Немцам, нужно признать, повезло с Мартином Лютером. Займись религиозной реформой человек с менее здоровой натурой, менее разносторонним образованием (магистр свободных искусств Эрфуртского университета!) и менее тонким эстетическим вкусом, не было бы в Германии ни Шютца, ни Баха, ни Генделя, ни Гёте с его «Фаустом», ни многих других великих творцов, таланты которых расцвели на почве, расчищенной и взрыхлённой Лютером.
Но это так, попутно. Вообще-то я собиралась говорить тут о другом Лютере — о нашем современнике, носящем ту же громкую фамилию, как бы подтверждающую высказанную здесь мысль: без того Лютера, наверное, нынешний был бы каким-то другим, не столь жизнерадостным и открытым красоте мира.
Художник, скульптор, поэт, теоретик и практик искусства Аксель Лютер живёт в Байрёйте (соседствуя, стало быть, с вагнеровским театром). Он уже не очень-то молод, но сколько ему лет, не сообщает, ибо искусство его повёрнуто лицом к природе, для которой эти вопросы не имеют значения. Я даже не знаю, какой он конфессии придерживается, и придерживается ли вообще — для природы это тоже не важно. Важнее то, что все воспроизводимые Лютером существа пребывают в его мире на равных — кентавры, минотавры, сатиры, драконы, звери, птицы, растения…
Понимая, что у природы нет трагической бреши между «сегодня» и «всегда», между эфемерным и вечным, мастер часто пользуется материалами заведомо непрочными и не рассчитанными на пребывание в веках и тысячелетиях. Но тот образ, который они несут, создаёт духовный отпечаток в пространстве и потому неуничтожим.
Поэтому у Акселя Лютера равны не только все виды флоры и фауны, включая человека, но и все виды материалов и техник: скульптура из камня, металла или кручёной фольги, графика и живопись, реалистический портрет и абстракция, станковые полотна, декоративные сооружения на пленэре и павильонные инсталляции…
Он плодовит и щедр, как сама природа. Устраивает мастер-классы и курсы для детишек, уча их превращать бросовую фольгу в чудесных зверей. Пишет эссе об искусстве. Украшает окружающую действительность.
И ведь никак нельзя сказать, будто, живя в уютном театрально-музейном Байрёйте, художник ограничил себя лишь приятными и радостными темами.
Смерть, вражда, насилие тоже присутствуют в его искусстве. Но, как правило, без смакования жестокости и тем более без воспевания кровавых побед человечества над своими иносущностными собратьями. Пожалуй, скорее наоборот: Аксель Лютер состраждет последним.
Светоносная жизнерадостность миросозерцания — индивидуальное свойство Акселя Лютера (причём, отметим, эти качества имеют у него совсем другой характер, чем у художников, принадлежащих к романским католическим культурам или к славянам, большинство которых тайно или явно по-прежнему тяготеет к старому доброму язычеству).
Однако погружённость творчества в природу свойственно и некоторым другим немецким художникам, имеющим отношение к кентаврической теме — или, шире, к образам иносущностных.
Художница и скульптор Андреа Ланганки кентаврами занимается мало; мне известна лишь одна статуя её работы, символизирующая отчаянный порыв из недр косной материи в высшие духовные сферы (некая перекличка с известной «Кентавридой» Родена несомненно ощутима).
При этом кентавры, безусловно, включены у Ланганки в картину целостного природно-космического мира и вовсе не выглядят в нём какой-то аномалией. Это явствует из других её работ — живописных, близких к архетипу тибетской мандалы или средневекового часослова с зодиаком. Именно в зодиакальной «мандале» кентавр и присутствует, наряду со многими прочими интересными существами.
Впрочем, главная тема искусства Ланганки — ундины, в которых немцы тоже знают толк (тут и Гейне, и барон Ла Мотт Фуке со своей сказочкой, породившей столько подражаний и трактовок, в том числе музыкальных)… Ундины, воплощённые в скульптурных работах Ланганки, просто поражают, и у меня есть сильные подозрения, что и сама художница втайне принадлежит к их племени. Я не вижу причин стесняться этого, и потому высказываю своё предположение без всякой задней мысли и тем более без всякой иронии. Пресловутая рациональность немецкого протестантизма, вроде бы отвергающая мистику, на самом деле (благодаря Мартину Лютеру) с готовностью впускает в себя музыкально-поэтическую стихию, а с ней и то иррациональное, без которого ни культура, ни искусство не могут жить — как ундина без речной или солёной воды.
В Берлине с 1975 году обосновалась ещё одна интереснейшая художница и скульптор — болгарка по происхождению Эмилия Байер (р. в 1934), для которой сатиры, кентавры, минотавры и сфинксы — словно шумная, неотёсанная, бесшабашная, но милая сердцу родня.
Чего они только не делают! Поют, пляшут, шкодничают…
По мнению художницы, кентавр мог вполне присутствовать даже в Эдеме, дабы потом разделить земное изгнание перволюдей.
Кстати, пришедшая Эмилии Байер в голову идея вакхически-кентаврических росписей по кафелю кажется мне глубоко верной: кафелем мы обычно выкладываем те помещения в доме, где живёт наш маленький частный рукотворный эдемчик — кухню с её чисто жевательно-животными удовольствиями, и ванную, где человек, сбросив одежды и погрузившись в тёплое блаженство, в какой-то момент воскрешает в себе ощущение утраченного и вновь обретённого рая…
Примечательно, что все двусущностные, включая кентавров, у Эмилии Байер чаще всего рогатые,— видимо, ей была лучше знакома эта ветвь нашего рода, пошедшая, как я думаю, от скрещивания с италийскими фавнами. Скреститься наши братцы, конечно, всегда готовы — особенно по весне, когда в крови играет Солнце…
Одна из скульптурных композиций Байер довольно смела по сюжету, хотя функционально задумана как украшение пиршественного стола (в истинно аристократических домах подобные небольшие и невысокие круглые скульптуры ставят в центр стола – они не заслоняют лица сотрапезников и дают поводы для неожиданных поворотов в беседе).
А где же, спросите, убиение кентавров Гераклом и Тесеем, или, наоборот, лапифов кентаврами, или похищение Деяниры, или гибель Хирона?.. Где все эти вечные темы художественной кентавристики?..
В творчестве трёх обозначенных здесь мастеров (равно как упоминавшихся ранее Вольфганга Леттля и Эриха Киссинга) их просто нет. Эти трагические сюжеты так или иначе присутствуют в современном немецком искусстве, но в гораздо меньшей мере, нежели в прежние времена, и заведомо реже, чем в некоторых других культурах и странах.
В чём тут причина, и можно ли вообще говорить о какой-то одной причине, уверенно сказать не берусь. Но некий поворот в художественном сознании, думается, налицо.
И он меня обнадёживает.
Ссылки на авторские сайты:
Аксель Лютер: http://lutherart.de/
Андреа Ланганки: http://www.andrea-langhanki.de/
Эмилия Байер: http://emiliabayer.com/index.html