И тогда сказала цыганка, разглядывая мою ладонь: «Ожидают тебя, красавица, сердечные страдания в казенном доме».
Муж никогда не жаловался на сердце, а тут, поди ж ты, после командировки оно неожиданно возмутилось слякотной погодой средней полосы России. Еще бы, на Крайнем Севере, где только-что побывал супруг, зима вступила в свои права еще в сентябре. Моторчик стучал и трепыхался так, будто хотел пробить грудную клетку и выброситься наружу, чтобы вальяжно растянуться вместе с хозяином на мягкой, уютной постели. «Скорая» прикатила минут через десять. Мужчина в мятом халате цвета детской неожиданности, не снимая грязной обуви, тяжело прошлепал к кровати больного и, вкатив укольчик, сунул под язык страждущему две таблетки нитроглицерина, а затем испарился, предложив вызвать бригаду.
Так появилась пожилая докторица в спортивном костюме с парой юных отпрысков, возмущенная неправильной тактикой лечения больного вашей покорной слугой. Брызгая слюной, дама велела мальчонкам сделать кардиограмму, отчихвостила пациента за приступ, а потом приказала собираться в больницу. Носилок не было, и хворый, приложив как на воинской присяге руку к сердцу, спустился к машине на своих двоих.
Надо сказать, что дом наш – произведение «совковой» архитектуры, рассчитан на людей коммунистического будущего, психически и физически закаленных, а посему лифт начинает функционировать только с третьего этажа. (Немало «лестных» выражений было послано жильцами и их гостями в адрес «изобретателя», сочинившего сие нововведение). Зато местные бомжи, до установки железной двери и кодового замка на ней, чувствовали себя у нас более чем комфортно: два нижних закутка они использовали в качестве отхожего места, так как квартиры здесь отсутствуют.
И так, добравшись до автомобиля, больной сам вскарабкался в салон «скорой» и нерешительно примостился на жесткое ложе для транспортируемых. Доехали до стационара быстро. Муж, с моей помощью, выбрался из тачки и, пройдя в коридор здания, повалился на поставленную для отдыха стража порядка кушетку, чем вызвал резкое негодование воинствующей докторицы. ( Пользуясь случаем, хочу обратиться к господам алкоголикам и наркоманам: люди в белых халатах не делают различий между вашим славным племенем и нами, строителями российского капитализма, – отношение к абсолютно непьющему человеку такое же). Кое-как я подвела бедолагу к приемному покою, где терпеливо дожидались своей очереди пожилая женщина с гипертоническим кризом и бледный юноша, время от времени теряющий сознание.
Уложив мое сокровище на каталку, медбрат предложил сделать нам анализы для поступления в кардиологическое отделение, но двигаться при этом недужному запретил. Как мы искали лабораторию, как разыскивали судно, чтобы сдать для анализа мочу, тема для отдельной статьи, только за это время ни один медицинский деятель не подошел к нам и не осведомился, нужна ли его помощь, только молоденькая лаборантка, вздохнув, поплакалась, что работает одна на всю больницу.
Между тем, медики, приводя в чувство парня, предложили пожилой даме встать и пройти в направлении молодой врачихи, сосредоточенно строчащей что-то на листке бумаги. Но больная оказалась с характером, так как кулем обрушилась на кушетку, на которой только-что сидела. Видя такое ярое непослушание, медбрат стал теребить ее за плечо и настоятельно требовать встать на ноги. Дама не реагировала, только ее престарелая родственница, ошарашенная настойчивостью медицинского работника, с криком: «Да что же это такое, не видите, она умирает!» бросилась на защиту подопечной. Медбратик ретировался, оставив упрямцев в покое.
Наконец, спустя несколько часов от поступления в стационар, нас «подняли» в кардиологию. Очаровательная сестричка школьного возраста определила больного в коридор на железную, выпущенную, видимо, в сороковых годах, койку, заправленную бывшим когда-то белым бельем. Спустя 20 минут появилась врач и стала расспрашивать супруга о том, с какими причинами он связывает возникновение приступа, но тому отвечать на вопросы было тягостно, и я бросилась повествовать лекарше о трудоголизме, акклиматизации и магнитной буре, чем вызвала резкое неудовольствие дамочки. Она повернула ко мне хорошенькое надменное личико и, бросив: «Он сам в состоянии все рассказать», забыла о моем существовании.
Отчаянные мольбы положить мужа, как не имеющего возможности ходить, в палату, пусть платную, действия на мадам в снежном халате не возымели, хотя свободные места в них, как я уточнила позже, были. Приговор был вынесен быстро: «Только с разрешения заведующего отделением, который будет на рабочем месте лишь утром». В фойе, рядом с нашей кроватью, примостились другие койки и лежали на них мужчины, явно передвигающиеся на своих двоих в нужных направлениях. Муж был совершенно беспомощен, так как моторчик по-прежнему колотился в его груди, как пойманная птичка в клетке.
На дворе стояла черная ночь, но обстоятельства вынуждали меня покинуть на недолгое время болящего. Супруг спал. Попросив обаятельную сестричку, (естественно, не бесплатно), присмотреть за ним, я выбежала на полупустые улочки родного города. Назад я мчалась спустя полтора часа, уже под утро. Было страшно, но я боялась только одного: грозного стража приемного покоя и закрытых дверей отделения. К великой моей радости блюститель сладко почивал на той самой кушетке подле двери, где недавно чуть не потерял сознание муж, уткнувшись носом в видавшую виды стену. На всех стоящих в коридорах скамейках лежали разнокалиберные тела людей обоих полов, и ощущение чего-то нереального не покидало меня, пока я не добралась до кардиологии. А здесь ждал сюрприз: на решетчатой двери висел огромный амбарный замок. Я подняла глаза к небу и произнесла все знакомые мне молитвы. Видимо, они подействовали, так как под рукой одна дверная створка приоткрылась, замок висел только на второй половине решетки. Не веря в привалившееся счастье, я подбежала к ложу своего возлюбленного, и вовремя.
Он зашевелился и открыл глаза. Туалет находился в другом конце коридора, а мое сокровище собралось идти именно туда. Спасительная баночка, за неимением судна на посту, оказалась как нельзя кстати, и через минуту спутник жизни снова возлежал на кровати, накачанный лекарствами, но не чувствующий себя лучше. Я огляделась по сторонам. На сестринском столике горел ночничок, а кругом стояла мертвая тишина, только храп дрыхнущего рядом дедули нарушал покой притомившегося персонала, мирно почивающего на застеленных для больных койках, стоящих вдоль по коридору. Ноги затекли, и я пошла вдоль этих коек, но ни одна живая душа не заинтересовалась моей персоной.
Остановившись возле санбюллетеней, которые висели на стене напротив ночничка, я поняла: творения эти, изобилующие орфографическими ошибками, призваны вызвать искренний смех, (который, как все знают, заменяет стакан сметаны) у вновь поступающих «сердечников». На одном из листов ватмана уродливая тетка колола себя шприцом в бок и к чему призывала, на другом в названии «шедевра» была допущена грубейшая описка, и тогда я порадовалась, что сумрак мешает разобрать весь текст, так как смешки на фоне общего горького покоя могут показаться обитателям отделения крайне неуместными.
И тут зазвонил телефон, а потом появилась санитарка с коляской, на которой в позе императора восседал пожилой мужичок. Коляска подползла к койке, на которой спала медсестра. Санитарочка затрясла ту за плечико, девица красная подскочила и театральным жестом пригласила на свое место мужичка, который резво подпрыгнул и плюхнулся со своего трона в хранящее тепло юного девичьего тела постельку.
А потом появилась она, та самая неразговорчивая дежурная врачиха. Вальяжно растянувшись в кресле, докторица пальцем поманила мужичонку, и тот, не успев понежиться в кроватке, молодецки вытряхнув ноги из-под одеяла, поспешил к ней на допрос, а рядом с молодицей его плечи распрямились, темные глаза сделались томными. Допрашиваемый оказался симпатичным и совсем не старым, но дева не обращала внимания на настойчивое обаяние неожиданного кавалера, а посему с безразличием строчила что-то в истории болезни. Два инфаркта перенес страдалец, но чувствовалось, что болезнь свою он воспринимает как пустяковую и стиль жизни менять не собирается.
Утро пришло неожиданно. Из палаты выплыла мадам лет шестидесяти с пышным бюстом и в обтягивающих худые конечности лосинах. С наслаждением прохаживаясь среди мужских коек, она будто не замечала жадных взглядов противоположного пола.
Усталый заведующий, нервно затянув сигарету, заверил меня, что платных палат нет, но мужа в двухместную горницу перевел.
А потом я пошла домой. Обойдя местные магазинчики и купив нужные больному продукты, я вернулась в стационар. Благообразная бабулька, божий одуванчик, в мятом грязном халате скучала возле входа в больничные покои, а мимо нее, не переобуваясь и не показывая пропуски, струился плавный поток посетителей мужеского полу. Нацепив на ноги домашние тапочки и зажав в протянутой руке пропуск, я шагнула по направлению к стражнице, ненароком взглянув той в глаза. « Вы куда? – очнувшись от грез, неожиданно гаркнула престарелая вышибала, – Еще 10 минут до конца тихого часа!» Мимо нас, старательно отворачиваясь от милой бабули, шмыгали в стационар юркие мужички, но гневный взгляд разъяренной женщины был прикован именно к моей заикающейся от страха персоне.
Недалеко сгрудились представительницы прекрасной половины человечества с сапогами и ботинками в руках, они с ужасом наблюдали разыгравшийся бесплатный спектакль, но тут секьюрити, внезапно заметив неназойливых зрителей, зычно прорычала: «Заходите»! Дамы бросились в дверь мимо божьего одуванчика, словно за ними гналась стая борзых. Перед вышибалой осталась только я, туго соображая, в чем я перед ней провинилась. Мозг мой лихорадочно вспоминал не совсем обычные эпизоды из прошлой жизни: в тридцать седьмом году забрали деда, но потом посмертно реабилитировали, в квартире живет черная кошка, а эту масть, видимо, боится и не любит старая промокашка. Да и то, что в жилах моих детей течет толика татарской крови, хотя я наполовину белоруска, (а сей красивый народ, благодаря бедному батьке, сейчас в верхах не в чести), ей не совсем по вкусу. Но пока я, словно набедокурившая первоклассница, перебирала в памяти особенности своей биографии, бабенция, набрав воздуха в легкие, дико завизжала: «Проходите»!
Две долгих недели больничной жизни научили меня особой осторожности, изворотливости, находчивости и терпению. Я изменилась, но почему так долго не забываются мои злоключения в казенном доме? Да, Россия до сих пор переживает чудовищный кризис здоровья нации. Чего только стоят лекарства по цене золота и платная медицина, недоступная большинству сограждан? Но все же… Все же я убеждена в том, что медицинский работник и специалист с дипломом – понятия разные. Говоря о значении общения с пациентами в труде медика, хочется вспомнить Льва Николаевича Толстого, а он был уверен в том, что «словами можно смерть предотвратить, словами можно мертвых оживить». Воистину, «раз выпущенное слово не вернешь» (Гораций), и «слово ранит быстрее, чем лечит» (Гете).
Как прекратить девальвацию высокого звания врача? Стандартный набор из вступительных экзаменов в институт должен быть оставлен, а решающим для всех абитуриентов обязаны быть не только длительная беседа с психологом, но, прежде всего, тестирование на милосердие, доброту, умение сострадать. И тогда качества эти врачи передадут и остальному медицинскому персоналу. И трижды прав Сенека, справедливо заметив: «Прежде, чем сказать что-то другим, скажи это себе».
2005 год.