Ситора
(или Собирали хлопок...)
Наш автобус подъехал к хлопковому полю, расположенному прямо у подножия горы в колхозе «Пограничник». Стояло начало ноября. Мы, поёживаясь от утренней прохлады, вышли наружу. Никому не хотелось влезать в хлопковые грядки, где на кустах ещё сверкала утренняя роса и пахло сыростью. Это была ежегодная рутина. К тому же хлопка уже не было и мы собирали курак (нераскрывшаяся хлопковая коробочка) и то, что осталось после комбайна. Гузапая (кусты хлопчатника) выглядели серыми и пустыми. Нам это не нравилось: не спрячешься, не закуришь украдкой. Классный руководитель всех построил и распределил джуяки (грядки). Мы нехотя начали подвязывать к поясам свои мешки-фартуки и лениво побрели по полю. Уже вторую неделю как мы «прописались» в этой бригаде, и нас узнавали все колхозники.
– Джура, а как определить, когда глагол пишется с мягким знаком, а когда нет? – услышал я вопрос Ситоры, собиравшей хлопок в соседней грядке. Ситора (тоже десятиклассница) была дочерью бригадира участка, где мы вот уже десять дней трудились с утра до вечера. Дело в том, что она собиралась поступить в мединститут и усиленно учила русский язык. И ей кто-то возьми да ляпни, что Джура знает русский и может объяснить правила. В первый день она, стесняясь и краснея, подошла ко мне. Я уже был посередине грядки, где виднелся огромный темно-зелёный паслёновый куст, рядом с которым уселись мои одноклассники, потягивая сигарету.
– Тебя зовут Джура? – робко спросила она.
– Да, а что? – удивлённо поднял я голову.
– Мне твои одноклассницы сказали, что ты можешь помочь мне с русским языком, – зардевшись, произнесла она.
«Вот, блин, этого мне ещё не хватало», – подумал я, но вслух произнёс:
– А что именно тебе нужно?
Я предположил, что, возможно, ей требуется перевести какой-то текст.
– Да я собираюсь в мединститут, а тут, в колхозе, сам знаешь, как преподают русский.
Вот так и начался наш курс «ликбеза». Надо признать, Ситора была девочкой смышленой, но за десять дней язык не выучишь... тем более русский.
За это время мы даже как-то сдружились и она, по крайней мере, перестала краснеть, задавая вопросы. У неё были совершенно европеоидные черты лица – светлолицая, с большими зелёными глазами. Среди таджичек такое часто встречается. Голова её всегда была покрыта белым платком с мелкими красно-жёлтыми цветами (почему-то эти платки назывались «японскими», я слышал это от своих сестёр). Из-под него выглядывали почти рыжие пряди волос. Её брови, видимо, тоже были рыжими, но из-за того, что она густо красила их усьмой, цвет было определить нелегко.
Иногда, когда она опаздывала, я ощущал, что чего-то не хватает. Мне очень нравился её кишлачный говор и весёлый, естественный, звонкий смех.
– Про мягкий знак, Ситора, есть простое правило. Когда это касается глаголов, то сразу задавай вопрос «что делать?» или «что делает?» Если он отвечает на вопрос «что делать?», то смело ставь мягкий знак. А с существительными будет посложнее... – деловито продолжал я, но заметил, что она меня почти не слушает. Я осекся на полуслове и увидел, что глаза у неё блестели.
– Вы завтра не приедете к нам, да? – тихо спросила Ситора, не глядя в мою сторону.
– Да, завтра у нас будет репетиция к параду в школе, – ответил я. – А после 7-го ноября начнутся уроки.
Она ничего не ответила и, не поднимая глаз, передала мне охапку кураков, которую собрала, пока мы беседовали и, повернувшись, пошла в сторону камышового навеса, где готовился обед для школьников.
А я присоединился к пацанам у паслёнового куста, не обращая внимания на их шутливые приколы.
В этот день она больше ко мне не подошла.
Ближе к вечеру, когда уже никто не собирал хлопок и все с нетерпением ожидали отъезда, я заметил, что она вновь появилась у «шипана» – того самого навеса, где мы обедали и взвешивали собранный нами курак. Вдали запылил автобус, и ребята с криками «ура» стали выскакивать из хлопковых грядок.
Все знали, что на этом осточертевший «хлопковый сезон» завершается. Всё! Я ополоснул пыльные руки и лицо у арыка, протекавшего рядом с полем. Он весь зарос камышом и пах тиной, но вода его была прохладной и довольно прозрачной. Затем я направился в сторону автобуса и взглядом поискал Ситору, чтобы попрощаться, но, не увидев её, запрыгнул внутрь. Наши места, то есть места старшеклассников в заднем ряду, никто не занимал. Там уже сидели мои друзья, и наш «штатный» гитарист Бахтиёр, глядя на меня, специально запел песню: «Не плачь, девчонка...». А другие пацаны через окно автобуса смотрели в сторону навеса. И тут я заметил Ситору, грустно стоявшую среди провожавших нас колхозников. Минуту поколебавшись, я выскочил наружу и, не обращая внимания на общий смех моих одноклассников, подошёл к ней.
– До свидания, Ситора. Желаю удачи с поступлением в мединститут.
– Спасибо, – невесело произнесла она и со словами: «На, проверь мою грамматику», передала мне измятый клочок бумаги. Я взял его и направился в сторону автобуса. Пацаны уже хором подхватили песню «Не плачь, девчонка, пройдут дожди...».
И мы поехали в сторону города с уже включенными фарами: в ноябре рано темнеет.
А записку я прочёл только дома. Там карандашом было написано «Спасибо». Ещё было несколько строк, грустно зачеркнутых карандашом. Я с трудом разобрал лишь одно слово «когда...».
Затем был ноябрьский парад, а после начались уроки и всё как-то постепенно забылось. И я больше никогда не встречался с ней.
В этом году, когда я побывал в Пяндже, проезжая мимо хлопковых полей колхоза «Сархадчи», я заметил, что там, как и прежде, работали женщины. И мне показалось, что среди них трудилась зеленоглазая красавица с рыжими волосами. Но это, скорее всего, был всплеск памяти. Памяти о тех десяти днях из моей далёкой юности, которые я провел с чудесной девушкой Ситорой. Те годы, когда всё познавалось впервые: и искренняя дружба, и ростки волнующих первых отношений, и необъяснимый трепет, когда наши пальцы случайно касались друг друга во время передачи хлопка и курака. Это ведь юность, и она прекрасна. И даже осенний ноябрьский день может казаться нам чудесным, когда мы молоды.
Что интересно, позже у меня никогда не было даже намерения найти её. Лишь однажды кто-то из моих друзей на встрече одноклассников вспомнил этот случай и сказал, что Ситора якобы уехала к себе на Родину, в Рушанский район Памира.
Но для меня она осталась там, в Пяндже, на хлопковом поле. Осталась юной, весёлой и загадочной...
27 сентября 2009 года