Желание что-нибудь нарисовать охватывает меня раз в полгода. Но вдохновение покидает меня быстро - после десятка набросков.
Художники делятся на тех, которые рисуют то, что хотят и как хотят, и тех, которые рисуют то, что могут и как могут. Первые - мастера, вторые, очевидно, дилетанты.
Я могу рисовать только плоские картинки в примитивном стиле. И только бабочек, птичек, цветочки, листики, всякие орнаменты.
А хочется мне рисовать в реалистическом стиле, или в стиле Обри Бердлея, или в стиле манга, пин-ап и т. п. Хочется рисовать обнаженную натуру. И даже эротику на грани порно (или даже за гранью). Или иллюстрации к литературным текстам.
Но я так рисовать не способен, потому вдохновение и пропадает: или рисовать очень классно - или никак не рисовать!
Впрочем, профессиональные художники уверяют, что можно научить рисовать любого, кто способен провести на бумаге прямую линию. Что существуют проверенные временем методики обучения, что руку можно "поставить".
А я могу начертить почти идеальную прямую линию без линейки. Более того, сосредоточившись, я могу одним быстрым движением нарисовать почти ровный круг. А это считается довольно сложным делом, и вроде бы японские художники практикуют рисование кругов всю жизнь.
То есть, я, наверное, мог бы научиться рисовать хорошо. Но для этого нужны дополнительные ресурсы - время, энергия, деньги. Я бы, может, и нашел эти ресурсы, если бы имел сильную страсть к рисованию. Но такой страсти у меня к рисованию нет. Вот, к писательству есть страсть, к борьбе есть, к театру, к йоге. Потому и нахожу ресурсы для практики.
А в детстве у меня была страсть к рисованию. И рисовал я лучше, чем сейчас: рисовал объемно, с тенями и бликами - как положено.
И у меня была преподавательница - соседка, ее звали Татьяна Александровна Савицкая. Именно ее я могу назвать своей Первой Учительницей (только ее, и никого из тех посредственных дур, преподаваших нам в средней школе). Собственно, я и начал писать этот мемуар, чтобы рассказать немного о ней. А много бы и не получилось: мой мемуар основывается на моих смутных воспоминаниях и на кратких рассказах моей мамы.
Татьяна Александровна - дама пенсионного возраста, служила в Горьковском драматическом театре костюмером на полставки, а мои родители в этом же театре - актерами. Потому мы все и были соседями по театральному общежитию. Папа тоже был моим соседом, ибо с мамой он развелся, когда мне было два года. У артистов, знаете ли, сложная (мягко говоря!) эмоциональная структура, лабильная психика, то да сё. Но это уже другая тема.
Вобщем, я много рисовал, как и все дети, но Татьяна Александровна, увидев однажды мои рисунки, вызвалась обучать меня, причем, совершенно бесплатно. Она была художницей-любительницей. Раз в неделю я поднимался к ней со второго этажа на мансарду, где проживал технический персонал, и в крохотной комнатушке с полукруглым окном я пару часов учился смешивать краски и рисовать натюрморты. С акварельных натюрмортов мы начали, да.
Татьяна Александровна, несмотря на почтенный возраст, была в отличной физической форме: стройная и подвижная, как балерина, она ходила зимой на лыжах, любила выпить шампанского, а однажды, во время поездки по Сибири, заблудилась с мольбертом в дикой тайге. И смогла выбраться из тайги, а это - подвиг: в тайге, бывает, пропадают здоровенные мужчины - и даже останков их не находят!
Савицкие - старинный дворянский род, дядя Татьяны Александровны приятельствовал со Львом Толстым, тоже был "народолюбцем": одевался в крестьянском стиле, правда, как говорила Татьяна Александровна, рубаха и штаны шились для него лучшими портными Санкт-Петербурга из шелка и парчи.
В детстве у Татьяны Александровны была бонна - старая французская дева, которая заставляла свою воспитанницу подсматривать за молодыми аристократами, когда те переодевались в купальне, чтобы потом описывать ей, бонне, телосложение этих юношей во всех подробностях.
После того, как в г. Горький был сослан лауреат Нобелевской премии академик Сахаров, Татьяна Алексанровна сказала моей маме: "Ну, вот, теперь в нашем городе аж два лаурета Нобелевской премии..." - "А кто первый?" - спросила моя мама. "Первый - я..." - ответила Татьяна Александровна, скромно улыбнувшись.
Мама сначала испугалась, подумала, старушка бредит. Но оказалось, что, когда Татьяна Александровна только родилась, один из братьев Нобелей, у которого был бизнес в России, прислал ей подарок - бриллиантовое колье "на вырост" (колье, конечно, не сохранилось).
Однажды Татьяна Александровна подошла к группе актрис, нервно куривших перед спектаклем, и спросила: "Голубушки, вы не знаете, случайно, что означает слово "****ь"?" - причем "*****" она произнесла с французским прононсом.
Актрисы, конечно, знали и, откашлявшись, объяснили. Татьяна Александровна очень смутилась и сказала: "Да? А вот, Марьпетровна очень часто так Нинъюревну называет!" - после чего актрисы медленно сползли по стенкам на пол.
Нинъюревна была театральной буфетчицей, а Марьпетровна - супругой театрального шофера. Кого-то они, наверное, не поделили! Интрига....
После революции, будучи маленькой девочкой, Татьяна Александровна оказалась вместе с родителями в эмиграции. Родители умерли, и в подростковом возрасте Татьяна Александровна поступила ученицей к портнихе в одно из парижских ателье. Параллельно она изучала живопись в частных студиях. Но именно портняжье ремесло кормило ее всю жизнь.
Мне ничего неизвестно об этом периоде ее жизни, а жаль. Водила ли она знакомство с представителями интернациональной художественной богемы, наводнившей Париж в период между двумя войнами - в "век джаза"? Общалась ли с кем-нибудь из тех, кто потом приобрел мировую известность? Вполне возможно, ведь она была с ними одного поколения, одного социального положения, ходила по тем же музеям, занималась у тех же преподавателей. Была ли она, наконец, "модной тусовщицей", посещала ли дансинги и коктейль-вечеринки? Не знаю. И поскольку пишу мемуар, то не имею права домысливать.
Знаю точно, что в конце тридцатых она, незамужняя женщина с сыном-подростком, переехала из Парижа в Берлин. И прожила в Берлине до самого 1945-го года. Вот, еще одно "белое пятно".... Как жилось русским в Берлине при Гитлере? Это же интересно! (В Германии во время войны проживало множество эмигрантов из России). Но она никогда об этом не рассказывала. Наверное, боялась сказать: "Жили обычно, как все берлинцы, работали..." Ее могли бы не понять.
Взятие Берлина советскими войсками Татьяна Александровна с сыном пережили в подвале одного из домов, а потом, когда все улеглось, они пришли в комендатуру и написали заявление, что хотят в СССР.
Их просьбу удовлетворили. Сына отправили на семь лет в лагерь, он там выжил, и позже сделал научную карьеру.
А вот Татьяну Александровну оставили на свободе. Это, конечно, удивительно, но факт. В Москву и Ленинград ей запретили въезжать, а разрешили поселиться в городе Горьком. Что тоже странно: город был "режимным", со множеством секретных лабораторий и военных предприятий.
Она устроилась в драмтеатр костюмером, а поскольку шила она, благодаря парижской выучке, великолепно, то вскоре стала самой востребованной дамской портнихой города, и даже из столицы к ней приезжали клиентки - киноактрисы и жены партийных номенклатурщиков.
И было у нее правило, которое нам сейчас покажется странным: она никогда ничего не шила для своих подруг, отказывая им со словами: "Одно из двух, или я твоя подруга, или я твоя портниха!" Не знаю, то ли это правило профессионального кодекса французских портных, то ли аттавизм дворянского сознания - "с обслугой не дружат", не знаю.
Вобщем, закончу. Больше к этому мемуару мне добавить нечего. Когда мне было восемь лет, моя мама заключила гражданский брак с латышом, и мы переехали в Ригу. Желание рисовать еще сохранялось у меня какое-то время, меня хвалили на уроках рисования, но потом я карандаши и кисти забросил. Сын Татьяны Александровны забрал ее к себе в Подмосковье, и там она доживала свой век. В 1985-ом она была еще жива, мы ее однажды навестили. Она еще рисовала и могла залпом выпить бокал шампанского.