В середине минувшего века, точнее в 1950 году, я учился в лесной школе. Если вы представили волшебный замок, затерянный в дремучем лесу из могучих сосен и вековых дубов, к которому не ведёт ни единая дорога, то вы глубоко заблуждаетесь. На самом деле всё не так, а скорее наоборот. Эта лесная школа располагалась в большом индустриальном городе, хоть и не в центре, но и не на окраине.
Такие заведения в советское время предназначались для профилактики заболевания туберкулёзом детей к этому предрасположенных и являли собой нечто вроде интерната. В полуголодные послевоенные годы желающих попасть в лесные школы было, хоть отбавляй, поэтому без блата соваться туда было бессмысленно. А у нас блат имелся. Моя мама обслуживала по хозяйству одну врачиху-фтизиатра. Вот она и поспособствовала тому, чтобы я попал в лесное заведение. Настоящих туберкулёзников там не было, но все как один были худенькими, включая и меня, поэтому персонал называл нас доходягами и дистрофиками.
Условия здесь были почти санаторные, хотя и от учёбы никто не освобождал. Но в отличие от обычной школы домашних заданий нам не задавали. Я тогда учился в шестом классе, и меня ничто не напрягало - ни однокашники, ни учителя. В общем, рай местного масштаба.
В отсутствие телевидения и Интернета учителя пользовались огромным авторитетом, как источник знания, опыта и мудрости. Я тоже боготворил своих учителей. Единственной, с кем у меня не заладились отношения, была русачка, как ученики называли преподавательницу русского языка и литературы. И меня это сильно задевало, так как я был мальчиком начитанным и тонко чувствовал русский язык, включая и лексику мата, хотя её сам не использовал.
О русачке я запомнил лишь то, что её звали Муза, а отчество, хоть убей, не помню, то ли Петровна, то ли нет. Да ещё, кажется, она была рыжей. Просто удивительно, что ничего больше не запомнил. Встреться тогда мне настоящая Муза, и, глядишь, стал бы я большим поэтом или крупным писателем. Но, видимо, Фортуна повернулась ко мне не тем боком, и я выбрал иную стезю.
Наша Муза любила давать школярам писать изложения на выбранную тему. И здесь не было равных мне в классе, поскольку я мог блеснуть знанием классиков литературы и основ грамматики, кроме того, я проявлял фантазию в разумных пределах. Русачка поддерживала такие мои способности, и всякий раз зачитывала перед классом мои работы.
В одном изложении я не устоял перед искушением использовать редкое слово «покамест». Мне бы ограничиться чем-либо попроще, например, «пока», но это было не для меня.
Как я удивился, когда увидел это слово зачёркнутым красными чернилами, и вместо него стояло «покаместь»! Эта якобы ошибка оказалась единственной и повлекла снижение отметки с заслуженной пятёрки до оскорбительной четвёрки. На моей стороне была фотографическая тогда память, но доказать свою правоту я не мог, так как у меня не было никаких словарей и справочников. На мои возражения русачка ответила с язвительной улыбкой:
- Мальчик, ты будешь учить меня, педагога с высшим образованием, русскому языку?
Я ничего не ответил, но авторитет педагога в моих глазах упал на недосягаемую низину.
С той поры минуло немало лет. Наша память – удивительная кладовая, где хранится много полезных вещей, но часто встречаются и совершенно никчемные, а порой и вредные. Я не помню не только отчество учительницы, но и как она выглядела. Стёрлись из памяти многие имена, лица, подробности важных событий в моей жизни. Но та «ошибочка» навечно застряла в моей памяти.
Из этой истории я сделал следующие выводы:
• В споре с учителем (начальником) он всегда побеждает.
• Учитель (начальник) тоже человек.
• Не держи в голове ерунды!