Четвертая уже пошла плохо, хотя хотелось. Пятую тоже хочется, но от одной мысли о ней, все внутри протестует, а организм размокает и прощается с остатками трезвости. Закуски – теплый водянистый помидор и вчерашний осклизлый салат из холодильника. Даже хлеба нет, забыт в магазине. Но это не мешает. Хочется напиться. Так, чтоб туман и головокруженье в голове, резвый хаотичный галоп несдерживаемых сознанием мыслей и сладкие пьяные слезы на десерт. Уж разжалеть себя вдоль и поперек, так чтоб хватило на долго, и вспоминать было стыдно и чуточку противно. Дать слабину, как говорят.
От одного вида салата и помидора обидно за тело, что ему приходиться давиться столь непотребными продуктами, и глаза начинают мокнуть в предвкушении горючих слез. Вообще становиться очень себя жалко. За все. Вот как же так то?.. А вот так…
Комочек праведного гнева, каким-то чудом выкувырнувшийся из глубин сознания отвечающих за добропорядочность, размазывается, словно масло по горячему блину. Утром он мстительно материализуется в виде головной боли и несварения желудка. Но у нас, опытных людей, есть клин, который всем клинам клин. Таблеточка цитрамона, выпитая заблаговременно до отключки после возлияния, предотвращает похмелье и соответственно, приступы раскаяния и самоуничижения.
Телефон бренькает корпусом о пластик стола, начинает вибрировать и ползти по скользкому покрытию в сторону пропасти. Затем это действо подкрепляется какофонией вызова. Мелодия принадлежит причине моих сегодняшних возлияний, и я начинаю злиться.
Как приятно злиться пьяному человеку! Раз – щелкает переключатель в мозгу, и ты уже испытываешь бурю эмоций, тщательно вуалируемых в трезвом виде. Истинное наслаждение для вечно сидящего на эмоциональной диете флегматика. А теперь чудо как хорошо. Гнев праведен, обоснован и сконцентрирован на телефонном аппарате, который, подъехав к опасной близости к краю стола, верещит в последний раз и умирает. Аккумулятор разряжен, то о чем можно пожалеть, не сказано. Хотя, лучше уж один раз отмучиться, высказать все накопившееся на душе и в теле негодование. Но, лучше такие вещи делать на трезвую голову. Пока ты пьян – для тебя все взаправду, а вот для трезвых собеседников, вроде как понарошку. А надо чтоб дошло.
Телефон подключается к зарядке, благодарно пищит. Ему, в отличие от меня, надо кушать, чтоб работать, а не наоборот. А еще страсть как любопытно, что же хотел абонент, ненавязчиво позвонивший мне в два часа ночи. И знать это оказывается, очень важно, просто жизненно необходимо для моего утомленного и упоенного водочкой разума.
Едва телефон оказывается жизнеспособным, я давлю кнопку вызова и вслушиваюсь в гудки. Трубку берут, но не сразу. Терпеливо мстят за то, что не ответила на звонок.
- Что ты хотел? – я издалека удивляюсь двум обстоятельствам: мой голос сух и членоразделен, а хмель загадочным образом выветрился.
- Я хотел узнать, как ты добралась домой. Ты выскочила от меня в таком состоянии…
Очень любопытно. Как мне помниться я вышла из квартиры с гордо поднятой головой, олицетворяя собой оскорбленное достоинство и королевское самообладание соединенные в одном сосуде. Ни хлопков дверью, ни битой посуды, ни истерик. В общем-то, я не любительница театральных жестов, но иногда так хочется взять и начудить по полной программе. Чтобы потом самой удивиться. Говорят, так даже полезней – не держать в себе обиду и злость, а сразу извергать ее из себя на источник раздражения. Но всегда что-то мешает. Врожденное хладнокровие, наверно. Разум мой не застилает ни в какие, самые сложные и эмоциональные моменты жизни. Иногда я по-черному завидовала тем, кто мог отключиться, наворотить разных дел, а потом, утром, все благополучно забыть. Даже в изрядном подпитие, я сохраняю способность контролировать события вокруг себя и помню все. И в этот раз не было ни одного лишнего слова и жеста, лишь полный презрения взгляд и чуть поджатые губы.
Так что абонент очередной раз удивил меня своим восприятием реальности. Что ж, по его разумению я должна была лить горючие слезы и тонуть в них, страдая и заламывая руки, быть совершенно безутешной от такой значительной потери в моей жизни. Так вот ему, тройное утверждение, в русском языке иногда, с правильно произнесенной интонацией, означающее отрицание: ну да, конечно!
То есть горевать, то я горевала, как полагается над бутылкой, только причина была несколько другая. Подобные абоненту типы, как правило, не догадываются о ее существовании.
А причина проста, как российский рубль, даже на трешку не тянет. Убивала меня моя же интуиция непревзойденная. С одного взгляда определяю, что за человек передо мной и что от него можно ожидать. Но, почему-то всегда упорствую в мысли, что не могу быть настолько проницательной, почти ясновидящей. И каждый раз ошибаюсь. Могу и есть, вижу и знаю и сама себе не верю, вот что самое обидное. И потом, когда начинает происходить что-то, подтверждающее мои интуитивные подозрения, я в очередной раз просто расстраиваюсь.
Я хмыкнула в трубку.
- Со мной все в полном порядке.
- Ты уверена? – на том конце города мне явно не верили.
- Ты редиска, - спокойно сказала я в трубку, - я не расстраиваюсь из-за корнеплодов.
Можно было бы сказать и более вразумительную гадость, но расхотелось. Я тут же потеряла интерес к происходящему, как только мои ожидания в очередной раз подтвердились. Предсказуемость - это скучно, но для меня это уже норма жизни.
Кладу трубку, удаляю номер абонента из памяти и отключаю телефон. Совесть спокойна, можно идти спать. У меня даже находятся силы принять полноценный душ. В общем, ныряю под свое одеяло с одной мыслью – завтра просплю весь день.
Спать я люблю. Сны мне снятся замечательные по своей красочности и событийности. Этой ночь я веду караван из одного города в другой, ночую в замке, принадлежащей моим друзьям, купаюсь в море, ласково облизывающем мощный фундамент крепости. Море холодное, кажется, я не закрыла форточку.
Самое главное и наиважнейшее – это здоровый сон до обеда. Честным образом выполняя свои же пожелания, сплю до полудня. Еще в постели вспоминаю, что завтракать нечем и последние события вчерашнего дня. Отсутствие продуктов в холодильнике расстраивает меня больше, чем отсутствие в моей жизни потенциального жениха. Прожить без женихов и обедов я могу, а вот без полноценного завтрака и ужина могу, но не хочу и не буду. Поэтому собираюсь в магазин, покупаю себе еды на все выходные дни, чтоб не выбираться больше из норки. Домой почти бегу, живо вообразив, как скворчит на сковороде мясо с густой ароматной подливой, в которую так вкусно макать темный хлебный мякиш.
Это еще одна слабость, почетное второе место после сна – кулинария. Люблю готовить, люблю кушать, что уж грех таить. Кормить людей люблю – это уже скорее, к моим немногочисленным достоинствам. Для себя готовлю редко, зато на гостях и даже на чужих кухнях отрываюсь на полную катушку. Но мои утренние бутерброды, приготовленные для себя единственной, когда мозг еще спит, можно не стесняясь подавать в любом из ресторанов города.
Вываливаю содержимое пакетов на стол в кухне. С голодухи опять набрала много лишнего, вкусного и вредного. Наскоро перекусив коржиком с молоком, начинаю готовить себе обед. Сложносочиненное блюдо из мяса с гарниром, салат из овощей.
Звонит телефон. Мечусь с выпачканными руками по кухне в поисках полотенец, бегу к своему аппарату. Сотовый отключен. Понимаю, что звонит городской, бегу к нему, отрываю трубку под завалом из шерстяных шапок, пестрых шарфов и перчаток на тумбе.
- Алло.
- Вас беспокоят из адвокатской конторы «Велес и сыновья».
У меня недоумение, вежливый хорошо поставленный женский голос продолжает:
- Я могу поговорить с госпожой Шустовой?
- Это я, - мне и любопытно, и раздражение какое-то появилось, что за контора такая, со странным названием.
- Нашим клиентом на ваше имя оформлено завещание, вам нужно подъехать в любое удобное время, мы работаем без выходных.
Как интересно, завещание. Все знакомые мне родственники были благополучно живы или упокоены еще до моего рождения.
- А можно узнать, кто завещал-то?
Мне называют незнакомые мне имя отчество и девичью фамилию моей мамы.
- Это ваш троюродный дедушка из Канады.
Ай, как родню-то, оказывается, по свету раскидало, а мы и не в курсе…
Мне диктуют адрес, прощаются и кладут трубку. Я не то чтобы удивлена, но ошарашена и поражена неимоверно. Одна половинка меня кричит – афера! Не может такого быть, вторая терпеливо пережидает бурю эмоций и буркает: и что, поедем и узнаем все на месте.
С кухни пахнет подгоревшим луком, бегу спасать сковороду.
И тут меня одолевает любопытство. Я все почтовые конверты еще на лестничной клетке разрываю, чтобы узнать их содержимое, а тут – такой секретик мне подсунули, аж свербит. Наипервейше звоню маме и осторожно, после всех новостей и доклада о самочувствии, начинаю пытать про дальнюю родню. Мама вспоминает что-то, но без подробностей, потом переводит тему. Вернее пытается, начинает раздражаться, когда я становлюсь более настойчивой и конкретной в своих вопросах. В результате получаю искомое:
- Ох, Шурочка, они там, в родне, все сумасшедшие были, как их только в Канаду пустили, таких. Ни семей не завели, ни детей, уже наверно все умерли. Один из дядек моих был у нас в гостях, когда перестройка началась, ты совсем маленькая была, наверное, и не помнишь, мы тогда в деревню ездили к деду. Ты тогда еще простыла, все время болела у нас, - вздыхает расчувствовавшаяся родительница, - а дядька травок каких-то заварил и ты поправилась.
Она что-то еще говорила и рассказывала, а я почему-то вспомнила себя совсем крохотную, лежащую под душными, пахнущими пылью одеялами, плачущую от того, что мне противно жарко и не разрешают раскрыться. Потом ко мне подсаживается человек, и я затихаю. Ни лица, ни одежды я не запомнила, только крупные руки, держащую старую с отколовшейся ручкой чайную чашку и густо пахнущий травой отвар в ней. Я послушно пью чуть горький теплый напиток и тут же засыпаю. Больше о том человеке я не помню ничего, видимо, действительно была слишком мала и больна, чтобы что-то запоминать.
- С ним вообще страшно рядом находится было, как есть уголовничья рожа, глянет, даром что родственник, вся душа наизнанку выворачивается от страха, такие глазищи. Вот мы и уехали побыстрее.
И больше туда не появлялись, резюмирую я про себя. Очень интересная история выходит, обо мне, значит, помнили, а я о существовании родственников и не догадывалась. Но, что теперь горевать, знакомиться с ними было уже поздно.
Разговор я прерываю, о наследстве не говорю ни слова, чтоб не отвечать на вопросы.
Что и говорить, уже на следующий день, проснувшись в очень несвойственный мне для выходного дня ранний час, несусь по указанному адресу, за наследством. Какое-никакое, а приключение, гром и молнии!
Контора находится мною почти быстро, небольшая улица, старый двухэтажный дом, дореволюционной постройки, обнесенный кованым забором в половину человеческого роста. Все чисто убрано вокруг, крылечко заботливо отчищено ото льда, ступеньки не скользкие – мечта для меня, трусихи. Читаю таблички с указателями, прохожу по небольшому коридору налево, тяну на себя антикварную дверь с потрясающей ручкой в виде изогнувшейся русалки. Вхожу в приемную.
За столом, старостью своей, соперничающим с домом восседает секретарь, не молодая дама в красивом коричнево-бежевом костюме. Лицо ее поворачивается ко мне и начинает улыбаться. Глаза при этом остаются строгими и грустными. Женщина поднимается из-за стола и показывает мне на стоящую в углу вешалку:
- Вам удобнее будет, раздеться, Александра Дмитриевна, ждали вас очень.
Она говорит чуть нараспев, растягивая ударные гласные. Голос ее приятен, похож на голос из телефонного звонка. Впрочем, она это тут-же подтверждает:
- Это я вам звонила вчера, как хорошо, что вы не стали тянуть, а сразу пришли.
- Вы меня очень заинтриговали, я бы еще вчера пришла, позвони вы чуть раньше.
- Конечно, пришли бы – она улыбается все так же спокойно и приветливо, выражения глаз не меняя, - но вчера же суббота была, надо было отдохнуть вам дать после пятницы-то.
Я улыбаюсь, чувствую, что уши мои и щеки рдеют с холода и со смущения нездоровым румянцем. Хотя, что тут такого. Пятница, всем известно, заканчивается корпоративами и веселым народным гуляньем в преддверии святого субботнего дня.
Я вешаю дубленку и топчусь у входа, смущаюсь. Дама удивленно оглядывает меня с ног до головы, словно вместе с верхней одеждой я с себя сняла все остальное. Потом вздыхает и приглашающим жестом открывает одну из внутренних дверей, пропускает вперед и, обойдя меня, усаживается за другой стол, точную копию стола из передней. За ним уже сидит еще одна, странного вида, дамочка. Если первая олицетворяла собой скромность и сдержанность, то вторая была одета ярко, пестро, даже довольно безумно. Но мне ужасно понравилось. Ее волосы были рыжими, перехваченными вокруг головы яркой зелено-белой лентой, оранжевый в зеленую полоску свитер-балахон съехал с одного плеча, показывая поддетую под него фиолетовую водолазку. На высунутых из-под стола ногах были обуты роскошные казаки. В отличие от первой женщины, рыжая улыбалась глазами, сверкая ими так, что хоть зайчиков по стенам лови. Рот, тем не менее, был плотно сжат и на нем не было ни тени улыбки.
Первая пошарила в стоящем у стены обыкновенном офисном шкафу, извлекла из него две коробки одинаковых по размеру и на вид. Одну поставила напротив себя, вторую напротив рыжей. Рыжая тут же поменяла их местами, на что первая только вздохнула. Они еще с минуту возились за столом, доставали бумаги, печати, рыжая что то напечатала одним пальцем на крошечном ноутбуке, нажала «ввод» и подтвердила вслух:
- Да.
Первая с укоризной взглянула на нее, потом на экран, потом недовольно поджала губы.
Я классически прокашлялась.
Рыжая отвлеклась от монитора и вперилась взглядом в свою напарницу:
- Доля Всеведовна, будьте добры, огласите клиенту завещание.
Ох, ну и имечко, недаром контора «Велес и сыновья» называется, только вот сыновья-то где? Пока одни дочери.
Доля Всеведовна сложила, наконец-то перед собой все листочки и прочла:
- Настоящим уведомляю… ох, не то, нет…
Переложила бумажку вниз. Скользнула по следующему листу взглядом и, оторвав от него глаза, обратилась уже ко мне.
- Ваш дед оставил вам два варианта завещания. Вам предстоит выбрать самой, с чем вы уйдете. Он просил нас проследить, что бы вы сделали выбор осознанно. Хорошо подумайте. Вам можно взять в руки коробки, – и опережая мой вопрос, - мы не знаем, в какой коробке какой вариант завещания.
Вот так задача. Мне, вечно сомневающейся и такую задачу. Я уставилась на коробки и принялась размышлять. Лучшее, что там может быть – счет в банке и недвижимость в Канаде. Худшее – ничего. Что теряю? Ничего, ибо сейчас я и этого не имею.
Дамы смотрели на меня с малоскрываемым интересом, как будто поспорили накануне.
Я взяла обе коробки на колени. По весу они были одинаковыми, внутри ничего не шуршало, не гремело, чтобы можно было догадаться о ее содержимом.
Но ощущения от коробок были разными, причем основательно. Одна из коробок, щекотала пальцы, и где-то под ложечкой засосало. Вторая давала удивительное состояние покоя и умиротворенности. Я снова обратилась к первой. Зуд усилился, неясное раздражение, граничащее с испугом, пронеслось по телу. Вторая коробка была безопасна и надежна как отчий дом.
Сколько так тянулось, я даже не представляю. Меня, самое удивительное, не торопили и не понукали. Я держала на коленях спокойную коробку и наслаждалась мирным миром, воцарившемся на душе. Спокойствие, благополучие, тепло, болото, скука… я резко отдернула от нее руку и вцепилась во вторую коробку мертвой хваткой. Все что угодно, только не скука. Это и решило исход дела. Азарт второй коробки выплеснулся из меня, как вода из переполненного ведра. Я нервно захихикала, сама себе удивляясь и потрясла коробкой в воздухе:
- Эта!
Дамы переглянулись. Рыжая развела руками и рассмеялась вместе со мной. Доля Всеведовна выглядела удивленной, но не расстроенной. Похоже, врали самым бессовестным образом о том, что содержимого коробок не знают.
- Я с самого начала знала, что так будет, что она откажется от твоей коробки. Открывай скорее, - это уже рыжая мне.
Я надорвала бумагу, в которую был тщательно завернут мой жизненный выбор. Среди плотно набитой бумаги нащупала что-то плотное, вытащила на свет.
Колода карт Таро. Совершенно не знакомого мне вида, нарисованная вручную на плотной хрупкой от старости, ручной работы, бумаге. Карты темные, обтрепанные по краям, выглядели так, как будто им было лет так тысяча, не меньше. Причем карт оставалось явное меньше, чем положено быть старшим арканам.
- Тяни карту.
Рыжая подскочила со своего места и почти приплясывала от нетерпения. Я сосредоточилась и вытащила из середины колоды карту. Еще не успев взглянуть на нее, почувствовала, что остаток колоды у меня тут-же конфисковали. Я рассеянным взглядом проводила ее и тут перевернула свою.
Скелет в плаще. У меня комок подкатил к горлу, а рыжая развеселилась еще больше:
- Смерть, какая хорошая, замечательная карта, правда Доля? Какая молодец, вы, Шура. Это очень, очень хороший для вас выбор… Карту оставьте, это и есть ваше наследство, а остаток колоды мы должны хранить дальше, для других.
Я похватала ртом воздух, но так и не нашлась, что сказать. Круто, я владею картой Таро №13.
Доля повздыхала за столом.
- Там еще записка должна быть, посмотрите в коробке.
Записка нашлась, я долго не могла сосредоточится на словах, строчки искривлялись и скакали в глазах, словно очумелые.
« Молодец, внучка. Очень правильный выбор и правильная для тебя карта. Ничего не бойся, прими все как данное. Все происходит вовремя и так, как нужно. Скоро ты сможешь оценить мое наследство.»
Я растерянно заморгала глазами.
Рыжая повернулась к первой даме:
- тебе нужно подтвердить, что ты отказываешься от нее, - кивок в мою сторону.
Доля кивает головой и произносит:
- Александра Шустова более не принадлежит своей доле, - она чуть наклоняется к рыжей, - Фортуна, ты уж не пугай девочку.
Фортуна, поворачивается ко мне, улыбается во весь рот. Извлекает из-под стола внушительных размеров древний пистоль и направляет мне в голову. И все с той же восторженной улыбкой возвещает:
- Смерть, это прекрасно!
Грохает выстрел, дым застилает комнату, я умираю.
***
Я есть. Я есть. Вот она – я. Мир вокруг меня облекается светом и я вижу бескрайнее поле белых, прекрасных цветов и солнечный закат. Я знаю, что красота эта длиться вечно. Солнце никогда не сядет за горизонт, цветы никогда не увянут. И надо идти по волнующему душу полю, пока не придешь, куда тебе надо. Запах над полем необыкновенный, хочется вдыхать и вдыхать этот упоительный воздух. И идти. Все остальное не важно.
Я уже почти не помню, кто я. Только осознаю себя как нечто единое с этим вечным местом, бесконечным закатом и белым полем.
Асфоделос.
Слово это, вдруг, трезвит меня и я, начитанная такая душа, вспоминаю и значение, и понимаю теперь свое местонахождение. Было б чем взвизгнуть, уж я бы постаралась, но оказывается новое состояние к панике не приспособлено. Пытаюсь оглядеться, но повернуться к полю спиной, или что там у меня теперь, не получается, закат и цветы всегда оказываются перед глазами.
Я начинаю пятиться и, проваливаюсь в ночь. Вокруг чернота вперемешку с почти осязаемым светом звезд. Я вижу свет в его истинном состоянии, он заполняет пустоту. Создает направления и объем.
Я вспоминаю Солнце, и оказываюсь внутри слепящего жара, такой плотности и силы, что пугаюсь. Но жар не причиняет мне никакого вреда и я с удовольствием осматриваюсь, понимаю, что я внутри звезды, своего дорогого Солнышка.
У звезды, оказывается есть свой, непостижимый человеку, разум. Меня узнают, удивляются. «Человечек, какой маленький, заблудился», гудит светило. «Иди домой». Меня с протуберанцем выплескивают наружу и подталкивают к Земле.
Потом я вижу Землю, свой дом, свою замечательную кровать и себя в ней, уютно укрытую одеялом, подоткнутым, как это делают маленьким. Тело мое лежит строго вытянувшись и хмурит брови.
Удивительное ощущение. Я смотрю на вместилище своего духа и размышляю, вернуться или нет. Если мое новое состояние смерть, то вполне можно жить и после смерти. Но и земных вещей еще столько интересных и не опробованных осталось, что приключения с полетами в космос, вполне могут подождать.
И я открываю глаза.
И теперь мне кажется, что все это был мой сон. Они же у меня такие бесподобные и колоритные, мои сновидения.
От размышлений отвлекает банальная физическая нужда. Я высовываюсь из-под одеяла, накидываю халатик и бегом-бегом, видимо долго спала все-таки, несусь в санузел. Благополучно наслаждаюсь процессом и отмечаю про себя, что через стенку, на кухне, происходит какое-то действо. Определенно гремит посуда, кто-то ходит, плещет водой в раковине.
Хорошо, что я на горшке, никаких неожиданностей не случилось. Кто бы это мог так беспардонно хозяйничать в моей святая святых – кухне – загадка. У одних только родителей был ключ от моей берлоги, но, ни мама, ни папа, зная мою склочную и ревнивую до кухонной утвари натуру, не решились бы маслом хлеб намазать на моей кухне. Потом я вспомнила о Доле с Фортуной. Но здраво решила, причем абсолютно без всяких сомнений, что нет – не одна из них не могла находиться у меня дома. Доля от меня отказалась, Фортуна улыбнулась и на этом ее роль в моей жизни тоже подошла к концу. Мой бывший горе-любовник, не знал с какой стороны йогурт открывается, а на кухне хозяйничали деловито и со сноровкой.
Я тихонечко высунулась из двери. С кухни тянулся просто восхитительный запах свежей сдобы, чего-то жареного и еще пахло кофе с корицей. Враг не может готовить в моем доме мой любимый напиток, решила я и осторожно продвинулась еще на шажок в сторону кухонного проема. Потом еще, потом осторожно выглянула из-за угла.
И обомлела.
На кухне, спиной ко мне орудовал совершенно не знакомый мне мужчина. Не высокий, с меня примерно ростом, широкий до квадратности, мышцастый и грациозный как животное. С очень коротко стрижеными волосами, мощной шеей и чуть оттопыренными ушами. Человек, самое поразительное, был почти гол. Мое нежно-розовое банное полотенце было небрежно завернуто вокруг бедер. Видимо я еще не обладала убийственным взглядом, даже дырки прожечь им не могла, человек меня не слышал и не чувствовал.
Мужчина закончил мыть посуду. Повернулся. И, ох как же приятно было наблюдать дальнейшее – охнул, схватился за полотенце, густо покраснел:
- Ой, вы только простите, пожалуйста, не подумайте чего нехорошего. Я просто не удержался, принял душ. Очень редко вот удается так походить, а тут такое – вода горячая… Я не думал, что вы так скоро оживете, вот даже кофе доварить не успел.
Я ловко приподнимаю левую бровь. Мой любимый жест, все в нем – и ирония, и немой вопрос, и презрение при особом на то желании, умение доставшееся ценой титанических усилий, куда там йогам с их выкрутасами…
Кофе в турке начало закипать и мужчина, надо отдать ему должное, сразу отреагировал, метнулся к плите, забыв и про смущение и про меня. Разобравшись с кофе он быстро принялся накрывать на стол. Я почувствовала себя гостем в собственном доме, но почему-то расслабилась.
От человека не исходило никакой угрозы. Он был деловит, добродушен и главное хорошо готовил. Весь какой-то уютный, домашний.
Передо мной поставили мою любимую чашку с кофе, заботливо пододвинули тарелку с поджаренными вперемешку с овощами тонкими ломтиками мяса, полили все это сметанным соусом. Все так, как я люблю, самое удивительное.
- Как вы себя ощущаете? – голос его чуть дрогнул, - теперь?
- Вроде все в порядке, спасибо, даже вот, есть буду сейчас.
- Я все так приготовил, как это вы обычно делаете, надеюсь, ничего не перепутал, - он снова затараторил, - не хотел вас напугать. Меня попросили присмотреть за вами, когда вы снова живая станете, чтоб там никаких истерик не случилось, или с ума чтоб не сошли.
- А вы кто? – я уже жевала чертовски вкусную еду, - как вы ко мне попали?
- Ну, я вроде ваш домовой…
Мужчина выжидающе смотрел на меня. Я прожевала, проглотила.
- А что я вас раньше не видела? – хотя, конечно глупый вопрос, но тем не менее.
- Не могли вы, - домовой уселся на свободный стул, поправил салфетку и без того лежавшую как положено, - теперь совсем другое дело. Я могу любой вид принять, что вам удобно было. Хотите, я женщиной стану? Хотя мне мужчиной больше нравиться, да я и по своему полу, вроде как мужик.
Он опять зарделся. Краснел он легко и непринужденно, со знанием дела. Мне нравилось. Я продолжила жевать. Вот оно как. Обернулся невидимка человеком и полез в душ, помыться.
- Я, снова извиняюсь, чтоб тело добыть некоторые ваши старые вещи использовал, только те, что не нужны и вами не любимы, - быстро отрапортовал он.
Ой, как интересно. Я не удержалась, ткнула в него пальцем, сначала с опаской, потом просто погладила по руке. Нормальная теплая рука оказалась. Только под плотной кожей не билась синяя жилка.
Домовой вздохнул:
- Я не так живой, как вы. Только не бойтесь, я вид такой могу поддерживать, потому, что вам привычно. А если пугаться будете так из меня не известно что может получиться.
- А я не боюсь, - тарелка была уже пуста, - можно еще добавки?
- конечно, - мужчина выглядел довольным, снова наполнил мою тарелку.
Потом словно вспомнил что-то, хлопнул себя по голове и побежал в коридор. Пошуршал там пакетами и вернулся. Теперь на нем были льняные шорты, а в руках он держал коробку, которую я уже видела в конторе, где имела честь быть убитой.
- Вот это теперь тоже ваше, велели передать. Это все, что осталось от вашей Доли, ее часть. Теперь, она сказала, не важно, что внутри этой коробки, главное уже свершилось.
- Тебя как зовут, - спросила я, разрывая упаковку, надо же было как то обращаться к этому удивительному созданию.
- В человеческом языке у нас нет имен. Но если вам будет удобно называть меня как то, придумайте сами.
Я призадумалась, даже про коробку забыла. Кого то он мне напоминал. Потом меня осенило, я даже засмеялась.
- Фокс, ну точно, Фокс, - только в миниатюре и не такого зеленого цвета.
- Я понял, - заулыбался до ушей домовой, - я знаю эту игру. Хороший дядька, мне приятно, спасибо.
- Пожалуйста, и давай на ты перейдем, - я прикинула, сколько знал и видел мой домовой, и подумала, что странно нам выкать так, будто мы вот только что познакомились и теперь делаем вид, что все из себя такие воспитанные и с голым задом по квартире не ходим.
Фокс закивал. Согласен, даже рад.
- У меня столько вопросов… Фокс, - я примерила имя на домового, оно ему определенно шло. Такое с гангстерским налетом, короткое и звучное.
- Отвечу на многие, не сомневайся, - Фокс потыкал пальцем в коробку, - забыла? Я-то знаю, что там, - он лукаво прищурился, определенно мой домовой мне нравился все больше, - а ты?
Я просто взвизгнула от нетерпения и зарылась в коробку. Документы, документы, загранпаспорт, документы, карта Виза, несколько фотографий какого-то дома. Недолгого изучения всего этого добра хватило, чтобы сделать выводы о том, что в Канаде на мое имя записан дом, на счетах в нескольких банках лежит приличная сумма денег, позволяющих мне, честной скромняге, прожить сытую, но без сильных излишеств жизнь. Потом до меня дошло, что выбери я это сразу, так оно бы и было. Сыто, тихо, скучно.
Я подняла глаза на Фокса.
- Да, ты правильно подумала. Здесь твоя доля. Прожила бы свою жизнь, как и положено. Погуляла бы чуток на радостях, потом, под давлением общественности, вышла бы замуж, родила двойню (ой, мамочки), выучила детей, дождалась бы внуков. Все как у всех. Доля твоей семьи благополучная, так уж сложилось, но скучная.
Я вспомнила глаза Доли Всеведовны и поняла, чего мне удалось избежать. Пустые, ничего не выражающие глаза скучной сытой однообразной жизни – вот что я увидела бы в зеркале перед смертью. Похожий взгляд был у моих родителей, у моих родственников. Все жили вполне благополучно, не нуждались, не было в роду выпивох и других неприятных людей, все было чинно и благородно.
- А теперь, что? – я даже растерялась, - что будет?
- Сама решишь, как придумаешь, так и будет. Тебе Фортуна улыбнулась, твои желания, те, которые истинные и правильные, будут всегда исполняться. Завидная участь.
- А доли, что у всех людей разные или как?
- Долю получает род, - домовой поднял глаза к потолку, вспоминая и формулируя информацию, - каждое поколение формирует свою долю, она всегда была разная. Вот твой предок бегал с каменным молотом и доля его была одета в добротные шкуры и она очень была удачлива в охоте. Все твои предки были обычными хорошими людьми, проживали свои жизни ответственно и по мере сил благородно. Ты сама видела свою долю, и она тебе была вполне приятна.
- Да, вполне симпатичная доля, аккуратная такая, хорошо одетая.
- Посмотри в окно.
Я выглянула за плотную штору. За окном толи темнело, толи светало. Во дворе гуляли две женщины, одна из них катала по утоптанному снегу старую коляску. Я ее знала, молодая еще женщина жила в соседнем подъезде. Рано вышла замуж, родила, муж после кризиса начал выпивать, второй ребенок родился слабеньким. Лена. Кажется, так ее звали. Работает на трех работах, а концы с концами еле сводят. Вторую женщину я не знала.
Вторая, ходившая по пятам за Леной, была одета в синий тощий пуховик, шаркала ногами, сутулилась. Лена, кажется, ее совсем не замечала, хотя вторая часто заглядывала в коляску и закрывала младенцу рот руками. Лена тут же наклонялась к нему, что-то делала, но вторая как будто приклеилась к нему. В результате Лена, покатила коляску в сторону дома. Вторая женщина подняла голову и я поняла, что она видит меня. Голова ее втянулась в плечи и она, шаркая ногами в стоптанных зимних сапогах, бросилась догонять свою владелицу.
Я повернулась к Фоксу:
- Это ее доля? - я с ужасом смотрела на него, в горле стоял такой комок горечи, что я сама удивилась, как еще не рыдаю от ужаса, - за что ей такое?
- Это наследство всех ее поколений. Никто не сделал ничего, чтобы исправить ситуацию или человека, который хоть как то боролся бы со своей участью.
- Но она такая хорошая, - мне было так жалко молодую женщину, - это не справедливо.
- Она тоже ничего не делает, чтобы избавиться от своей доли.
Да, я вспомнила покорность, с которой молодая женщина принимала свою жизнь, как должное принимала пьянство и оскорбления мужа, терпеливо ухаживала за детьми. В общем похвальные для женщины качества превратили ее жизнь в немыслимый для меня кошмар.
- Свою долю, могут изменить или Господин великий Случай, или Фортуна улыбнется, как тебе - подал голос Фокс, - да и сам человек если у него хватит сил и упрямства. Ее такая жизнь устраивает. Она и не знает, что можно жить по-другому.
- И я ничего не могу для нее сделать?
- Нет, смирись с этим сразу. Ты еще не раз увидишь доли других людей, и не всегда они будут тебе приятны. Но это их жизнь. Человек должен сам выбирать и отвечать за свою долю.
Все так, все так. Но порой смириться с чужим наплевательским к себе отношением, гораздо сложнее, чем со своим.
А потом, до меня, тугодумки такой безголовой, дошло еще одно обстоятельство, и вопрос родился из глубин моих легких далеко не риторический:
- А какой сегодня день? И время сколько?
- Понедельник, одиннадцать утра, - отрапортовал домовой, извлекая из духовки пахнущую ванилью и карамелью субстанцию.
Оп-па! Мысли две. Полет до Солнца и обратно занял меньше суток – это радует, а вот на работу я опоздала – это беда и огорчение. Почему не звонят только? А потому, сама же себе и отвечаю, что мобильный телефон отключен, а мой городской – тайна за семью печатями – известен только особам приближенным.
Фокс перехватывает мой взгляд, блуждающий по кухне. Я вещаю ему о своей проблеме.
- И что ты хочешь? – спрашивает меня мой домовой.
- Хочу, чтоб все думали, что я на больничном, ногу там сломала или еще что…
Включаю свой мобильник. Тут же раздается звонок. В трубке встревоженный голос моего начальства, говорит, не дает слова вставить, но и к счастью, как выясняется.
- Шурочка, как же ты так умудрилась, такая аккуратная девушка и так упасть неудачно, - я тихо обалдеваю, а голос тараторит, - нам только что позвонили из больницы, сказали, что отправили тебя домой. Ты поправляйся, если что надо, звони обязательно. Мы все рады, что перелома нет, жалко только, что теперь на Новый год в ресторан ты не попадешь. Ну, в новом году увидимся, после каникул. Тебе привет передают. Ну, поправляйся, давай. Дел, сама знаешь, как много перед Новым годом. Пока.
Кладу трубку. Любуюсь утопленной в сметане и протомленной в духовке сдобой. Потом поднимаю глаза на Фокса, он уже привык мне все объяснять:
- В больнице номером ошиблись. Позвонили не туда, а сказали то, что нужно. Так бывает, - подмигнул он мне, - кушай же.
Окрыленная безнаказанностью и предстоящим отпуском я налегла на булочки.
Мне рассказали много удивительного про желания и про их исполнения, все оказывается так просто в жизни. Пожелай и будет тебе счастье. Только не сомневайся в том, что оно исполниться и желай то, что действительно тебе нужно. Из всего услышанного и растолкованного я поняла несколько простых вещей: я никогда не стану богачкой, ибо хотеть много денег мне не свойственно, но и никогда, ни в чем не буду нуждаться, так как все, что мне понадобится, у меня будет, стоит только захотеть. Меня такое положение дел вполне устроило.
Глядя в окно, я отметила про себя, что очень бы неплохо, чтоб за окном сейчас пошел снег. Это так замечательно, сидеть в теплом доме, с горячим кофе в чашке и кучей вкусной еды и смотреть как за окном, в тишине падает снег.
Через минуту первые робкие хлопья уже кружились на ветру, а спустя еще минут десять снег повалил уже именно такой, как мне того возжелалось.
Фокс уважительно покосился за окно и отправился варить очередную порцию кофе.
***
День прошел замечательно. Я дремала, завернувшись в одеяло, на диване. Фокс опять гремел на кухне посудой. Ему по-настоящему понравилось готовить, и он приноровился даже питаться по-человечески. Обменные процессы в его организме шли своим непостижимым чередом, и на полку уже вернулась книга, которая мне была всегда безразлична, и которую позаимствовал для своего тела Фокс. Я уже подумывала, что придется снова идти в магазин, продукты исчезали из холодильника с невероятной скоростью. По дому носились умиротворяющие кулинарные запахи.
Стемнело окончательно. Подходило время ужина.
Я снова перебралась на кухню. Решила, что после всего мною пережитого за последние два дня, вполне в состоянии потереть сыр для запеканки.
Дверной звонок зашелся трелью раз, другой, третий. Потом после минутного перерыва, пока мы с Фоксом соображали, кого принесло к нам не званого, на звонок снова надавили и зависли.
- С работы что ли? – я правда растерялась, уже думала, где искать бинты, чтоб замотать ногу.
Фокс сосредоточился и заулыбался:
- Не, это твой любовник.
- Бывший заметь, - я разозлилась не на шутку.
- Прогнать?
- Я не хочу его видеть.
- Если он здесь, значит, ты хотела, что б он пришел, - поправил меня домовой.
- Наверно, для того чтобы выгнать, - рассмеялась я, ну точно, а как же еще.
- Я открою?
Я кивнула, уже заранее представляя, что будет, и тихо млея от предвкушения момента. То, что произошло потом, сразило меня наповал. Окончательно и бесповоротно я поняла, что мой домовой – тот еще фрукт и перец.
Пока он удалялся по коридору от меня до двери, с каждым шагом тело его росло и изменялось. В конце коридора Фокс, развернулся ко мне и кокетливо повертелся, так обычно девушки показывают подружкам новые наряды. Я застонала, ибо сдерживаться в такой момент было делом не возможным даже для моего хваленого самообладания.
Фокс стал выше на полторы головы, заметно постройнел, но мышцы на его новом теле вырисовывались столь безупречно, что ему мог позавидовать любой профессиональный спортсмен. На широкой могучей груди разросся и заструился в шорты брутальный мех, а последние не слишком скромно натянулись на выдающихся частях его безупречного тела.
- Заметь, это твоя фантазия, - не забыл подчеркнуть очевидный факт домовой, кокетливо ткнул в себя пальцем и свернул за угол.
Пощелкал замком, открыл дверь. От окна подуло сквозняком.
В коридоре зазвучал гневный голос моего отставного любовника, потом как то странно зашумело, затопало, завозмущалось, судя по звукам, моя мебель в прихожей понесла какой-то урон, потом из-за угла вылетел сломанный букет цветов в газете, громко бухнулись на пол два тяжелых предмета.
Все это продолжалось секунд пять, не более. Я сползла со стула и отправилась на разведку.
На полу возились два тела, одно в Канада Гусе, второе голое в шортах. Бывший поднял голову увидев мои тапки.
И завопил, как же он завопил!
- Так вот чем ты тут занимаешься, нога у нее сломана, какая же дрянь, хахаля себе привела, натрахаться не успела за выходные, - и в том же духе еще много интересного. Я даже расстроилась, честно говоря, что беспочвенно обвиняют.- Я к тебе бежал, думал ты тут больная сидишь, а ты...
Фокс как то ухитрился скрутить незадачливого ревнивца, так что тот постепенно выдохся и начал успокаиваться.
Домовой смотрел виновато, но хватку не ослаблял, косился на бывшего, на меня, и на кухню. Там в духовке томилась запеканка.
- Извини Шура, мы тебе тумбу сломали, – проворчал он, - твой первым набросился, я даже не понял за что.
За красоту твою распрекрасную, вот за что.
В конце концов, они оба поднялись, Фокс оглядел экслюбовника и утопал на кухню, проверять духовку. Домовой. Впрочем, вернулся сразу. Топтался рядом со мной, не знал, что делать.
- Ты вообще кто такой? – набычился Виктор, так уж и быть, вспомню его имя.
- Я – Фокс, живу здесь, - мой домовой врать был не приучен или не способен, поди там разбери его природу.
Витек подобалдел от такой наглости потом взгляд его переметнулся на меня, кольнул иголками.
- Значит, рога мне наставляла, - мои бровки удивленно полезли вверх, уж кто бы говорил о рогах, - а сама такую невинность состроила два дня назад, аж почти поверил!
Посыпались ругательства в мой адрес. Фокс, взглянул на меня, обхватил одной рукой за плечо и прижал к себе.
Мне почему-то не было ни обидно, ни досадно слушать все эти несправедливые, не имеющие никакого отношения ко мне вещи. Бывший изрыгал из себя слова, которые серым облачком плавали по прихожей. Фокс нахмурился:
- Я их приберу потом.
- Спасибо, а то я уже забеспокоилась, что это может остаться.
- Это легко убрать.
- Хорошо, - я улыбнулась своему домовому и уткнулась ему в грудь.
До бывшего наконец то дошло, что его никто не слушает, да и все его сотрясания воздуха не привели ни какой моей ответной реакции.
Он обиженно замолчал, надулся, мялся на месте.
Я глянула за его спину и еще плотнее прижалась с Фоксу. В дверном проеме маячила фигура, не решавшаяся войти в мой дом, такого странного вида, что меня аж мороз по коже пробрал.
Среднего роста, тщедушный человек с мелкими чертами очень неприятного лица, с брюзгливо поджатыми тонкими губами, в дорогой шубе и с огромным кошельком денег в руках. Он прижимал кошелек к груди, изредка косясь по сторонам, поглаживал его, чуть ли не нацеловывал. Самое замечательное в его внешности - были аккуратные косульи рога на голове. Изящные, украшенные разноцветной новогодней мишурой и сверкающей мигающей огнями гирляндочкой.
Мне стало все ясно о своем бывшем сразу и без сомнений. Я не могла быть с ним изначально, по той простой причине, что человек, пуще всего ценивший в этой жизни материальные блага, больше всего боялся, что его только за эти блага и будут любить и только такую, меркантильную и блудливую женщину, был в состоянии для себя выбрать в жены.
Виктор повернулся и ушел. Его доля, окинув меня презрительным, но и испуганным взглядом, засеменила вслед за ним.
А ведь жизнь со мной могла ее изменить. Выбери он меня, доверься он мне. Не смог, как и все его предки, побороть в себе это презрительное отношение к женщинам, выработанное веками одних и тех же ошибок.
Я закрыла за ним дверь. Фокс собрал серые облачка в кулак, сжал их до плотной почти материальной субстанции и смыл в унитаз, сказав, что вода все примет и растворит.
Я обследовала тумбочку, посокрушалась над ней.
Фокс пообещал ее починить или, если не выйдет, создать себе кости поплотнее.
Ужинать мы переехали в гостиную, зажгли свечей, залезли с ногами на диван. Фокс, чтоб не смущать меня принял обратно свой неказистый коренасто-широкий вид. Я, конечно, вздохнула с облегчением - видеть как по твоей квартире, твоя же мечта в одних труселях дефилирует, зрелище хоть и приятное, но мучительное для тела и рассудка. Но и расстроилась тоже. Мечта моя была величиной переменной и непостоянной, увы. А еще и бестелесной в принципе.
Худо-бедно, а встречу Нового года в семье я пережила. Домовой развоплощался каждый раз при попытке выйти из моей квартиры, существо оказалось серьезно привязанным к моей недвижимости. Носить его в валенке за собой я, честно говоря, стеснялась. Поэтому мой добрый дух и товарищ сидел, как и прежде заточенным на сорока восьми квадратных метрах.
Неожиданно для себя, я поняла, что за последние несколько дней, столкнулась с разнесчастной Леной больше раз, чем за все время моего проживания в этом доме. Она часто гуляла с малышней, стараясь как можно реже быть дома. Мы стали вместе ходить по магазинам, общаться во время прогулок. Молодая женщина удивила меня своей рассудительностью, стойкостью к происходящим в ее жизни неприятностям. Она мало говорила о своем муже, стеснительно замалчивала его выходки, о которых судачили соседи, живущие с ними через стену. Мало говорила о детях. Оказалось, что она любит хорошую литературу, и очень интересно рассуждает. Как может такой тонкий и духовно живой человек жить такой убогой жизнью – не укладывалось у меня в голове, как я ни пыталась для себя это оправдать.
Доля ходить с нами на прогулки стала все реже, отвязалась от младшенького ребенка, сидела теперь дома, где по-видимому ситуация с каждым днем становилась все невыносимее. Но однажды, накануне Рождества, отправилась с нами в магазин за покупками к праздничному столу.
Решили пойти в дальний магазин, где выбор и свежесть продуктов не имели аналогов в нашем микрорайоне.
Погода была не то чтобы скверная, но почти к этому шло. Накануне как то вдруг потеплело, снег на тротуарах и дорогах раскис, а за ночь прихватился ледяным скользким налетом, вдобавок слегка припорошенным снегом. Я не люблю гололед и моя обувь, вся на толстой зубами вгрызающейся в любое покрытие подошве, конечно не скользила. А вот Лена толкала коляску, почти катясь за ней на своих, наверняка осенних, сапогах. Доля семенила нынче за нами, втягивала голову в воротник своего позорного пуховика и злобно стреляла глазками в мою сторону. Нам оставалось перейти неширокую проезжую дорогу и ярко украшенные двери универмага уже манили нас теплом и азартом покупок.
Вначале я не поняла, что происходит. Завизжали тормоза, по скользкой дороге, прямо перед нами закрутило на гололеде большую темную машину. Несло чудо аглицкой техники прямо на нас с Леной и коляской. Доля жадно вытянула шею, чуть прихлопывая в ладоши, гадюка чему-то радовалась. Лена закричала, метнулась как обезумевшая, закрывая собой коляску. Машину, видимо пытались вывернуть, и она с жалобным стоном въехала всей своей мощной тушей в столб.
Наступила тишина. В моей голове запоздало что-то щелкнуло. Я ойкнула. Лена теперь стояла спокойно, поняв, что нам в принципе уже ничего не угрожало, но дышала тяжело. Из машины никто не выходил.
- Надо посмотреть, что с водителем, - захлопотала Лена, - Шура побудь здесь, я пойду посмотрю.
Лена открыла переднюю дверь, подушка безопасности сработала, но человек не реагировал на Ленины к нему вопросы. Кое-как с правившись с подушкой, Лена стала осторожно трепать за плечо водителя.
Тот мигнул, раз-другой, потом выбрался из машины. Но первым делом, что меня поразило и порадовало больше всего, принялся осматривать место происшествия, а не свою бедолагу-машину. И только убедившись, что ни коляска, ни две милые девушки не пострадали, он обернулся к ней. Поохал, больше для проформы, глазами-то косился больше на Лену.
- Вы меня простите, девушка, что я вас так напугал, сам не знаю как такое могло произойти, прихватило что-то, в глазах даже потемнело, дернулся и занесло нечаянно.
Он извинялся, а сам все отряхивал и отряхивал с пуховика замершей Лены видимые только ему одному снежинки.
Из машины под свет фонарей просочилось что-то, я пригляделась повнимательней. Доля нашего пострадавшего в аварии степенно приняла облик не молодой, красивой очень богато одетой, в изумительных бриллиантах дамы. При этом дама определенно обладала бойким темпераментом и разухабистым чувством юмора. Первым делом она подмигнула мне, потом попинала машину, бросила это занятие, как самое неблагодарное и легкой походкой направилась к своему подопечному. Долго вглядывалась в Лену, потерла зачем-то руки, как довольные купцы потирают их после удачной сделки. Подошла к нам, покопошилась в коляске. Недовольно сдвинула соболиные брови. Доля Лены, попыталась вмешаться и оттереть от коляски долю незнакомца. Но та, пригрозила пальцем и принялась толкать обидчицу в сторону дома.
Я решила прогуляться, катала колясочку по дорожке, освещаемой яркими новогодними гирляндами. Невольно синтементально повздыхала над спящей малышкой. Довольно долго гуляла, пока меня не догнала запыхавшаяся и разрумянившаяся Лена и не потянула в магазин.
Выглядела она так, словно школьница увидела своего попсового кумира, а он ей еще и автограф дал и сфотографировался на добрую память.
Если не задавать вопросы, в подходящий момент человек сам все выложит и еще сверху добавит. Лену прорвало через какое-то время, когда мы у холодильника выбирали свежее мяско.
И как чудно то все оказалось. Дядька, по роду своей деятельности, являлся врачом, каким то крутым невероятно доктором, со своей клиникой и прочими прелестями. А самое главное – большим специалистом по болячке, что у младшей дочки была с рождения и почти не поддавалась лечению в силу банального недостатка средств. Сов-па-де-ни-е? Ну да, конечно. Как и то, что мужчина был абсолютно, совершенно вопиющим образом не женат.
История с Леной имела для меня продолжение двумя случаями.
Однажды она пришла ко мне домой со своими детьми. Младшая спала, как обычно, на руках у матери. Старшая девочка строго сидела на табурете. Странный молчаливый и замкнутый ребенок.
Лена пришла спросить совета. Как жить дальше. Доктор позвал ее замуж.
Советы давать дело самое легкое и бесхлопотное. Рот открываешь и говоришь, а уж тот, кто следовать им будет (или не будет) внимает к ним с трепетом душевным или с долей недоверия. Вот и сейчас у меня на языке много вертелось самых разных предложений, но варежку я вовремя захлопнула, вспомнив, что не всегда человеку советы и инструкции нужны. Иногда нужно, чтоб человек сам разобрался, что для него лучше всего будет и решение принял так, чтобы пенять потом некому было. Вот как раз такой случай.
Для меня все очевидно и без сомнений – беги, спасай в новом счастливом браке себя и дочерей своих от пьяницы-мужа. Какой прок терпеть, детям пример показывать, что только такими могут быть супружеские отношения и женская доля в их семье? Да только Лене все по-другому кажется. И жаль его, первого своего мужчину. И вроде, отец он детям родной, и что соседи скажут? И много всего бабьего, что нам одиноким гордым холостячкам ни понять, ни принять не можно.
Я так и говорю: не советчик я в таких делах тебе, Лена, а если и советчик, то плохой. Вот не останется у тебя сомнений, тогда и поступай так, как считаешь правильным.
Лена что-то еще говорила и спрашивала, уже не важное, но осеклась, глянув на свою старшую дочку. Малышка, все это время, расширившимися влажными от еле сдерживаемых слез глазами наблюдала за тем, как Фокс, пока мы с Леной беседуем, извлекает из духовки восхитительную яблочную шарлотку, режет ее и раскладывает на тарелки, разливает вишневый чай по тонким фарфоровым чашкам. Раздав нам лакомство и чай, Фокс уселся рядом со мной и, обняв за плечи, чмокнул в щеку. Я обернулась к нему в изумлении, но встретив серьезный взгляд, промолчала, поняв его незатейливую хитрость. Только улыбнулась в ответ.
Ребенок в этот момент задал вопрос, от которого поплохело даже мне, боюсь и предположить, что испытала Лена:
- Мама, а почему наш папа тебя не целует?
Что и говорить, шарлотку мы доедали уже вдвоем с Фоксом. Лена, заливаясь слезами и рассыпаясь в извинениях, поспешила увести себя и детей. Иногда чужое счастье действительно ослепляет, а иногда протрезвляет, как хотите…
А потом был чудесный день, сентиментальный ненашенский праздник, так пришедшийся по сердцу всей бескрайней любвеобильной России – день святого Валентина. Фокс, знавший мою неприязнь к всякого рода открыточкам и прочей милой чепухе, поздравил меня по своему – в это утро зацвело все, что могло зацвести в моем доме – кактусы, щучий хвост, фиалки и даже лимон. Я как раз, не веря своим глазам, рассматривала эту роскошь на подоконниках, когда увидела подъехавшую к соседнему подъезду знакомую мне чудо-машину, уже отремонтированную и отполированную до пижонского блеска. Из машины, с огромным букетом нежно любимых Леной тюльпанов (и где взял-то?) вывалился дядька-врач и потопал, нимало не смущаясь к подъезду.
Видимо, решилась-таки Лена на отчаянный шаг, и не иначе как забирать ее из постылого дома приехал сей почтенный муж.
Вооружившись кружкой горячего какао, я заняла удобную наблюдательную позицию у окна. Долго ждать не пришлось. Прошло совсем немного времени, как из подъезда выбежала старшая дочь Лены, в обнимку с потрепанным, еще советских времен производства, плюшевым медведем. Машина пикнула, сверкнула фарами и ребенок, ловко запрыгнул на заднее сиденье роскошного внедорожника. Через минуту показались доктор с букетом и кульком с младенцем. А следом на дорогу выбежала Лена, как была дома в домашнем платье и тапках, так и появилась на глаза заинтересовавшихся такой катавасией соседей. Доктор впихнул на заднее сиденье букет, и бережно передал на руки старшей сестры младшую девочку.
Потом с верхних этажей завопили матом, и Лена с доктором задрали головы вверх. Со стороны воплей, посыпалось вниз что-то пестрое и легкое, плюхнулись в сугроб под окнами сапожки и туфли, трогательно повисли на ветках деревьев юбки, недорогое Ленино белье, барахольные кофточки вперемешку с детскими вещами.
Просто праздник для сплетниц какой-то устроился под моими окнами.
Лена бросилась к своим вещам, пытаясь собрать хоть что-то. Но доктор, наклонился к ней, сказал что-то и за руку потянул в машину. Лена, оглянулась на ставшие вдруг чужими, разбросанные тряпки и как маленький ребенок, вытирая свободной рукой слезы, послушно потопала за своим будущим супругом к машине, возле которой стояла ее новая доля.
Красавица в мехах удовлетворенно хлопнула по капоту, показала средний палец кому-то на верхних этажах и исчезла с моих глаз.
Я с удовольствием допила какао и отправилась мыть кружку. Все же за произошедшими во дворе вещами приятнее со стороны наблюдать, чем переживать подобное на собственной шкурке.
Это потом, похорошевшая и замечательным образом преобразившаяся Лена призналась, что самое важное в своей жизни решение на тот момент она так и не приняла. Все за нее решено было дядькой доктором и его щедрой долей, в один день умыкнувших трех славных девчонок из-под носа у старой кикиморы. Это потом, первый Ленин муж, когда не стало кого тиранить, допился до белой горячки и попал в клинику, где его малость почистили и вправили мозги так, что он в последствии работу нашел и даже женился на какой-то весьма религиозной особе и спиртного не видел до конца своих дней.
Это все потом и это все чужие истории, задевшие меня краем; чужие миры, щедро давшие подсмотреть за собой в чуть приоткрытые двери.
Моя же история на самом деле началась, оказывается только тогда, когда однажды Фокс с самым удивленным и загадочным видом однажды утром сообщил мне потрясающую новость:
- А ты знаешь, Шура, я вчера сам мусор вынес.
Воистину подвиг героя достойный хвалебных песен, что викингу было в поход за славой сходить, что сейчас мужчине ведро мусорное из дома вынести. Это первое, что в мою бестолковую голову пришло. Я уже было и съехидничать собралась, но вовремя ладошкой рот прихлопнула и уставилась на своего домового более осмысленным взором. Фокс как то виновато развел руками, дескать, что делать-то, ума не приложу? А я аж на тубареточку присела, чтоб удобнее удивляться было и в себя одновременно приходить. Так и сижу. Глазею… Голова легкая-легкая стала, до звона в ушах. Мыслей – ноль, сумятица какая-то и под ложечкой засосало. И еще что-то непонятное в организме образовалось, радость что ли?
- Так, - вытягиваю я из себя, все остальные слова забыты, да и что они могут передать, эти слова. Нет таких слов, чтоб счастливый щенячий восторг, в груди растущий, передать грамотно, и смысла не искажая.
Фокс мой, присаживается передо мной на корточки и в глаза всматривается.
- Это ты сделала? – спрашивает.
Я молча отрицательно мотаю головой, потом пожимаю плечами. Как тут до правды достучаться, в которой порой самой себе признаваться не хочется и не получается? Сплошные вопросы, жизнь, любовь, что поделаешь?