Серые бетонные стены и скудная обстановка комнаты для допросов не способствовали хорошему настроению человека, сидевшего на стуле в центре помещения. Тем более, что ноги его были крепко привязаны к ножкам, а руки, с защёлкнутыми наручниками, находились за спинкой стула.
Лысая голова человека местами была в крови, под правым глазом виднелся синяк и от этого знаменитый прищур не выглядел уже таким лукавым.
В комнату вошли четверо: Жеглов, Шарапов, Пасюк и Крупская.
- Ба! Да это же знакомые мне лица. Владимир Ильич… Здравствуйте, дорогой мой! – приветствовал Жеглов с фальшивой улыбкой. - Вот, Шарапов, довелось тебе поручкаться со знаменитым Владимиром Ильичом Ульяновым, по кличке Ленин. Мужчиной, приятным во всех отношениях, только работать не хочет. А напротив, ведёт антиобщественный образ жизни…
- Ты меня за гуку ловил, волчина позогный, чтоб пго мои дела на людях гассуждать? – выкрикнул Ильич.
- Не ругайтесь, Владимир Ильич. Вы мне молодого человека испортите… Надежда Константиновна, садитесь за стол, будете стенографировать.
Крупская уселась за стоявший в углу столик и приготовилась записывать. Её, брошенный мельком на Ильича, взгляд не предвещал ничего хорошего.
- И ты, Надюша! – выдавил из себя Ильич, - а ведь я тебя любил!
- Любовь – поповское слово, - изрекла Надежда Константиновна, - и я вам здесь не Надюша, а - лейтенант уголовного розыска Крупская!
Ленин понял, что и тут он проиграл.
- На прошлом допросе, - приступил Жеглов, - вы сообщили нам, что отказываетесь признаваться в организации и соучастии в убийстве и сожжении в 1918 году, вместе с комендантом Кремля Павлом Мальковым и пролетарским поэтом Демьяном Бедным, Фейги Хаимовны Ройдман, более известной как Фанни Каплан. Вы продолжаете это утверждать?
- А ты докажи сначала, мусор!
- Понятно… А я уж было подумал, что у тебя начинает просыпаться гражданское сознание…
- Да чхал я на твоё сознание…
- Ну, хорошо…Пасюк, приступай. – Лицо Жеглова стало жёстким.
После нескольких ударов Ильич перестал картавить, но зато начал шепелявить.
Жеглов, не взглянув на вылетевшие зубы, продолжил допрос:
- Итак, я задаю вам тот же вопрос: участвовали вы в убийстве Каплан или нет?
- Да пошёл, ты…
- Не понимаешь? Ну, тогда я с тобой вот так поговорю... – Жеглов ударил рукой воздух в направлении Ильича, - Вот такой у меня с тобой разговор выйдет. Поговорю я с тобой вот так! Вдумчиво да серьёзно, чтобы дошёл до тебя мой вопрос. До ума, до сердца, до печёнок. И остального твоего гнилого ливера. Прожил ты свои 52 года и всё время чего-то жрал! Крепко пил, сладко спал. А в это время целый народ на тебя горбил, обувал тебя, одевал.
Надежда Константиновна перестала писать, подняла глаза и строго посмотрела в направлении подследственного. Ей, вдруг, вспомнилось, как они с мужем в 1921 ом в Кремле ели малиновое варенье(хотя многие врали, что мёд) в разгар голода на Поволжье, запивали индийским чаем и закусывали пирожными «Наполеон». Но она быстро отогнала от себя эти, не к месту выплывшие воспоминания.
- Вошпитываешь? Так это зря, поздно! – Ильич немного занервничал.
Жеглов открыл портсигар, достал папиросу «Герцоговина Флор», закурил и сделал ход конём.
- А сейчас я приступаю ко 2-му отделению концерта по заявкам радиослушателей. Ну, а как вы объясните, что Фанни Каплан в вас стреляла? И почему она в вас стреляла отравленными пулями? Не намёк ли это на то, что вы ей жизнь отравили? Пообещали жениться и бросили беременную? Или сифилисом наградили? И, вообще, почему от вас до сих пор керосином несёт?
- Ей-богу не знаю, Глеб Георгиевич! – хрипло произнёс Владимир Ильич. - Век швободы не видать!..
- А я знаю! – лицо Жеглова стало злым, - это потому, Ульянов, что это ты обливал несчастную керосином, это ты её поджигал, и никогда тебе от этой вони не отмыться, так и запомни, заруби себе это на носу! Решил ты отомстить ей за то, что она чуть не прикончила тебя от обиды женской.
Глаза у Жеглова налились кровью от злости на всех этих, как он считал, бандитов и убийц. Но он быстро взял себя в руки:
- Может вы и с убитой не были знакомы? –продолжал Жеглов в свойственной ему ехидной манере. - А летом 1918 го в санатории в Евпатории не бывали, когда Фанни там с вашим братом Дмитрием любовь крутила? Может там-то вы с ней и познакомились? Отбили у братца зазнобушку, окрутили положением своим в правительстве, пообещали золотые горы, а удовлетворив свою грязную похоть, бросили без выходного пособия? А может ещё и Феликсом Эдмундычем пугали, если кому расскажет, а?
- Ничего. Давай, вешелишь, начальник! Давай, вешелишь! Ничего. Будет шкоро моя очередь.
Ильич отвернул голову в сторону и сделал вид, что разговор окончен.
Надежда Константиновна сосредоточенно записывала его последние слова. «Зря я тогда этому подонку Инессу простила. Видно, как не корми этого волчару позорного, а всё равно… Свинья противная! Свинья…»
Пасюк старательно выковыривал зубочисткой кровь из-под ногтей. «Усё правильно, усё справедливо, бо нэ трэба людишек без поводу вбивати. Эх, як бы там моя жинка без минэ сало не сожрала», - думал он.
- Ну что, будем признаваться? - Жеглов приблизился к Ильичу и в упор посмотрел на него.
Ленин продолжал молчать.
Жеглов достал папиросу, дунул в неё, но не рассчитал силу ветра и табак вывалился на пол. Это был верный признак того, что Глеб Георгиевич зол, как чёрт.
- Ладно. Поиграем в молчанку. Ты помолчишь, я тоже помечтаю. Вот и Пасюк у нас не больно-то разговорчивый, но дело своё добре знает.
Ильич вздрогнул и закрыл глаза. "И зачем я польстился на деньги Парвуса и приехал в эту проклятую Россию?" - с сожалением думал он.
Шарапов подошёл к Жеглову и тихо, но так чтобы все слышали, произнёс:
- Я так понимаю: если закон один раз подмять, потом другой раз, потом начинать дырки в следствии затыкать, как нам с тобой будет удобно, то это не закон будет, а кистень! Да, кистень!.. – и понизив голос до шёпота продолжал, - Это ведь ты, Глеб, Ильичу керосину на спину втихаря плеснул? Кондрат Филимонович таких паскудных штук никогда не делал!
- Правильно, потому он и ловит шантрапу, вроде Кости Сапрыкина, а я убийц да бандитов. А, вообще, молодец, Шарапов, хорошо мыслишь, разведка!
Услышав слова Шарапова, Ильич вдруг повернулся к Жеглову и проговорил:
- Я прошу, очень прошу ваш, уйдите. Уйдите, а? А вот ш ним мы будем разговаривать…
- Хорошо. Шарапов у нас сотрудник молодой, напористый. Только учтите вот что: спасти свою жизнь можно только чистосердечным признанием и глубоким раскаяньем…
Шарапов взял стул у стены и сел рядом с Ильичём. Его юношеское лицо было полно сочувствия к подследственному.
- Я курить очень хочу, хотя раньше никогда этого не делал, - попросил Ленин.
Шарапов похлопал себя по карманам и покачал головой:
- Нету. А если не курили, так и начинать не стоит. – Володя задумался, - вы говорите, что никого не убивали. Но я разобраться хочу. Понимаете? Хочу разобраться… Объясните, всё-таки, почему от вас керосином несёт?
- Ну, не знаю я, не знаю! Вот! Вот вопрош. Вы же наповал меня бьёте этим вопрошом! Но ешли подумать можно и это как-то объяшнить. Запах идёт только от шпины, я же не мог керошин шам шебе на шпину налить. Как вы этого не заметили? Это же яшно, яшно! Яшно? Вы думайте, думайте.
- А мы думаем! И кое-что уже придумали. Придумали! – Шарапов вытащил из кармана смятую бумажку и показал её Ильичу, - вот, мы нашли записку в кармане Каплан, она не успела сгореть до конца. Графологическая экспертиза должна разобраться – ваш это почерк или нет.
- Давай, разбирайшя…
- Я сейчас вам её прочту, а затем мы возьмём у вас образец почерка и сравним.
- Давай, шравнивай…
- «… и если не прекратишь свой архибессмысленный шантаж – пеняй на се…» Вот такая записка. Не вы это писали, Владимир Ильич?
- Я дейштвительно припоминаю, что пишал что-то подобное, но только не Фанни Каплан, а немецкому Кайзеру в марте 1917 го.
- Проверим…
- Давай, проверяй…
- Вот из этой книги я буду диктовать вам предложения. А вы записывайте и постарайтесь без ошибок.
- Ещё поглядим, кто из наш ш ошибками пишет…
Шарапов снял наручники, пододвинул маленький журнальный столик, положил перед Лениным лист бумаги, ручку и начал диктовать:
- «Григорий Родственников. Самый человечный человек». Теперь с новой строки. «Товарищи часто просят меня продолжить мою гениальную «Лениниану». И хотя сейчас я уже памятью не так зорок, как было в гражданскую, но то золотое время всё ещё живо стоит перед глазами. Про один удивительный случай я раньше по совету врачей говорить стеснялся, а теперь понимаю – без таких выдающихся деталей мы не совсем выпукло лепим образ вождя. А ведь он был самый человечный человечище…»
- Пока не связался с Мальковым, да Бедным, - вставил своё слово Жеглов.
- Это про меня, что ли? И что это за пишатель такой – Родштвенников? Из шовременных, что ли?
- Да уж куда современней! - Шарапов встал со стула, забрал у Ильича листок с написанным, застегнул на нём наручники, подошёл к Жеглову и сказал:
- Глеб, давай выйдем.
- Ну, пойдём. Пасюк, присмотри за ним.
Они вышли из комнаты в коридор. За дверью глухо зазвучали удары. Пасюк, неверно истолковав слова Жеглова, опять взялся за своё. Жеглов повернулся к Шарапову:
- Ну что там у тебя, Володя?
- Глеб, Крупская видела как ты Ильичу керосин на спину лил. А вдруг она расколется? Муж всё-таки.
- Положим, Надежда Константиновна не тот человек, чтобы под присягой подтверждать, чтобы мужа выгородить, что это я керосин ему на спину лил. Заметил, как она на него смотрит? Ну и, конечно, не будет рассказывать, о чём говорил отец Варлаам с Гришкой-самозванцем на Литовской границе… Ревность – хорошее подспорье в нашей работе, - иронически заметил Жеглов.
- Тебе, Глеб, конечно, виднее, но всё-таки будь с ней поосторожней.
Друзья вернулись в допросную. Голова Ильича свешивалась на грудь. Из его рта доносились какие-то нечленораздельные звуки.
- Пасюк, ты не перестарался? – строго спросил Жеглов.
- Не, он по-моему прикидывается, - угрюмо произнесла Крупская из своего угла, - под дурика косит.
- Принеси воды, - приказал Пасюку Жеглов.
Через две минуты Пасюк вернулся и вылил ведро воды на Ильича. Лицо Ильича приняло осмысленное выражение, но ненадолго. Он успел только произнести:
- Шарапов! Я хочу тебе шказать… Ты извини за прямоту, но плохой человек твой Жеглов… Ты не подумай, это не потому, что он меня... Для него люди - мушор… А Пашюк… - тут по его телу пробежала конвульсия и голова снова упала на грудь.
- Пасюк! Ты что наделал? Как его теперь допрашивать? – Жеглов слегка ударил Пасюка по кумполу, - получишь строгий выговор. Пока без занесения. И с тебя пузырь и супчик, да с потрошками!
В дверь просунулась голова Тараскина:
- Глеб, Сенька-Тузик звонил. Бандиты назначили встречу…
- Всё, по коням, - глаза Жеглова загорелись от предвкушения настоящего дела, - Надежда Константиновна, вы остаётесь на телефоне.
- А с мужем что делать? - кивнула головой Крупская в сторону Ильича.
Жеглов, на секунду задумался. Решение пришло быстро, он усмехнулся и сказал:
- Значится так. Отправьте его в Горки, пусть там подлечится и подумает, если сможет после Пасюка. Ничего, немножко покочевряжится и сам каяться придёт, у меня не такие плясали…
И вся компания поспешила ловить банду «Чёрная Кошка».
Окончание этой истории - http://www.proza.ru/2011/03/27/960