взрослых львов сделать разные  чудеса и  никого не есть. В одной сказке добрых львов взялись кормить  отважные эльфы, они приносили львам вкусную цветочную еду, но эльфов  оказалось так много, что остальные звери подумали, что налетела цветная туча и начнется цветной дождь. А знаете, почему я бываю маленьким справедливым львенком? Потому что он тоже выходит из моего имени, это мне папа тоже сказал.
   -- Очень интересно. И ты помнишь все свои сказки?
   -- Да, помню, сначала их папа записывал, а теперь  давно  сама умею печатать на компьютере, и у нас уже получилась моя книжка. И я еще стараюсь нарисовать к ней иллюстрации, но это гораздо  длиннее получается, я же уже большая, и не могу, как дошкольница, большие картины только рисовать – нужны  маленькие четкие рисунки, я быстро устаю так рисовать.
   -- Ну, ничего, терпение и труд, ты молодец,  умница, у тебя все получится, а кем ты хочешь стать?
   -- Учительницей или врачом, потому что  давно загадала главное желание – чтобы  все люди вокруг были справедливыми и здоровыми.  И папа сначала  сказал, что для этого нужно быть волшебником, но как  они получаются, он точно не знает, а потом сказал, что хорошие учительницы и врачи это почти тоже самое. Вы не подумайте, пожалуйста, что я  не поняла, что папа сказал – я потом поняла все правильно, и папа подтвердил про волшебников. Это  самых лучших специалистов так благодарные люди  называют.
   -- Чистая правда, и если ты будешь стараться,  о тебе  обязательно скажут, что ты волшебная учительница или врач. Но мне очень интересно, почему ты не  сказала, например, чтобы вокруг все были счастливыми, или  добрыми?
    --  Мы с папой об этом говорили и решили, что  быть счастливым каждый человек желает сам себе и для этого только сам все  может сделать. А про доброту мы с папой очень долго обсуждали. Понимаете, ведь важно, чтобы человек  понял, что другому что-то нужно и поделился  с ним, а  если ему в душе было жалко, то нельзя   высмеивать, наоборот, как папа сказал, такой человек сильный, как герой. А бывают от природы очень добрые люди, они могут даже  забыть, что раздали  много чего –  это их черта характера от рожденья, они очень  славные люди,  но тоже глупо говорить, что хочется, чтобы все были такими.
   А когда мы говорим про справедливых людей, то так можно загадать желание обо всех.  Я сначала  говорила, что мне бы хотелось, чтобы все люди были хорошими. Но папа сказал, что  так могут говорить только прекраснодушные  краснобаи,  а серьезные люди  не только представляют себе, зачем это нужно, но  учитывают все трудности, которые подстерегают на пути. Главное решают, будут ли  непреодолимые трудности. И когда мы все так стали обдумывать, то  много важных вещей открылось.
  Оказалось, что когда я  говорила, что очень хочу, чтобы все люди были хорошие,  можно было сказать совсем точно: мне хочется, чтобы люди хорошо ладили друг с другом. И тогда папа сказал, что так заметно уменьшаются трудности, и даже можно обойти непреодолимую трудность, которую он сразу разглядел. Он сказал, что если ставить  цель, чтобы все люди были хорошие, тогда мы бы сразу зашли в тупик, потому что непреодолимая трудность сидит внутри каждого человека, и он только сам  может себя делать хорошим.  Людей, какие они бывают один на один со своей  душой, и даже недобрых и несчастливых невозможно переделать по щучьему велению по моему хотению, сказал  папа. И не нужно их лишать радости делать самим  внутреннюю работу и  наслаждаться ее результатами. Но чтобы хорошо ладить друг с другом, человеку  свою внутреннюю работу нужно оставить при себе, и научиться   справедливому отношению к окружающим.
Папа сказал, что  справедливость самое   нужное, потому что оно  произошло от  старинного  слова справливать -  выправлять.  Вот человек заметил, что  другой в чем-то нуждается, и выправил это – поделился, кто-то не сдержался, нагрубил, но раскаялся, попросил прощенья  и выправил положение, и еще справедливый человек не может задаваться и относиться к себе как к пупу земли. Папа говорит, что справедливость – самое мажорное слово, у него даже  финал 9-й симфонии Бетховена начинает звучать в душе. И мне, кажется, в моей  душе – тоже.
   -- Какие вы с папой молодцы, я даже не  говорю, как  вы  хорошо связали «справедливый и здоровый», понимаю, что и  тут вы все обсудили. Действительно, нездоровье – тональность меняет на минорную. Ну, пойду чайник ставить. 
   --А можно мне с Вами?
   -- Идите, я здесь посижу. Верочка, все смотрю  на лоскутные вещицы  – все сама? Так любишь шить?
   -- Люблю очень, с детства.
   -- Ой, а вы обещали рассказать историю про  машинку
   -- Да, с ней целая история. Пока чайник закипит, пойдем к Юленьке, здесь совершенно невозможно находиться.
Так вот, машинка появилась у моей мамы очень давно, и мы  с мамой  шили на ней очень много, и, в конце – концов, сломали. Но потом была куплена очень хорошая электрическая польская машинка, и я про эту не вспоминала. Но когда мама умерла, среди ее вещей оказалась та машинка, и ей, несчастной калеке, определили место здесь в чулане на чердаке.
    И вот, 6 лет назад  ее починил удивительный такой мастер. Сначала  я его нашла как рабочего – землекопа, он и еще двое рабочих ровняли и возили землю, но потом   Виктору (его звали так же, как и моего московского соседа) надоело, а он был  колоритный,  с большой рыжей бородой, очень острыми глазами, такой  зрячий калика перехожий. Все они, эти рабочие из  Лавры, на послушании, кто откуда. Этот Виктор и говорит, давайте, я лучше вам машинку починю, а я даже не сразу вспомнила, что на чердаке  эта пылится, а он опять - нет, в каждом доме есть старые сломанные машинки, наверняка и у вас есть. Тогда я ему с чердака  принесла, и Виктор преобразился: я увидела человека, занимающегося известным ему и любимым делом. Как он ее наладил! – даже ватное одеяло можно было прошить, не говоря о коже и брезенте, А второй Виктор, тоже мастер, он вообще-то кузнец, но был мастер на все руки,  безотказно приходил на помощь, если что-то с московской машинкой случалось, такое вот совпадение.
   -- В чем совпадение? – эти Викторы умерли?
   -- Леля, что говоришь, почему ты так решила?
   -- Потому что тетя Вера стала нам рассказывать особым голосом.
   -- Каким голосом, Леля?
   -- Ну, таким ... признательным. Так, почему-то, говорят про людей, которые умерли, про живых по-другому говорят.
   -- Ну, если человек хороший есть, или был, если  ему за что-то  выражают признательность, то  и голос признательный, наверное. Но  я даже не знаю, каким этот  Виктор с бородой был человеком,   просто, может, мне повезло, и я его запомнила с хорошей стороны. Вот о моем московском соседе я  могу сказать точно, что был золотой человек,  все соседи о нем так отзывались. Но, действительно, оба умерли совсем нестарыми, лаврскому Виктору, наверное, и 40 не исполнилось. От таких совпадений не по себе бывает, ужасно жалко.
    Знаешь, Лёленька, есть какой-то мостик, между тем, что ты нам рассказывала, и  доброй памятью  о моих знакомых Викторах. Мне кажется, очень верно, что вы с папой сначала разделили внутреннее строение души и особое  образование,  может, той же души, предназначенное для человеческих взаимодействий. Можно строить себя до бесконечности – дело хорошее и самоблагодарное – на каждую свою личную победу полагается килограмм эндорфинов – этим человек во многом, и жив. Тебе потом Юленька про вещества удовольствия все расскажет, но сейчас  мне  вот что пришло, развивая на свой лад, Леленька, ваши с папой мысли.
   Бессмысленно вдаваться в дискуссии по поводу  имеющихся в голове моделей самостроительства – один мнит себя  тем то, и соответственно получает удовольствие от конкретных вещей – интеллектуал – от потребленных духовных ценностей. Хозяин, собственник -  от приобретения вещей  конкретной стоимости в рублях, валюте, в степени вхожести в нравящиеся ему  элиты. И здесь эндорфинов – пруд пруди.
    Но, есть еще одна ипостась человеческой личности. Она выражается в единицах особых. И градации, размах вариабельности громадный:
 - от «не быть свиньей» в каждый данный отрезок времени по отношению к совершенно конкретным людям, коими полнится  каждый день жизни,
 - до  бесконечной признательности определенному человеку  за что-то конкретное.  Человек одарен, получил дар от другого человека. Вещественный ли дар, эмоциональный, но такой благодатью разливающейся по душе.
  Боже упаси  это расширить на сферу властную, или любовную. Там  тема прячется в кружева таких вариаций, что ее подчас, еле узнаешь. Сейчас речь  об элементарном общежитии.
   Виктор с рыжей бородой -  горемыка, алкоголик, засветившийся на лаврском горизонте, абсолютно походя.  Наша с ним коммуникация заняла  в общей сложности не более трех часов, но я признательной осталась этому случаю, и вспоминать о нем приятно. А об иной  встрече, кроме как сказать себе «вот, только настроение испортил». Да что настроение - жизнь, как, например, мне всегда думалось о себе по отношению к Юленьке. И не говори ничего, сейчас я вижу, что мои страхи были преувеличены. Но лучше мучиться, и соответственно искать способы  как-то исправить свою оплошность, Лёля, это я уже прямо вас с папой цитирую.
   Да, по мне  лучше конструктивное самоедство, чем  такая свойская простоватость «Я, что тебя обидел? Надо же, не хотел, просто так получилось».  В общем вот такие дела, маленькая сказочница. И  мне кажется, что знаю  еще одну интересную вещь. Ой, минутку, чайник, там, наверное, давно вскипел. Вот, так, а чай с мелиссой, нравится? Шарлотка, земляничное варенье с ревенём, моим ребятам  нравится.
Так рада, что вы у меня побывали. Очень хотелось бы думать, что лет через восемь заглянет ко мне  восхитительная Леда, из всего лебединого, выбравшая  собственную лебединую шейку, но отнюдь не лишенная внимания воздыхателей – пусть мучаются. Такие мучения   в каждой волшебной сказке происходят, значит, все на пользу …   
   -- А о какой  интересной вещи вы вспомнили еще?
   -- Да, когда назвала тебя маленькой сказочницей, подумалось, как хорошо этим двум словам вместе, но никаких пожеланий на будущее из них  получается. Вот и интересно, в каких взрослых словах они продолжают жить. Ведь совсем скучно думать, что они так и остаются  в детском  ведомстве – один сдал, как скрипочку восьмушку,  другой на время принял. Если у вас с папой на этот случай появится что-нибудь, то было бы весьма интересно узнать.
  --А я уже все знаю, потому что у меня еще было пожелание, чтобы у всех были хорошие родители, а то у нас в  классе есть один мальчик, который, не виноват, что  плохой.
  -- То есть, ты хочешь сказать, что знаешь лично  выросших сказочников, и ты имеешь счастье называть их папой и мамой. 
   Ну вот, мне кажется, мы окончательно запутались,  какая часть души за что отвечает,  но главное, чтобы  она вся целиком произрастала и произрастала, независимо  от времени жизни. И если о мировой душе не положено после Кости Треплева разговоры вести, то уж о семейной - непонятно, почему нельзя. Правда, Леленька?
 Обязательно  с папой  о родовой вечно зеленой душе, как-нибудь, уже не сказку, а прямо инструкцию составьте – как растить, и чем удобрять.
Да, интересные вышли разговоры.
  Дождик, кажется, кончился, пойдемте в сад.
   -- Нет, мы уже домой, в следующий раз, а тебе тут еще с машинкой возиться. Пойдем с нами, кажется, в доме тоже есть старая машинка, посмотришь, как все крепится.
   -- Спасибо, может, и придется так сделать, к кому тут обращаться – ума не приложу,  я еще немного сама  поразбираюсь – Леля, это я так в детстве себе говорила, вот, вспомнилось.
  Вера вернулась с террасы, опять в глаза бросился страшный беспорядок, но, мысль внимательно рассмотреть неразобранную лапку старой швейной машинки ее воодушевила. Она включила приемник узнать, что там  со шпротами, и вышла на крыльцо покричать соседку. Если Наташа дома, то попрошусь зайти и  рассмотреть устройство иглодержателя, подумала она. В каждом же доме есть  какая-нибудь  старая швейная машинка.