Отрывок из повести "Исповедь приговоренного".
…Человека, который обратился ко мне, я не узнавал. Он, поняв это, назвал свое имя. Это был мой одноклассник. Я не видел его долгие годы. Да и в школе мы не были особенно близки. Красавец, умница, отличник, «уникальное, необычное явление природы» - он был так же далек от меня в те годы, как сейчас «Батюшка» или зам.председателя Совета Министров республики Мордовия.
Мы жили на разных планетах, слушали разную музыку, разговаривали на разных языках. Игорь знал в совершенстве четыре или пять иностранных, я толком не знал русского. После окончания школы я работал на заводе, поступать куда-либо и не помышлял. Игорь блестяще сдал экзамены в университет, где также изначально был «явлением феноменальным». С ним носились преподаватели и родители, его боготворили женщины. Он замечательно играл на гитаре и с легкостью покорял любую аудиторию.
Сейчас передо мной стоял лысый, беззубый зек в потрепанной зоновской робе и легких кроссовках, несмотря на приличный мороз. Увидев мое изумление, он горько усмехнулся: «Не один ты не узнаешь. Меня брат два года не видел, на свидание приехал и долго выбирал в толпе похожего на меня. Так и не нашел, пока я сам его не окликнул». Игорь рассказал, как оказался в лагере.
... Установка на суперчеловека и уникальное творение природы дала сбой на третьем курсе университета. Школу и первые курсы Игорь окончил, не прилагая к этому особых усилий. Языки давались легко, память была замечательная. Ему не нужно было особенно напрягаться, чтобы всегда быть первым.
Но все последующие годы те, что не были такими уникальными и феноменальными, усиленно занимались, совершенствовались. Игорь к этому не привык. Он с удивлением стал отмечать, что круг знакомых и друзей становился все уже. Многие были заняты практической работой, у кого-то появились семьи. Постоянным собеседником и верной преданной собачкой по-прежнему оставался лишь Эрик. Женственный, манерный и капризный Эрик, повадки которого здорово отдавали «голубизной».
Именно он и предложил другу впервые уколоться. После первого укола Игорь вновь воспарил. Он решил, что по-прежнему самый-самый, а вся серятина ему завидует и поэтому говорит не самые приятные вещи.
Я знал многих, кто годами сидел «на игле», не опускаясь до полуживотного существования. Игорь стал законченным наркоманом меньше, чем за два года.
Сначала стало не хватать на дозу тех денег, что присылали из дому. Но Эрик и здесь нашел выход. Тогда еще кассеты с «эротикой» не лежали на каждом углу. Доставали их по великому блату и стоили они приличных денег. Игорь делал перевод, получал сумму, которой хватало на несколько суточных доз. Вскоре выяснилось, что пока еще в России меньше кассет, чем требовалось денег. Да и пару раз он не смог, ввиду нездоровья (проще - ломки) вовремя выполнить работу.
Времена настали совсем тяжкие. Была продана гитара, спущены за копейки мало-мальски ценные вещи. А ломка становилась тяжелее, зависимость окончательной. И Игорь понимал в редкие минуты сознания, что самому ему из этого состояния не выкарабкаться.
Как-то Эрик пришел вечером с горящими глазами и загадочным выражением на лице. Сам он сидел «на игле» года три. Но, в отличие от своего приятеля, оставался почти прежним женственным и милым мальчиком, о котором никто не мог сказать, что он наркоман. Эрик сообщил, что можно заработать кучу денег и сразу же вложить их в товар.
Инстинкт самосохранения у Игоря давно был пригашен постоянной потребностью в «лекарстве». На тот момент его конкретно ломало. Осознав предложение Эрика, пошел он на дело без раздумий. Дальше все произошло так быстро, что возвращать назад что-то было поздно. С товаром их прихватили на Украине.
Украинские законы круче российских по отношению к торговцам наркотой. И вломили ребятам по восемь лет каждому в зоне усиленного режима.
Эрика сразу же прибрал к рукам смотрящий. Далеко от себя не отпускал, прикармливал и не разрешал встречаться с Игорем. Пару раз Эрик прибегал ночью, плакал как обиженный ребенок, по-женски сморкаясь в платочек.
Игорю приходилось в лагере совсем тяжко. Он не умел делать ничего, что облегчило бы ему существование в этом, куда более жестоком, чем прежний, университете.
Мать ездила в Москву, теребила высоких покровителей, и Игоря все же привезли в Россию, пересмотрели дело по российским законам. Так он и попал после второго суда в этот лагерь.
И вот сидел передо мной бесконечно уставший, старый и больной мужик. Забывший все языки, кроме блатной фени и все песни, кроме зоновского шансона.
Матери в поездках по делам сына некогда было заметить, что она тяжело больна. Когда поняла это - выяснилось, что лечиться поздно. Умирала она мучительно и до последней своей минуты мечтала увидеть сына.
... Я вздрогнул, когда Игорь, докурив до фильтра сигарету и щелчком бросив бычок в грязный сугроб, глухо сказал: «Выйду – первым делом раскумарюсь». И понял, что он давно не живет - ожидает своей очереди уйти с этого света.
Освободились мы почти одновременно, на воле сначала довольно часто встречались. Игорь пытался делать на заказ контрольные студентам местных коммерческих «университетов». Но таких «специалистов» в городе было больше, чем заказчиков. Пытался где-то работать, но ничего толком делать не умел. Последний раз я увидел его на первом, «безнадежном» этаже городского стационара. Он умер на руках отца, пытавшегося его, совершенно беспомощного, кормить с ложечки...