; ; ; ; Они стояли у стеклянной стены. Сергей прошел регистрацию, сдал багаж и теперь дожидался посадки. Гришка не то сонный, не то грустный, но какой-то обмякший и посеревший, стоял рядом. Они молчали. Из-за этого молчания Сергей и не любил ни встреч, ни проводов. Никогда не знаешь, что сказать и уезжаешь расстроенный и, кажется, будто обидел человека и не извинился. Одним словом, бывает совестно.
; ; ; ; Сергей вытащил трубку и протянул ее Скворцову:
; ; ; ; - На, возьми.
; ; ; ; - Я же не курю.
; ; ; ; - Ничего. Пусть лежит. На память. Когда еще увидимся?
; ; ; ; - Ты отдохни и приезжай. Я тебе серьезно говорю место хорошее, перспективное...
; ; ; ; - Ладно, Гриша, спасибо. Но вряд ли. Ты уж не обижайся, но не по мне это.
; ; ; ; Григорий задумался, потом встрепенулся, опасливо посмотрел на Сергея и, смущенно вертя трубку в руках, заговорил:
; ; ; ; - А ты знаешь, мне сегодня сон снился, будто я тоже домой вернулся...
; ; ; ; - Может быть вместе полетим? - спросил Сергей.
; ; ; ; - Нет, лети один. Как приедешь, к моим только зайди. Привет передай. Скажи - у меня все нормально. Да и вообще. Кого из наших увидишь кланяйся, мол помню... Кажется про твой рейс говорят?..
; ; ; ; И, действительно, под потолком рокотал вроде женский голос, объявляя посадку на его самолет. Они обнялись...
; ; ; ; Сергей шагал по мутно-стеклянному коридору, а Скворцов стоял и смотрел ему вслед и Сергей чувствовал этот взгляд, от которого было грустно и почему-то жаль вот так остающегося друга, хотя он и понимал, что ничего особенного в том нет. Он остановился, обернулся, помахал Скворцову рукой, потом пошел дальше, и, наконец, свернул в угол, где горели красные лампочки номера его рейса. Отсюда он уже не видел Григория.
; ; ; ; Досмотр ручной клади и посадка прошли так споро и деловито, что на долю секунды Сергей почувствовал себя этакой бездушной посылкой на огромном перевалочном пункте, которую проштемпелевали, предварительно осмотрев целостность упаковки, и небрежно, но с профессиональной точностью швырнув на нужный транспортер, отправили с глаз долой - “Столица все-таки!” - обиженно думал он, отыскивая свое место в салоне.
; ; ; ; ... Самолет взлетел по расписанию...
; ; ; ; Сергей сидел у окна и, внимательно изучая салон, пытался все еще отыскать хоть какие-нибудь признаки, указывающие на значительность происходящего. Но признаков не было, а были до скуки знакомые и хорошо изученные кресла, в креслах газеты, локти, полы пиджаков, затылки... Сергей в своих скитаниях уж давно перестал на них обращать внимание, но сейчас разглядывал, будто впервые и думал о том, что когда-то это все выглядело по-другому. Он попытался вспомнить свою первую командировку. Воспо-минания начались почему-то с горящих мусорных ящиков у дома и разгуливающих вокруг них одичавших кошек и собак. Потом вспомнилась звездная ночь и телефонная будка. А сам разговор забылся. Да, вроде, пустой был разговор-то…
; ; ; ; ... Желтые: - “Не курить!”, “Застегнуть ремни!”. Черный номер на белом крыле...
; ; ; ; ... Ната сказала, что придет к самолету, и не пришла. Надо было сдать билет, вернуться, найти ее. А он ждал... Сначала у здания аэропорта, потом у стойки регистрации. И, даже, сидя в салоне, он упорно выглядывал ее через иллюминатор в толпе провожающих. Но она не пришла. Обещала, но не пришла... А в Москве тогда уже было холодно и шел крупными хлопьями снег. И мокрый рифленый след от ботинка на заснеженном бетоне у самолета, обретя маги-ческое значение, казалось, отпечатался навечно...
; ; ; ; ... Облака как взбитая пена в чашечке для бритья...
; ; ; ; Но вспомнить, куда он летел из Москвы, Сергей не мог. В памяти всплывало разное, но все это было не то. Сказочно огромные березы. Белые. В инее. Будто хрустальные. Деревянные избы с голубыми оконцами, резными наличниками и крашеными ставнями, а за окошками горшки с цветами. Перекошенные плетни. Люди в валенках. Вертикально дымок из трубы. Прозрачный до звона, морозный воздух. Заиндевелый лес вдали. Высокие и нереально зеленые сосны и ели. Это Урал... Но не в тот раз. В другой, похожий, но не тогда.
; ; ; ; ... Стюардесса в синем предлагает в желтых полукруглых стаканчиках минеральную воду.
; ; ; ; - Спасибо. Не хочу.
; ; ; ; И совсем некстати вспомнилось, как в полумраке горел светильник. В рюмках коньяк и Светкин шепот, будто сквозь сон: “Вот увидишь, все будет хорошо... Я все сделаю, чтоб нам было хорошо. Только останься. Куда ты? Что ты там забыл? У нас все будет. И путешествовать мы тоже сможем. Не уезжай!..” Но ведь это было совсем недавно!.. Не позвонил... И не напишу. Лишние надежды. И так поймет... Или что придумает…
; ; ; ; ... Белый клеенчатый потолок, посередине сплошной ряд пластмассовых плафонов с никелированными перетяжками...
; ; ; ; Старинный фонарь под аркой был в Ленинграде... И названия, знакомые с детства, обрели реальность: “Мойка, Фонтанка, Литейный... Тени по Литейному...” а в Эрмита-же он не был. Не попал. Собирался, но не пошел. По улицам бродил... Летом...
; ; ; ; ПОЧЕМУ ОНА НЕ ПРИШЛА?
; ; ; ; ... Синее до черноты небо сквозь круг иллюминатора...
; ; ; ; Где-то был ресторан над водой. И драка была... Пьяный с ножом... Дурак. Он надеялся на нож и не уберег челюсть и упал как мешок. Даже жалко стало... А потом все смешалось до крика: - “Милиция!” ...Бег по пустынным улицам, а из ранки на руке, измазывая носовой платок, сочилась кровь. Его пришлось выбросить в урну. Светкин подарок... Такси до гостиницы... Была весна или лето?.. Нет. И это было потом. А тогда? Куда я летел тогда?.. - Из Москвы?
; ; ; ; ... Длинный ряд пустых полок. Освещение и вентиляция тоже белые. И пол устлан синим, исчерченным черными линиями, пластиком. - А ведь говорят, что самолеты делают из алюминия!.. Человек с орденскими планками на коричневом пиджаке и совершенно седой головой идет по проходу. Перегородка под ценное дерево - тоже пластик. И облака... Как весенний подтаявший лед...
; ; ; ; Сергейнажал кнопку. Спинка кресла откинулась… “Почему?!! ПОЧЕМУ ОНА НЕ ПРИШЛА К САМОЛЕТУ?.. Неужто я стал ей не нужен? Или решила, что сама не нужна? О чем был разговор? Вспомнить бы!.. Не могу. Туман в голове. Хочется спать. Надо было выйти в этом проклятом Коврове?.. Нет не надо. Все правильно. Так и должно быть. Начну заново. Прилечу, высплюсь и начну”. - Глаза закрылись сами собой и Сергей задремал. Сон был муторный. Отчего-то приснились негры и пальмы и война в Гришкином институте. А Гришкиного шефа убили, но он воскрес и занудливым голосом обещал Сергею и новую жизнь и новую голову, а сам Гришка тем временем стрелял в кого-то из окна. Будущая голова Сергея уже стояла в сейфе и в затылке у нее торчал ключик, а Сергей откуда-то знал, что это голова последней модификации, но вспомнить ее шифра не мог. В голову лезло что-то вроде: ГРМС 00.701..., а дальше неясно. Впрочем, что такое ГРМС он тоже представлял себе весьма смутно, а точнее не представлял никак. Проснулся он на самом интересном месте - когда Гришкин шеф полез в сейф, собираясь прицепить голову к своей шее, чтоб показать, как она работает. Но самолет затрясло на бетоне, и лица головы Сергей так и не увидел, а услышал голос, объявляющий посадку и требовательно просящий до подачи трапа всем оставаться на своих местах. Сергей остался на своем месте и только машинально ощупал затылок, проверяя все ли в порядке.
; ; ; ; Пока автобус катился мимо изжеванного протекторами солончака, за которым синело море, Сергей пытался, было досмотреть сон, но из этой затеи ничего не вышло. Солнце стояло уже в зените, и в автобусе была жара, а, кроме того, здорово трясло на каких-то выбоинах и кресла не откидывались. Вдали, на пляже у больших пестрых Икарусов и маленьких разноцветных машин копошились люди, еще дальше зеленели ряды палаток, а впереди, в дымке последних дней августовской жары уже мерещился город. Вскоре дома заслонили море и, будто возникшие из забытого сна, замелькали люди, остановки, перекрестки. Автобус въехал в город, проехал мимо высоченной гостиницы и, наконец, остановился. Дом был рядом. За горкой, на которой всегда стоял розово полосатый маяк.
; ; ; ; Сергей поднимался в гору по некогда мощенной булыжником улочке. Солнце знакомо выбеливало стены и сверкало в маленьких окнах. На самом верху, в конце подъема, стоял чудом сохранившийся деревянный столб с фонарем, похожим на перевернутую подставку для вареных яиц, а дальше, нарушая гармонию одноэтажных домишек и садиков - воинственно щетинились виселицами бетонные, с плафонами дневного света. Сергей свернул в переулок, похожий на полуподвал оттого, что одной стороной его была высокая глухая увитая плющом стена старой крепости. Правда, с другой стороны лепились небольшие домики, за которыми голубело море, но даже оно не могло избавить этот проулок от ощущения сырости. Где-то здесь жила его нянька. Он помнил эту стену, но вот где стоял дом? Это он уже забыл. Забыл основательно... Как-то пытался отыскать его, да не смог. Напрочь забыл. А может быть его снесли?.. Не похоже. Здесь ничего не изменилось, и как много лет назад, плотно прижавшиеся друг к другу домики, упрямо защищали нажитые за столетие просторные, но уютные дворы на косогоре. Казалось, время не властно над ними и только кое-где за неплотно прикрытыми калитками различались ухмыляющиеся рожи Жигулей.
; ; ; ; - А балкон еще держится!.. - обрадовался Сергей, увидев в конце проулка единственный полутора этажный дом со старинным балконом на железных стойках с ажурными пузатыми боками. Балкон был увешан бельем. Под ним к остатку поленницы прилепилась детская коляска, а чуть дальше, отгороженный свежевыкрашенным забором маленький участок с цветами, такой, какие когда-то были во всем городе и украшали его лицо... Вновь поворот, и он уже идет вдоль ограды. За ней - Маяк. Раньше на его вершине горел прожектор, и вращались железные шторы. Теперь там сверкают новые призмы. Подъем кончился. Вниз от отгороженной асфальтовой площадки вела длинная, крутая, недавно сложенная из ноздреватого камня, и уже щербатая лестница. Сергей прошел к середине площадки, остановился у турникета, поставил вещи. Отсюда был виден почти весь город. Правда, теперь уже не весь, а только основная, привычная Сергею его часть. Отсюда была видна и крыша его дома. Вон там. В зелени тополей и акаций... Его взгляд заскользил по улицам, деревьям, крышам домов. Они расстилались перед ним до самой горы, да и вправо и влево им тоже не было конца, и Сергей стал думать о том, что все изменилось в этом разросшемся городе и улицы стали другими и дома, и даже свежевыкрашенный маяк и тот стал иным... “Но ведь маяк не мог измениться! Столько лет его не перестраивали! И все еще стоит! Значит, дело не в нем. Во мне?.. Это я изменился?.. Постарел... А может быть повзрослел? Нет, устал. Отдохну и начну все заново. Эх, знать бы наперед, что из этого выйдет!.. И когда я, наконец, успокоюсь?! Только никто не знает. И ты не знаешь!” - в сердцах обратился он к маяку. Но маяк молчал. И в этом молчании казался Сергею уже совсем чужим, так что ему стало стыдно оттого, что он, живой человек, обращается с такого рода вопросом к бездушному творению из камня, абсолютно безразличному к судьбам человеческим.
; ; ; ; - Уставился вдаль, а что у подножья не видишь! - Сказал он вслух, и мысли его обратились к строителям этого маяка, и подумалось, что спрашивать стоило бы, верно, их. - “Да, только где они?! Давно умерли... А маяк, напоминая о них, стоит. Но спросить некого. А интересно все-таки, что им больше нравилось - строить, или сами маяки? И были ли они счастливы? А что, если спросить у строителей вон той гостиницы? Она, вроде, и повыше будет. И строители живы... Раньше ее тоже не было...” и тут ему ясно представилось то место, где нынче высится гостиница таким, какое оно было лет пятнадцать назад, когда каждый день он ходил той улицей в школу, и там, на углу достраивался саманный дом. Что случилось со старым, он не помнил, и сейчас ему уже казалось, что там всегда что-то строили. Изо дня в день, женщины, подоткнув юбки, босыми нога-ми перемешивали глину с сухой травой, мужчины набивали этим месивом формы, а потом выбивали из них готовые кирпичи и бережно раскладывали их для просушки в ряды, и старики, карауля будущую постройку, грелись на солнышке рядом с этими кирпичами, а через какое-то время вырастала стена, потом другая. Иногда одна из стен падала и люди, выбрав уцелевшие кирпичи, вновь брались за работу... А потом... И Сергею тут же вспомнилось, как пять лет назад у него же на глазах бульдозер утрамбовывал в глинистую грязь стены этих саманных домов, и потом еще долго вместо них поднималась из стекла и бетона вот эта самая гостиница. “Разве нельзя было ее в другом месте построить?” - мелькнула мысль. - “Нет. Нельзя, - решил Сергей, - слишком место удобное...” Но от такого оправдания гостиница не перестала казаться ему этакой личностью без всяких нравственных правил, а ее строители... “Впрочем, это их дело”, - подумал Сергей, подхватил вещи и направился к лестнице.
; ; ; ; Спускался он медленно, как бы опасаясь, что от резкого движения маленький город всколыхнется наподобие пустынного миража и исчезнет. В то, что он окончательно вернулся домой ему не верилось. Но вот и последняя ступенька. Дальше перекресток, потом еще квартал пройти, свернуть в проход, где раньше висели ворота и он уже дома, и от ощущения близости Сергей заволновался, с удивлением отметив про себя, что прежде такого с ним не случалось. У перекрестка он остановился и зачем-то закурил.
; ; ; ; По улице проносились машины. Горел светофор. Новый светофор. Когда он уезжал, его еще не было. А на той стороне улицы, рядом с типовой пятиэтажкой стоял старый дом из пиленого камня, удивительный дом из прошлого, который неизвестно из каких соображений еще не сломали. Может быть потому что камень прочнее самана?.. Дом весь посерел от пыли и врос в тротуар по самые окна. На камне под крышей можно было разглядеть дату постройки: - 1903 год, а над заколоченной дверью герб - перекрещенные топор и якорь. Сколько Сергей помнил эту дверь, она всегда была заколочена, но, видимо, существовал еще один вход, потому что в доме жили люди и сквозь решетки на окнах были видны прозрачные занавески и голубые, закрывающиеся на ночь ставни, а под окнами, на асфальте чернели круглые дыры от ножек стульев. Точно такие же дыры, только квадратные, от небольших скамеек были под окнами их старого дома, откуда они переехали. Он заканчивал школу, когда матери дали их нынешнюю квартиру, которую освободил ее сотрудник, получивший совсем новую, в новом районе. Бабушка радовалась тому, что их новый дом в центре города, а не на окраине и какой - никакой двор есть, а Сергею было неприятно оттого, что квартира не новая и досталась как обноски с барского плеча, но со временем он привык и даже полюбил ее, тем более что там оказался телефон. А старый их дом сломали и разбили на этом месте сквер, но вместе с мебелью переехали и скамейки. Они и сейчас еще живы. Очень давно их купили на рынке. Сергей тогда был еще совсем маленьким и мечтал о длинном рубанке. Он тоже продавался на рынке. А рубанок не купили. Купили скамеечки. Они были квадратные. Не большие и не маленькие. Средние. Гладко обструганные и не окрашенные. Их принесли домой, и поставили одну в прихожей, а другую у печки. В воскресные летние дни они с бабушкой брали эти скамеечки, шли за дом, в тень, устраивались там и бабушка читала ему интересную книжку, которая всякий раз называлась по-другому. Он слушал, а ножки их скамеечек медленно погружались в асфальт... То было самое счастливое лето!.. И долго еще дыры в асфальте напоминали о нем. От этого воспоминания окружающее будто расплылось в неясной дымке, исчез и перекресток, и машины, и даже светофор. И Сергей, как наяву, увидел себя, но не тем маленьким, а уже взрослым, сидящим на той самой скамейке, а рядом с собою малыша, и будто читает он ему полузабытую историю о приключениях Чиполино и малыш внимательно слушает его…
; ; ; ; Видение мелькнуло и исчезло. Перед глазами вновь замелькали спешащие мимо машины. Но в душе Сергея оно оставило после себя ощущение пусть и мгновенного, но покоя. Было только досадно, что он не успел запомнить, как выглядит малыш. А мир, вновь обретя привычные очертания, стал, вроде и ярче и объемней, будто солнце вы-лянуло из-за туч, а Сергей внезапно почти дословно вспомнил тот ночной трехлетней давности разговор:
; ; ; ; - Так ты все-таки уезжаешь? - спросила тогда Наташа.
; ; ; ; - Да. Завтра. - Ответил он.
; ; ; ; - И как надолго эта затея?
; ; ; ; - На месяц... На полтора... Не знаю. Как уложусь.
; ; ; ; - А потом?!
; ; ; ; - Отдохну и поеду вновь.
; ; ; ; - Ты все это твердо решил?
; ; ; ; - Решил. Твердо. Не могу я по-другому. Не то, чтобы это было выше меня - нет. Но я никогда себе не прощу, если упущу возможность поездить и увидеть... Ты понимаешь?! - Никогда!! Если я откажусь, то это на всю жизнь. Вот так и буду жить и маяться и проклинать все на свете, чувствуя, как уходят годы и все меньше и меньше остается возможности что-нибудь изменить, и от этого стану со временем злым и желчным и единственной мыслью будет то, что вот когда-то мне предлагали, а я упустил свой шанс. И в бессильной ярости начну винить всех окружающих, забыв, что, в конце концов, окончательное решение было за мной, и будет мне сниться дорога ведущая вдаль и только во сне я и буду счастлив... Да разве это жизнь?!.. Хоть ты-то можешь меня понять?..
; ; ; ; - Могу... Ты не волнуйся. Я тебя прекрасно понимаю. Ты все правильно решил...
; ; ; ; - Ты придешь меня провожать?
; ; ; ; - Приду. Обязательно приду!..
; ; ; ; - Тогда до завтра.
; ; ; ; - ... Я буду ждать тебя, мой Серенький...
; ; ; ; - Мы же еще в аэропорту увидимся?
; ; ; ; - Да. Да. Я приеду.
; ; ; ; И не приехала. Не хотела мешать. Неужто она меня и впрямь ждет?! Конечно ждет! Знает что вернусь.
; ; ; ; Сергей не заметил, как дошел до дома. Очнулся он уже во дворе. Привычно дымили мусорные ящики, подожженные, как видно, с утра неутомимой рукой уборщицы.
; ; ; ; - “Дым отечества…” - ехидно подумал Сергей. - “Не худо бы залить, пока вся квартира не провонялась...”
; ; ; ; Первые минуты возвращения всегда воспринимались им смутно. Наверное из-за суеты с вещами: - Куда их поставить, или как положить? - Обычные хлопоты конца пути. Занятый ими, он не всегда понимал ни что говорит сам, ни то, что ему отвечает мама. Вот и в этот раз, только попав на кухню, устроившись за столом и глядя, как она так привычно суетиться у плиты, Сергей пришел в себя и ощутил, что дорога кончилась, спешить некуда, все хлопоты позади, и понял, что устал до одури, так что даже шевелиться не в состоянии. Мама ставила на стол тарелки, разливала суп, грела чай, а он с удивлением и жалостью разглядывал только сейчас им замеченные потеки на стенах кухни и облупившийся потолок, и стало ему как-то неуютно и вспомнилось давнее обещание взяться и сделать ремонт месяца за два, которое было дано с той же легкостью, с которой оказалось забыто, и он подумал, что мать уже старенькая и сил у нее нет, и что она, в самом деле, не в состоянии, как в былые времена управиться с таким, честно говоря, не женским делом, как ремонт квартиры, и что кроме него, этот ремонт больше делать некому.
; ; ; ; “Чуть-чуть отдохну и сразу займусь”, - утешил он себя и принялся за еду. Мать то усаживалась напротив него, то вставала, подходила и гладила его по голове и садилась вновь. А он рассказывал ей о том, в каких городах побывал в этот раз, о том, что он там видел, и где ночевал, и что ел. Продолжалось все это довольно долго. Но вот уже чай был выпит и почти все рассказано.
; ; ; ; - Ты знаешь, мама, я ведь больше никуда не поеду. - Без всякого перехода сказал вдруг Сергей.
; ; ; ; - Ты каждый раз об этом говоришь, и все равно уезжаешь.
; ; ; ; - В этот раз я действительно никуда не поеду...
; ; ; ; - Посмотрим.
; ; ; ; - ... Женюсь, работу сменю и займусь ремонтом.
; ; ; ; - Хорошо бы!
; ; ; ; - Это я твердо решил. Впечатлений на всю жизнь мне хватит...
; ; ; ; Мать молчала.
; ; ; ; - Спасибо, мама, я наелся. - Сказал он помолчав. - Ты не обидишься, если я спать лягу?
; ; ; ; - Конечно, ложись!
; ; ; ; - Только душ прииму и лягу. А вещи потом разберу.
; ; ; ; - Да. Да… Я тебе постелю. Пожалуйста, в ванной сильно не брызгай, а то там пол раскрошился и теперь долго сохнет.
; ; ; ; Сергей прошел в комнату. Достал из шкафа банное полотенце, забрал футляр с зубной щеткой и отправился в ванну. “И тут надо все переделать - Думал он, стоя под душем. - Сделать бы такую ванну, как в кино иногда показы-вают, чтоб можно было ее полную воды набирать и со всего размаха плюхаться! А вода чтобы на пол из нее вытекала!.. А что? Можно ведь и эту кафелем как бассейн обложить, пол приподнять и по нивелиру сделать общий уклон и сток там устроить, а дырку решеткой закрыть и тогда пол всегда сухим будет оставаться. Даже вытирать не придется...”
; ; ; ; Потом, лежа в своей постели, на свежих домашних простынях в полутемной от сдвинутых штор комнате, он вспомнил Гришку: - “...Жратва... Баба... Крыша над головой... Работа...” - “Машину и яхту забыл. Только не счастье это, а благополучие. Счастье это что-то другое... А что? Что такое счастье? Глупо давать ему определение... Но от чего-то оно зависит?.. А от чего оно зависит?.. Или не зависит. От места не зависит. Это я уже точно знаю. От времени тоже. Тогда от чего?.. Или от кого?.. От Гришки? - Нет. От Светы - тоже нет, а от проводницы тем более не зависит. От Наташи?.. Нет и не от нее... Может быть от меня?.. Наверное от меня?! А от кого еще может зависеть мое счастье?! Да. Только от меня. Значит и искать его надо в себе. Найти и уже не отступаться. А разве я отступался? - Нет. Просто не нашел еще... Хотя... Постой. Три года назад... Ага. Надо было тогда сдать билет и найти Наташу... Хорошо, если еще не поздно...” С тем он и уснул. Мать на кухне возилась с посудой, а ему снился сон, будто идет он по степной дороге среди ромашек и маков. Впереди садится солнце. Дорога ведет прямо к нему и на фоне огромного алого солнечного шара он видит черные пики пирамидальных тополей у одноэтажного домика с резными ставнями. И он знает, что там его ждут. Ждут давно... И пока солнце не село, он спешит дойти до порога... И может быть успеет.
КОНЕЦ