Цыганское гадание

 
В Носово цыгане нагрянули рано утром. Приехали они сразу на шести подводах и с шумным гвалтом  рассыпались  по всей деревне.  Пока мужчины отпускали чересседельники да подкидывали коням из розвальней  сено, их жёны в широкополых яркой расцветки юбках да обвязанных полушалками коротких шубейках пошли по домам, подталкивая впереди себя ватаги маленьких сопливых ребятишек.
Одна такая семья ввалилась в дом к Татьяне.
- Здравствуй, хозяюшка! Пусти с дороги ребятишкам погреться, совсем на морозе околели бедные, - непривычным для Кьянды вкрадчивым голосом громко заговорила уже немолодая цыганка непонятного возраста. Пока она осматривалась у порога, её разновозрастные ребятишки уже прошли вперёд и уселись на лавке вокруг стола.
- Угости чайком бедных ребятушек. Да и корова у тебя во хлеву стоит, молочка по кружке налей да творожку положи.
- Да вы проходите. Проходите, - радушно пригласила Татьяна, как раз закончив крошить картошку в стоящий на шестке чугунок со щами, чтобы поставить его в печку. – Вы садитесь  к печке-то поближе, только что протопила. Я счас самоварчик поставлю и сама с вами за компанию почаёвничаю. А молочка-то у миня нету – корову посядни запустила, пусть отдохнёт маленько. Она скоро уж телиться станет дак.
- А теленочек у неё почти весь чёрненький будет, - перебила цыганка. – Бычок. А копытца белые будут с носочками.
- Ой, да откуда вы всё знаете-то, -  простодушно изумилась  Татьяна.
- Дак ведь, мила-а-ая моя, с моё-то поживёшь всё насквозь видеть будешь.  Ты,  пока самовар кипит, ребятишек пирогами-то угости.
- Да он от горячих-то углей быстро закипит. Ох, и скорый он у меня, вот, погодь, минута-другая и зашумит. А пироги-то конечно-конечно. Вчерась  морковные напекла. Тольки я ить немного делаю – одной-то много ли надо?
- А не одна скоро жить будешь, - пообещала цыганка, сбросила на плечи вязаный из овечьей шерсти  полушалок, потом и цветастый красными большими розами платок, пригладила гребёнкой чёрные как смоль с редкой проседью густые волосы. – Счас я, милая, карты-то раскину, дак они всю правду скажут.
Цыганка достала откуда-то из широких в многочисленных складках юбок потрёпанную колоду с картинками, каких отродясь Татьяна не видывала, перетасовала их и начала раскладывать на краешке стола, к которому за разговорами успела присесть, цыкнув на своих шумных ребятишек – то ли внуков, то ли  поздних детей, народившихся за последние несколько лет.
- Вот, моя милая, видишь, король трефовый тебе сразу же выпал. А это, голубушка, значит, что скоро встретишь ты надёжного мужика, богатого и уважаемого. Будешь за ним жить, как за каменной стеной. А вот и четвёрка треф следом пришла. Это значит, что ждёт тебя скоро переезд на новое место жительства.
- Ой, да откуда тут мужики-то возьмутся?  Их у нас и всех-то по пальцам сосчитать можно. А уж богатых-то и вовсе нету. Откуда тут разбогатеть-то? На каких шишах? – отмахнулась Татьяна, но глаза её загорелись, и это не ускользнуло от внимательной цыганки.
- Да и у вас тут есть не бедные, - цыганка достала из колоды  новую карту и внимательно её разглядывала, не бросая на стол.
- Да у нас тут из богатых женихов только Леший и есть. Дак ему уж за восемьдесят перевалило. Он ишшо с моей бабкой вмистях ланчика в клубе до войны отплясывал.
- Дак я тебе, милая, и не сказала, что молодой король у тебя скоро появится, и не отсюда совсем. Вот потому четвёрка треф тебе переезд и сулит из этой деревни.
- Да неужто кто из Костомы на вдову позарится? – зарделась вдруг Татьяна. - Я там мало ково и знаю, но про женихов-то таких и слыхом не слыхивала.
- А вот и десятка пик выпала. Гляди, большое счастье тебя ожидает, а следом валет червовый. Это значит, что тебя сыздавна помнят и желают видеть. И не подруга какая, а мужеского полу  дружок давний. С молоду, значит, помнит. Вон круг ево чёрных карт сколько пошло, овдовел, значит недавно, про тебя, видать, вспомнил. Значит, скоро свататься приедет. И восьмёрка червей говорит, что это новое лицо твою судьбу решать станет. Ой, а любви-то, любви-то сколько выпало! Тфу-тьфу, тьфу, штоб не сглазить! 
В это время в дом ввалился и цыган.
- Здорово, хозяюшка! Я там от стога-то у тебя пару охапок сенца лошади взял, браниться не станешь?
- Дак эть, коли взял, дак што теперь уж. Поди и моей коровушке на зиму-то хватит.  Нетель, как скотину выгонять в поле перестали, продала в соседнюю деревню, - разоткровенничалась простодушная Татьяна. – За Красавой, поди, скоро заготовители приедут. На днях агент приежжал, говорил, ждут, когда болото как следует промёрзнет, чтобы машина не провалилась. Машины-то у их типерь больно большие да тяжёлые стали. Ну, вот и самовар поспел. Вы полушубок-то снимайте, - повернулась к цыгану, - Тепло у миня в доме-то. А то потом с чаю-то да из тепла на санях быстро продрогнуть можно. А вы куда путь-то держите? У нас тут как край земли, дальше-то всё леса, реки да болота. В Курдюг-то только летом и можно попасть на моторке. Да и делать там нечево – три деревни, сказывали наши, да посёлок, где охранники живут.  Тюрьма там большая. Арестантов-то специально в таком месте и держат, штобы бежать некуда было.
- Да мы сегодня в Мальково да на Пушную гору хотели заехать. Коней добрых надо купить. Думали у вас тут есть, да говорят, только старые клячи и остались ешшо с колхозной поры. -  Цыган широко  улыбнулся, продемонстрировав два ряда золотых зубов. – А нам клячи без надобности. Цыгану хороший конь нужен, верный и надёжный.
- Оно, конечно, конечно, - рассеянно кивала головой Татьяна, поглощённая мыслями и предстоящем сватовстве какого-то друга молодости. Никого вспомнить она не могла и потому в разговоре участие принимала отрешенно.
- Ну, вот, спасибо, хозяюшка за хлеб-соль! – Поднялся из-за стола цыган и что-то сердито сказал жене. Та огрызнулась, но тоже начала собираться. Потом что-то по-своему было сказано мальцам, те тоже начали суетливо вылезать из-за стола и одеваться.
Цыган вышел первым, за ним гурьбой выкатились шумные пацанята. Цыганка остановилась у двери:
- Хорошая ты баба, душевная. Спасибо тебе за угощение! Понравилась ты мне, не хотела я тебе говорить, да уж не утерплю. Худа тебе, милая, тут желают. В тех деньгах, которыми с тобой за нетель расплатились,  одна бумажка с наговором. Есть тут у вас бабка одна, которая колдовать может…
- Дак это у нас всем известно, что Нюшеря заговоры разные знает, травками от болезней всяких пользует, - перебила шумную гостью Татьяна.
- Может и Нюшеря, не ведомо мне то, но карты показали, што беду на тебя наслали теми деньгами. На скотину твою порчу навели. Гляди, как бы отёл нормально прошёл.
- Ой, а што делать-то? – всполошилась Татьяна.
- Говорю, глянулась ты мне, милая-а-а, добротой своей, - нараспев сказала цыганка. – Так и быть, помогу я тебе порчу снять.  Есть у тебя свечка церковная?
- Да откуда же у нас тут церковным-то взяться? – изумилась Татьяна. – Простые вон в комоде есть две-три штуки.
 Цыганка вернулась к столу:
- Давай свечку одну и спички, порчу снимать будем.
Она зажгла поданную Татьяной свечку, наклонила её, накапала воска на стол, поставила на него свечку, подержала, чтобы та прилипла и стояла вертикально.
- В избе у тебя чисто, сглаза и наговора нету – вишь, огонёк ровно горит, - заговорила цыганка. – Только смотри, как пламя-то в сторону комода всё наклоняется. Видно, там наговорённые деньги держишь.
Татьяна изумилась осведомлённости цыганки и встревожено закивала головой.
- Давай деньги сюда, не бойся! Там всего одна порченная, надо её прямо сейчас сжечь, коли худа в доме не хочешь.
Татьяна послушно выдвинула нижний ящик старинного комода, достала из нижнего ящика спрятанный под простынями свёрток с деньгами и подала цыганке.
- Нет, милая моя! Я к этим деньгам даже прикасаться не стану, - с деланным испугом сделала шаг назад цыганка. – Ты уж сама разверни да по столу разложи, а порченную денежку я сразу увижу.
Татьяна сдвинула  на середину стола посуду и остатки пирогов,  развернула газетный свёрток, веером раскинула на краю полученные за проданную нетель выручку. Она тогда сразу же хотела отнести их на почту, немного отправить дочери в город на обнову, а остальные  положить на книжку, но почтариха как раз болела, и деньги уже две недели лежали дома.
Едва Татьяна выложила деньги на стол, как пламя свечи задёргалось, стало с непонятным потрескиванием подпрыгивать, то и дело норовя погаснуть. Цыганка осторожно двумя пальцами вытащила из множества купюр одну, грязную и мятую десятку, тщательно скомкала, положила её в ладонь, зажала, что-то пошептала, подула сквозь пальцы, потом взяла за краешек и на глазах изумлённой Татьяны зажгла от пламени свечи и положила догорать на чайное блюдечко. Деньги горели плохо.
Цыганка  наклонилась почти к самому блюдечку и стала снова что-то шептать на своём языке, потом выпрямилась, сделала перед лицом Татьяны несколько круговых движений рукой, сделала резкий взмах и одновременно громко что-то выкрикнула, будто фукнула. Потом размяла пальцами комочек серого пепла.
- А теперь, мила-а-ая, этот пепел надо на улицу выкинуть. По ветру развеять и произнести: «Лети, порча, из моего дома на все четыре стороны! Не кликай беду добрым людям, не носи порчу домашнему скоту! Сгинь! Сгинь! Сгинь!» Запомнила?
Татьяна как в полусне повторила сказанное, взяла из рук цыганки блюдечко, вышла с ним на крылечко, дошла для верности до калитки и вытряхнула содержимое за ворота.
Цыганка стояла всё так же посреди пола.
- Теперь, мила-а-ая, сложи деньги обратно в газету, заверни потуже да спрячь обратно. И никому не показывай и не сказывай, чтобы беду обратно не накликать. А для верности давай я тебе в свой платочек заверну да узлом крепким завяжу.
Цыганка взяла из рук Татьяны газетный свёрток, достала из кармана шелковый платочек, завязала  его крест-накрест и туго затянула узелок.
- А теперь задуй свечку да брось её в печку.
- Дак у меня там чугунок со щами стоит.
- Тогда в подпечек, там же у тибя угольки, поди, ещё шают.
Гостья положила свёрток на краешек стола, взяла свечку, задула её, подала хозяйке, потом  трижды громко пыхнула в сторону печи, будто стряхнула с ладоней невидимую пыль.
- Ну, всё, мила-а-ая, нету у тибя в доме больше порчи. А с подругами своими будь поосторожнее – не все они добра желают. Кое-кто и камень за пазухой держит, завидуют хозяйству твоему и здоровью. Остерегайся и помни, што скоро у тибя новая жизнь начнётся.
 Слушая это, Татьяна сходила на кухню, бросила свечу во встроенный под шестком  подпечек, на плите которого летом варили еду и кипятили воду на пойло скотине. Посмотрела, как сразу растеклась свеча на сброшенных из печи угольках, хоть они  уже почти догорели и стали покрываться серым налётом, немного приоткрыла на всякий случай вьюшку и вернулась обратно в горницу. Цыганка стояла почти у порога, свёрток с деньгами лежал по-прежнему на краешке стола.
- Мила-а-ая, ты деньги-то убери со стола, спрячь  подальше. Не ровён час недобрые люди заглянут да на богатство твоё позарятся.
-Ой, спасибо, тебе тётенька за доброту твою! – начала благодарить Татьяна, но цыганка повернулась и неспешно вышла. Татьяна слышала, как цыган в ответ на  несколько непонятных слов сердито что-то сказал ей, потом прикрикнул на лошадь и поехал по деревне, громко покрикивая на своём языке. Минут через пятнадцать весь табор покинул Носово и вовсю катил в сторону Дерюгино.  Не останавливаясь в деревне, где провели предыдущую ночь,  погнали коней в сторону Костомы.
Из оцепенения Татьяна вышла через полчаса. Она будто проснулась от глубокого сна, потёрла лоб, силясь вспомнить в деталях визит нежданных гостей. Вышла на улицу и едва ступила с крыльца на снег, ахнула: сказав Татьяне про пару охапок сена, цыган надёргал из стоящего во дворе стога и перетаскал в розвальни  не меньше двух копен. Раздосадованная баба пошла в сторону магазина, где деревенские уже бурно обсуждали наезд цыган, рассказывая, у кого и что выманили, а у кого и украли самым наглым образом.
Татьяна рассеянно  слушала  соседок, а у самой не шли из головы деньги и те с ними манипуляции, что совершала цыганка. Она  хотела было возразить бабам, что не все цыганки воровки да обманщицы, что у неё, например, чаёвничала очень даже добрая женщина, которая нагадала ей скорые перемены в жизни, богатого мужа и даже сняла порчу с вырученных за продажу Марты денег. Но на душе будто кошки скребли от каких-то недобрых предчувствий. Не дослушав соседок, Татьяна пошла домой, достала из ящика комода завёрнутые в цыганский платочек деньги, развязала тугой узелок, развернула газету и ахнула: вместо денег там лежала старая затёртая колода карт, на которых ворожея нагадала скорые перемены в жизни.
Какое-то время Татьяна сидела прямо на полу в полном оцепенении, потом вскочила и впробеги кинулась к Анемподисту. Тот молча выслушал соседку, снабжавшую его молоком и творогом, укорил за доверчивость и пошёл к председателю. А вскоре уже ехал в Костому на председательских санках с запряженной в них самой резвой лошадью. Как Леший и полагал, табор сделал привал в Троицком. Хоть уже вечерело, на ночлег цыгане в этой центральной усадьбе останавливаться не собирались. Нераспряженные  лошади были привязаны к устроенной возле магазина  коновязи. Мужики оказались в магазине, где  нещадно дымили «Беломором» и на своём языке вели громкие разговоры. Бабы с ребятишками окучивали доверчивых жителей близлежащих домов.
Зайдя в магазин, Анемподист без труда по возрасту,  густой бороде и богатому полушубку определил описанного Татьяной цыгана, который гостевал у неё. Похоже, он был у табора за барона.
- Дело есть. Пойдём поговорим.
- А что, тут нельзя? – прищурился тот. - У меня от своих секретов нету.
- Зато у меня есть.
Леший повернулся и вышел за дверь. За ним, вальяжно ступая, чинно выплыл барон.
- Ну, что там у тебя?
- Деньги верни, - не мигающим взглядом смотря прямо в чёрные  глаза цыгана твёрдо сказал Анемподист.
- Ты чо, старик? Какие деньги? Перепил што ли?
- Я сказал, деньги верни, - твёрдо повторил Леший. – Те, что на Кьянде у Татьяны выманили. За проданную нетель.
- Да я тебя, старый хрен, - закричал барон, выдернул из-за  голенища валенка плётку, но пока замахивался, Леший успел выхватить из саней прикрытое тулупом ружьё,  сунул  конец ствола под середину кнута, плеть со свистом хлестнула по лицу самого цыгана, и ещё  не успел тот сморщиться от боли, как Леший ловко изо всех сил ткнул его прикладом в живот. 
Цыган что-то закричал, из магазина начали было выбегать остальные, но Леший грозно приказал:
- Назад, твари! Кто ишшо шаг сделает, пулю получит. – И выстрелил в воздух.
Сбивая друг друга с ног, цыгане кинулись назад за спасительную дверь,  бросился было туда же и барон, но его остановил властный голос:
- Стоять, барон! С тобой разговор не кончен. Или ты Татьянины деньги возвертаешь, или я счас ваших  лошадей стрелять стану.
Для подтверждения свой угрозы Леший отвернул в сторону полушубок, демонстрируя собеседнику полный патронташ. - Я по три раза повторять не привык.
- Да нету у меня денег! – Испуганно заговорил враз сникший барон. Его спесь будто сняло рукой, и голос сразу стал заискивающим. – У бабы они у моей, добрый человек, у бабы. А она где-то с ребятишками по деревне ходит.
- Ты мне сказки не сказывай! Я ваши порядки знаю. Где это видано, чтобы цыганка деньгами распоряжалась?
Леший левой рукой достал патрон,  в один миг перезарядил ружьё, снова направил двустволку  на цыгана, взвёл курок.
- Сколько тебе надо, добрый человек? – заискивающе заговорил тот, улыбаясь золотыми зубами.
- Все, которые у Татьяны выманили. И всё, что у наших баб наворовали, в сани перекладывай.
-Цыган испуганно полез рукой за ворот рубахи, достал свёрток с деньгами, протянул Лешему.
- В санки клади. И наворованное  туда же складывай.
Барон положил свёрток на край тулупа, суетливо пошёл к подводам, начал доставать то, что выманили у кьяндских доверчивых баб говорливые цыганки, и то, что держали в сенях или крыльце домов не привыкшие к воровству жители. Когда в руках барона оказался топор, Анемподист легко узнал точёное топорище, какие любовно мастерил Степан, но  поднял ружьё:
- Ты это, не балуй. Враз пулю промеж глаз всажу и скажу, что зашшишшалси.
Барон осторожно положил топор рядом с другими вещами, что экспроприированы были его соплеменниками на Кьянде, и отошёл в сторону.
- А типерича иди в магАзин, штаны сибе новые купи. А то в энти, похоже, навалил со страху, - махнул ружьём Леший.
Как только за цыганом закрылась дверь магазина, Анемподист достал из-за голенища свой острый как бритва нож с рукояткой из лосиного рога, прошёл вдоль коновязи и, боясь погони разъярённых цыган, в которой перевес был бы не на его стороне, перерезал на всех хомутах супонь.
На Пушной горе Анемподист  свернул не влево, в сторону Кьянды, а вправо, заехал к знакомым, чтобы дать отдых лошади и проверить, не устроили ли за ним погоню.
Через час он ехал домой, улыбаясь тому, как  испугался цыганский барон его выстрела в воздух. Леший знал, что теперь табор долго не покажется в их краях, откуда пришлось вертаться без богатой добычи.