Утренний поезд катился своей одинокой жизнью, коротко вздрагивая на стыках рельсов и чертыхаясь вагонными сцепками. И не было ему дела до своего богатого внутреннего мира - до сидящих рядами полусонных, усталых пассажиров, разбитных коробейников, бродячих музыкантов с их незатейливым репертуаром и даже до ревизоров и машиниста с помощником. Поезд мечтал о другом поезде - летящем навстречу, не мимо - а прямо в объятья, с коротким пронзительным криком, с коротким горячим лобзаньем.
Антоха Ермилов отвечал на безразличие железной махины полной взаимностью: сонно курил в грохочущем тамбуре, равнодушно сплёвывал на пол, вяло и без удовольствия прихлёбывал коньячок из бутылки. Антон возвращался с суточной смены - сразу после армии родители пристроили его на таможню - хлебное место, работа непыльная. Там он с тех пор штаны и просиживал.
Докурив очередную сигарету, Антоха вернулся в вагон. Коньяк заканчивался. Клонило в сон и мечталось о чём-то таком... Мечталось? Антохе адски тосковалось о том же, о чём и поезду - о любви-катастрофе, яркой вспышке - за которой не было бы уже ничего.
«Проклятая жизнь, - сокрушался Антоха, - Проклятая ничтожность вялой, сонной души. Проклятая бессмыслица. Всё, что есть я, всё, что я о себе думаю, всё, что я думаю о мире, всё, что я делаю – всё это так несущественно, микроскопично, что даже неважно – есть ли я, нет ли меня… Даже если я вскрою сейчас себе череп и стану швыряться мозгом в соседей по вагону - разве меня кто-то заметит? Люди ощутят только мерзкую слизь, брызнувшую им в лица. Даже если я попаду на ТВ, в ток-шоу какое-нибудь – разве я стану заметным? Я Неуловимый Джо из детского анекдота. Я ничтожество, меня нет. И не должно быть, не может быть. Дайте мне миллиард долларов, сделайте президентом, подружите с Ляйсан Утяшевой - меня всё равно не появится…»
Мысли смялись потоком галдящей, толкающейся и пучеглазой человечины – на Выхино, как обычно, ввалилась толпа, на этой станции в любое время людно.
«Чёрт, как хочется влюбиться! Это как инстинкт, это желание возникает как плевок под ноги самой логике. Но не так влюбиться, чтоб растить детей и по выходным счастливым семейством ходить на пикники – нет! Влюбиться вдрызг, в надлом, вдребезги!..»
Антохин мысленный порыв вдруг тормознула тонкая блонди в очках, камуфляжных штанах и оранжевой куртке.
Успел среагировать – кинул на пустующее сиденье напротив сумку.
Она стояла в тамбуре - прижалась к стенке, пропустила всех вперёд. Прошла в вагон последней.
Девушка двигалась плавно, но как-то порывами, будто внутри у нее поднимался вдруг ветер и тут же стихал.
Усатая тётка с тележкой попыталась плюхнуться задом на Антохину сумку.
- Занято! - рявкнул он.
Когда строгая блонди с ним поравнялась, коротко тронул за руку:
- Я вам место занял...
Девушка, прощебетала "мер-мерси" - говорила она тоже порывисто, с запинками, с лёгким, певучим заиканием - присела и вопросительно-улыбчиво стала его разглядывать.
- Антон.
- Юль… Юльчик.
- Откуда?
- Из клуба. Дау… до утра тусовалась, с ног валюсь.
Антон удивился: строгая, как училка, и из клуба... Заикается так странно... Даже красиво...
- Конину будешь?
- Ты что, татарин?
- Ага. Но я про коньяк.
- Won-oh-wonderful! Часа три уже мечтаю о коньяке.
- Вот.
- А ты ат-откуда?
- Со службы.
- С-слуга государев?
- Типа того. На таможне работаю. Всё вот думаю перейти в МЧС, да что-то никак не надумаю…
Юльчик достала из кармана изящную мельхиоровую стопку. Антон налил. С усмешкой чокнулись - Юльчик стопкой, Антоха бутылкой - выпили за знакомство.
- Ты где живёшь-то, кстати? - спросил Антоха.
- В Коло-Коломне.
- Опа! А я из Озёр! Соседи! За это - срочно повторить!
Пока Антоха боролся с качкой и неточностью сонных рук, Юльчик продолжала приглядываться к нему. Невзрачный, лицо простое, лоб низковат, волосы нелепого цвета, молочно-белые пополам с сединой. Глаза карие. И судя по этим глазам - ему лет тридцать с чем-то, но общее впечатление - пацан. Видно, что ему жутко хочется спать. А Юльчик ещё на драйве, ей бы сейчас чего-нибудь эдакого...
В вагон зашла очередная разносчица. Походка моряка, фигурка хомяка. В руках десяток разноцветных сумок.
- Уважаемые пассажиры! Доброго всем пути! Разрешите продемонстрировать вам новую, усовершенствованную модель давно знакомой всем вам складной сумочки...
Ловкими жестами фокусника она кинулась проделывать с сумками какие-то хитрые манипуляции, и они то складывались в виде кошелёчков, то развёртывались здоровенными чемоданами.
- Эта сумочка сделана из тончайшего полимера, она поместится даже в кармане облегающих джинсов! - вещает тётка на весь вагон.
- Ну, конечно! - громко расхохоталась вдруг Юльчик, - Как только наденешь обля-облегающие джинсы, так сразу и тянет засунуть в карман авоську - как без неё!
Антоха рассмеялся.
Тётка обратила к ним своё пятнистое, в синих прожилках, лицо:
- Смешно, молодёжь? Через вагон ревизоры, кстати. Смейтесь-смейтесь!
- Ревизоры? - спросил Антоха, - А где ж толпа зайцев, которых они гонят?
- У контры новая стратегия. Они с двумя охранниками перекрывают четыре вагона и гоняют безбилетников, пока те не выдохнутся. Потом переходят дальше.
Юльчик так и представила себе штаб ревизоров: карта поезда, красные и синие стрелки, тактика боя за премию, раненный политрук...
- Да нам-то что? - снова слегка осоловев, пренебрежительно высказался Антоха.
- А у ме-у меня-то как раз би-билет только до Люберец...
Антоха порылся в карманах:
- Бери мой.
- А ты как?
- Увидишь. Не боись, прорвёмся.
Ревизоры появились через пару минут.
- Ваш билет? - обратился к Антохе тощий дядька в форме.
Невзрачный парень достал невзрачную книжечку без обложки. Показал.
- А билет?
- Слышь...
- Ладно. Что у Вас? - это уже Юльчику.
Антоха набычился.
Юльчик показала билет.
Мужик с жетоном на чахлой груди мельком глянул и поспешил пройти дальше.
- Слышь, - повторил Антоха, - Тебе военник показать?
Он поднялся и пошёл вслед за контрой.
- Да какие проблемы?
- Никаких, на, смотри.
- Парень, я тебя на эту войну не посылал. Едешь - едь! Я ж к тебе не цепляюсь...
Вагон на треть опустел, зайцев погнали дальше. К нашей парочке подошёл лысоватый мужик с интеллигентным дёрганым лицом:
- Разрешите?
Антоха сделал приглашающий жест.
- Чечня? - спросил дёрганый.
- Она. Коньяк будешь?
- Афган. Не откажусь.
- Как звать?
- Алексей. От меня жена ушла.
- Антоха.
- Й-й-юльчик.
Втроём допили коньяк одним тостом - опять за знакомство.
- Представляете, вернулся с работы - хата пустая. Ни мебели, ни холодильника, ни телевизора... Сгоряча вызвал ментов, а они мне: "Замок-то цел!" Только тут и дошло... Всё из квартиры вывезла. Под метёлочку.
- Да уж...
- Быва-а-бывает...
Затосковали. Пустая бутылка - пустой разговор.
Но вот, двери раскрылись, и в вагон протиснулась громадная сумка с пивом, за ней - флегматичный, тщедушный дядька с седыми усами:
- Пиво-вода...
Все оживились.
- Алексей, пиво будешь? - спросил Антоха.
- Буду.
- Ну, и нам возьми тогда.
Юльчик прыснула.
- Отец! - подозвал разносчика Алексей, - Нам шесть банок!
С пивом, да ещё и нахаляву, молодёжи сразу стало веселее. Алексей тоже просветлел - от щедрости своей, от компании двух беззаботно-юных существ. Он принял их за влюблённую пару и радовался и за Антоху, и за Юльчика - парень так уморительно нахален, девчонка так мила...
- Пойдём, покурим, может?
- Пой-пойдем!
- Давно пора!
Все трое вышли в тамбур. Юльчик выковырнула из плоской пачки сигаретку-зубочистку, Антоха достал пачку Кента, Алексей - LD.
- Елда? - подмигнул Алексею Антоха, глянув на пачку, - Сам-то откуда, кстати?
Алексей дал прикурить Юльчику.
- Елда... С Цемгиганта я...
- У-у-у, час езды - и дома! Нам дальше.
У Антохи вертелся на языке вопрос: "Почему от тебя жена-то ушла?" Но он понимал, что вопрос дурацкий. Не хотелось всё портить - Антоха знал про себя, что он вечно всё портит: в отношениях с женщинами, на службе, в компании собутыльников - во всём и всегда.
- Щап-ща бы музыку! - решила для разрядки помечтать вслух Юльчик.
Алексей улыбнулся - девчонка ему нравилась всё больше:
- И танцы до упаду?
Антоха подхватил:
- Танго? Вальс? Ламбада? Что желает прекрасная наша принцесса?
Юльчик рассмеялась.
Но тут межтамбурная дверь со скрипом распахнулась, и перед компанией возник мужичок с гитарой. А за ним – ещё один, с большой чёрной дудкой.
- Как по заказу!
- Стой, отец. Дальше с нами поедете... Юльчик?
- Аюшки?
- Чего душа желает?
Юльчик растерялась:
- Чёп-чё бы придумать... "Овощное танго" - знаете?
Мужик с гитарой всплеснул руками, будто повстречал давно потерянную родственницу:
- Ещё бы!.. Коля! Мочим «Овощное танго»!
- Й-й-ес-с-с!
Дудка сипло загудела, гитара затренькала, колёса чётко отбивали ритм.
Антоха бросил сигарету, шумно выдохнул, шепнул на ухо Юльчику:
- Станцуем?
- Не вопрос!
Вчера была среда, сегодня понедельник,
А я опять стою без дела и без денег,
Но на челе моём сомнения ни тени,
Зато уверенность в конце.
Мы все стоим под звуки овощного танго,
Под крики "гол", под запах полиуретана,
И от привычки улыбаться беспрестанно
Крепчает кожа на лице.
Смесь вальса, танго и ламбады в тамбуре электрички – то ещё шоу!
- Шо-шоу! – воскликнула Юльчик, перекрикивая стук колёс, гудение кларнета и теребень гитарных струн.
- Ага! – отвечал Антоха, весело запыхавшийся и румяный, точно из бани.
А говорящая собака чау-чау
Произнесла довольно внятно: "Вау-вау",
Её проклятую ничто не возмущало,
Чернели кляксы на снегу,
Мы все стоим под звуки овощного танго,
Нас привлекает этот суперовощ манго,
И за зелёным солнцем как орангутаны
По крышам дворники бегут…
Антоха не слышал последнего куплета – он изо всех сил держался, чтоб не задать ещё один дурацкий вопрос. «Спрошу потом, когда не так обидно будет всё испортить! Сейчас так классно без вопросов, без ответов!»
«Всё-таки есть что-то прикольное в мужиках, - думала Юльчик, - когда им плохо, тоскливо, одиноко, когда им что-то такое в тебе мерещится...»
А Алексей смахивал кислую пивную слезу и умилялся – безо всяких мыслей.
Когда «Овощное танго» отгремело, афганец сунул несколько бумажек музыканту, а Антон крикнул:
- Я требую продолжения банкета!
Алексей потрепал гитариста по плечу:
- Вальс Бостон!
- О’К! Погнали, Колян!
На ковре из жёлтых листьев в платьице простом
Из подаренного ветром крепдешина…
И Антоха с Юльчиком снова танцевали, кружились, гляделись друг в друга, Алексей подпевал с прочувствованной осенней горечью в голосе, кларнет тихонько грустил, будто сам по себе, но так в тему! И Антоха решился:
- У тебя есть кто-нибудь? – спросил он Юльчика.
- У меня? – переспросила, будто не понимая, она. Помотала головой, и её прямые белые волосы разлетались веером. Или оперением птицы счастья? - У меня только я…
Антоха чуть не задохнулся от восторга: неужели такое возможно!
А Юльчик… Легко и весело стервенея, она думала: "Ведь ты уже представляешь, как я буду стонать под тобой, видишь слёзы восторга и благодарности в моих глазах... Бедный Антошечка, если твои фантазии воплотятся в жизнь, тебя от ужаса пропоносит!"
Музыкантов не отпускали долго. Пели-голосили, пили-куролесили на всю катушку. Ещё где-то в Кратово скинули первые пустые банки.
- Вам пива принести? – спросил Алексей.
- Нам да! Нам да! Нам да!
- Намда-намда-намда?
- Ага!
По ходу шоу к их компании присоединялись и другие пассажиры, в тамбуре стоял гомон, как в парламенте, музыкантам приходилось выкладываться по полной программе, но в убытке они не оставались – атмосфера была создана, и люди раскошеливались охотней, чем обычно.
Когда проезжали Раменское, Юльчик дёрнула ошалевшего уже Антоху за рукав:
- Мне-п-знаешь-мне бы в туалет...
- Прошу! - широким жестом указал Антоха на межтамбурную дверь, бесцеремонно потеснив двух мужиков - Лёх, подежуришь у той двери? А я у этой.
- Не вопрос! И я, чур, следующий!
Но Юльчика несло, хотелось хулиганить и дразнить – Антона этого, да хоть кого!
- Пойдём, подержишь? А то уронюсь ещё…
Антоха опешил, но желание дамы – закон, да и что здесь такого?
Грохот и вонь, две полоски света сквозь щели. Юльчик присела, прижалась лицом к Антохиным джинсам, обняв руками его напряжённые, вздрагивающие от толчков поезда бёдра. Подняла вдруг голову, глянула снизу вверх доверчивыми глазами… И вся бессмысленная послевоенная жизнь Антохина растаяла в этих глазах – так ему показалось на миг. Ему так захотелось всё рассказать этой девочке, всё! Но не здесь же…
Где-то в районе Конобеево Антоху всё-таки сморил сон, и, воспользовавшись этим, Алексей заговорил наконец с Юльчиком. Он благодарил её – за восторг, за минуту счастья. Говорил комплименты, спрашивал про Антона – давно ли они вместе и всё такое.
- Мы вообще не вместе, - ошарашила его девчонка, - мы только-только познакомились, минут за десять до того, как ты появился.
Лицо у афганца задёргалось сильнее, чем обычно.
- Ё-моё… А я-то… Я и думаю – странная пара… Он больно прост для тебя – ведь да?
- Ты что ли не прост? – усмехнулась Юльчик.
- А ты совсем не заикаешься…
- Алкоголь. Начну трезветь – опять пойдёт.
- Да? А я всю дорогу думаю: на самом деле это у тебя или притворяешься? Так ведь не заикаются, это что-то другое…
- Не знаю, я всю жизнь так.
На соседнюю лавку приземлился сухонький дедок с гармошкой.
- Са-ала-вей мой, - невнятно и сипло протянул он, таращась в пространство, - са-а... лавей... Кхе-кхе...
Задремал, кажется - на полуслове. Клюнул носом, встрепенулся:
- Вижу... Го-оры и равни-ины...
Встал, пошел по вагону...
Алексей помолчал, горестно глядя на жалкого деда, потом повернулся к Юльчику и спросил:
- Телефончик не дашь?
- Не-а, не дам.
- Я старый?
- Да нет. Не в этом дело. Пойдём, покурим? Тебе ведь скоро выходить?
- Да. Воскресенск пролетели, сейчас Шиферная, а там… Минут десять осталось.
Антоха осторожно приоткрыл один глаз. Юльчик с афганцем стояли в тамбуре, курили, о чём-то разговаривали. Казалось, Алексей о чём-то просит, а Юльчик только посмеивается над ним. Наконец, она что-то сказала – что-то такое, от чего у афганца запрозрачнели глаза и жидкие бесцветные волосы над лысиной встрепенулись и встали дыбом, будто хохолок попугая.
Объявили станцию: Цемгигант. Алексей попятился, развернулся и, пару раз недоверчиво оглянувшись, сошёл на платформу.
Из тамбура Юльчик вернулась помрачневшей, усталой, разбитой.
- Юль…
- Что?
- Слушай, я точно решил, уходить надо из таможни. В МЧС – людей спасать, настоящей жизнью жить…
- Ну… Твоё дело…
- Знаешь, у нас – ТАМ – однажды было такое долгое затишье, что в раструбах установки Град ласточки свили гнёзда – представляешь? И вот, у меня дембель, всё, отвоевался, иду, значит, мимо… А из установки – ласточки… Представляешь? Ласточки залпом из раструбов – одна за другой – взлетают, взмывают в небо… Я тогда твёрдо решил: воевать – никогда! Никогда больше, что бы там на гражданке ни ждало меня… Думал, найду хорошую девчонку, поженимся, заживём… А тут – пустота! И я в ней, в пустоте – один, крохотный, микроскопичный, бессмысленный! И как во сне всё – понимаешь? Ни жизни, ни смерти – только сны. Если б не ласточки – точно, вернулся бы в Чечню, по контракту… Одно время всё думал: вот, пойду в МЧС устроюсь – но там же делать что-то уметь, наверное, надо. А я что умею? Мотолыгу водить? Это гусеничный тягач такой, МТЛБ… Ну, водилой могу… Но водила ведь никого не спасает – надо хоть курсы какие окончить, наверное? А вообще, я даже и узнавать не стал – лень все планы поела. Такая странная лень… Даже не знаю – может, она какая-то особая? Вроде, жить так охота – а вроде, и сил нет, запала нет ни на что…
Антон ещё долго говорил. Юльчик положила голову ему на плечо и дремала – а он всё рассказывал. Протрезвел даже немного. Замолчал, только когда понял, что ей выходить скоро – они подъезжали к старой Коломне.
- Юльчик…
- Да?
- Я с тобой сойду. Можно?
- Зачем?
- Хочу с тобой. Навсегда. Выходи за меня?
Юля встала. Поправила очки. Она тоже уже протрезвела, более чем.
- Яф-ф-я ВИЧ-инфицированная, - сказала она.
Антоху будто парализовало на пару секунд.
Юльчик вышла в тамбур – поезд уже тормозил. Двери, шикнув и гулко стукнув, раскрылись.
Антоха кинулся в тамбур, но Юльчик уже спускалась по лестнице на перрон.
Двери закрылись. Поезд тронулся.
«Ну, что же я! - пьяным криком звенело в голове у Антона, - Ведь это-то мне и нужно! Что ж обделался-то?.. В Америке носители ВИЧ создают семьи со здоровыми - и ничего... А я?.. Но у нас тут не Америка, это Россия. У тебя СПИД – значит, мы умрём. И только так...»
В кармане зазвонил телефон.
- Алло?..
- Антош, ты едешь?
- Да, мам, я близко уже.
- Смотри не проспи...
- Спасибо, мам, не просплю.
Антоха нажал "отбой" и сорвал стоп-кран.
Юльчик шла к остановке трамвая, устало улыбаясь сама себе - отделалась всё-таки от этого мальчишки. Но вдруг...
Электричка взвизгнула, заскрежетала и, возмущённо шипя, снова встала.
Юльчик тревожно оглянулась:
«Чёрт! Неужели...»
- Поезд вышел за пределы платформы, - прохрипели динамики, - Двери открываться не будут.
Антоха вернул рычаг на место - противно шипит, как наждаком по мозгам.
Юльчик бочком двинулась прочь.
Поезд снова дёрнулся - Антон рванул стоп-кран ещё раз.
- Работники милиции, пройдите по составу...
Ещё один рывок - опять стоп-кран.
Двери открылись.
- Вали давай отсюда, козёл! - рявкнул машинист в микрофон.
Соскочив со ступенек, Антоха махнул ему - счастливого пути, мол. Нагнал Юльчика и снова - в который раз уже - коротко тронул за руку:
- Ты не думай, я не боюсь! Я вообще без резинок могу - по фигу!
- Расхрабрился... Думаешь, отговаривать стану? Герой...
- Да я нет... Я чтоб не успеть ничего испортить... Я всегда всё порчу. Дурак потому что, и жить скучаю. Или брезгую - после войны этой жить...
- Ты у меня резинки по три штуки за раз надевать будешь, - то ли всхлипнула, то ли усмехнулась Юльчик, - Если не сбежишь вообще, как только протрезвеешь.
- Не сбегу. И всё-таки в МЧС устроюсь. К чёрту эту таможню!
- Ну... Пошли тогда, - улыбнулась Юльчик, - Мой бесстрашный рыцарь! Сэр Ланселот Озёрский!