"Я был говорящей, мыслящей оболочкой, облачённой в кольчугу крепких мышц, а внутри меня кишели прожорливые смертоносные бактерии. Бесчисленные микроскопические интервенты, применившие коварную анестезию, т.к. я ничего не чувствовал. Я никогда не превращусь в монструозного оборотня, паука, щёлкающего хищными жвалами, но человеческого - внутри - остаётся всё меньше. Я часами вышагивал по булыжным мостовым, поверяя гибкость ног и подвижность торса, всё отменно функционировало. Я не монстр, но я – почти робот. Прикидывал, как сообщить ma belle о смертельном диагнозе. Случай представился сам собой."
*
- Туваришы, спешка ли наше дело?- Сенцов здесь поднялся и возвысился над столом «Титаником» с рюмкой корейской водки и шумно втянул ноздрями: - Я однажды зуб себе вырвал круглогубцами! А вы хотите напугать меня вяленым ершом**?! - Нависал, - Пива мне! - Запрокидывая стопку в горло, протягивал левую ухватом перед собой. Застолье разгоралось по-обыкновению шумно, но дружно. Он закуривал, собираясь с думами. Не тот ли случай, где без бутылки-от не разберёшься.
Давным-давно, ещё до начала эры ассемблеров и картофельных чипсов, на одной квартире втроём из числа присутствующих они собирали гарнитур. Инструкций нет, рисунков или чертежей не водится. Одна на троих трёхлитровая банка пива, два шкафа и что-то ещё. Пиво кончалось, а у шкафов оставались лишние детали, мозговой штурм разбивался о прессованные опилки. Сенцов настырно кипел,но и он первый уяснил, как отделить котят от прайда. Поскребли по сусекам, и как только откупорили бутылку водки, - сразу всё разобрали и собрали уже готовые изделия. Шкафа-то оказалось три. Нет ничего адекватнее русской водки против законов Мёрфи*.
*
"Моя шалунья, посидев с подружками, решила меня разыграть и в этот миг набирала мой номер. Это игра такая: если долго не выходишь на связь, то тебе звонят с наездом «серьёзно поговорить». Я всегда ведусь на эту удочку: я сразу и ответил, умолчав лишь о намерениях моей родной тётки располосовать меня на операционном столе. Тётка существовала в этой жизни медсестрой, но ей не давали покоя лавры хирурга, позволяющие добраться до моих внутренностей.
Легионы и легионы булыжников текли мне под ноги, мокрые мостовые старого города кривились в стёклах залитых очков жёлто-оранжевыми отсветами фонарей, меня обступила плачущая мать-природа.
Я шатаюсь по пустынным аллеям и швыряю немые вопросы, словно меч в тёмное небо, а они путаются и застревают, и остаются над головой в чёрных ветвях.
Должны же быть средства спастись! Антропософские, эзотерические, парапсихические, полтергейсические…
Отвага, честь и доблесть. Войти снова в это первозданное озеро: туда, где за тучей синеет гора. Это можно, но нельзя войти дважды в одну и ту же золотоносную реку. Течение прогресса, благосостояния и демократии. А ваше первородное озеро - на поверку - стоячее болото.
Блаженный век феодально-казарменного капитализма."
*
В этом здании нет лифта, совсем недавно Сенцов пухом взмывал на четвёртый этаж, крошил электронную почту на мелкие мейлы и рассылал веером. Все они выходили обвинительными и требовательными. Что ж, Проект валился, как сухостой, и под собственным весом, и от малейшего внешнего возмущения. И не на кого было ему, заезжему, опереться. Эти местные лощёные менеджеры теперь только и кружили вокруг Сенцова, как тренированные падальщики. Они страховали друг друга враньём, порождая тонны бумаг, кучковались против общего врага. А дело делать было уже некому и некогда.
В этой гнилой похлёбке только специй не хватало: Сенцов поздновато понял, что один невзрачный малый с туповатой миной осуществляет всю контрразведку корпорации: "и которому ты не понравился". Официально он из финансовых специалистов и не имеет отношения к кадровой политике... Ты уже знаешь, что подсветка сотового неспроста вспыхивает по ночам, но поздновато...
Корпорация его писала и прослушивала, а Сенцов в сердцах много чего наговорил и напоказывал.
Секрет – на всю планету: теперь он осваивал навыки самообмана. Плющит организм от интоксикации - спиши на лёгкую усталость, присядь за чашкой кофе. Есть нужда – есть охота: примеряй на себя шкуру нелегала.
Зал совещаний здесь довольно мал для собравшихся, нависший, как пресс, подвесной потолок скрывает в своих полостях безжизненные каналы вентиляции. Вертикальные жалюзи вывесились бесславным набором клинков перед напором солнца в пятьдесят с лишним градусов по цельсию. Шеи в строгих пиджаках… Борясь с удушьем, Сенцов раскрылся: прошёлся катком по любимчику Хозяина. Вскрыл провал инжиниринга и дал убийственный, но точный прогноз отставания. Понял, что подставился, но верил в свою правоту и некоторую поддержку, хотя бы одного из влиятельных сих. И - ещё немного в удачу: тот сам открыжил Сенцова в выходящей толпе после сборища и безотлагательно назначил «вечерний шашлык».
Он явно задышал в открытом вечереющему небу кафе, стен тоже не было, лишь прозрачная оградка. Шеф с двух рюмок уже склёвывал воздух, ладонью проверял лицевые мышцы, как ленивый скульптор, на месте ли все. Сенцов слегка подивился идилличности встречи, настолько зашорено было всё напряжение последних недель, и в двух словах изложил аккуратно, но жёстко выстраданный план.
- Проект спасёт только конкиста!.. В самом её безжалостном и откровенном виде. Горстка преданных делу варягов, не связанных кумовством, порвёт этих аборигенов нафиг.
Шеф склюнул и вздёрнул нос, это была его способность моментально трезветь. Откуда-то искоса долетела одна шестьдесят четвёртая искренней нотки восхищения, и следом понеслась уверенная фальшь. Сенцов понял ожидаемое, что идея благополучно присвоена, и можно улыбаться и расслабляться в тон шефу. Тот переродился в деда мороза и балагурил, выхватывая жестами то ли невидимые каштаны из огня, то ли новогодние подарки из мешка.
- А для тебя скажу, что любимчика сегодня сняли..
Сенцов сразу-то и не поверил, что до этой минуты находился в другом измерении. Он обнаружил за столиком ещё двух благодушных соратников, за соседним — двух очаровательных женщин, затылком — родственную речную прохладу и, по необъяснимо выверенному азимуту, ожидающую вдали в постели любимую.
Шеф хохотнул:
- И я знаю, кто будет следующим.
Сенцов не отпускал улыбку с лица, и в общем веселье переваривал им лишь замеченную нотку искренности в свою сторону. Предупреждение выглядело не угрозой, но крайне правдоподобно, а если уж любимца не пощадили, то жатва продолжится...
Шеф поглядывал на соседний столик, и вдруг вернулся к Сенцову:
- Мне нужна хозяйка в съёмную квартиру. Ты же у нас плэйбой, - со снисходительной завистью кивнул себе, - Настоящий специалист по этому делу! - все его зубы были наперечёт в лёгком сумраке, от широты души.
А Сенцов не двинулся с места. Он мог бы легко оказать шефу эту услугу, тот особо ценил в подчинённых подобные таланты и удерживал таких при себе. А Сенцов остался сидеть, наверное, одолело скотство. С чем себя и слил.
А был ли мальчик...
*
"Многие беды несёт нам дурная наследственность. Мой дед сослужил своему внуку плохую службу, когда вывел свою конницу в последнюю атаку на немецкие танки и согласно приказу положил свой полк в подмосковную землю. И остался жив, потому что первых всадников пулемётчики тактически пропускают. Первых было трое в классическом строю: дед, знаменосец и ординарец командира полка. Сам командир полка остался в штабе, на хозяйстве. Дед остался жив и не попал под трибунал, потому что до истечения суток очнулся от контузии, ночью снял задремавшего с устатку часового и вывел остальных двоих пацанов из плена к своим. Знамя полка осталось за немцами, да они этих знамён и не хранили. Но геройский предок совершил две ошибки: не остался в тылу, в штабе вместо той атаки и прошёл всю войну без единой награды с несмываемым пятном плена; и не смог забыть лица своих павших бойцов и спился как боевой комиссар исчезнувшего в мировой мясорубке кавалерийского полка.
Подпольное лечение — никакой страховки, никакого дисконта. А так хотелось бы, как в супермаркете: что-то по скидке… Как-то бываючи, зашли в «Окей» под день рожденья, взяли самое неотложное — выпивки и закуски, самой сытной, не более того, а глянули по чеку: ни одной покупки со скидкой.
Входя в эту дверь, я и не знал, что моя звезда в эту минуту закатилась. Что лоцманы, кацманы, каперсы и структурная декомпозиция работ рухнули в пропасть. Я ещё разглядывал бриллианты в глазах своей любимой, а за моим плечом уже стояла вечность.
Чтобы выйти, надобно открыть дверь. У этой двери оказался кодовый замок, кода к которому я не знал. Не замечая того, я с детства шагал вперёд и распахивал все запертые двери в своей жизни. Наверное, в моём сердце хранились коды ко всем замкам этого мира. Мы получаем эти шифры с молоком матери, а дальше не задумываясь щёлкаем алгебраические задачки за школьной партой, раскрываем донесения абвера, высекаем искры из сердец любимых и согреваем души друзей.
Вся эта история не стоит и волоса любимой, притаившегося на плече пальто вороного крыла. А вся моя жизнь для неё не более чем порыв студёного ветра; заслони же, милая, нежную щёку высоким воротником, пусть он будет щитом от меня. Для меня. Aut cum scuto, aut in scuto.
Любимая, я дарил тебе прекрасные розы, другие разные цветы. А теперь я смогу подарить тебе только лепестки своих лёгких.
- Да вы должны уже кусками отхаркивать!- фтизиатры вертели снимки как противни.
Впрочем, у тебя и на цветы - аллергия. Так повелось, что твоя любовь причиняет тебе только боль. Я поклялся сохранить её, на краю пустыни и густой речной волны, где многоэтажные творения человека бессильны перед удушающим зноем, где за окраинами города созревает серебристый лох и подступают пески. Может быть, в этот белёсый зной или в чёрный морок совещалова, одинокая бацилла и уцепилась в моём лёгком.
Итак, лицо вечности проглянуло меж рёбер на рентгеновском снимке. Тётка старалась, чтобы её фразы звучали неумолимо, а потом убегала плакать в ванную. Она не хотела разделить моё отчаяние, она свято верила в медицину. Не могла вписаться в этот поворот судьбы. Мама окаменевшим воробышком застыла в кресле.
-Деньги на операцию у меня есть, можно жить и без одного лёгкого.-
«Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом…»
Слова, падающие как камни. Время разбрасывать. Когда же наступит время собирать, столько уже набросано? Как в «пятнашках»…
Партитура готова:
1. Немедленная госпитализация.
2. Потеря нескольких месяцев активной жизни, прозябание с плеером в лесной глуши, без моего друга ДиВиДюка Пиндосовича.
3. Крест на семейной жизни, перспективе зачатия.
4. Огласка и откровенное шельмование в компании. Массовое паломничество на обследование.
5. В связи с длительным больничным 100%-ное увольнение. Гибель репутации.
6. Очевидное банкротство по кредиту в преддверии наваливающегося экономического кризиса.
7. Полное алкогольное воздержание. Вешалка.
8. Отказ от курения, пожалуй, невозможен и даже вреден.
«И запечатаны мои уста… мне не коснуться поцелуем её прекрасных губ. Не жизнь, не смерть, стеклянная стена меж нами.»
Представляю злобную панику в корпорации. Наш слоган: любой проступок, только не поступок! Болезнь — это своего рода поступок. Не пьяная выходка, не педофилия.
Интересно, сколько тебе удастся скрывать живое сердце под пиджаком, прежде чем эти морлоки тебя разорвут!"
*
У МВ-целителя люди толпятся на улице, в прихожей, в приёмной на втором этаже. Сенцов недоумевал в этом вокзальном приступе, и тянулся к окнам, за которыми чудились действа со свечами в кружении, о которых ему упоминали. У самой двери в «кабинет» – пышущий жаром младенец в мокрой насквозь пелёнке. Исчезает за дверью, и буквально через пару минут выплывает на руках счастливой мамаши порозовевший.
МВ с ухмылкой крутанулся ему за спину, вогнал колено в поясницу, с хрустом вправил шею. Уселся боком, не глядя принялся сыпать диагнозы, как козыри, и – всё в точку. Он либо с лёгкостью читал в его голове, либо видел воочию материю времени.
Зацепил прошлое небрежно, но глазами Сенцова — очевидно, и замер на важной мысли:
- Всё, что раньше - так себе, а теперь у тебя — чувство, - лицо его оцепенело странно.
- А как же лёгкие?..
Лекарь в упор воззрился на его грудь, незримо перелистал её, словно искал оставленную закладку в раскрытой книге:
- Ничего нет в лёгких…
Было у него одно замечание, которому все врачи потом поражались:
- Ты просыпаешься среди ночи. Это надпочечники барахлят, вбрасывают адреналин.
И под занавес сразил окончательно, упомянув о вчерашней таблетке «тенотена».
- А мозг свой не нужно стимулировать. Гомеопатия – такая штука…- и скривился сомнительно. Оцепенение вернулось к его лицу, и лекарь свернул аудиенцию, выведя Сенцова — невиданное дело! - за руку вниз, очевидно не желая дальнейших вопросов.
Сенцов явственно учуял гарь, словно за окнами запылали костры медицинских учебников.
*
В поисках ЛП колесили по осенней степи, в округе претенциозного названия Растулеповка, которое превратилось в Располетовка. ЛП поднимала людей из комы, а вдругорядь щелчком пальцев отучила заядлого курильщика.
Она видела — руками.
ЛП наложила ему на спину свои натруженные ладони, умолкла недоумевающе:
- Непохоже… У больных это по-другому.
И оживилась:
-Нижнее ребро сломано в двух местах. Низ лёгкого совсем не дышит. Сейчас я…чтоб полегче дышалось, - сжала двумя щепотками ребро, некую надсадно заломившую точку, шевельнула будто.
*
"Сразу по приезду выхватил рулон рентгена из сумки своей тётке под нос:
- что с ребром?
Вгляделась:
- двойной перелом!
- а почему сразу не сказала?
- ...не спрашивал!
Опять – аэробус, эстафета людей в белых халатах и - окончательная капитуляция. Сдача в одни руки всех знамён, снимков, направлений. И – снова – анализы, вопросы, мои уловки.
Тётка выдохнула задорно:
- Химиотерапия предстоит. От стрептомицина оглохнешь.
- Панангин тебе зачем? Желудку кирдык придёт.
Месяца через три лечения читал СМС-ки и много думал: 150 человек мне говорят про болезнь, рентгенологи, врачи; а медиумы ничего не увидели.
Я дышал полной грудью, несмотря на мороз, «никон» через плечо и бродил по набережным, выжимая до последнего снимки в темноте, пока не замерзали и отказывали батарейки. Врач прониклась моими сомнениями и порицала:
- ухудшение наступит через три недели.
Молчу о своём. В моей заначке два других пророчества.
Десятки уколов, одна группа препаратов, другая…
А как-то во сне всплыло как полузабытое: - преднизолон…
И точно – назначили, в дополнение к остальному.
Беспокоит отечность от этого препарата, а у суженой — проблемы, и в этом городе я знал только челюстно-лицевую, а напротив — гинекология."
*
Опять — выкидыш, Сенцов ловил лицом редкие снежинки у входа в корпус. Молиться не мог, думалось почему-то, что такси не пропускают на территорию больницы. Он вёл жену под руку до КПП, а хотел нести на руках, и внутри было холоднее, чем снаружи.
Цепочка была, подарок «чочочо», на поиск крестика ушла уйма времени. Крестился в храме при монастыре, и лицо иеромонаха Нила было лицом настоящего страстотерпца.
«Отче наш, я не хочу защищать обездоленных и обращать закоснелых, ибо одни трусливы и неблагодарны, другие — жестоки и... трусливы; и те, и другие - вероломны и ядовиты, аки аспиды. Вверяю Тебе только любовь свою, яко спасение моё и вечную жизнь».
Сенцов так решал вопрос усиленного питания: коровье мясо можно испечь и в СВЧ. Но – негрызуемо. Жён послала ладошку небесам, он ринулся по шкафчикам. Нэмае. В поисках отбивного молотка прочесал полгорода. Странный вывод: в кризис увеличилось потребление мяса.
Йезус Крайст, как невыносимо педантично любое лечение! Особенно это. Он напичкал себя холестерином, как болгарские перцы фаршем. То ли сгустилась кровь, то ли отказывают сосуды. В ночь, когда он проснулся от ноющей тяжести в ногах, Сенцов начал принимать настойку каштана. Снаружи втирал концентрированную, она мылится под пальцами, иначе ноги просто деревенеют через полчаса стояния. И ещё, регулярно обостряется сыпь на коже. То, что врачи не могут объяснить, но эта гормональная мазь снимает.
*
"И - главное: наблюдаю за собой, наблюдения критические: абсолютно пропало либидо. Больше незачем жить. Она погладила по щеке и отвернулась. Целует в висок.
И дней в разлуке - косой десяток. Моя зоряночка вдали, в сердцах и с камнем на сердце. Я на простое и разделяю диван на двоих с котом. Когда я ем чёрный хлеб со сметаной, он садится рядом и мягко кладёт мне на запястье лапу, я ощущаю кожей тёплые голые кожаные подушечки и мохнатые короткие пальцы без когтей. Я даю ему чёрный мякиш, и он аккуратно, без крошек, съедает его прямо на покрывале. Так повторяется несколько раз наш аристократический ужин. Этот кот покоряет меня.
В остальное время я загоняю его в туалет и запираю, за то, что он гадит в ванной, задирая коврик когтями. Он это успевает за 30 секунд, стоит только зазеваться, и коврик хранит компостеры от его когтей величиной с рысиные.
«Расходится кругами тьма, мне без тебя — лишь ночь, тюрьма, сума. Мне без тебя холодный, словно сталь ответ в ночи про вечную печаль. Со мной один извечный мохнатуй, всё точит коготь - Маниту на стуле, и крик муллы рождается с небес, как будто это песня о тебе» (СМС-ка).
Опять отказал лифт. Спускаясь с самого верха, иногда произвожу поразительные открытия: на втором этаже под ногами обнаруживаю тень упаковки презерватива.
Ого-о, эта тень похожа на мою марку! Краем глаза замечаю тень упаковки чая. Похожую на мою марку. Вынужден обернуться: да это мой мусор! На втором этаже выпилено окно в мусоропроводе, и мой мусор, разогнавшись с верхнего этажа, причудами аэродинамики развихряется из пакета на пол.
Сквозь открытое окно трубно звучит азан четыре раза в сутки, несмотря на жалобы жильцов целого квартала. И это в полчетвёртого утра. А однажды было слышно, как сбоил CD, и пилящий звон свёл суетливых ворон с ума.
«Музыканты Великобритании и США возмущены, что их творчеством пытают заключённых Гуантанамо» (из сообщения прессы).
У нас дома, видимо, своё законсервированное время. В номере телефона одна цифра не совпадает со «службой точного времени». Есть порода людей-дятлов, их довольно много. Порода древняя и неистребимая. Когда чел-дятел набирает номер, он ошибается всегда на одну и ту же цифру. Соответственно телефон в конце выходных разрывается, когда дятлам с утра на работу. А под Новый Год к полуночи лучше и вовсе отключить.
Подаю признаки жизни. Не подаю повода для жалости. Любимая, ты будешь любить меня меньше, поскольку любовь твоя построена на жалости. Тем легче будет боль потери.
И я узнал этот миг. Этот миг узнавания мира, сопричастного с моей любовью. Как бывало с той девочкой далёкой порой, в далёких краях. Нет больше адреса у тех краёв, как нет больше той страны; и те люди, среди которых мелькал её силуэт, очень многие полегли в войнах, которые нам навязали; и которые мы начали сами с собой посредством водки.
Именно мне и именно тогда. Мне, верующему в жизненное кредо: всегда держаться словно профиль, выбитый на монете, в тонусе и спать с открытым окном, и тогда, когда мышцы уже напряжены, и нога занесена для подъёма на очередную ступеньку.
Пытаясь провернуть ключ в замке, я сковырнул обручальным кольцом краску на косяке. Сила священного союза… Вот так и с любой бедой: обдерём всё наносное, отшелушим и отряхнём его прах с наших ног. Я смотрю в лицо смерти, но ты заставляешь меня обернуться через плечо. О боги! Я забыл вкус твоих поцелуев, крошечных сочных аккордов клавесина… Нам никогда не вернуться назад.
«На боль отвечено: новой жди, я знаю всё это сам. Меня не пускают к твоим губам бациллы в моей груди» (СМС-ка).
*
Тут тётка и придумала медицинскую легенду для моей единственной и любимой племянницы. Саркоидоз — хитрое и звучное название, какой-то там воспалительный процесс, достаточно безобидный. Я долго мусолил квёлые мысли и написал племяшке пространный e-mail, объясняющий всё. По легенде. Следом послал sms, по дороге от врача, с требованием прочесть письмо. Она уточнила незначительные детали, и я вздохнул свободнее.
Через месяц или около того девушка зашла в гости к тётке, как всегда зычно и суматошно. Между делом она задала вопрос, которым тётку напрочь переклинило:
- А что у дяди с горлом?...
*
Татарские бабушки принимают всех: мусульман, крещёных, заблудших. Увидев Сенцова — попятилась. . .
Захлопотала по-своему: - В тебе жизни совсем не осталось. Помогу.
Сенцов согласен был и на фантасмагорию, которую в нём питали арабские надписи по стенам, пожелтевшие книги и такое же фото на столе. Бог - один, он даже не понимал тогда, что она ему говорила, его отпустило чуть, но тренированная память сохранила всё до мельчайших подробностей. Он прокручивал позже все детали: почему-то про жену, настойчиво слишком, в глаза, участливо. Пронизывала сквозь череп, а за спиной надвигалось что-то грозное, предступающее.
Ни одно её условие он не смог осуществить.
Жена была занята покупкой машины.
*
Наступил вечер, когда она отшатнулась: у тебя жёлтое лицо. Медикаментозный гепатит. Он спал в другой комнате: сотовый, который она раньше теряла, просила перезвонить на него, теперь носила даже в туалет, возвращалась домой к полуночи, а, потом, и к утру.
Он угасал.
Она винилась, ссылалась на депрессию, пару раз он потребовал развода, но он не хотел её сам; загруженный препаратами, ошалевший, он поддался и согласился пожить отдельно. Уверенный, что всё кончено.
*
"Я - твой преданный рыцарь в линяющих латах, лохмотья под рёбрами. Так что сердце моё будто наполовину обнажено, словно жар его вырывается наружу. Я не могу, не имею права дольше обманывать тебя его теплом. Которое скоро иссякнет.
Никогда не чувствовал такой лёгкости и ощущения полёта. Я смотрю без звука незнакомый красочный фильм. Ван Сента, может быть? Как мужчина в чужой квартире настраивает газовую колонку, проходит в ванную, и затем напускает полную ванну горячей воды. Он отставляет приготовленную бутылку водки и со вкусом выпивает одну, размыслив, парочку, таблеток донармила, а больше - стошнит. Сидя на краю ванны выкуривает сигарету. Резко погасив огонь горелки, опускается в ванну и вытягивается во весь рост..
Пригретый и сладкий сон: он роняет снова ночные фразы, которые единственно правда: я не хочу выходить из тебя... и слышать в ответ: и не надо. Оставайся.
И спросит голубка под мокрой от меня чёлкой: правда-правда? точно-точно.
Мои уши плавно заполняет ровный и ласковый шелест выходящего газа. Я готовлюсь взмыть в атмосферу в уютной и тёплой корзине воздушного шара.
Я открыл эту дверь..."
*
У него была одна забота: настигнуть утраченное.
Жернова перемен подхватили, но не перемололи и понесли Сенцова к жарким встречам, заставая его врасплох, будь то в чужой ванной на стиральной машине, или на кухонном столе, или в гостиничных постелях, он ежедневно задрёмывал в переездах с истомой воспрявшего, и, как милость богов, амброзий вкусившего.
Если он был лишён осязать сладость губ преступную вечность...
Его натиск никогда не встречал отпора, лишь изумление:
- Надо же... такие тонкие губы, а как целуешься...
Он проведал, как пчёлы, трудом упиваясь, добывают, и в неге, вересковый свой мёд.
Унося благодарный свет глаз, он навеки копировал в памяти тончайшие изгиби, впадинки, ямочки в уголках милого предмета вожделения.
Это же не в фастфуде выпекают такие лепестки, а, в нездешних садах проращивают, вестимо.
Крекс – пекс - фекс! И выпекалась новая ночка. Каждой пассии заметно верилось, что этот страстный импозантный мужчина здесь именно ради неё, и хотелось встать рядом, дотянуться до него и заполучить.
Однажды под утро, после упоительных обьятий не первой уже сумбурной ночи, где он чувствовал, что его исследуют серьёзно под линзой перспективы, и расставляются тенета, и прозвучало впервые о разводе с сидящим в СИЗО мужем, его захлестнула просто горькая полынная волна неизбывности.
Она надула пухлые губки и округлила глаза, вытесняя его взгляд из угла гостиной: там приготовилась к взлёту роскошная новогодняя бутафория, бывшая когда-то лесной царицей.
- Сын сказал ёлку не убирать, пока папу не выпустят...
Офицеры нынче садятся за экономические преступления, и, приметно по обстановке в апартаментах, за масштабные.
Ему стало неловко, как если бы папа с сыном завели тут же хоровод. И вдвойне неловко, потому что за дверью его ждал апрель.
* Законы Мёрфи - английское собрание законов подлости
** Вяленый ёрш - редкая гадость по запаху