Елена Зейферт & K
(Заметки о книге прозы Елены Зейферт Сизиф & K)
Уважающий себя и читателя автор произведения, не столь важно, какого рода (в поэзии или прозе), порой надолго задумывается: какое имя дать своему детищу? Мало того, что в названии должен быть сконцентрирован смысл произведения, его доминирующее настроение, указание на время или место действия…Имя, помимо многого ещё чего, обязано быть звучным и броским в написании. О чем же хочет нам поведать, судя по названию книги прозы, Е.Зейферт?
Сизиф! На первый взгляд, понятно, что речь идет об исполнении наказания в виде перемещения с помощью грубой мускульной силы тяжеленного камня в гору с бесконечным количеством повторов. А за что? Все ли помнят, все ли знают? И что, собственно, имеет в виду Елена Зейферт, создавая вместе с Сизифом компанию? Хотя и с Сизифом все не так очевидно. Боги наказали Прометея за то, что он дал людям огонь. А Сизифа за то, что он намеревался дать смертным бессмертие. Не столь важно, собирался он это сделать из альтруизма или из свойственного ему озорства, но он заковал в кандалы бога смерти Танатоса и лишил его возможности честно исполнять свой божественный долг. Люди перестали умирать (рассказ «Пети жё»). Прометея люди чтут и сочувствуют его мукам, а что же с Сизифом? Чем бессмертие хуже огня? Благие ли, хулиганские ли побуждения им руководили, не важно, но его действия были тоже жестоко наказаны. Античные боги были и до сих пор стоят на страже экологического равновесия в природе.
И вот теперь Сизиф в нашем обыденном понимании предстаёт как символ тяжелого, но бессмысленного занятия. По мнению не склонного к соглашательству меньшинства, этот труженик являет собой образец бескорыстного труда и верности своим принципам. А что думает читатель по этому поводу? Возвращаясь к Сизифу, следовало бы поинтересоваться: кто собственно сбрасывает каждый раз камень с горы, чтобы у Сизифа не было ни секунды передышки? Не Сизиф же! Прочитав рассказ «Пети жё» читатель узнает эту тайну.
И все же! С именем Сизифа связана идея бессмертия. А разве труд творца – поэта, писателя, исследователя – разве он не столь же тяжел, не столь же одинок и не столь же непредсказуем с точки зрения успеха? Не эта ли его, Сизифа, компания? А, глядишь, и покатиться роман в бессмертие! А, быть может, эта компания составлена из судий наших деяний, как это показано в очень плотном по смыслам все том же рассказе «Пети жё»? Кто они – наши судьи – боги или случайные люди, или наша совесть в незнакомом нам обличии? За что судят? А разве нет - за что?
В этом же рассказе автор вводит такое понятие, как сизифова доброта, то есть, совершение добрых по замыслу поступков, от которых в лучшем случае нет никакого прока, а, скорее всего, будет большой вред. Это, по существу, некий, хоти не полный аналог имеющегося в русском языке выражения – медвежья услуга. Несколько занимательных и парадоксальных рассказов – предостережений на указанную тему читатель может найти под общим оглавлением «Сизифова доброта». Елена Зейферт не объясняет причинно-следственных связей между именем Сизифа и понятием доброты. Но проницательному читателю нетрудно догадаться, что это словосочетание указывает на прецедент с бессмертием. А вот совет из рассказа «На дне рудника»: если вас попросит симпатичная особа посторожить вещи, а вы из добрых побуждений согласитесь это сделать, хорошенько подумайте. В сумке лежит бомба.
В одном из телешоу известная актриса и принципиальный человек Татьяна Догилева в запальчивости воскликнула: «Мы для них – планктон!». Наверняка нет смысла объяснять, кто из этой компании Мы, а кто Они. Но разве Мы, которые не Они, инстинктивно не сторонимся людей, обделенных судьбой, чтобы, не дай Бог, не растревожить свою совесть? В рассказах «Крошка Цахес», «Копеечка», «Остановочный», «Фриц» с поразительной добротой и сочувствием показаны люди, у которых фактически ничего нет и которых практически тоже почти нет. Описание персонажей и событий спокойно, сдержанно, лишено какого- либо надрыва, морализаторства и пафоса. В этих рассказах зло, причинённое людям в прошлом или настоящем, не наказывается. Нам самим дается право судить: осуждать или прощать. И себя в том числе.
Её проза в этих произведениях движется в русле традиций Достоевского, пытавшегося пробудить интерес общества к убогим, несчастным, «бедным» людям. Есть в книге прозы Елены Зейферт и рассказы, в которых герои, сталкиваясь с различными проявлениями зла, не довольствуются созерцательным смирением. Они способны быть не просто возмущенными свидетелями или безмолвно страдающей стороной, у них боевая жизненная позиция, они готовы к борьбе. И наказывают обидчиков, когда это в их силах. Они вносят их в «черный список». Под рубрикой с таким названием помещены полные жизненных подробностей рассказы «Комплекс незаконченности» и «Белорыбица». Тематически сюда можно было бы отнести и произведения из других глав, в частности, «Кошелёк», «Флаг развевается» и «Зоя Ивановна, или Телефонный вампир». Получившие черную метку обречены на забвение уже в этой жизни.
Как видно из фрагментарного освещения прозы Елены Зейферт, её интересы охватывают самые разнообразные стороны жизни, а мастерство позволяет ей донести до читателя суть имевших место или происходящих событий.
Обратимся к ещё одному, знаковому в её творчестве рассказу «Глиняный человек». Это любовная история, в которой один из героев, огорченный откровенной изменой своей девушки, лепит в процессе релаксации человечка из белой глины. В этом акте творения он пытается обрести утешение, удовлетворение своей оскорбленной гордости и обрести силу повелителя. Он Бог для своего Адама. Он позволяет любить себя беззаветно, но сомневается, стоит ли по примеру Творца, наделять свое детище правом свободной воли. По существу, перед нами развертывается картина мира, вернее, картина создания миров с использованием технологии творчества. Вот схема творчества из трёх компонентов: творец; его модель; творение. Елене Зейферт, как писателю, то есть, как творцу, понятна, близка и притягательна эта тема. Она просматривается постоянно в её прозе. Художник и его модель (объект изображения), художник и его творение (результат творческого процесса). Живописной иллюстрацией к этой схеме служит изумительная графика Пикассо в серии «Художник и его модель» на античные темы, которые так близки и Елене Зейферт (рассказ об Афродите и Гелиосе «Влюбленный в солнце»).
Чем же закончилась история с миниатюрным Адамом? В пылу любовных страстей и безответственных связей он был забыт и случайно раздавлен. В рассказе «Homo infelix: любовь с силуэтом» ответственность героя перед своим творением явно избыточна. Он уже едва ли различает модель (девушка) от своего творения (её силуэт на стене). И готов общаться с этим грубым изображением, как с объектом своего вожделения.
Да, художник обладает исключительной властью над своими героями. В главах из романа «Игра воображения» читатель может познакомиться с захватывающей игрой страстей. Мерцающая прерывистость обольщения – вот поэтически точная характеристика взаимоотношений между любящими и нелюбимыми действующими лицами в романе. Это выражение взято мною здесь из книги Ж. Бодрийяра «Соблазн». Герои фрагментов романа «Игра воображения», направляя свои любовные стрелы в любимые ими сердца, никогда в них не попадут. Это любовь невпопад! Это рок, судьба! И перед лицом такой ритуальной жажды и требовательности соблазна наивно ждать передышки. Выйти за границы очерченной судьбой модели поведения (неудовлетворенной страсти) - означает смерть.
Создавая и описывая любовные коллизии, Елена Зейферт позиционирует свои образы как «воплощенные сущности чувства любви» («Закон улитки», «Город Кита»). Любовь прилетает и улетает по своей прихоти, обогащаясь очарованием предшественников (закон бабочки). Но в любви, по мнению автора, помимо закона бабочки, действует и закон улитки. С развернутым толкованием этих важных для влюбленных законов лучше ознакомиться непосредственно в книге её прозы.
Описанная ранее схема творения может быть чисто любовной. И тогда трудно понять, кто в ней модель, кто творец, и что есть их творение. В откровенном, страстном, и, скорее всего, очень личном очерке «Город Кита» результатом творчества двоих является песнь любви. Если схема творчества усложняется влиянием сопутствующих компонентов, героев в конце концов может ждать ускоренный хэппи энд (рассказ «Волшебник») или трагический финал («Апокалипсис. Быль»).
Воображение художника может ставить над моделью (изображаемым) различные эксперименты (вспомним образы кубизма, сюрреализма, абстракционизма). Но готов ли писатель поступиться воображением во имя того, что есть правда? Выдающийся американский стилист Трумен Капоте в одной показательной серии рассказов («Музыка для хамелионов») дает, как ему кажется и чем он даже гордится, изображение непридуманной правды. Доходя в этой идее до абсурда, он готов назвать даже истинные имена своих персонажей.
Елена Зейферт владеет всем арсеналом творческих приёмов – от стенографически точных способов воплощения своих впечатлений, что и составляет суть непридуманной правды («Грани виртуального графита»), до вольного полета фантазии в своих оригинальных и очень интересных сказках («Якорь - птица», «Зеркальные чары»).
Особое место в творчестве этого одаренного писателя занимает проза для детей. Очень душевные, милые, тёплые, правдивые, шаловливые рассказы о трогательной дружбе взрослых и детей (серия рассказов «Ещё!»).
Успехов вам, новых творческих усилий и побед. Анкор, еще анкор! И не только в прозе, но и в стихах, Елена Зейферт!
Роберт Кесслер, поэт, критик