"Как хорошо в натопленной избе
от тяжести пурги освободиться
и на скамейку тихо опуститься,
рассказывая что-то о себе..."
-------------------------------
Каждый сентябрь, в первой декаде Дмитрий Алексеевич Сергачев с женой выезжал на традиционную осеннюю ярмарку в один из ближайших райцентров. Выезжал не только для того, чтобы прикупить настоящих деревенских, а не импортных овощей и фруктов, но и просто побродить между рядами, полюбоваться чудесами огороднического искусства, выставленными на прилавках многочисленных ярко украшенных палаток. В это время съезжаются сюда и умельцы народных промыслов: резьбы по дереву, ткачества, лозоплетения. Привозят и многочисленные поделки из бересты – от небольших сундучков и коробов для хранения разных припасов, до целых берестяных картин. А иногда, если повезет, можно встретить и бусы или женский браслет из самого настоящего речного жемчуга, когда-то в изобилии добывавшегося в местных речках и речушках, а ныне почти исчезнувшего из нашего обихода.
В этом шуме, праздничной суете и толкотне ярмарки, когда голова уже идет кругом от изобилия товаров, красок, звуков, лица людей уже, практически, никто не замечает. Неудивительно, что и внимание наших героев привлекли вначале две совершенно очаровательные белые козочки, привязанные к заднему бамперу покрытой толстым слоем грязи и пыли пятидверной "Нивы".
– Ой, гляди какая прелесть! – восхищенно воскликнула жена Сергачева Ирина и протянула руку, чтобы их погладить.
К руке, с явным намерением облизать ее, тут же потянулись две умильные мордочки.
– Привет, сосед! – неожиданно услышал Дмитрий Алексеевич показавшийся знакомым веселый голос, – Бери сразу пару! Отдам по знакомству, со скидкой!
Лишь теперь он обратил внимание на владельца "Нивы".
– Полковник, какими судьбами? – Сергачев с удовольствием потряс двумя руками протянутую ему для приветствия руку.
– Да вот, "детишек" своих в свет, так сказать, вывез! – с едва заметной грустинкой в голосе отозвался его знакомый, – Жалко отдавать, да только нам с супругой столько коз уже ни к чему! А вы, никак, к зиме закупаться приехали?
Он приветственно снял с головы кожаную кепку и слегка поклонился Ирине.
– Все хорошеете? Сколько мы уже не виделись? Лет семь? А вы совершенно не изменились! Все такая же молодая, стройная!...
– Зато вы так изменились!... – Ирина не скрывала удивления. – Это скорее вам теперь можно комплименты отвешивать! И помолодели, и поправились…
Полковник сделал обиженное лицо, а Ирина смутилась.
– Да нет, не растолстели а, как бы сказать… набрали форму! Просто спортсмен, да и только!
Она замялась, видимо, не решаясь спросить.
– Вы сказали… с супругой… Она что, все-таки решилась переехать к вам?
– Ну да, как же! – усмехнулся Полковник. – Нет, ее из Москвы и танком не вытянуть! Разошлись мы с ней, давно уже… Считайте, как вы дачу продали да уехали, я через полгода и развелся! А еще через полгода снова женился!
– Экий ты быстрый! – удивился Сергачев, – Где ж это ты нашел такую "декабристку", чтобы в деревню переехала? Да еще в наше время!
– Да никуда она не переезжала! – рассмеялся Полковник, – Скорее это я к ней переехал! Если не сильно спешите, расскажу! История, доложу вам, почище пушкинской "Метели" будет! У меня, если помните, корни-то местные – бабка моя по отцу жила в той деревне, где у нас с вами дачи были. Отец после войны в Питер подался, а бабушка так до самой смерти и прожила там, в Малых Борах. Ну, а когда отец женился, да мы с сестрой на свет появились, так роднее места, чем бабулин дом у нас и не было! Каждое лето, а как постарше стали, да в школу пошли – так и все зимние каникулы проводили мы там…
ГЛАВА 1
=======
В Малые Боры Кублевичи перебрались из Белоруссии еще в гражданскую. От голода и разрухи, оставленных первой мировой да немецкой оккупацией, бежали. Здесь дед Дмитрий дом большой срубил, хозяйство завел. А когда колхозы организовывали, упорствовать долго не стал – одним из первых вступил.
Вскоре жизнь в селе стала понемногу налаживаться. Колхоз был крепким, народ – работящим. Да и председателем выбрали своего, местного – переезжать из района в такую глушь желающих не нашлось. Лен сеяли, коров держали, детишек растили… Считай, первыми во всей округе собственную школу открыли, а еще несколько лет спустя, в соседнем селе, в бывшей барской усадьбе – больницу. Там и больных лечили, и детишек рожали – в райцентр и ездить теперь было ни к чему. Небольшие крестьянские кооперативы, разбросанные по окрестным деревням, постепенно объединились в одно большое хозяйство, с центральной усадьбой в самом крупном из сел – в Поречье. Для молодежи отстроили клуб, а церковь, стоявшую на окраине рядом с кладбищем, поначалу хотели, было, закрыть. Да только старики со старухами бунт подняли:
"Мы вашей вере не мешаем – клуб, вона какой вам отгрохали! Чай, и мы помогали строить, и денег на него не пожалели! Вот и вы не мешайте нам верить в то, чему наши деды да прадеды учили – поздно нам веру менять! А уж как помрем, тогда и решайте, нужен вам храм Божий, али нет!"
И, хоть немало было горячих голов, особенно в районных властях, стремившихся поскорее закрыть, а то и совсем снести церковь, чтобы отчитаться да выслужиться перед начальством, но не получилось у них, побоялись недовольства людского.
Раз в неделю на выходные приезжал в деревню батюшка из райцентра. Службу служить, детишек крестить, да молодых венчать. Ну, с венчанием дело-то шло не очень. Молодежь все больше к комсомолу тянулась, да в кружки разные записывалась. Зато крестить детишек продолжали по-прежнему, доверяя, правда, это неодобряемое начальством дело своим дедам и бабкам.
Продолжалось такое "мирное сосуществование" почти до конца 30-х годов, когда батюшку неожиданно обвинили в подготовке контрреволюционного мятежа и арестовали. После этого службы в церкви прекратились, и она была закрыта вплоть до середины 60-х годов. Старинные иконы, во множестве украшавшие стены церкви, как и священные книги, были разобраны старушками по домам и бережно хранились там до лучших времен. А до этих времен, как оказалось, было еще очень далеко. Совсем скоро на страну обрушилась новая беда – началась война…
ГЛАВА 2
=======
Война, хоть и обошла деревню стороной – боев здесь никаких не было, бомбы и снаряды не падали, да и оккупанты не добрались до нее, затерянной среди болот и лесов – однако собрала свою немалую жатву и с жителей Малых Боров. Из почти полусотни ушедших на фронт мужиков, домой вернулись лишь четверо. Не минула скорбная чаша и семью Кублевичей. Сразу троих своих мужиков отдала Василина той великой Победе – мужа и двух старших сыновей. Остался у нее только самый младший – Мишка-Мишутка, которому к началу войны едва исполнилось 12 лет. После войны оставлять его в деревне Василина не захотела, и как только окончил он 8 классов, отправила к своей двоюродной сестре в Ленинград. Там Михаил поступил в ФЗУ, а окончив его, устроился на работу на Ижорский завод, а вскоре и женился. С детьми молодая семья тянуть не стала, и уже через три года обзавелась погодками – дочкой и сыном.
Первый свой путь в бабушкину деревню Сергей хоть и не мог запомнить по малолетству – было ему от роду всего 2 месяца – однако знал его наизусть из рассказов отца с матерью. Все шесть километров от центральной усадьбы по "каменнику" – выложенной из булыжников пленными немцами дороге – он проделал на отцовских руках. Трясти малыша по камням в телеге, на которой приехал встречать их бабушкин двоюродный брат, мать Сергея не позволила, и отцу пришлось взять его на руки и так нести до самой деревни. "И ведь ни разу не захныкал!" – вспоминал со смехом каждый раз отец, рассказывая об этом путешествии, – "Только пыхтел, как маленький паровозик, да все плевался – вот, мол, как мне не нравится ваша поездка!" С той поры каждое лето, а как стали они с сестрой школьниками – и все зимние каникулы – проводили они в Малых Борах. Детей в то время в деревне обитало много. В основном, разумеется, это были местные ребятишки, но немало приезжало и из больших городов, куда, как и отец Сергея, их родители перебрались после войны.
Развлечений здесь тоже хватало в избытке. Да и можно ли сравнить степенную и ограниченную многочисленными запретами жизнь в городе с деревенской вольницей! Рыбалка, походы в лес за грибами и ягодами, купание в огромном, как им тогда казалось, сельском котловане, образовавшемся на месте старого глиняного карьера. Зимой же и вовсе наступало раздолье! Тут и Новый Год, и Рождество, с непременным колядованием и сопровождавшими его не всегда невинными проказами – то дверь кому-то оглоблей подопрут, то поленницу дров растащат по всей улице. Нельзя сказать, что проказы эти оставались безнаказанными, но память детская коротка, и вскоре все повторялось вновь…
Став немного постарше, стали бегать в клуб в центральной усадьбе на танцы. Вначале – просто поглазеть, а затем и сами уже "женихаться" стали. Но если у сестры Сергея от кавалеров просто отбоя не было, то сам он долгое время сторонился девчонок и бегал от них, как черт от ладана. А они, заметив его стеснительность, вели себя все нахальнее, не упуская малейшего случая задеть "городского недотепу". Лишь четырехлетняя Полинка – дочь бабушкиной соседки Валентины – сочувствовала ему.
– Ты, Селёзка, не плаць из-за этих дулоцек! – смешно картавя, успокаивала она своего дружка.
– Да я вовсе и не плачу! – сердито отзывался он, – Это только вы, девчонки, чуть что – сразу в слёзы! А мы, пацаны, никогда не плачем!
– Ну, не знаю! – с детской непосредственностью, рассудительно возражала она, – Бабушка всегда мне так говолит – не плаць, Полюска, найдем мы тебе зениха! А мне никакой зених вовсе и не нузен! У меня узе ты есть, плавда?
Она вопросительно заглядывала в глаза Сергею и, убедившись, что тот не возражает, уверенно добавляла:
– Вот выласту – зенюсь на тебе!
– Глупая ты еще! – смеялся Сергей, – На мальчиках не женятся! Это они женятся, а за них выходят замуж!
– Ну, тогда я за тебя замуз выйду, ладно?
– Ладно, ладно, выйдешь, невеста ты моя писанная… Пошли лучше рыбу ловить!
– Никакая я не описаная! – возмущалась Полинка, – Влёс ты всё! У меня вот и тлусики совсем сухие – мозес посцюпать! А будес длазниться, я на лыбалку с тобой не пойду!...
Шло время, взрослели дети, взрослел и наш герой, и все меньше времени оставалось у него на прежние деревенские забавы. Да и приезжать уже так часто не получалось – нужно было готовиться к выпускным экзаменам, а там – и к поступлению в институт. Куда поступать, Сергей решил давно. Еще в девятом классе их возили на экскурсию в Кронштадт, где у причала стояла списанная, сохранившаяся еще с войны "щука". Облазив все закутки и отсеки старой лодки, он тогда твердо решил: "Буду подводником!" И, хоть мать всячески возражала против такого выбора, отец его поддержал, искренне считая, что это самая мужская профессия и есть.
Когда у человека есть в жизни цель, и он всячески стремится ее достичь, успех непременно придет. В училище имени Михаила Фрунзе Сергей поступил легко, сдав вступительные экзамены на одни "пятерки". Так же легко, как могло показаться со стороны, он прошел и все обучение, окончив училище с отличием и получив назначение на один из атомных подводных ракетоносцев Северного флота. Однако к месту службы отбывал Сергей уже не один, а с молодой женой. Да это было и не удивительно – выпускники военно-морских училищ в то время считались завидными женихами, а на регулярно устраивавшиеся в огромном актовом зале училища танцы, собирались девицы со всего города. На одном из таких вечеров познакомился Сергей и со своей будущей избранницей – студенткой Института культуры. Ольга была из семьи старых питерских интеллигентов, всю жизнь проработавших в одном из музеев города. Неудивительно, что и дочь они тоже решили направить по своим стопам, пристроив ее по старым связям на факультет искусствоведения.
Ее дружбу с Сергеем, и последовавшее замужество родители Ольги не одобряли. "Будешь всю жизнь мотаться по гарнизонам да военным городкам! Какая уж там культура или искусство! Мало что ли у вас в институте приличных юношей?" Но юность, как правило, к родительским советам прислушивается мало, да и Ольга, зная настойчивый характер Сергея, его успехи в учебе, была уверена, что он сможет высоко подняться по карьерной лестнице и найти себе место где-нибудь в штабе в Ленинграде, или – чем черт не шутит! – в самом Министерстве, в столице! И поначалу казалось, что так оно и будет. Сергей быстро продвигался по службе и вскоре уже стал заместителем командира лодки. Две успешные "кругосветки" украсили его мундир орденами Красной Звезды и Красного Знамени. Но тут затеянная в стране перестройка вначале поставила под сомнение, а затем и вовсе свела на нет все надежды Ольги на переезд в одну из столиц. Военно-морской флот, как и вся Советская Армия, стали быстро приходить в упадок, в службе преобладал карьеризм и кумовство, а те, кто, как Сергей, служил на дальних окраинах родины, оказались попросту забыты в своих далеких гарнизонах. Квартиры им уже никто не выделял, и про переезд на "материк" теперь говорили лишь как о несбыточной мечте.
Впрочем, на скопленные за годы службы деньги Сергею удалось купить двухкомнатную кооперативную квартиру в одной из новостроек Москвы, и в конце 80-х Ольга, забрав с собой дочь, окончательно переехала туда. Но перед отъездом у них с Сергеем состоялся серьезный разговор, во многом определивший судьбу всех их дальнейших отношений…
– Ребенку нужно учиться в нормальных условиях, а не в вашем дурацком городке! Здесь же и учителей приличных нет! – возмущенно выговаривала Ольга мужу, пытаясь оправдать свой переезд.
Он соглашался, подспудно понимая, что во многом она, вероятно, права.
– Ничего, еще лет шесть-семь, и я смогу уйти в отставку и тоже переберусь к вам! – успокаивал он жену.
– К нам? В отставку?! Ну, и кому ты там будешь нужен со своей нищенской пенсией?...
Первое время после отъезда семьи Сергей еще как-то держался, но затем понемногу стал, как и многие из остававшихся в городке офицеров, прикладываться к рюмке. Может, так и спился бы окончательно, не подоспей другая напасть – стал он вдруг быстро терять в весе. Да так, что уже ничего из прежней одежды надеть не мог – хоть заново все покупай!
Обратили на это внимание и его сослуживцы.
– Сходил бы ты, Серега, что ли в санчасть, проверился! Ну, может анализы какие-нибудь сделают… – посоветовал ему командир, – У меня так знакомый один с язвой добегался до того, что едва успели вертолетом на операцию в Мурманск добросить!
В медсанчасти, однако, ему ничего толком сказать не смогли, и от греха подальше отправили сразу в город. Целый месяц провел Сергей в госпитале, сдавая какие-то анализы, принимая незнакомые лекарства непонятного назначения… И лишь к концу лета его пригласил к себе в кабинет главврач.
– Что тебе сказать, каперанг, – не глядя в глаза, начал он разговор, – Служба у нас - сам знаешь! Условия… Ну, какие тут условия? Заполярье – оно и есть заполярье! Тут и своей-то радиации хватает, а ты еще и на атомоходе служишь! За эти годы, небось, нахватался "рентгенов" по самые…
– Хотите сказать, что у меня лучевая болезнь, белокровие? – похолодев от догадки, прямо спросил Сергей.
– Ну, ты, Сергей Михайлович, паниковать-то не спеши! Чай, не институтка, а офицер! Так уж сразу и белокровие… – поспешил успокоить его главврач, – До белокровия еще, пожалуй, далековато! Но задуматься, все-таки, стоит…
– А что значит – задуматься? – попробовал уточнить Сергей, – В чем это конкретно должно выражаться?
– Ну, там, мясо покупать почаще, печенку говяжью, колбасу сырокопченую… Еще бы неплохо на курорт съездить отдохнуть, на диетах посидеть, водички минеральной попить… Не на юг, конечно! Лучше в Прибалтику или Закарпатье – там замечательные санатории!
Сергей невесело усмехнулся:
– Извините, товарищ генерал, вы сами-то слышите, что предлагаете? Какая Прибалтика, какое Закарпатье? Они уже третий год, как заграницей стали! А печенку говяжью или колбасу сырокопченую вы давно у нас в магазинах видели? Хек мороженый – и тот по талонам!
Главврач, поняв, что сморозил глупость, покраснел и опустил взгляд:
– Извини, брат, не дело советую… Все забываю, в какое время живем! Ты, вот что… У тебя из родных есть кто в деревне? Ну, в сельской местности? Лучше поближе к нашему региону – чтобы климат не сильно отличался! На Вологодчине, Псковщине или, там, под Новгородом, скажем… Можно, конечно, и в Ленинградской области, только поближе к югу – на севере, возле Карелии мрамора много. А он, сам знаешь, тоже "фонит" так, что мало не покажется! Вобщем, чего там ходить вокруг да около… Списывайся-ка ты с флота, если хочешь пожить еще хотя бы с десяток лет! Это я уже тебе даже не как врач, или старший по званию, а просто как старший товарищ советую!…
Так капитан первого ранга Сергей Кублевич в свои неполные 40 лет из действующего офицера-подводника перешел в ранг офицеров запаса. А проще говоря – в "отставники"...
ГЛАВА 3
========
Дмитрий Алексеевич привстал с предложенного ему Полковником складного стульчика – сам он устроился на пороге приоткрытой двери своей "Нивы" – и огляделся, разыскивая взглядом жену. Это, впрочем, оказалось совсем несложно. Отчасти, из-за далеко заметной ярко-голубой стеганой спортивной куртки и такой же ярко-голубой шапочки, которые были на ней, отчасти – оттого, что догадывался, куда она могла направиться. Так и оказалось – знакомые курточка и шапочка быстро отыскались среди столиков и палаток, украшенных надписью "Изделия народных промыслов".
– Волнуешься? – добродушно улыбнулся Полковник.
Такой прямой вопрос заставил Сергачева смутиться, и он лишь молча кивнул, а Полковник, заметив это, рассмеялся:
– Да, ладно! Я и сам, когда надолго оставляю своих, тоже переживаю – как там они без меня?
Услышав о неких "своих", Дмитрий Алексеевич вспомнил о вопросе, который уже давно вертелся у него на языке:
– Ты, вот, сказал, что с первой женой развелся и женился на ком-то у себя в деревне… А на ком, если не секрет? Наверное, и дети уже есть?
– Дочка, пятый год пошел! – широко улыбаясь, гордо похвастал Полковник, – Василинкой, в честь прабабки назвали! А женился…
– Мужчина! Почем ваши козлята? – требовательный женский голос перебил их беседу.
– Это не козлята, а козочки, мадам! К тому же не мои – у них свои папа с мамой имеются! – пошутил Полковник.
Он нагнулся к покупательнице и доверительным шепотом, но так, чтобы слышали и окружающие, добавил:
– И, поверьте, значительно породистее меня!
Женщина недовольно отодвинула его рукой и повторила свой вопрос:
– Так сколько вы за них хотите?
– Прошу по три с половиной, но вам готов уступить рублей пятьсот! Вижу, вы в этих… в козлах, вобщем… хорошо разбираетесь!
– Хам! – возмутилась дама и быстрой походкой удалилась.
– Совсем плохо у людей с юмором стало! – огорчился Полковник, – Да… так о чем это я тебе рассказывал? Ах, да, о женитьбе… Я ведь, как ушел в отставку, к родителям в Питер решил не возвращаться. Жалеть начнут, сочувствовать… А мне все эти сопли и слезы тогда совсем не нужны были! Вообще никого видеть не хотелось! Ну, и чисто по-житейски – куда там еще и я бы воткнулся? У них обычная стандартная "трешка" на Пионерстрое, а там – и родители, и сестра с семьей… Народу – и без меня не протолкнуться!
– Постой, – удивился Сергачев, – ты ведь говорил, что в Москве кооператив двухкомнатный построил! При чем здесь родительская квартира? Ехал бы к своей, законной…
– К "законной", говоришь? – Сергей недобро усмехнулся. – Ну, да, все правильно! И жена была законная, и квартира тоже… Я ей еще из госпиталя звонил: "Всё, мол, списываюсь на берег! Встречай, любимая, с цветами на вокзале!..." А она мне ласково, так, нежно: "Ну, зачем тебе ехать сюда? Москва – город большой, шумный, жизнь здесь тяжелая, всё на нервах! Да и дорого здесь всё, а тебе сейчас, наверное, питание хорошее требуется, отдых… Может, поживешь пока у своих?"…
Полковник замолчал, пристально глядя куда-то себе под ноги. Сергачев достал из кармана сигареты, закурил, протянул пачку Полковнику. Тот встряхнулся, посмотрел на пачку, потом на Сергачева:
– Нет, все нормально, проехали! А курить я бросил давно – как приехал в деревню!...
Разговор с женой расставил все точки над "и". После того, как она достаточно прозрачно намекнула, что как мужчина он уже не представляет для нее интереса, Сергей понял, что семьи у него больше нет. Возвращаться в Питер он тоже не хотел. Ежедневно выслушивать причитания матери – "Я ведь говорила – не лезь ты в эти подводники!" – ловить сочувственные взгляды сестры и отца, никакого желания не было. К тому же там, у родителей и без него уже набралось слишком много народу для малогабаритной "трешки". Оставалось одно – бабушкин дом. "В конце концов, какая разница, где доживать!" – решил он, и прямо с Финляндского вокзала отправился на Витебский, откуда, вначале на электричке, а затем пересев в райцентре на автобус, можно было добраться до родной деревни. К выводу, что ему осталось только "доживать", и, похоже, не так уж и долго, Сергей пришел еще в госпитале, вытаскивая из своей расчески очередной пучок волос. А к тому времени, когда он появился в Малых Борах, голова уже стала совершенно гладкой.
В деревне его приезду никто особо не удивился. Да и удивляться, впрочем, было некому – большинство стариков, как и бабушка Василина, давно отправились в мир иной, их дети, знавшие Михаила и его семью, состарились и вряд ли помнили младшего Кублевича. А сверстники самого Сергея по большей части переехали либо в крупные города, либо в райцентр, где еще можно было отыскать хоть какой-то источник заработка. Так и получилось, что приезд его остался почти незамеченным немногочисленными местными жителями, а дачники, составлявшие теперь большинство населения деревни, и вовсе не обращали внимания на вновь прибывших. Мало ли к кому, и какие знакомые приезжали погостить да пожить недельку-другую на природе, порыбачить, поохотиться, или просто позагорать и вдоволь накупаться в неширокой, удивительно чистой речке с красивым названием Снежка!
Несмотря на то, что родители давно уже не приезжали в деревню, в доме сохранился относительный порядок: в комоде стопками лежало аккуратно сложенное постельное белье, в стареньком серванте, привезенном когда-то давно отцом Сергея, хранилась посуда, а в стоявшем на кухне большом шкафу – достаточное количество всевозможных кастрюль, сковородок и прочей кухонной утвари. Вот только газовый баллон оказался совершенно пустым, но это обстоятельство Сергея огорчило не сильно. Первое время он мог готовить и на стоявшей в кухне обычной дровяной плите, а там, глядишь, и баллон удастся заправить.
Первую зиму Сергей отзимовал без особых трудностей. Выходного денежного довольствия, полученного при увольнении, с лихвой хватило и на то, чтобы прикупить у местных жителей кое-какие припасы, и на то, чтобы заплатить братьям-близнецам Семёнихиным за заготовленные ими дрова. А там уже и пенсия стала приходить – для деревни, давно не видевшей "живых" денег, и существовавшей только на крохотные пособия, да мизерные пенсии доживавших свой век стариков – деньги просто баснословные! Прознав об этом, к Сергею повадились, было, наведываться в гости местные пьяницы, однако он держался с ними строго, а денег давал только за выполненную работу. Впрочем, большую часть работ по хозяйству он выполнял сам, постепенно привыкнув и даже приохотившись к этой нехитрой деятельности, отвлекавшей к тому же от постоянных нелегких мыслей о своей незадавшейся жизни.
Простая здоровая жизнь, натуральная пища и свежий воздух, так разительно отличавшийся от того, ставшего ему за годы службы привычным душновато-влажного, с отчетливым металлическим привкусом воздуха лодки, как и предполагал в госпитале главврач, оказали на него самое благоприятное воздействие. Ремень на брюках уже не приходилось затягивать на последнюю дырочку в опасении, что они спадут прямо на ходу, на немного округлившихся щеках землистую серость сменил легкий, но уже вполне заметный румянец. Лишь настроение не менялось и, казалось, уже не изменится никогда.
Держался он особняком, отношения с местными жителями поддерживал только по необходимости, ни с кем, впрочем, ни в какие конфликты не вступая. Своей сдержанностью, если не сказать строгостью в поведении, усердием и трудолюбием, да еще и полным воздержанием от спиртного – явлением для деревни крайне редким, исключительным – он заслужил глубокое уважение у местных старух и легкую неприязнь их мужей и сыновей, за глаза прозвавших его "старовером". В лицо же его именовали просто Полковником. Называть Сергея по имени-отчеству казалось сельчанам неуместным в силу не слишком солидного возраста. Выговорить полностью его звание, как, скажем, у местного участкового – "лейтенант!" – было сложновато. Не позовешь ведь просто: "Эй, капитан первого ранга!" Непременно придется добавлять "Товарищ…" А тут уже, вроде бы, оклик "эй!" становится совсем непозволительным… Ну, а принятое на флоте короткое, как приказ, "каперанг" – и вовсе казалось им корявым и неблагозвучным! То ли дело Полковник – и понятно, и уважительно!
По весне Сергей решил посадить огород – благо земли у бабушки хватало. На рассаду попросил мешок картошки у соседки – бабки Федосьевны, которая самого его не помнила, зато хорошо помнила не только его отца Михаила, но и бабушку Василину. Критически оценив его болезненный вид, соседка заметила:
– Картошки-то я тебе дам! Небось, не жалко! А кто же тебе, милок, огород-то вскопает? Ну, посадить ты еще сможешь, а вот с лопатой… Сходи-ка ты к близнятам, к Семёнихиным! У них и лошадь имеется, и плуг. За бутылку они тебе не только весь огород вспашут – черта лысого с луны сымут! Только заране им пить не давай! Опосля того работники с них уже никакие!
Послушав совета Федосьевны, он позвал братьев Ваську и Леньку, и за две бутылки самогонки, купленной здесь же в деревне, они мигом перепахали ему не только "ближний", находившийся перед домом огород, но и "задний" – огромный, соток в двадцать, располагавшийся уже за оградой дома.
На следующее утро, едва взошло солнце, Сергея разбудили жалобные причитания под окном выходившей к улице кухни:
– Хозяин, Полковник, отец ты наш родной! Ну, поимей жалость, не дай помереть! Налей хоть граммулинку, хоть наперсточек!...
Удивленный, он выглянул из окна и не удержался от смеха – прямо под окном, на сырой от ночной росы траве в грязных ватниках развалились оба брата и, подперев руками головы, покусывая зажатые в зубах травинки, лениво и монотонно, словно певчие в церковном хоре, повторяли одну и ту же фразу: "…хоть граммулинку, хоть наперсточек!..."
ГЛАВА 4
========
По осени, когда картошка была уже выкопана, с яблонь, груш и слив убраны плоды, а дачники постепенно потянулись назад в города, к Сергею неожиданно заглянул сосед.
– Привет, отшельник! – весело поздоровался он, – Гостей принимаешь?
– Хорошему гостю и хозяин всегда рад! – в тон вошедшему ответил Сергей, – Чайку? Чего покрепче - знаете, наверное, - не держу!
– Да нет, я, собственно, на минутку! Домой уже собираемся, рассиживаться некогда! Тут вот какое дело… Ружьишко хотел тебе предложить! Хорошее ружье, ижевское, двадцатка "вертикалка"! Тесть охотой увлекался, пока жив был…
– А сами чего ж?... – спросил Сергей. – Оставили бы себе! Какой смысл продавать? Все равно дороже не продадите, а дешевле не купите!
– Так я не большой любитель этого дела! – пояснил сосед. – Можно сказать, совсем не любитель! Да и когда мне охотиться? Бываем мы здесь только летом, когда охота закрыта. Да и вообще собираемся дачу продавать. Хотим подыскать что-нибудь поближе к дому, чтобы можно было и на выходные съездить, да и зимой на пару деньков заскочить, на лыжах покататься…
Сергей взял ружье, внимательно осмотрел его – судя по всему, прежний хозяин относился к оружию с большим вниманием и любовью. Даже спустя столько времени, оно выглядело совершенно новым. Стволы были тщательно вычищены, затвор смазан, и даже цевье до блеска натерто защитным воском.
– И сколько за него просите?
– Да сколько не жалко будет! – ответил сосед, – В деньгах мы особо не нуждаемся, а не продать – будет валяться где-нибудь на антресолях, пока милиция не заберет… У меня ведь и охотничьего нет!...
Так у Полковника появилось ружье, а с ним и новое занятие на осень и зиму. К охоте он пристрастился быстро, хотя и не сказать, чтобы особо удачлив был. Да он, пожалуй, и не стремился к охотничьим успехам, больше наслаждаясь лесными прогулками, да окружавшей тишиной. Впрочем, если иногда удавалось подстрелить небольшого кабанчика или глухаря, то это служило приятной добавкой к его довольно однообразному рациону. В один из таких осенних дней, возвращаясь с этой не то прогулки, не то охоты, Сергей встретил у калитки своего дома старуху Федосьевну с литровой банкой молока и эмалированной миской, прикрытой сверху салфеткой.
– Где ж это ты так допоздна гуляешь? – поинтересовалась она, – Да еще под дождем! И так-то весь из себя больной, только простыть и не хватает! Кто тогда за тобой ухаживать-то будет, милок? Нашел бы себе, что ли, бабенку какую!
– Да где ее тут в деревне найдешь? – приветливо улыбаясь соседке, спросил Сергей.
– А своя-то где? Али не был еще женат?
– Моя?... – неожиданный вопрос испортил сложившееся за день хорошее настроение, возвращая к мыслям о прошлом, – Далеко она, баб Катя, в Москве!
– Ну, так и ехал бы к ней в Москву, али ее сюда привез бы! Чего бобылем-то сидеть! – удивилась Федосьевна.
– Нет, сюда она не поедет – чем ей тут заниматься? Не коров же пасти! Да и мне в Москве делать нечего! Тут и воздух чище, и жизнь поспокойнее будет…
– Чтой-то рано ты, милок, о спокойной жизни задумался! Тебе сколь годков-то будет? Сорок три? А выглядишь на все шестьдесят! Я, кстати, тебе молочка принесла и творожку немного. Глядишь, и здоровья поболе будет!
– Да, не стоило беспокоиться! – попытался возразить Сергей, – Я у Федотовых постоянно молоко беру – мне хватает!
– Тожить, сравнил хрен с пальцем! – неожиданно обозлилась Федосьевна, вызвав у Сергея удивленную улыбку.
Про острый язычок старухи в деревне знали все, но Сергею еще не доводилось слышать от нее подобных выражений. Она же, не обращая внимания на его реакцию, продолжила:
– У Федотовых он берет! У Федотовых молоко-то коровье! Нет, худого ничего сказать не могу – молоко хорошее, но для здоровья вовсе даже бесполезное! А моё – с под козы! В нем силы лечебной знаешь сколь? Мне не веришь – любую книжку медицинскую почитай! Говорят, даже от рака помогает! Я бы, может, и раньше тебе носила, да только коза у меня обнаковенная, беспородная. Молока совсем мало дает, литр-полтора в день. А куды ж с него и попить, и творожку наготовить? Вот и приходится на творог собирать молоко дня три, а то и все четыре! Тебе бы самому козочку завести, да хорошую, "анненскую" – быстро бы на ноги стал! Глядишь, и девки сами набежали бы!
Сергей, не выдержав, рассмеялся:
– Да на кой леший мне эти девки!
– Э, не скажи, милок! – горячо возразила Федосьевна, – Я, уж на что старая, а и то, бывает, вспомню своего мужика – уж он-то горяч был до девок!
Тут, сообразив, что сболтнула лишнего, она растерялась, было, но затем, не выдержала и весело рассмеялась:
– Эк, куда меня занесло с молодым-то мужичком беседы разводить! А ты говоришь – девки без надобности! … А про козу я вот что тебе скажу. Была у нас такая старуха, Панкой звали. Может, слышал? Возле почты они жили … Ну, Панины, должен был слышать, как же! Дочка с мужем у ней в бане угорели, а она с внучкой-то вдвоем и осталась. Так вот, она-то как раз и держала таких коз, цельных пять штук! А каждая коза литров по семь молока в день давала, вот! И на продажу хватало, и даже в местную больницу у ей приезжали брать, если кто тяжелый к ним попадал. Ну, там "беркулез" или после какой операции… А как померла Панка, так ее внучка коз забрала к себе. Она, как замуж вышла, так к мужу перебралась, в Замошье.
Название деревни было смутно знакомо Сергею.
– Замошье – это отсюда километрах в пятнадцати будет, верно? – уточнил он.
– В километрах не знаю, а только пёхом туда почитай полдня добираться! И дороги никакой – только вдоль колхозного поля, где тракторами да комбайнами намято. А сейчас, поди, ни полей, ни даже такой плохонькой дороги не осталось! Разве что тропинка какая сохранилась... Да там, вроде бы, уже и не живет никто, в Замошье! Муж у внучки Панкиной погиб, почитай, сразу после свадьбы! Спьяну взялся свой дизель заводить. На гусеницу залез и давай пускач этот дергать! А того и не заметил, что скорость-то включенная была! Так его гусеницами по грязи и размазало… А куда сама девка после делась, не скажу. Может там осталась, а может и в город подалась – врать не буду!
С того дня Федосьевна стала раз в неделю носить ему литровую банку молока, а другой раз – и мисочку творога набирала. Сергей же теперь, выбираясь на охоту в лес, относился к этому занятию серьезнее, и если удавалось добыть какую-нибудь дичь, первым делом относил ее старушке. Баба Катя за это сердилась на него, но он всегда находил себе оправдание:
– Куда мне возиться с этим глухарём! Его же и ощипать нужно, и выпотрошить… Да и кроме как зажарить его на сковородке, я ж ничего не умею!
– Велика хитрость – зажарить! – ворчала в ответ Федосьевна, – Сунул, вона, в печь – запечется, пальчики оближешь! Ну, да ладно, заходи завтра к обеду – сама сготовлю, так и быть!
Теперь, когда у него появился собеседник в долгие вечера, Сергей стал замечать, что все реже вспоминает о своей прошлой жизни, все больше радуясь простым и незатейливым вещам – прогулкам по лесу, где всегда ожидали неожиданные и удивительные встречи с природой, а ее тихая красота вносила в душу покой и умиротворение. Такой же покой и умиротворение испытывал он и в избе бабы Кати, которая тоже, соскучившись по простому человеческому общению, встречая Сергея, готова была говорить без умолку, вспоминая всю свою долгую, насыщенную самыми разными, порой, совершенно удивительными событиями жизнь.
Осень сменилась зимой, все окрестности засыпало глубоким снегом и казалось, что кроме этой затерянной в заснеженном лесу маленькой деревеньки во всем мире больше никого нет. В один из таких зимних дней Сергей, как обычно, поутру положил в свой небольшой рюкзачок пару сухих носков, термос с горячим чаем, несколько бутербродов, надел старый, но совсем не изношенный короткий овчинный полушубок, подпоясал его патронташем и, перекинув через плечо двустволку, вышел в сени. Здесь он сунул ноги в валенки, взял подмышку широкие охотничьи лыжи и вышел наружу. На улице мела небольшая поземка и шел редкий снег. Небо затянули серые облака, и от этого оно казалось совсем низким. Непогода, похоже, обосновалась надолго, но это ничуть не смутило Сергея, уже не раз выбиравшегося в лес в такую погоду.
Окраиной деревни он дошел до заросшего частым кустарником бывшего колхозного поля, наискось пересек его в направлении видневшейся невдалеке опушки леса, и вскоре уже деревня скрылась за стволами заснеженных берез и высоких старых елей. На плотном, смерзшемся и укатанном ветром снегу широкие лыжи почти не проваливались, и он легко шагал, огибая небольшие заросли, толстые стволы и встречавшиеся нередко завалы деревьев. Перебравшись через один из таких завалов, неожиданно услышал громкий треск ломающихся сучьев и увидел, как в десятке метров напротив него закачались ветви осинника. Вдруг несколько ветвей, возвышавшихся над другими, сдвинулись с места и поплыли над остальным кустарником влево, в направлении широкой снежной поляны. "Лось!" – обожгла Сергея догадка, и он, не задумываясь, вскинул ружье и выстрелил в сторону замеченного движения раз, затем другой… В спешке Сергей даже не вспомнил, что ружье заряжено хоть и крупной, но все же дробью, не представлявшей никакой опасности для такого крупного животного. В следующее мгновенье куст словно распахнулся под напором мощной груди огромного зверя. Лось легко и плавно двумя высокими длинными прыжками перемахнул полянку, и вскоре только доносившийся еще некоторое время треск сучьев напоминал о его недавнем присутствии. Но охотничий азарт уже захватил Сергея и он, на ходу перезаряжая ружье, бросился вдогонку за уходившей от него добычей.
Однако, если лось, несмотря на легкую рану, был молодым и сильным, то о самом охотнике этого сказать было нельзя. Сергей быстро терял силы и вскоре уже перешел с бега на шаг, а затем и вовсе остановился на несколько минут, чтобы хоть немного восстановить сбившееся дыхание. Отдышавшись, он попытался, было, продолжить преследование, в надежде "загнать" лося – о таких случаях он не раз читал во всевозможных охотничьих воспоминаниях – но тут заметил, что прыжки его оставались такими же широкими и легкими, как и в начале погони, а небольшие капли крови из раны встречались все реже и реже, а затем и вовсе исчезли. Бессмысленность этой гонки наконец дошла до Сергея, и он остановился, переводя дух. Поземка между тем постепенно усиливалась, и вскоре уже превратилась в настоящую метель, и только густой лес мешал ей разгуляться в полную силу. Сергей взглянул на часы – они показывали начало пятого – и с беспокойством подумал, что может не успеть выбраться из леса засветло. Закинув ружье за спину, он поправил свой рюкзачок и уже собрался, было, в обратный путь, когда понял, что не знает, в какую сторону двигаться. След его лыж оставался виден лишь в десятке-другом метров за спиной, а дальше уже все замела пурга. Никаких заметных ориентиров вокруг не было, да и в этой гонке за лосем Сергей не смотрел по сторонам, чтобы хоть как-то запомнить путь. "Похоже, действительно заблудился!" – пришла в голову мысль, – Не остаться бы тут насовсем!" Оставаться "насовсем", однако, не входило в его планы, и Сергей стал быстро вспоминать то, чему его учили на занятиях по выживанию. Оглядевшись по сторонам, заметил неподалеку один из многочисленных лесных завалов. "Вполне приличный шалашик может получиться!" – подумал он и принялся вытаптывать лыжами небольшую площадку под самым толстым из образовавших завал стволов деревьев. Затем широким охотничьим ножом нарубил еловых веток и накидал их на получившийся импровизированный пол. Еще десяток более крупных ветвей он воткнул по краям, оперев их верхними концами на лежавшее дерево. После этого снял с себя лыжи, забрался внутрь и закрыл поставленными стоймя лыжами остававшийся неширокий проход. Непрекращавшаяся пурга принялась быстро укрывать получившуюся пещеру снежным покрывалом, и вскоре ветер уже совсем не проникал внутрь. От дыхания воздух в пещере быстро нагрелся, и Сергей, подложив под себя еще и рюкзачок, из которого предварительно достал свои нехитрые припасы, смог, наконец, устроиться с довольно приемлемым комфортом. Чай в термосе, предусмотрительно засунутом в запасные шерстяные носки, практически, не остыл. Сергей наполнил крышку термоса горячим ароматным напитком и с удовольствием полностью опустошил ее. Кровь по жилам побежала быстрее, по телу постепенно начало разливаться приятное тепло. Лениво жуя один из бутербродов, он уже стал понемногу задремывать, когда донесшийся снаружи хруст снега заставил насторожиться. Хруст между тем усиливался, можно было различить легкий шорох чьих-то лап и торопливое звериное дыхание. "Волки!" – мелькнула тревожная мысль. Сергей осторожно взял в руки лежавшее на коленях ружье и взвел курки. Шорох снаружи становился все ближе, вот уже послышался шум разгребаемого сильными лапами снега. Он уже опустил стволы в направлении доносившегося шума, готовый в любую секунду нажать на курки, когда стенка его импровизированного укрытия внезапно подалась, и в образовавшуюся щель просунулась чья-то крупная лохматая голова…
ГЛАВА 5
=======
– И они после этого еще говорят, что это женщины любят поболтать! – неожиданно прозвучал за спиной насмешливый голос, заставив Сергачева вздрогнуть и обернуться – сзади к увлекшимся разговором мужчинам, подошла Ирина.
– А чего это ты вздрагиваешь? – заметив его растерянность, ехидно поинтересовалась она, – Чай не девка чужая к тебе обращается, а супруга законная!
Полковник подавил готовый вырваться смешок и с любопытством посмотрел на нее.
– А вы, между прочим, – обернулась она к Полковнику, – могли бы и напомнить этому говоруну, что его "ненаглядная и единственная" бродит в одиночестве среди толпы и подвергается разным опасностям!
– Ну, так уж сразу и опасностям! – засомневался Дмитрий Алексеевич.
– Да? А ты вспомни, как в Батуми на рынке меня чуть не украли! – мгновенно парировала жена.
– Поехали мы как-то летом отдыхать на море, в советские времена еще... Ну, и решили пройтись по местному сельскому рынку! Этот, – обращаясь к Полковнику, она возмущенно ткнула в мужа пальцем, – тут же принялся вовсю торговаться…
– Но это же восточный базар! – попытался, было, оправдаться Сергачев, – У них принято торговаться! Если не станешь торговаться, то продавец тебя уважать не будет! А может и вообще ничего не продать!
– Ну, правильно – пока он продавцу уважение оказывал, меня какой-то грузин уже за руку схватил и за собой тянул! Представляете, этот держит меня за одну руку, а за вторую какой-то усатый абрек тащит в другую сторону! Вот увезли бы меня в какой-нибудь горный аул, заплакал бы тогда горькими слезами!
Полковник, не выдержав, расхохотался, а Ирина неожиданно сменила тон и, нежно поглаживая локоть мужа, робко спросила:
– Папунь, можно я потрачусь немножко?…
Вопрос вызвал обычную и вполне ожидаемую реакцию с его стороны:
– Ну что ты все время у меня разрешения спрашиваешь! Можно подумать, я слежу за всеми твоими расходами! Понравилось что-то – траться себе на здоровье, покупай! Надеюсь, не корову?...
– А, правда, что вы присмотрели? – полюбопытствовал Полковник.
– Да так, – все еще виновато заглядывая супругу в лицо, ответила Ирина, – половичок тканый… Узор там уж очень необычный!
– А вы увлекаетесь ткачеством? – удивился Полковник, – Так сказали бы мне! У меня супруга замечательные половички делает! Бабка ее научила, когда жива была.
– А у вас что, и станок имеется? – обрадовалась Ирина, – А нельзя ли как-нибудь к вам приехать? А то я станок нашла в деревне, у одной старухи на чердаке, да только не знаю, как его собрать! А то, может, у него и запчастей каких-нибудь не хватает? Бёрда, нитченки там всякие, сновалки… Да и как на нем ткать, тоже спросить не у кого! Вот недавно купила книжку про ткачество, а там одни описания – ни схем, ни фотографий…
– Стойте, стойте! – замахал руками Полковник, – Вы меня совсем засыпали вопросами! Это не я, это моя супруга в ткачестве разбирается! Приезжайте, конечно, будем очень рады! Заодно молока козьего попробуете…
– Ладно, – прервал их Сергачев, – Иди, покупай свой половичок! Да уже пора, наверное, и домой потихоньку собираться… На время-то поглядываешь? А нам, между прочим, только до города еще часа два добираться!
Проводив ее взглядом до торговых рядов, он обернулся к Полковнику:
– Так, чем у тебя там эта стычка со зверем закончилась! Пристрелил?
– Брось, скажешь тоже – со зверем! – улыбнулся он, – Какая стычка, какой зверь? Хорошо хоть выстрелить не успел...
Выстрелить он не успел – морда быстро просунулась глубже, холодный влажный нос ткнулся прямо в державшую ружье руку, а в следующее мгновенье к носу присоединился еще и шершавый собачий язык, принявшийся быстро облизывать вначале его руки, а затем и лицо. "Тьфу ты, зараза!" – в сердцах воскликнул Сергей, – "Я ж тебя, засранец этакий, чуть было не убил!" В ответ на это пес стал еще тщательнее нализывать ему руки, лицо, шею… "Ладно, хватит лизаться!" – Сергей двумя руками обхватил большую собачью голову, отодвигая ее от своего лица, – "Что, небось, тоже заблудился? Ладно, забирайся сюда! Места хватит! Вдвоем оно всё теплее будет!" Но пес, похоже, вовсе не собирался оставаться в пещерке. Напротив, он ухватил зубами рукав его полушубка и принялся энергично тянуть Сергея за собой, пока тот не уступил и не выбрался из своего укрытия наружу. В лицо сразу сыпануло сухим мелким снегом. Сергей поднял высокий ворот полушубка и огляделся. Пурга только усилилась, и в этой снежной круговерти уже совсем ничего невозможно было разглядеть. Пес, между тем, продолжал настойчиво куда-то его тянуть. "Отвяжись! – оттолкнул его Сергей, – "Дай хоть рюкзак собрать!" Он засунул в рюкзак термос и снятый с пояса патронташ, а остававшийся в пакете бутерброд достал и бросил собаке: "На, перекуси!" Щелкнули мощные челюсти, и бутерброд тут же исчез в раскрывшейся на мгновение розовой пасти. Пес вопросительно взглянул Сергею в глаза и, поняв, что продолжения не последует, развернулся и, весело помахивая мохнатым хвостом, побежал вперед. Сергей быстро сунул валенки в ременные петли лыж и рванул за собакой вдогонку, стараясь не терять ее из виду в надвигавшихся сумерках.
Эта гонка продолжалась около получаса, затем лес внезапно расступился, отодвинулся назад, и в полумраке, едва нарушаемом светом проглядывавшей сквозь снежные заряды луны, Сергей разглядел десяток заваленных снегом по самые крыши изб. Нигде не было видно ни огонька, но пес, не обращая на это внимания, продолжал уверенно бежать вперед, лишь изредка оборачиваясь, чтобы убедится, что его попутчик не отстал. Добежав до расположенной у дальнего края деревни избы, он подскочил к двери, поднялся на задние лапы, а передними принялся энергично скрестись в запертую дверь, сопровождая это громким, неожиданно басистым лаем. В окошке зажегся слабый огонек, а вскоре за дверью послышался и шум шагов. "Тихо, Ябик, тихо! Чего это ты расшумелся?" – услышал Сергей женский голос, – "Погоди, сейчас впущу!" Негромко заскрипел отодвигаемый засов, и дверь слегка приоткрылась. "Забегай скорее, не выстуживай избу!" – произнес тот же голос, но тут его обладательница заметила, наконец, маячившую в двух шагах сзади фигуру Сергея.
– Кто здесь? – испуганно спросила она.
– Не бойтесь! – отозвался Сергей. – Охотник я, заблудился немного… Обогреться пустите?
– Проходите, конечно! Только поскорее, пожалуйста! А то сейчас снегу наметет!...
В сенях Сергей снял с плеча двустволку, поставил ее в угол у двери, рядом положил свой рюкзачок и принялся, было, стаскивать с ног валенки, но голос хозяйки остановил его:
– Что это вы надумали? Кто ж в избе босой ходит! Обметите их, вон, метелкой и проходите скорее! Итак уже холоду напустили!
Вконец смущенный этим замечанием, Сергей неловко отряхнул с валенок снег и шагнул через высокий порог внутрь дома. Хозяйка тут же плотно захлопнула за ним дверь и накинула на нее крючок.
– Постойте, а как же этот… как его… Ябик? – пожалел он своего спасителя.
– Ябеда, что ли? – усмехнулась хозяйка, – Ничего ему не сделается! Он ведь у нас "кавказец"! Ему эта метель, как нам летний дождик! Да вы проходите к печке, грейтесь! После будем разговоры разговаривать…
В избе было жарко натоплено и уютно пахло молоком, свежевыпеченным хлебом и еще чем-то домашним, давно забытым. Большая русская печь располагалась справа у двери, ведущей из сеней в кухню. Как это было издавна принято строить, печь разделяла кухню и остальные комнаты, обеспечивая теплом весь дом. По другую сторону двери весь угол занимала широкая дровяная плита, заставленная всевозможными кастрюлями, сковородками, чайниками. Рядом с плитой на табуретке стояла большая алюминиевая "выварка", доверху заполненная чистой водой. Еще одна такая же кастрюля, только закрытая сверху крышкой, примостилась на полу рядом. У окна, прямо напротив входной двери располагался большой кухонный стол, покрытый чистой клеенкой. От порога вдоль русской печи тянулась длинная скамья. Сергей устроился на ней с краешка и откинулся спиной на дышащую теплом и уютом стенку печи.
– Осторожно, о печку не испачкайтесь! – озабоченно воскликнула хозяйка, – Я ее белила недавно, весь полушубок известью вымажете!
– Ничего, отчистится… – невнятно пробормотал Сергей, чувствуя, как в тепле сами собой смыкаются глаза, и наваливается накопившаяся за долгий, насыщенный событиями день, усталость.
– Вы погодите спать-то! – забеспокоилась хозяйка, – Сначала чайку горячего выпейте! А то, наверное, замерзли там, в лесу, как бы теперь не простудиться…
Она достала из шкафчика большую алюминиевую кружку, подошла к плите, налила в кружку какого-то настоя из стоявшего на плите заварника, долила в кружку кипятка и, добавив в нее несколько ложек сахара, протянула кружку Сергею. Пока хозяйка колдовала с чаем, он украдкой присматривался к ней. На вид ей было года 32-33. Высокая, статная, она держалась прямо, с естественным, неброским достоинством. Двигалась мягко и плавно, словно плыла над покрытым домотканым половиком простым деревянным полом. Эффект этот усиливался валенками с коротко обрезанными голенищами, которые делали ее походку едва слышимой. Густые темно русые волосы были заплетены в толстую косу, переброшенную через плечо и свободно покоившуюся на высокой упругой груди. Вот только глаз хозяйки Сергею разглядеть никак не удавалось. Она, словно стесняясь нежданного гостя, избегала смотреть ему в лицо, лишь изредка на короткий миг бросая на него быстрый взгляд.
– Вот, держите, только осторожно – кружка горячая! – сказала она, протягивая чай Сергею.
Тот, почувствовав исходивший от чая необычный, слегка терпкий запах трав, шумно потянул носом.
– А что за чай? На травах? Мята? Чабрец? Или, может, донник? – решил блеснуть он своими познаниями.
– Брусничный настой… – негромко пояснила хозяйка и, едва заметно усмехнувшись, добавила:
– Да, вы пейте, не бойтесь – не отравитесь!
– Да я и не боюсь! – смутился Сергей, и, зажав кружку в ладонях, стал мелкими глоточками прихлебывать ароматный напиток.
По телу сразу растеклось приятное тепло, возникло ощущение легкости и какого-то ленивого, расслабленного покоя… Хозяйка тем временем накинула на плечи ватник, покрыла голову пуховым платком и вышла в сени, бросив ему перед уходом:
– Схожу дров принесу! Пурга-то усиливается, да и морозец нынче неплохой… Вы только не усните тут на скамье! Я вернусь – постелю!
Дверь за ней захлопнулась. Сергей допил чай и поставил кружку рядом с собой на скамью – идти к столу было лень. Затем снова прислонился спиной к печи, уперся в нее затылком и закрыл глаза. Когда хозяйка вернулась с охапкой поленьев в руках, он уже окончательно сполз головой на скамью и крепко спал, подложив под голову ладонь и сладко посапывая во сне. Хозяйка осторожно потрогала его за плечо:
– Поднимайтесь! Сейчас я диван застелю – ляжете по-человечески!
Она прошла в комнату, а Сергей с усилием открыл глаза и, пробормотав смущенно: "В тепле сморило …", вновь принял сидячее положение. Немного спустя окликнул возившуюся за стенкой хозяйку:
– Извините, я ведь даже не представился! Сергей Михайлович меня звать! А вас как величать можно? Да, кстати, куда меня занесло, что за деревня?
– Замошье! – отозвалась из-за печи хозяйка.
– Ничего себе, поохотился! – удивился Сергей, – Это сколько же я по лесу накрутил? Верст двадцать, не меньше!... Простите, не расслышал – как вас, говорите, зовут?
Из комнаты донесся звук раскладываемого дивана, скрипнула дверка шкафа, послышался шелест расстилаемого постельного белья. Затем в проеме вновь показалась хозяйка. Она подошла к Сергею, присела рядом и, улыбаясь, посмотрела ему прямо в лицо:
– Так, знакомы же! Или не признал? А ведь когда-то в жены звал!
Светло-серые колдовские глаза насмешливо глядели на изумленного Сергея.
– Полина?! – выдохнул он неожиданную догадку, – Полюшка...
ГЛАВА 6
=======
Ирина вернулась довольно быстро и, к удивлению собеседников, с пустыми руками. Выглядела она расстроенной.
– Что, опоздали? – сочувственно поинтересовался Полковник. – Кто-то другой купил?
– Да нет! – с досадой махнула она рукой, – Просто решила рассмотреть поближе, а половичок-то, оказывается, из обычной синтетической бечевки сделан! Ну, знаете, ее в таких толстых мотках продают, специально, чтобы коробки упаковывать разные! А рисунок вообще краской нарисован! Издали ведь сразу не разберешь!
– Ладно, не расстраивайся! – успокоил её Дмитрий Алексеевич, – Значит, и не было никакого необычного узора! Вот съездим к Полковнику в гости, там его супруга тебя и станок научит настраивать, и узоры разные покажет…
– Правильно! – энергично подержал его Полковник, – Приезжайте обязательно! Сейчас я схемку нарисую, как к нам добраться…
Он залез в кабину своей "Нивы", достал толстый замусоленный блокнот и решительно вырвал из него лист.
– Это у меня специально, для рабочих записей! Если что-то срочное записать нужно… Короче, смотри: по трассе доберетесь до райцентра, там свернете влево, на Дедову Луку…
Рассказывая, он быстро рисовал на листке схему проезда.
– Через Малые Боры до нас не доехать – там дороги совсем нет, только тропинка лесная! Ты же не собираешься пятнадцать кэмэ тащиться пешком через лес? Вот… А из Дедовой Луки до нас грунтовка идет. Не шоссе, конечно, но проехать можно! И всего-то километров шесть-семь, не больше…
Сергачев взял листок в руки и принялся рассматривать схему, когда заметил на обратной стороне какие-то записи.
– Постой, тут у тебя что-то записано! – обернулся он к Полковнику, – "Заблудится солнце в лохматых верхушках деревьев..." Это что – стихи, что ли?
Полковник неожиданно смутился и потянулся за листком:
– Дай-ка сюда! Сейчас я тебе на другой перечерчу…
Но тот и не собирался возвращать листок.
– Твои, что ли? А чего застеснялся?
– Да это я так, для себя...– принялся путанно объяснять покрасневший от смущения Полковник. – По лесу идешь – вокруг красотища такая! Ну, они, вроде как, сами в голову и лезут... Да, ладно, читайте, если интересно, мне не жалко!
Простившись с Полковником, они сели в машину и вскоре уже двигались по трассе по направлению к городу. В Ям-Ижоре Сергачев свернул с трассы влево. Жена вопросительно покосилась на него.
– Там у Ленсоветовского всегда пробка! – пояснил он, – Тем более сегодня еще и с дач все возвращаются! А через Пушкин проскочим до самого Таллиннского! А там уже и до Народного Ополчения недалеко.
Но, как это часто в дороге случается, его надежды не оправдались – на Таллиннском их тоже ожидала большая пробка.
– Может, прочтешь пока, что там наш друг сочинил? – обратился Дмитрий Алексеевич к супруге, – Все равно часа полтора простоим точно.
– Ладно, только сразу вслух читать не буду, вначале прочитаю про себя...
Пока она шуршала в полумраке блокнотным листком, приглядываясь к неровным строчка и придвигая листок поближе к лампе, Сергачев достал сигареты и, приоткрыв окно, закурил. Минуту спустя она повернула к нему голову и удивленно сообщила:
– Знаешь, а ведь неплохо, совсем даже неплохо! Вот послушай...
Когда она дочитала до конца, некоторое время они еще сидели молча. Слева и справа от них, впереди и позади в полумраке таких же железных коробок сидели еще десятки и сотни людей, запертых в этой, казавшейся нескончаемой, пробке. Из приоткрытых окошек доносилась музыка, тянулись сигаретные дымки, а свежесть прошедшего недавно небольшого дождя забивал отчетливый запах копоти и гари работающих двигателей.
– А может прав Полковник? – наконец нарушил Сергачев это долгое молчание, – Бросить всё и уехать куда-нибудь в глухую деревню! От всей этой суеты, гама, гонки за каким-то успехом... Как думаешь?
Она ничего не ответила, лишь прижалась к его плечу щекой. Так они просидели в тишине еще с полчаса. Потом пробка понемногу стала рассасываться, поток машин медленно сдвинулся с места и, словно огромная шипящая и чадящая змея, стал вползать в светящийся вечерними огнями город...
ГЛАВА 7
=======
– …когда родители погибли, мне уже десять было. Тогда за мной стала бабушка присматривать. А после, когда она совсем состарилась – я за ней…
Полина сидела, откинувшись к стенке печи, и, задумчиво глядя куда-то прямо перед собой, негромко рассказывала.
– Ты тогда уже давно в училище учился и в деревне почти не появлялся. А если и заезжал на денек, то меня, конечно, не замечал. Это я позже, когда постарше стала, сообразила: ну, что тебе – взрослому парню, почти мужчине – какая-то сопливая шестиклассница! А тогда, конечно, обидно было! А после, когда школу закончила, все как-то прошло, забылось… Только с парнями я совсем не встречалась. В деревне даже шептаться начали, что я какая-то порченая! А как бабушка умерла – мне тогда уже двадцать пять было – я и решила уехать из деревни куда-нибудь подальше, где меня никто не знает. А тут как раз этот тракторист посватался, из Замошья… Любви-то, конечно, никакой не было! А когда любви нет, то и счастья не будет. Мы и месяца не прожили, как его трактором задавило…Так с тех пор и живу одна. А когда перестройка эта началась, молодые из деревни уезжать стали, а старики вскоре поумирали все... Ну, а мне ехать некуда и не к кому. Да и не хотела я никуда уезжать – хорошо здесь, душе спокойно!
Она замолчала, словно перебирая в памяти все, что было в ее жизни до этого вечера. Потом обхватила руками лежавшую у нее на коленях голову Сергея:
– Да что это мы все обо мне, да обо мне! У меня-то жизнь простая, бесхитростная! Расскажи лучше о себе…
- * * * -
Как хорошо в натопленной избе
от тяжести пурги освободиться
и на скамейку тихо опуститься,
рассказывая что-то о себе.
Глядеть в окно, как густо снег идет,
и наслаждаться чаем непривычным,
название которому – брусничный.
Его хозяйка в руки подает.
В сервантах здесь сервизы не стоят –
Здесь не фарфор, а кружки жестяные.
У них бока совсем не расписные,
они и форму строго не хранят…
Изысканность не для таких домов.
Да, разве ж мы изысканность искали?
Мы от нее и в городе устали,
а простота важней любых даров!
О счастье мимолетном и судьбе
поет хозяйка за беленой печью,
как шалью теплотой укрыты плечи –
как хорошо в натопленной избе!
А за окном все так же снег идет,
в избе тепло, в печи огонь пылает,
хозяйка что-то тихо напевает
и чай горячий в руки подает –
как хорошо в натопленной избе!
* * * * *