День первый
Домой можно идти разными путями – Галина знала их пять – по одному на каждый день рабочей недели. И даже выбрав какой-то конкретный, как сейчас, у неё оставался простор для вариаций. Она могла пойти по тротуару вдоль продуктового магазина и вереницы жилых домов, или немного срезать путь, прогулявшись по парку.
Представьте себе эту женщину – про таких говорят: «средних лет». Её безымянный палец пустует – но, поверьте, совсем не обязательно смотреть её на руки, чтобы понять, как она одинока. Про таких говорят: «синий чулок». Глаза подведены чёрным по линии верхнего века, губы густо накрашены, волосы собраны в какое-то подобие причёски, из которой местами виднеются шпильки. Про таких говорят – «ничего выдающегося». На ней надето нечто в приглушенных тонах. О таких говорят – «серая мышка». Хотя если честно, про таких как Галина, говорят редко, как правило, их просто не замечают. Лучше всего про Галину сказала новенькая сотрудница их библиотеки: «Такие нужны, чтобы другим жить не было обидно».
Ничем не примечательная женщина идёт домой с работы через парк. Как обычно по пути домой она проговаривает про себя свой адрес. Просто повторяет, как мантру, улица-дом-квартира. Уточнения тут излишни – к таким как она не ходят в гости. А если бы она на минуту остановилась и посчитала, как давно у неё не было гостей, то с удивлением обнаружила бы, что это, не много ни мало, - два года и семь месяцев. Два года семь месяцев и семь дней, не считая дня текущего, который тоже начал кутаться в сумрак. Ровно столько прошло со дня похорон её матери.
Мать Галины преподавала зарубежную литературу и устроила дочь подработать в институтской библиотеке, пока та заочно училась на филолога. В таких случаях говорят – «устроили по блату». И это клеймо «блатной» сотрудницы довлеет над Галиной по сей день. Хотя работа библиотекаря не великое счастье.
Парковую дорожку обрамляли какие-то кустарники, которые цвели весной, летом покрывались мелкими округлыми ягодками, а сейчас они стояли всё ещё зелёные, но скучные. Там, где дорожка сворачивала, прямо на углу, рос пышный куст сирени. Его ветки топорщились по все стороны, и Галину это удручало, поскольку после вчерашнего дождя на дороге образовалась большая лужа с жирными комками грязи вокруг. В центре белел любезно положенный кем-то силикатный кирпич – хорошая альтернатива для любителей прыгать в длину с риском для жизни. Единственный перешеек сухой дороги пролегал в непосредственной близости от куста сирени, прямо под разросшимися ветками. Галина мужественно продолжила путь.
На мокрой траве сидел ребёнок. Из одежды на нём был затасканный свитер, явно не по размеру. Галина сразу заметила, что из-под этой бесформенной хламиды выглядываю совершенно босые ножки. Малыш сидел тихо и беспомощно озирался по сторонам. У него были темные волосы и карие глаза. Сразу вспомнился стенд «Мировые религии», который Галина оформляла буквально на днях. Книгу «Буддизм: от истоков до наших дней» она поставила открытой на странице с изображением такого же мальчугана, а под картинкой подпись: «Принц Сидхартха – маленький Будда». Маленький Будда – с его окрылённым взором, был центром композиции, пока не подошла заведующая и, придирчиво оглядев стенд, заявила, что Будду она себе «как-то по-другому» представляла. Потом открыла книгу на странице с истуканом в позе лотоса и ушла очень довольная собой. Как будто это нечто с неопределёнными половыми признаками отражает суть буддизма! Маленький Будда с его удивительными глазами содержал гораздо больше, чем ехидная ухмылка бездушной статуи.
И вот теперь маленький Будда с его босыми, грязными и, наверняка, замёрзшими ножками сидит под кустом сирени.
Только не надо считать Галину какой-то взбалмошной дурой. Прежде чем взять ребёнка на руки она огляделась по сторонам в поисках его близких. Как будто у босого и грязного ребёнка под деревом в парке могут быть близкие! Просто маленький цыганенок в старом рваном свитере. Если у него и есть близкие – то они уже очень далеко. Мальчик показался Галине лёгким, как кошка. Он был таким грязным, что трудно было сказать наверняка насколько смуглая у него кожа. Он был таким тощим, что Галина и не заметила, как принесла его домой. Он оказался таким диким, что…
«Мамочки, мамочки, мамочки…. Что же я натворила?» - шептала Галина, перебирая коробки на кухне. Ничего пригодного для кормления детей у неё дома не оказалось. «А чем я сама питалась всё это время?» - спросила она себя и поняла, что не может припомнить, что ела на завтрак и ела ли что-нибудь вообще. Она не знает, что ела на ужин вчера. Всё, что ей удалось вспомнить – пирожок, который она ела сегодня на работе. «Я живу на автопилоте» - думала она – «и вот результат: сначала не замечаешь, всякие мелочи, а потом не замечаешь, как притаскиваешь домой чужого ребёнка. Я одичала, или обезумела. А может всё вместе». Пока она с такими мыслями рыскала по кухонным шкафам, мальчик, запертый в комнате её матери, сидел в углу между диваном и шифоньером. Когда она пришла к нему с варёным яйцом, обнаружила, что он сидит в вонючей луже. «Нужны подгузники» - ценное наблюдение, если бы только Галина в этом что-то понимала. И спросить то не у кого!
На попытки покормить ребёнок реагировал негативно: прижимался к стене, зажмуривал глаза, а когда Галина касалась его, начинал хныкать. Это было самое страшное. Галина боялась, что он учинит рёв, который услышат соседи. Вторым ценным наблюдением за вечер было то, что малыша не так просто накормить. Тарелку пришлось оставить на полу и выйти из комнаты. Яйцо было покусано, но не съедено.
День второй
Ночь прошла относительно мирно, если не считать того, что Галина не спала. Она прислушивалась к звукам из маминой комнаты и думала, как ей быть завтра. В результате своих раздумий она под утро тихо прокралась в комнату, убрала всё, что могло представлять опасность для мальчика. Вынесла кресло, на которое тот мог вскарабкаться и упасть. Завязала ручки ящиков стола и шифоньера. Постелила на пол матрас и три одеяла – всё, что было в доме. Поставила тарелку с варёными яйцами и миску с водой. Тут она проявила смекалку, опасаясь, что малыш опрокинет посудину и лишит себя, таким образом, драгоценной влаги, она приклеила миску к полу.
Закрыла дверь маминой комнаты, щёлку под дверью подоткнула покрывалом. Всё. Она пошла на работу.
Время плелось, спотыкаясь на каждой минуте. Галина едва высидела положенные часы до обеденного перерыва. Она побежала в магазин за покупками. Купить всё необходимое она решила в обеденный перерыв, чтобы после работы сразу бежать к малышу. Воображение рисовало ей страшные картины. Вот она приходит домой и находит мальчика… ну, словом, в каком-то нехорошем состоянии, потому что он упал, нашёл верёвку и обмотал вокруг шеи, проглотил острый-колющий-режущий-неучтённый Галиной предмет. И всё закончилось самым худшим образом. Были ещё мысли о том, что она по возвращении домой находит там участкового с понятыми и всеми вытекающими последствиями. Интересно, сколько лет полагается за похищение ребёнка? Или за убийство по неосторожности? Или за непреднамеренное убийство?
Домой можно идти разными путями – Галина знала их пять. Сегодня она прикидывала так и этак, пытаясь вычислить самый короткий. Эти раздумья заняли весь остаток рабочего дня.
Новенькая сотрудница случайно заметила, что в пакете у Галины лежит упаковка с подгузниками. Она явно удивилась, но ничего не сказала.
Дома Галя и не ждала ничего приятного, но то, что она обнаружила в маминой комнате, вогнало её на какое-то время в ступор. Такого она почему-то представить не могла. Голенький Будда лежал на диване и меланхолично жевал бумажки, исписанные торопливым маминым почерком. Тетради из папиного чемодана. Ещё одно наследие, от которого Галина так и не смогла избавиться. До сих пор.
Но это были не все сюрпризы. Сначала Галина учуяла запах, а потом уже увидела: ребёнок покакал. И теперь по всей комнате, то там – то тут были следы его жизнедеятельности. Какая досада!
Уборка была необходима как воздух, который, впрочем, тоже не мешало бы обновить. Галина недоумевала: «Откуда столько?! Ведь он почти ничего не ел, да и весит что ничего…». Хотя, конечно, вопрос был не в количестве, а в умении размазать.
Покуда шла уборка и проветривание, Будда лежал связанный, с заклеенным скотчем ртом в соседней комнате. Лежал и ныл под музыку, которую Галина включила именно для того, чтобы заглушить его мычание. Однако, если учесть, что музыка не звучала в этой квартире ну очень давно…. Всё это было очень подозрительно.
Под звуки песенки Джо Дассена и рыдания Будды Галина думала, что она ужасный человек и наверняка за такое обращение с ребёнком гореть ей вечность в аду. Если бы она ещё верила в ад!
Когда в маминой комнате был достигнут относительный порядок, настало время кормить Будду. Однако после перенесенных мучений мальчик был настроен крайне негативно. И это мягко сказано! Впихивая ложку за ложкой сладкий творог в рот ребёнка, Галина чувствовала себя каким-то извергом, пытающим юное создание. Апофеозом этой сцены стало то, что Будда, набив рот шестью ложками творога, всё это феерически выплюнул и разразился криком.
Дело было на кухне, которая непосредственно граничит с квартирой соседки, где через вентиляцию слышно даже как чайник закипает.
- Всё, больше никакого творога!
Галина решила, что не стоит дожидаться пока соседка придёт с вопросами. Надо идти самой и упредить удар. Надо показать, что ей нечего бояться.
- Здравствуйте!
- Добрый вечер, Галя! Я так давно вас не видела – соседка держала в руках кухонное полотенце. Видимо готовила что-то. Полотенце было с каким-то кровавого цвета рисунком – не то цветы, не то фрукты – ну, прямо этюд в багровых тонах.
- Я к вам по делу…
Соседка насторожилась – вроде бы. Может паранойя?
- В смысле у меня к вам просьба…
- Да, Галя. Зайдёшь?
- Нет, я не могу. У меня там маленький ребёнок…
- Ребёнок?
- Да. Подруга попросила взять себе малыша, пока у них дома ремонт.
Галина знала, что история звучит крайне неубедительно. Откуда у неё могут взяться подруги, да ещё на столько близкие, что доверят на долгое время ребёнка. Откуда, спрашивается? Но это всё, что удалось сочинить.
Соседка переминалась с ноги на ногу. Судя по запаха, на кухне что-то начинало пригорать.
- Да, я слышала детский плачь из вашей квартиры. Думала, мне показалось.
- Почему?
- Но у вас же нет детей.
- Ах, ну да…
- Так чем вам помочь?
- У вас есть какие-нибудь игрушки? Что-то мы с его мамой про это совсем забыли и мальчику совершенно скучно.
Всё это неубедительно! Но соседка вроде поверила, во всяком случае, особого изумления не выказывала.
- У меня есть только плюшевый заяц. Большой такой. Серёженька оставил, когда прошлый раз приезжал. Я его вам дам, только верните. А то Серёженька его любит.
- Обязательно вернём – пообещала Галина.
Соседка побежала к пригорающему на плите ужину. И вдруг вопрос:
- Как его зовут?
- Кого?
- Мальчика.
Галина едва не выпалила «Будда», спохватилась в последний момент и ляпнула первое имя, которое пришло в голову. Женя. Но губы уже сложились для произнесения «б», поэтому получилось: «Бженя».
Галина захлопнула за собой дверь своей квартиры. Медленно сползая по стене в прихожей, она шептала: «Бженя» и её буквально трясло от истеричного смеха. Она прикусила ухо соседского зайца, чтобы её никто не услышал. Бженя. Она смеялась, как под наркотиком. В этом смехе было что-то от плача, эйфории и освобождения.
День третий
Галина проснулась по звонку будильника. Она чувствовала себя совершенно разбитой, однако, совершив над собой усилие, она встала и побрела на кухню. Там она включила радио, поставила на огонь чайник и кастрюльку с молоком. Будда ещё спал, когда она вошла к нему. Сегодня её план состоял в том, чтобы накормить ребёнка завтраком до своего ухода. Её, конечно, постоянно коробила мысль, что малыш один дома и с ним может приключиться какое-нибудь несчастье. Или же он просто поднимет шум, на который сбегутся соседи. Собственно, Галина пока не могла определиться, как ей следует поступить. Её ближайший план был накормить малыша кашей, а долгосрочный – продержаться до выходных, и там уж что-то решить окончательно.
На работе Галине с трудом удавалось сконцентрироваться на формулярах и читательских билетах. Усталость и волнение неумолимо сказывались на работе. Часы стали её богом – она буквально благословляла каждый шаг стрелок по циферблату. Под конец рабочего дня, когда основной поток студентов схлынул, до слуха Галины донесся разговор, суть которого чуть окончательно не вывела её из равновесия. Предстояло какое-то собрание, и от их библиотеки должен был пойти хотя бы один делегат. Это касалось каких-то не то профсоюзных, не то кадровых вопросов, словом, чего-то такого, что Галину в настоящее время меньше всего заботило.
- Галь, посидишь за нас? – ничего нового, Галину это даже не удивило. Было так заведено – у всех семьи, а Галина – женщина свободная, любое мероприятие, кто пойдёт? Галина. Ей домой спешить не надо. Она одна. Даже когда была жива мама. Даже когда Галина была так молода, что у неё вполне могла быть личная, ещё не задокументированная в органах ЗАГСа, жизнь. «Галь, посидишь за нас» - это даже не вопрос, потому как нельзя назвать вопросом то, на что не предполагается другого ответа, кроме утвердительно. Нельзя сказать, что Галина не колебалась. Это так просто, сказать «Да, конечно». Собрание наверняка не продлиться больше получаса, ну максимум час. Какой-то час её времени. Лишний час, который мальчик проведет без присмотра, лишний час, в течении которого с ним может что-то случиться.
Говоришь «Да» один раз, и тебе благодарны, говоришь «Да» второй раз, и тебе снова признательны. Но на третий раз, твоё «Да» воспринимается уже как должное. С этого момента и впредь – если ты скажешь «Нет», люди почувствуют себя обманутыми. Они будут ждать от тебя объяснений. И это должно быть что-то действительно важное, ведь ты, так или иначе, обманываешь их ожидания. Самое смешное, Галина, сама того не осознавая, чувствовала себя обязанной дать какие-то объяснения.
И вот звучит сакраментальное: «Галь, посидишь за нас!». Хуже всего то, что произнесла дама особого сорта. Такие встречаются время от времени на низко оплачиваемых должностях. О таких говорят: «Живёт как у Христа за пазухой». Всегда ухоженные, безукоризненно стильные дамы. Содержание их внешности на должном уровне обходиться столько же, сколько содержание дорогого автомобиля. Для их мужей, разумеется. Зачем им ходить на работу? У дам подобного сорта всегда есть ответ на этот вопрос. Но он всегда звучит как-то невразумительно. По традиции этой сотруднице полагалось потерять всякий интерес к Галине, как только будет получен ответ, разумеется, утвердительный. Но Галина молчит, и божество в режиме ожидания начинает испытывать лёгкий дискомфорт.
- Галя?
- Я не могу. У меня дела, – сказала Галина.
Библиотекарши переглянулись. Божество передёрнуло плечиками и произнесло:
- Пусть начальство решает.
Вскоре к Галине подошла заведующая. Она спросила, сможет ли Галина быть сегодня на собрании. Ласково так спросила. Покровительственным тоном.
Галина сказала, что не может.
Заведующая вздохнула и заговорила:
- Галенька, я любила твою маму…
«Думай о Будде! Думай о Будде!»
- …прекрасная женщина…
«Будда!»
- … ты не должна закрываться от коллектива.
- Я не закрываюсь от коллектива – сказала Галина, мысленно глядя в карие детские глаза. – Просто у меня сегодня совершенно нет времени. Я занята и не могу остаться. Я бы хотела уйти пораньше сегодня.
- Что?!
- Но я не прошу вас об этом! Я исполняю свои обязанности и вам совершенно не надо постоянно напоминать мне про маму.
- Галина, я тебя не понимаю… – сказала заведующая.
- Бросьте! Я работаю тут уже… да я уже со счёта сбилась – сколько лет. И постоянно хожу на собрания, оформляю стенды, ввожу в курс дела новых сотрудников.
У меня больше обязательств перед нашей библиотекой, чем у всего коллектива! И всё по тому, что меня устроила сюда моя мама!
- Галина, ты не права!
- Ещё как права! Давайте внесём ясность! Да, меня устроили сюда работать! Да, я одинокий человек, одинокий человек, который, тем не менее, отлично оформляет тематические стенды!
- Золушка ты наша! – всплеснула руками заведующая.
- Не надо иронии! Я исполнительный сотрудник и знаю себе цену! Однако сегодня я решительно ничем не могу вам помочь!
Тишина зазвенела. Так вибрирует воздух после финальных аккордов.
Все смотрели на Галину и заведующую. Последняя, наконец, изрекла:
- Я думаю тебе действительно нужно сегодня уйти пораньше. Думаю, ты переутомилась, Галя.
«Галя» было произнесено особым тоном. Так вдавливают каблуком в пыль мерзкое насекомое.
День четвёртый
Всё случилось вдруг. Галина не посмотрела на часы. Просто пошла в мамину комнату, потому, что услышала, может даже каким-то внутренним слухом, каким-то интуитивным камертоном, как завозился Будда.
- Да ты же весь горишь! – воскликнула она.
Термометр показал 37 и 9. Галина проклинала себя, что не догадалась запастись лекарствами. Сама она болела редко, только если эпидемия гриппа накроет и то не всегда. Выздоравливала быстро, перебаливала легко, поэтому даже обезболивающих и жаропонижающих в доме не держала. У неё вообще не было аптечки. Мамины лекарства давно были просрочены – да и там сплошь какие-то сердечные препараты. Галина намочила простыню и накрыла ею мальчика, он начал протестовать, пришлось просто наложить повязку на лоб. Температура ползла вверх медленно, но неуклонно. Мальчик лежал пластом и тихо постанывал. Галина накинула плащ и побежала искать круглосуточную аптеку. Кажется, она всю дорогу бежала, а сердце бешено колотилось где-то в горле. В аптеке Галина спросила жаропонижающее для детей. Ей предложили сироп, свечи – купила и то и другое. «Как принимать?»
- В инструкции всё написано.
- Всё ясно, – бросила Глина и кинулась к выходу.
- Подождите! – окрикнула продавец. - Я не хотела грубить. Просто сонная.
- Всё нормально.
- Да нет. Послушайте: эти препараты на основе парацетамола. Их раз во сколько-то часов дают. Почитайте обязательно. Я просто точно не помню. Ну и, конечно, как вам доктор скажет…
- Спасибо, – сказала Галя и вдруг вспомнила. – Можно ещё пустышку? И бутылочку, из которой детей кормят…
День превратился в борьбу с температурой. Она держалась на отметке выше 38 и никак не хотела снижаться. Галина давала жаропонижающее по инструкции – раз в четыре часа, но оно не помогало. Приходилось обтирать малыша. Соска пришлась как нельзя кстати. Жидкости удавалось влить в него больше, чем когда-либо, но меньше чем требовалось. Галина падала от усталости. На работу она не пошла и даже не позвонила. Это казалось таким незначительным. Будда лепетал что-то по-своему, похоже, бредил. Временами смеялся, и этот тихий смех пугал сильнее стонов. По комнате были разбросаны кусочки ваты и марли, использованные влажные салфетки, лоскутки ткани, длинные белые нити оплели пол своей причудливой паутиной. Галина носила мальчика на руках и поддевала ногами всё это многообразие. «Мне совсем не тяжело носить тебя, видишь, - говорила она. – Мне совсем не тяжело. Я буду носить тебя, сколько хочешь, хочешь весь день. Хочешь два дня. И всю ночь. И всегда. Мне совсем не трудно». Будда буквально обжигал её своим жаром, так ей казалось. Галина чувствовала, что уже на грани. Ещё чуть-чуть и она сорвётся. Поэтому она постоянно бормотала, что-то, не для него, а для себя. Чтобы не терять связи с реальностью.
- Когда я увидела первую морщинку, я поняла, о чём говорила мама. Я ей, наконец, поверила. Когда я увидела, что старею, я почувствовала, что люблю себя. Давай мы тебя оботрём, маленький.
Она малыша мусолила влажным пропахшим уксусом лоскутком и ни на минуту не умолкала.
- Теперь грудку. Вот. Я думала, что дело во мне или в маме, когда у меня не ладилось с мужчинами. Я думала, что всё дело в том, что у меня не было отца, который бы называл меня принцессой. Который любил бы меня - безусловно. Давай спинку, сердечко надо охладить. Если ты никогда не была принцессой, тебе не быть и королевой. Так я думала. Умница моя, давай ручки. Но я мало себя любила. А когда свыклась с собой, приняла себя, полюбила, сразу начала терять. Мама была права, когда говорила, что как только мы начинаем любить, мы начинаем и терять. Теперь ножки. А я спорила с ней, я говорила, что всё наоборот. Что, мы любим то, что теряем.
Будда весь дрожал. «Давай завернём тебя в простынку, вот так. Тихо, тихо, я буду тебя носить!» Галина прикоснулась губами ко лбу ребёнка, чтобы почувствовать жар, а потом поцеловала прикрытые глазки, и сказала:
«Правда, наверное, в том, что мы и любим и теряем одновременно. И одно неотделимо от другого».
Когда Галина в очередной раз дала жаропонижающее и у мальчика начались рвотные спазмы и всё лекарство, и всю драгоценную влагу, всё-всё он вырвал. Галина поставила ему свечку, это оказалось даже проще, чем вливать сироп. Через какое-то время Будда попил немного воды и задремал. На лбу малыша выступили малюсенькие капельки пота. «Значит, лекарство подействовало», - подумала Галина. Она положила мальчика на свою кровать, и сама прилегла рядом.
Галя стоит по пояс в воде. Она отталкивается ногами от дна и ложиться на воду, плывёт к середине реки. Скользит по воде легко. Ей прохладно и радостно. Вдруг что-то качается её под водой, что-то гладкое и мягкое. Водоросль! Галя боится водорослей, а при том похоже их тут целая плантация. Надо плыть к берегу. Водоросли гладят ноги, но это совсем неприятное чувство. К тому же с берега уже слышен мамин крик: «Выходи из воды! Они холодные!» «Кто они?» - хочет крикнуть Галя, и понимает, что её касаются вовсе не водоросли. Это заиленные человеческие руки – их не счесть и все они тянуться к ней – руки утопленников. Гале страшно, а мама, похоже, ничуть не волнуется. Она стоит и укоризненно качает головой: «Я же говорила, что они СЛИШКОМ холодные». И Галина в ужасе выныривает из своего сна, хватает ртом воздух и часто моргает. Заснула. Она заснула! Судя по кусочку неба, который она видит в окно – уже светает. В комнате тихо. Слишком тихо. Нехорошо как-то тихо. Галина прислушивается, но не слышит ничего. Она старается не дышать и прислушивается. Сердце. Оно стучит всё сильнее, только её сердце и ничего больше. Должно быть ещё дыхание Будды, но его нет. Галина тянется рукой в сторону, где должен быть мальчик. Её глаза зажмурены «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!». Вот простынка, в которую он завёрнут. А под ней слишком холодное, для того чтобы быть живым, детское тело. Галина отдёргивает руку. Мёртвое тело ни с чем не спутаешь: покинутая душой плоть сразу тяжелеет и застывает. Если вы хоть раз дотрагивались до мёртвого любимого человека, вам вряд ли удастся забыть это чувство.
«Как же так! Ведь я делала всё, что только могла. Я так старалась!» она готова закричать от горя. А может она и кричит. Галина разглядывает личико Будды – он лежит такой тихий, на лице застыла гримаса скорби плохо совместимая с его возрастом. Он выглядит так, как будто знает что-то запретное, запредельное и Галине пока недоступное. Его глаза закрыты «Слава Богу!» - думает Галина, иначе она сошла бы с ума, она не выдержала бы взгляда его мёртвых глаз. Галина смотрит на тело, она касается его, пытается нащупать пульс. Она пытается разжать ручки, сжимающие плюшевого зайчика, но у неё ничего не получается. И она сдаётся. Сдаётся вообще: начинает плакать, заламывая себе пальцы, при этом она чувствует боль такую далёкую, как отголоски моря в ракушке.
День пятый
В доме всегда был этот огромный чемодан. Мама хранила в нём свои конспекты лекций, черновики научных статей, и прочую писанину по работе. Несмотря на то, что подчерк матери Галина решительно никогда не могла расшифровать, тетради, тем не менее, мёртвым грузом хранились в целости и сохранности. Вся эта кипа макулатуры теперь горой валялась в углу маминой комнаты.
Галина завернула тело Будды в одеяло и поместила в чемодан. Плюшевый зайчик так и остался в руках малыша. Отнять игрушку казалось непомерным кощунством.
Малыш лежал на боку – такое положение тела во сне называют позой эмбриона. Галина долго не могла заставить себя закрыть чемодан. Она сидела рядом на полу и вспоминала, как однажды мама сказала, что этот чемодан принадлежал Галиному отцу. И с тех пор она называла его про себя – папин чемодан. Больше ничего вытянуть из матери так и не удалось. «Я думала ты умнее», - говорила она на любой Галин вопрос про отца, на том разговор, как правило, и заканчивался.
Как странно всё получается в жизни. А ведь смерть – это не то, что можно потрогать.
Было ещё довольно рано, когда Галина приехала в дачный посёлок. Дача, заросшая за лето, - воплощение уныния. Одно из двух окон постройки было разбито и, по всем приметам, в домишко кто-то проникал в отсутствие хозяев. Галина, тем не менее, совершенно бесстрашно вошла внутрь. Что в этом мире может напугать женщину с мертвым ребёнком в чемодане?
Домик был пуст. Пахло плесенью и грязными тряпками. После непродолжительных поисков Галина нашла старую лопату.
Путь в жидкий лесок неподалёку от дачного посёлка был совершенно не похож на похоронную процессию. Однако женщина с огромным чемоданом и лопатой, идущая в лес столь рано смотрелась более чем странно. Нет ни малейших гарантий, что её никто не видел. Очень подозрительно. Но Галине, впервые за долгое время, было совершенно наплевать на это обстоятельство.
Остуженная осенними ливнями земля немилосердно липла к лопате. Неизвестно что было тяжелее копать или скидывать землю. И то и другое требовало неимоверных усилий. Но Галина была даже рада таким сложностям. Когда сердце разрывается от боли и тоски, нет ничего лучше, чем тяжёлая физическая работа. Галина думала, что неправильно вызывать могильщиков, обращаться за помощью в ритуальные агентства. Мы должны сами хоронить любимых – это помогает справиться в болью. А самые любимые должны умирать в крещенские морозы.
Галина колебалась, прежде чем опустить чемодан в могилу. Она хотела последний раз взглянуть на мальчика.
Вдруг, в каком-то бешеном озарении, она прильнула губами к заклёпке чемодана и прошептала: «Я тебе обещаю». И этим она ограничилась.
Галина ехала в грязном пригородном автобусе. Пахло куревом и бензином. Галина чувствовала себя совершенно опустошённой. Ей вспомнился разговор с матерью, который произошел незадолго до её смерти.
- Вот, Галя, ознакомься – сказала мама, протягивая какой-то листок.
- Что это? – Галя рассматривала какие-то цифры, написанные в столбик, почерком, похожим на каракули дошкольника.
- График полива цветов! – торжествующе объявила мама.
- Я поливаю цветы! – возразила Галина.
- Чёрте как! – воскликнула мама. – Мои цветы надо поливать строго по графику. День в день. Тебе будет совсем не трудно это делать, если ты проявишь немного ответственности. Галина!
Бах! Глиняные черепки разлетелись во все стороны.
- Галина! Что ты делаешь! – вопила мама.
- Это предупреждение, мама. Первое предупреждение!
- Ты не имеешь права так со мной обращаться! – запротестовала мать.
- Я делаю всё, что только могу. Я забочусь о тебе, я поливаю твои цветы, хотя терпеть их не могу. И ты ещё заявляешь, что я плохо справляюсь. Ты говоришь мне об этом каждый божий день. А теперь ещё эта бумажка.
- Что я сделала такого? – по маминым щекам катились слёзы, она была похожа на большого морщинистого ребёнка. – Я просто хотела, чтобы мои цветы были в порядке. Чтобы они цвели и радовали нас с тобой. Я их так люблю, так люблю…
Мама плакала, закрыв лицо руками. Галя подсела на край кровати и попыталась робко обнять мать. Та встряхнула плечами и промычала что-то.
- Ну, мама, прости! – сказала Галина. – Ты же видишь, как мне тяжело.
Галина думала о том, что ей постоянно тяжело о ком-то заботиться. Ведь она так и не смогла уберечь Будду, не сумела быть хорошей дочерью. Она даже о собственной судьбе не смогла должным образом позаботиться.
- Я, чёрт возьми, всех предала! Я не знаю, почему я такая! Я не понимаю, как возможен такой несуразный человек! С Буддой всё получилось… просто ужасно… Будда – прямо как моя жизнь. Ведь все люди ждут подарков от судьбы, но не понимают самого главного. Судьба – это ребёнок!
Остаток дня прошёл незаметно. Как в бреду, Галина убирала в квартире. Что-то бормотала, её то посещали озарения, то туманилось сознание, причём, до такой степени, что действительность казалась просто кошмарным сном.
Было около одиннадцати вечера, когда Галина позвонила в соседскую дверь.
- Добрый вечер, Галя.
- Добрый вечер! Мне нужна ваша помощь.
- Да.
- Если вас не затруднит, я завтра уезжаю… очень рано утром. А у меня там цветы… цветок. Его надо поливать по часам. Понимаете, я уеду рано и не смогу полить его. Окажите услугу…
- Конечно!
- Вот, мамин ключ, в полдень, сможете?
- Да, всё сделаю.
- Пожалуйста. Лейку я оставлю в ванной. В ванной, не забудете?
- Да конечно в ванной.
- Сразу как зайдёте – идите в ванную – там всё будет уже готово.
- Хорошо-хорошо. Галя, вы как будто плакали и такая, даже не знаю напряженная. Что-то случилось?
- Проблемы на работе. Ничего серьёзного. Если человек одинокий – он вроде как и не человек. Низшая каста. Исполнители. А на сближение никто не идёт – как будто одиночество заразно. Как с цыганами – бояться подхватить заразу. Извините…
- Да нет, ничего… страшного. Как ваш малыш, понравился ему зайка?
- Ах, да, простите, я знаю, что он вам нужен, простите, тот мальчик…
- Женя?
- Да, Женя – он забрал его с собой. Понимаете, я не могла иначе! Не сердитесь, это несчастный ребёнок.
- Ладно, Галя, господь с ним, не волнуйтесь так. Пусть ребёнок играет. У него всё хорошо?
- Да. Полейте мой цветок!
- Обязательно.
Эпилог
Кап.
Маленький Будда с его окрылённым взглядом.
Кап.
Все эти дни. А сколько их вообще было? Все эти дни прошли мимо. Так трудно теперь вспомнить твои глаза! Так мало памяти!
Кап.
И её становиться всё меньше. Связанный, с заклеенным ротиком – маленький страдалец. Прости.
Кап.
Вот он обнимает зайчика. Он целует его в нос. Просто прижимается губами и чмокает. Так мило. И он почти улыбается. Улыбка… Так трудно вспомнить его улыбку. Неужели он так ни разу не улыбнулся? За все эти дни… А сколько их было?
Галина лежит в ванне. Вода кажется ей очень холодной. Вода остывает с каждой минутой.
А ведь должно быть наоборот!
Ведь всё то тепло, что утекает сквозь прорези вдоль левого предплечья, должно согреть воду.
Галину колотит как в лихорадке. Но совершенно нет сил. Даже пошевелить рукой – невыполнимая задача.
Причина в том, что никогда нельзя спать в ванне. Мама же говорила ей тысячу раз!
- Галя! Ты что там заснула?! – кричит мама по ту сторону двери.
Одно из двух: или у неё галлюцинации или она уже почти...
Домой можно идти разными путями. Галина знает их пять.
- Галя! Выходи немедленно!
- Сейчас – шепчет Галина. – Ещё совсем немного. Мне осталось совсем немного. И мир в неведении спокойном пусть доцветает… без меня…
Бедный мой маленький Будда!
Кап.
Как одиноко тебе там!
Кап.
Прости меня, малыш!
Кап.
Сознание подёрнулось розоватой дымкой. «Как будто иду сквозь густой туман», – подумала Галина. Вытягиваешь руку – а кончиков пальцев не видно. Они где-то там в этом кисельном вареве. Далеко.
Тропинка петляет и кажется знакомой. Но глядя вниз, не видишь собственных туфель. Чтобы видеть себя в этом тумане надо быть очень-очень маленьким. Надо втянуть голову в плечи, согнуться в три погибели, прижать колени к подбородку, обхватить пальцами лодыжки. И всё равно будет мало. Надо сжаться в точку. И тогда ты, может быть, себя увидишь. Воздух пульсирует, будто рассекаемый ударами птичьих крыльев.
Как птицы летают в тумане?
Вдруг Галина спотыкается о какой-то холмик. Ребёнок в тумане берёт её за руку.
Галина не видит его, но знает, что это Будда. Она не видит его лица, но чувствует, что он улыбается. Как жаль, что она этого уже не видит! Но чувствовать тоже не плохо. Так ведь?
По её щекам текут слёзы.
И первыми словами, которые он ей сказал, были: «Пойдём домой, мама!»
Иллюстрация из сети Интеренет