Это сейчас мы с баушкой в целом доме одни живем, да и то только зимой. Летом здесь нескучно. Да я уж рассказывал, как меня внуки лечили. Иной раз заболит головушка ни с того ни с сего, так чиграшей своих вспоминаю. Подумаю с час, смотришь - прошло. Так и лечусь. А таблетка, которую мне баушка сует вместе с водой из самовара, думаю, не помогает. Я вон какой большой, а пилюля - ее в руках-то еле удержишь. Чтоб я поверил - да ни за что. Лекарства пью, чтобы баушкин авторитет не уронить. Пущай ходит, хвастает, как она всех лечит, мне что, жалко, что ли.
Тут как-то понавезли нам внуков, да все каких-то мелких, писклявых да сопливых. От постоянной возни с ними бабка моя захворала, слегла кверху пузом. Застонала, запричитала, таблеток горсть проглотила, да все не в коня корм. Наказал старшим двум внукам бежать к фелшеру. Прописали ей покой, да еще каких-то пилюль и все, а мне сказали, что от старости таблетку еще не придумали, что беречь надо бабку. А я что, пущай валяется, лишь бы чего хуже не было. Ей еще меня нужно схоронить, так что позабочусь.
Варить да жарить - дело нехитрое, как потом это есть, если в глотку не лезет. Одно недоварено, другое пережарено. И как она понимает, когда что из печки надо вынимать? Похлебку все-таки сварил. Картошин штук пять, с кулак, горсть пшена, лавровый лист и банку тушенки. Бесенят накормил, как они не сопротивлялись. На засов дверь запер да наказал, покуда не съедят, на волю не выпущу. Слопали. Выдал еще по куску черного хлеба, намазанного сверху вареньем, и отправил гулять. Крупным велел следить за мелкими, дал платок сопли вытирать. Старая есть не стала по причине болезни, чай все пила с пряниками, измучался туда-сюда чашку ее пол-литровую носить, надо было, дураку, самовар прямо у кровати поставить. Повечерять соседка Маланья пришла, яичницы большую сковороду нажарила ( и как у этих баб все так вкусно да шустро получается), всех чиграшей накормила, у бабки моей аппетит проснулся. Мне тоже досталось, хоть я и не рассчитывал, думал, суп пересоленый придется доедать, а раз так, курям завтра выплесну, и все дела.
Спать стали укладыватся - мелкие, сопливые пищат, которые постарше - озорничают. Что делать - не знаю. Тут баушка из своего закутка пропищала:
- Сказку им расскажи, все и угомонятся.
Я к сказкам с мальства был равнодушен. Конечно, слышать приходилось разную дребедень. Бабка вон внукам проходу не дает, все пристает со своими россказнями, не знаю, как они ее терпят. Бывало уж спят все, а эта все трындит, как будто у нее моторчик во рту не выключается.
- Дед, сказку! - со всех сторон посыпалось, как горох. Такой звон в ушах, я с дуру-то и согласился. А че рассказывать - не знаю. Однако начал:
- Жила-была курочка Ряба. И были у нее старик со старухой.
- Дед, наоборот.
- Не все ли равно - как, колобок от них все равно убежал.
- Дед, а это из другой сказки.
- Это что же получается, баушка вам не одну сказку рассказывала?
Все смеются, даже бабка в закутке. Наверно теперь не скоро угомоняться. Начал я перебирать в памяти, о чем таком могу поведать. Война всем надоела, да и стоит ли о ней на ночь? И начал я не с конца и не с начала, а в аккурат с того места, как захотел меня батя женить.
- Было мне тогда девятнадцать годов, только-только Советская власть по деревне нашей прошлась с продразверсткой. Раскулачили, разворошили полдеревни. Босяки, кто сроду работать не хотел, вместе сошлись и давай колхоз создавать. Одна соха на двадцать человек, скотины у них в помине никогда не было. Пили брагу неделю в заброшенной конюшне, заседали, а потом понаехали комиссары в кожанках, с винтовками да наганами, расстреляли на гумне двух мужиков, что в колхоз вступать не согласились. Погостили пару дней, оставили после себя страх и безнадегу и выборного председателя колхоза - Ваську Маметева.
Батя быстро сообразил, что хозяйство надо на две части разделить, а для этого меня срочно женить требуется. Старенький домишко на краю деревни, оставшийся от дальних родственников, мы кое-как залатали, чтобы зимой не замерзнуть. Собралась родня, кто голос имеет, и давай мне невесту подбирать, такую, чтоб в роду нашем не стыдно за нее было. Меня тогда никто не спрашивал, сидел в стороне с открытым ртом да тараканов считал, которые из-за печки усами шевелили. И все бы ничего, да только девку подобрали из соседней деревни такую конопатую, что лица не разберешь. Стал возмущаться, получил такой подзатыльник, что улетел под лавку, как раз к тараканам. Видать, судьба у меня такая - рыжую да конопатую под руку к алтарю вести.
В первый же церковный праздник, когда и в поле, и в огороде работать грех, пошли свататься. После посещения местной обветшалой церквушки - прямиком, через овраг, в соседнюю деревню. Батя всю дорогу ворчал, учил меня, как себя с будущими родственниками вести, мамане слова не дал вставить. А нас уже ждали, стол накрыли, суженую нарядили. Мне разодетая Лизка даже понравилась: щеки румяные, груди под платьем колышутся. Мысли бесовские в головушку лезут, мне уж все равно, на ком жениться, лишь бы побыстрей. Процедура сватовства не затянулась, сладили быстро, да за стол, чем Бог послал, выпили да закусили. Сватья приданое стали хвалить, да только бате моему показалось, что обмануть его собираются, тряпками, да хламом разным хотят отделаться. Лизкин папаша и того хуже сморозил: "Да кому оболтус твой нужен? По своей воле ни одна девка за него не пойдет". Тут уж не только батяня мой на него обиделся. Вышли мы на улицу и поплелись через всю деревню восвояси.
- Вот, ей-Богу, сосватаю тебя за первую встречную, будь то вдова, будь слепая, глухая и горбатая.
На мое счастье, попались нам одни мужики, да дед Кузьма со своей старухой. Только мы стали спускаться в овраг, как сердце мое отчаянно забилось, чуть вперед не убежало. Навстречу нам шла Машутка, воду с родника несла на коромысле. Два липовых ведерка в такт босым ногам раскачивались и роняли капли на тропинку.
- Ты чья будешь?- с ходу, в карьер, выпалил батя.
- Марья я, Ивана Новожилова средняя дочь.
- Это в прошлом годе сестра твоя замуж за Кольку Смирнова вышла?
- Да.
- Ну, вот что, беги-ка ты домой, передай бате, что мы сейчас сватать тебя придем. Да ведра-то оставь, сами донесем.
Скрутил батяня цигарку, зажег и сладко затянулся. Облако махорочного дыма поплыло в овраг, а я смотрел на него, и мне казалось, что не сбыться этой надежде, растает, как облако табачное. Ведь на Машутку давно заглядывался, и не один я.
-Что, глянется тебе девка?
- А то!
- Везет же тебе, дурья башка, сейчас точно сосватаем, недели через две и обженим.
И правда, в тот же день все сладилось. Не важно, сколько приданого дали за Марью, батя сам понимал, что пригожей этой девки во всей округе не сыскать. Обвенчали нас в обветшалой церквушке на скорую руку, сгоношили свадьбу из двух десятков родственников, и уже на следующий день на колхозном поле мы вместе с женой теребили рожь да скирдовали солому. В домишке-развалюшке прожили мы два года, рядом новый рубили, основательный, по сей день его стены согревают нас. А сколько годов прошло, это у бабки надо спросить, у нее память хорошая.
Вот так сказка получилась, чиграши мои давно спят, а я все кому-то рассказываю. Баушка за перегородкой тоже сопит, видать, таблетки помогли, дай бы Бог.
На утро разбудила возня в печи. Кто там ухватами чугунки перебирает? Встал с дивана со страшным скрипом, то ли кости, то ли пружины, а, может, все вместе, как бы бесенят не разбудить. Старая выздоровела, какую-то кашу гонобит, вот бы пшенную. С молоком да с черным хлебом, лучше каши не едал. Ладно, потом узнаю, хозяйство надо обойти, все посмотреть, да курям корму дать, в поилки воды налить. Яблок нынче, видать , урожай будет, надо под ветки рогатины подоткнуть, чтобы сучья не обломались. Выкосить траву вдоль забора, чтоб заувеи не было, пускай низа проветриваются, дольше не сгниют. Что-то еще хотел, да разве сразу-то вспомнишь, немного погодя само объявится.