Война глазами детей

Ольга Антоновна Гладнева
Составление и оформление – О. А. ГЛАДНЕВА







ВОЙНА
ГЛАЗАМИ
ДЕТЕЙ



1943 –
ПОСВЯЩАЕТСЯ

65-летию
широкомасштабного наступления Советских войск и
ос¬вобождения ими родной земли от фашистских захватчиков

– 2008

РАССКАЗЫ



Донецк
«Апекс»
2008
 

ББК 63.3 (4Укр.) 622
В65



Ініціатор проекту видання книги спогадів «дітей воєнних 1941–1945 років» – Зугресовська суспільна організація «Захист ді-тей війни», відділення Всеукраїнської однойменної організації.



В65 Війна очами дітей. Спогади/ Складання і оформлення:
О. А. Гладнєва – Донецьк: Апекс, 2008. –  252 с., фото, іл.


ISBN 966-8242-67-0

Ця книга – художньо-документальний твір, ґрунтується на спогадах більш ніж 80-ти «дітей воєнного часу», проживаючих тепер в містах: Харцизськ, Зугрес, Іловайськ, чиї трудові біографії тісно пов'язані з цими містами, з Донбасом, про пе-режите ними в сурову пору Великої Вітчизняної війни й після воєнного лихоліття, на їх аналізі цих подій, висновках та побажаннях теперішньому і грядущім поколінням у знаменний рік 65-річчя широкомасштабного наступу Радянських військ та визво-лення ними рідної землі від фашистських загарбників.
Книга розрахована на широке коло читачів й порушує не тільки питання війни і миру, глобалізації, соціальні, але й – моральності, психології, громадянства.

Эта книга – художественно-документальное произведение, основанное на воспоминаниях более 80 «детей военного времени», проживающих ныне в гг.: Хар-цызске, Зугрэсе, Иловайске, чьи трудовые биографии тесно связаны с этими города-ми, с Донбассом, о пережитом ими в суровую пору Великой Отечественной войны и после военного лихолетья, на их анализе этих событий, выводах и пожеланиях ны-нешнему и грядущим поколениям в знаменательный год 65-летия широкомасштаб-ного наступления Советских войск и освобождения ими родной земли от фашист-ских захватчиков.
Книга рассчитана на широкий круг читателей и затрагивает не только вопросы войны и мира, глобализации, социальные, но и – нравственности, психологии, гражданст-венности.

ББК 63.3 (4Укр.) 622



ISBN 966-8242-67-0
© – Склад. та оформл. – О. А. Гладнєва
Свідоцтво про реєстрацію 
авт. прав № 23538 від 23.01.2008 р.





                ПРИМЕЧАНИЕ А В Т О Р А:
                ниже публикуются пока фрагменты книги
               
               



РАИСА НИКОЛАЕВНА ФАТЕЕВА (Бойко)
05.10.1935 г.р., хутор «Новый строй»,
Харцызского района, Донецкой (Сталинской) области, Украина

НА ФРОНТ НА ТРАКТОРЕ

Как только началась Великая Отечественная война – папа распрощался с детьми, женой, родными и близкими, сел на трактор и – вперёд! А следом за ним – его товарищи, тоже – на своих стальных конях. Так бригадир Николай Бойко со всей своей бригадой механизаторов отправился на фронт прямо на тракторах! В этом поступке – весь характер отца – коммуниста, активиста, гражданина.
А мама – с нами, тремя детьми: мне – пять лет, братишке – три и сестрёнке – годик. В маленькой, уютной земля-ночке, зато с большим в пол гектара садом и огородом, которые вскоре будут забиты разными немецкими машинами.
С наступлением холодов оккупанты выгнали нашу се-мью даже из такой маленькой земляночки в сарайчик, где мама сама сложила какую-то печурочку из кусочков кирпи-чей, железа, и мы топили её соломой.
Солома – не дрова, засунь сноп – всполыхнет мигом и все! Поэтому, чтобы продлить время горения, я садилась у печурки и маленькими пучками сжигала в ней солому. Рядом со мной сидели мои младшие – грелись.
Трудно было. А ещё более – обидно! За то, что находи-лись среди наших же хуторян предатели, завистники, кото-рые то и дело, какая бы часть вражеских войск не появлялась в хуторке, сразу вели их в наш дворик: вот, мол, отец – ком-мунист, трактора увёз на фронт, а это – его жена, а это – дети коммуниста! Да, эти алчные людишки знали, что не каждый коммунист станет прихвостнем у фашистов, что настоящий коммунист не будет сидеть, сложа руки, среди лютующих оккупантов, знали эти, подхалимы и приспособленцы, что именно такими коммунистами-патриотами фрицы забивали плотно пустые шурфы шахт! И расстреливая, и – заживо!
Историческая справка
«В 1942–1943 гг. на территории Амвросиевского, Харцызско-го и Чистяковского районов действовал партизанский отряд «За Ро-дину», состоявший из патриотов Зугрэса, Иловайска, Харцызска, Амвросиевки, Степано-Крынки и Троицко-Харцызска. Его коман-диром был коммунист И. П. Дунаев, направленный советским ко-мандованием в фашистский тыл. Отряд насчитывал 80 подпольщи-ков-партизан.» (История городов и сел Украинской ССР. В 12-ти томах. Донецкая область. ИИ АН УССР. Киев, 1976, стр. 710).

Но Бог миловал нашу семью. Остались живы. Вернулся после Великой Победы отец, который на фронте пересел с трактора на машину и всю войну за баранкой, до самого Бер-лина! При чинах вернулся, при наградах Родины за мужество и смелость! И сразу – за восстановление хозяйства. Предсе-дателем избрали его, фронтовика. С азартом, с энтузиазмом работал отец с такими же преданными общественному делу, как Адамец, сделавший столько для Харцызска, что старо-жилы до сих пор вспоминают его добрым словом!
О, да – война – это ничем не оправданное преступле-ние, экзамен на прочность и верность для государства, пра-вителей и каждого гражданина, момент срывания всяческих масок и показа – кто есть кто!
Истинные Величие и Мудрость в наши времена не в разрешении проблем насилием или разжиганием войн, а в силе дипломатии Разума и Слова.
Р. Фатеева, бывший работник торговли, ныне пенсио-нерка, «дитя военных лет». Харцызск, январь 2008 г.

ВЕРА ИВАНОВНА ОСУХОВСКАЯ (Быкова), сотруд-ник редакции городской газеты «Родина», Харцызск, май 2008 г.

Память – реликвия семьи

Память, которая передаётся по наследству от поколения к поколению, как священная реликвия, может бережно хра-ниться долгие годы.
Для наших папы и мамы – это память о пережитом. Ви-денном и понятом в суровые годы войны, которые пришлись на их детство, отрочество и юность. Недаром дан им госу-дарством статус – «дитя военных лет».
Трудно отыскать во всём бывшем Союзе семью, на чьей судьбе не оставила бы свой горестный след эта священная, освободительная для нашей Родины война с «фашистской силой тёмною, с проклятою ордой».
С первых же дней войны ушёл на фронт старший сын Степана Дмитриевича Комендантова, дедушки моего, – Ана-толий Степанович. Красная, глинистая Керченская болоти-стая земля. Жестокие бои на подступах к Новороссийску. Керченский пролив. Переправы, переправы… Шквал огня… Фонтаны взрывов воды с солдатской горячей кровью попо-лам… Там, в боях под Керчью, пал смертью храбрых Анато-лий. Пройдут годы, пока отец и мать узнают о смерти сына. И будет высечено на стеле Славы имя его в ряду с другими работниками Харцызского трубного завода, геройски пав-шими в боях за Родину.
И будет спешить наш дед Степан вместе с другими ра-ботниками ХТЗ демонтировать, хотя бы основные узлы, аг-регаты завода и эвакуировать их.

Историческая справка:
«В октябре 1941 года работники трубного завода демонти-ровали и вывезли его в Магнитогорск. «Работали день и ночь, со-блюдая светомаскировку, – вспоминает И. А. Сосневский. – Не хватало подъёмных кранов. Тяжёлые прессы снимали с помощью ручных лебёдок. Несмотря на трудности, все механизмы отгрузили за 10 дней». На Урал вывезли и оборудование строящегося стале-проволочноканатного завода»
(Історія міст і сіл Української РСР. Донецька область, 1970, стр. 852).

Сопровождал поезд с оборудованием и дедушка наш, но вскоре ему пришлось возвратиться в родной город, а тут уже лютовали оккупанты. Аресты, расстрелы, бомбёжки. Особенно не забыть харцызянам тёплое весеннее утро 1943 года. Наши самолёты бомбили скопившиеся вражеские эше-лоны с оружием и боеприпасами. Это потом, когда окончит-ся война, жители города узнают, что в уничтожении эшело-нов врага принимал участие и их земляк, Герой Советского Союза В. И. Максименко.
Трудна жизнь в оккупации. Тяжело переживал весь го-род, вспоминает моя мама Анна Степановна, – «дитя воен-ных лет» – расстрелы верных Сынов и Дочерей Харцызска: Е. Милько, Т. Чулкова, В. Кузнецова, Л. Склярова, М. Резни-кова, М. Федоренко…
В подвалах гестаповских казематов в г. Иловайске пришлось побывать вместе с членами партизанской группы отряда «За Родину!» и дедушке Степану Дмитриевичу и даже его младшему сыну Николаю, которых после многократных допросов не расстреляли. Освободили за недостаточностью улик, а может ещё и потому, что были они не партийные.
После того, как наши войска освободили город, Нико-лай сразу же ушёл на фронт. Дошёл с боями до Запорожья, где был ранен, контужен и переправлен из военно-полевого госпиталя в г. Сталино, откуда его, обессиленного, обморо-женного, на саночках и привёз отец, то есть наш дедушка Степан, домой.
Бабушка, Екатерина Пантелеевна, жена дедушки Сте-пана, выходит, поставит на ноги сына Алексея, и он пойдёт работать на трубный завод, так нуждающийся в рабочих ру-ках. Там же с отцом-токарем и проработают они всю свою жизнь, их портреты рядом с другими передовиками произ-водства украсят «Доску Почёта», их труд, старания, будут во благо Родины.
Воспоминания… Слушаешь, читаешь…А вот мыслен-но представлю себя на месте дедушки в гестаповских застен-ках… Вот – я, а рядом – мой единственный сын… А через час – допрос… Чем окончится он? Ну, пусть я, отец, пожил, успел двух сынов родить, а он – мой младший, в расцвете юности… Каково?
Или вот – на месте моей мамы, Анны Степановны, тогда 12–13-летней отроковицы… А ну-ка пешком до Иловайска с пе-редачкой для брата, отца и дяди Григория Дмитриевича! Да в какую-то дырочку в подвале всунуть, да чтоб охранники не за-метили! Однажды только передачку к окошечку, а он к её затыл-ку дуло автомата. Мама так и окаменела с узелком в руке. Вроде ж осматривалась, вроде ж никто… Откуда же он взялся? Как чёрт из-под земли! Да мама М. Резникова пришла на помощь девочке – сумела как-то передать продукты арестованным.
Или когда она, по просьбе своей мамы, старается по-дойти к колонне военнопленных, охраняемой вооружённым конвоем с овчарками, и передать измученным солдатам хоть вареную свеколку, хоть горстку зёрен вареной кукурузы…
Жизнь на грани риска! Это страшно. Это – мужество! А однажды один из колонны военнопленных красноармейцев заскочил во дворик и попросил: «Спасите меня!»
Бабушка быстро переодела его в одежду дедушки, а его шинельку – в сарай, в кучу угля. Военнопленный быстро в огород, а там – в поле подсолнухов – успел! А тут – охран-ник. По всему дому рыщет, по чердаку, в подвале... Как только в сарайчик для топки не заглянул – на куче угля све-жее место чернело. Расстрелял бы и бабушку, и девочек.
Из этой солдатской шинельки сшили тёте Рае, старшей се-стре моей мамы, пальтишко. Покрасили в чёрный цвет. Ходила девушка в ФЗУ, и теплом согревала солдатская шинелька её ху-дые девичьи плечики, как теперь с особым уважением вспоми-нает сама Раиса Степановна, ныне тоже «дитя военных лет».
Помним и чтим и мы, их дети, рассказанное, пережитое нашими отцами, мамами, дедушками и бабушками, не без гордости поведал обо всём этом на уроке мужества, будучи учащимся СШ № 24, уже мой сын Артём, правнук Степана Дмитриевича, которого, затаив дыхание, слушал весь класс – поколение конца ХХ – начала ХХI века.
Да, весь Мир осудил преступления фашистской Герма-нии во главе с Гитлером, алкавшим «мирового господства», и даже среди солдат его армии имелись не одобрявшие эти захватнические цели фюрера:
– Я не хотел идти воевать, – говорил солдат-словак, сто-явший у нас на квартире. – Я хотел откупиться от службы, да денег не хватило. Ненавижу фашистов! Ненавижу их Гитлера!
Однажды над Харцызском очень низко кружили не-мецкие самолёты. Словак выскочил во двор и давай строчить по ним из автомата! Пули, конечно, самолётов не достигли, но солдат выплеснул всю ненависть, злобу, обиду, накопив-шуюся в его душе за годы сражений, фронтовых дорог, за разлуку с родными, со Словакией, за загубленную юность свою, за риск каждый миг быть убитым во имя какой-то бре-довой идеи фюрера и его сателлитов.
И горько сознавать, наблюдая встречающиеся факты в нашей действительности, когда находятся среди молодёжи, подростков такие, которые не могут устоять перед «табле-точкой», «палочкой», «дозой», омрачая окружающих, губя себя, замыкаясь, как улитка, в своём иллюзорно-мизерном мирке «дурмана», отрывая себя от огромного, великого и прекрасного Мира Человечества!

МАРИЯ ДМИТРИЕВНА ХОТИМЧЕНКО (Белан), "дитя военного времени", г. Харцызск.

Война живет во мне

Да – живет: мужеством солдат, болью потерь, радостью Победы, гордостью за народ и Страну!
Ненавистью к ней, страстным желанием навсегда сте-реть её с лица Земли!
У папы Дмитрия и мамы Марины Белан было много де-тей. Жили они в селе Водолаги, что на Сумщине. Папа Дмитро с первых же дней войны ушел на фронт, оставив многодетную семью на попечение беременной жены. Легко сказать, а представь себя на его месте – в тот момент разлуки с детьми, женой, старенькими родителями – сердце замирает от жалости, от безызвестности: придется ли встретиться? А он – солдат. Родина в опасности. За семью, за Родину! Полу-тора суток в воде. В шинелях, при полном боевом – непросто форсировать Днепр могучий под обстрелом с неба и с земли.
Да, вернулся глава семьи домой. С больными почками. Жил, страдал, спешил поставить на ноги детей…
А мама, тогда молодая женщина, при приближении фронта,  впрягла в тачку корову, уложила на возок самое не-обходимое – еду и одежду, да младшеньких детей и вместе с другими односельчанами двинулись обозом подальше от бомбежек, куда глаза глядят.
В одном селе вдруг от двора, что у дороги, наблюдав-шие за движущимся обозом женщины подбежали к маме, и давай орать, требуя отдать им корову:
– Распрягай сейчас же! Это наша корова! Немцы у нас отняли.
– Неправда! Это корова моя! Я её из телочки вырастила! –  старалась доказать мама, но к женщинам подбежали ещё, и все хватали корову, распрягали, грозились – разве с такой разъя-ренной толпой может справиться беременная женщина?
И вдруг подошел дед, седой, с клюкой, и давай осмат-ривать корову со всех сторон:
– Не наша! Похожа, очень похожа, но не наша эта ко-рова! – и все умолкли и послушно удалились. А мама развер-нула возок в обратную сторону и – домой! Только возврати-лись, расположились, а тут – немцы! У мамы со страху и  ро-ды начались.
Памятью о виденном и пережитом война живет во мне с детства.

ВАЛЕНТИНА ПАВЛОВНА ПОЛОХОВА,
пенсионерка, «дитя военного времени»,
г. Харцызск, май 2007 г.

Вот такое оно, моё детство...

Помню, как после возвращения с фронта папы, мы пе-реехали жить в Харцызск. Чужие квартиры, холод, голод... Пока папе, как участнику боевых действий, дали какую-то времяночку, тоже – холодную, без всяких элементарных удобств, но зато – свой угол!
В этом маленьком домике родился мой младший бра-тик, стало нас, детишек, в семье трое.
В городе царили голод и разруха. Не было даже на-стоящей поликлиники. Не хватало врачей. Поэтому, когда призывники перед мобилизацией на службу в армию прохо-дили медосмотр, то к приехавшим врачам люди толпами пы-тались попасть тоже на приём.
Отец работал на шахте, им выдавали карточки на хлеб. Но, чтобы мы, дети, не поумирали с голода, он, придя со смены, шёл ещё подработать на маслобойню, где с ним рас-считывались семечками и макухой. И мы целыми днями грызли семечки и жевали макуху.
Когда выдавали по карточкам хлеб – магазин был забит людьми. Отец, работая без устали, был не в силах уже идти в магазин и выстаивать в очередях, мама сидела дома с малют-кой, вот и приходилось ходить за хлебом мне с братишкой. Брала его за руку и шли в магазин. В магазине пытались по-пасть к прилавку, но люди-то разные – одни пожалеют, про-пустят, другие – вытолкают. Иногда приходилось возвра-щаться и без хлеба. А давали-то на одну карточку по одной хлебинке. Бывало и взяв хлеб, мы с братишкой всю дорогу «пробовали» какой он на вкус... Щиплем, щиплем эту чёр-ную, сыроватую хлебинку, а придя домой, протягиваем отцу оставшийся огрызок и головы опускаем со стыда... Но отец нас за это никогда не ругал.
На стене у нас висела картинка под календарь. На ней была нарисована хорошенькая девочка с вафелькой в руке. И я не могла отвести глаз от этого лакомства. Мне тогда ка-залось, что это что-то необыкновенное, недоступное, ска-зочное... И когда мы уже были старше, отец на День Побе-ды дал нам по 2 рубля – я купила целый килограмм вафель и наелась так, что потом долго не могла их даже видеть! Переела девочка!
Когда я пошла в школу, то была самой маленькой в классе, и в мою обязанность на уроке физкультуры входило сказать: «Расчет окончен», после рассчитавшихся по номе-рам. Так вот, когда я выходила на шаг вперёд, от застенчиво-сти не поднимая головы, чтобы сказать эти слова – я видела целый ряд рваных носков, чулочков, а то и босые ноги моих соклассников. Спортивные тапочки мы, дети, в то время да-же и не видели. А о спортивных костюмах и речи не могло никакой быть – шаровары, и то не каждому были доступны...
Долго, очень долго ещё сказывались на нашем детст-ве последствия вчера закончившейся войны. А точнее – всю жизнь.

Историческая справка
«…Отступая, оккупанты взорвали и сожгли в Харцызске три завода, два железнодорожных моста, станцию и пути, мельницу, пекарню, две средние школы, больницу, 100 жилых домов.

От фашистских захватчиков 5 сентября 1943 года Харцызск освободили воины 54-й гвардейской стрелковой дивизии под ко-мандованием полковника М. М. Данилова и 50-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора А. С. Владычанского, вхо-дивших в состав 5-й ударной армии Южного фронта.» (История городов и сел Украинской ССР. В 12-и томах. Донецкая область. ИИ АН УССР. Киев – 1976, стр. 711).

«Успешно развивалось наступление войск Юго-Западного фронта. Сломав сопротивление врага, они овладели Славянском, Константиновкой, Краматорском, Артемовском и начали быстро продвигаться на Красноармейск. Тем временем войска Южного фро-нта начали бои за освобождение Сталино и 8 сентября полностью очистили город от оккупантов, а до 14 сентября освободили всю об-ласть. В рядах советских войск за Донбасс, за Советскую Украину мужественно бились представители всех братских народов СССР. Свыше 80 из них было удостоено звание Героя Советского Союза, тысячи награждены орденами и медалями, 23 военным частям при-своены наименования городов и областей, которые они освободили». (История городов и сел Украинской ССР. В 12-ти томах. Донецкая область. ИИ АН УССР. Киев, 1970, стр. 56).
         




                МАРИЯ АНТОНОВНА ДЬЯЧЕНКО
               (10.11.1936 г.р.,  Воронежской области, Россия)


                ОНА ПРИШЛА ПО ПЕРВОМУ СНЕГУ


                Овчарки немецкие
                рвали меня,
                Фашистские танки
                давили меня,
                В ярости лютой
                бронёй скрежеча,
                А Бог сохранял, любя!


   Далекие - дальние годы... Суровые годы войны... Ветер развеет туман тех событий, но в памяти – ярки они. Мне шел седьмой год. По первому снегу в наш хутор пришла война. Прямо в наш дворик. В белых маскировочных халатах. Двенадцать сильных, дюжих богатырей с автоматами в руках. Это была красноармейская разведрота. Они вышли из леса, на опушке которого и размещался наш хуторок «Осиново», чтобы узнать, есть ли тут немцы. Только расспросили, попили воды, как со стороны большака (хорошо накатанной грунтовой дороги) послышался рокот. Немцы! Все двенадцать окружили нашу маму и бабушку, и старший обратился к ним: «Матери, сейчас от вас зависит жизнь и нас, и вас, и ваших хуторян. Если нас обнаружат – будет бой! Неравный. Фашисты уничтожат население, сожгут хутор. Всеми способами отвлеките внимание врага!»

                Отвлечь внимание врага

    Разведчики вбежали в сад и залегли там. Рокот раздавался уже совсем рядом. Бабушка и мама вбежали в избу. Мама, Евдокия Ивановна, схватила буханку хлеба, полотенце и солонку, а бабушка, Февронья Федоровна, со стены – свою венчальную икону и опрометью – во двор, ближе к дороге.
Головной мотоцикл повернул к ним. Остальные разъезжались по другим дворам.  Трое с оружием наготове – к маме и бабушке. Сразу: «Матка, партизан тут ест? Был? Отвечайт! Капут!» «Нет партизан никаких! Вот хлеб-соль вам, гости наши». А бабушка... Шагнула вперёд и перекрестила их иконою. И немцы... перекрестились! Старший, отломив кусочек хлеба, что-то сказал другим. Те громко подали команду, и все мотоциклисты начали отъезжать от дворов. А две русские женщины стояли на передовой... Позади – наши разведчики с автоматами наготове, впереди – дула врагов.
Немцы скрылись за горизонтом. Из садика выскочили наши, окружили бабушку и маму, благодарно обнимая, радовались: «Ну, матери, спасибо вам солдатское... Будем живы – вернёмся с фронтов и памятник вам поставим, при жизни!». И затем, полусогнувшись, быстро побежали к лесу. Только успели скрыться, как на большаке показались танки, машины, пушки – в наш хутор входила война, входил кошмар жизни в плену оккупантов.
А потом, потом... Посреди хутора – колодец. Мама велит принести воды. Бегу. На мне – большая мамина фуфайка. Навстречу – немцы. Под музыку чеканят шаг. С автоматами. С овчарками. И вдруг овчарки спущены, вмиг – рядом, схватили за рукава и рвут туда-сюда. Я вытащила ручонки из рукавов, прижала к груди под фуфайкой, визжу что есть мочи от страха. А огромные верзилы - вояки стоят и ржут, заливаются хохотом – веселятся! Мама с няней Аней прибежали и отбили.
А по весне мы с подружкой в куче тряпок выбираем на платье куклам кусочки шёлка от парашюта (ими немцы вытирали технику). Вдруг – танк, прямо на нас. Мы бежим, танк – за нами; мы через плетень – и под танком хрустнул плетень... Мы – за угол хаты, где немецкий штаб – остановился танк... Меня поздно вечером нашли на земле, в бреду. Всю весну я пролежала в постели в погребе. В хате жили оккупанты. Не пересказать пережитого... До сих пор звучит в ушах немецкий военный марш, собачий рык и этот хохот вражеских лиц со звериным оскалом...

                Воздушный бой

    А ещё – так ярко помню – воздушный бой. Мы в окопе, на нашем огороде. Мать, прикрывая нас, детей, собою, говорит: «Пусть лучше убьют меня!». А самолёты прямо над нашими головами! И стреляют друг в друга,раскаленный металл падает и на нас. Круг дадут, развернутся и опять – то наш, со звёздами, сверху немецкого с крестами, то немецкий нашего к земле прижимает, то заходят сбоку, то взлетают вверх, падают вниз и снова – друг на друга. И стреляют. Вот наш, «звездный», быстро, почти вертикально пикирует вверх, переворачивается и – вниз! А над ним уж, как коршун, «крестовый» строчит. А «звёздный» стрелою несётся к земле! Мы с замиранием сердца ждём, когда же он развернётся, вспарит, а он врезался прямо в Дементевский лог. Нет, не взорвался, поэтому мы подумали, что он там приземлился. Когда оккупантов прогнали из хуторка, я помчалась в Дементевский лог. Из земли торчал только хвост самолёта. Рядом лежали отломанные крылья... «А где же лётчик? Он, наверно, в кабине... Может он  ещё жив?» – думала я, и, обойдя самолёт, побежала обратно, сообщила людям, кто-то вызвал из Воронежа специалистов. Они приехали. Собрались люди, пошли, откопали кабину. Да, лётчик был там. Осторожно извлекли его останки и захоронили в центре села Истобное в братскую могилу. Из самолёта вытащили нужные детали, сложили в ящик, и уехали специалисты, а наши мальчишки зимой катались с горок на крыльях самолёта. Говорили, что лётчик потому не смог вырулить, что горючее кончилось, баки были пусты, поэтому и не взорвался самолет.

                Радость с неба

    Но есть и радостное. Зимою, где-то ближе к весне 1943 года, я каталась на санках с высоких сугробов на опушке лесочка Осинов куст, что за нашим огородом, среди ровного поля, где нет ни вершков, ни обрывистых оврагов, и вдруг услышала близкий гул самолета. Стою с санками и наблюдаю, как в синем, солнечном небе кружит самолет, а из него выпрыгивают парашютисты, как раскрываются их парашюты, как плавно на них опускаются в белых одеждах, даже с лыжами уже на ногах. И лыжи – белые!
Это так интересно, что я забыла про осторожность – смотрю, улыбаясь, как они складывают свои парашюты и надевают на плечи, за спину, как рюкзачки. Вижу ж такое впервые! Вот уже их приземлилось человек 15–20. И тут кто-то из них заметил меня и радостно, удивлённо закричал:
  – Де-воч-ка! Смотрите, ребята – нас встречает девочка!
Они подъехали быстро на лыжах ко мне. На шее у каждого висел автомат. Схватили меня на руки, целуют, восхищенно восклицая: «Девочка! Русская девочка! С санками!» И дают мне кто конфетку, кто – печенье, расспрашивая:
  – Откуда ты тут взялась? Что ты тут делаешь?
  – Вон наш хутор. Я – оттуда. На санках катаюсь. Тут же, гля, как ровно, обрывов нет – не упадешь…
  – Это верно – равнина до горизонта! А немцы в хуторе есть?
  – Не-ет! Немцы ночью ушли, все! – с радостью поспешила им доложить.
  – А как зовут тебя?
  – Маруся...
  – Ну, Марусенька, веди нас в твой хутор! – сказал, наверно, самый главный из них и взял меня за ручку. И мы пошли впереди всех. А кто-то вёз мои санки. Все они – молодые, рослые, плечистые, красивые – наши разведчики-парашютисты! И я, первая, встретила их и вела в хутор! Прямо – домой! Все мои подружки и встречающиеся взрослые радостно приветствовали «моих» разведчиков! От радости я была на седьмом небе! Из хаты во двор вышли мама, бабушка и тоже обрадовались:
  – О-о-охо-хо! На-аши! На-аши! Сыночки вы родны-ые!
Отовсюду быстро собирались бабы, старухи,  детвора. Они  приветствовали «моих» парашютистов, а они:
  – Да вот – Марусенька привела нас к вам! Прямо из самолёта! От самого вон того лесочка!
Мама всплеснула руками и при всех упрекнула меня: «Надо же придумать такое – идти кататься на санках в Крунглянск! Тебе, что – посреди хутора оврага мало?» Парашютисты уточнили направление отступивших немцев, достали карты, о чём-то посоветовались. И один поднял меня высоко-высоко, потом поцеловал, и, распрощавшись, они поехали на лыжах дальше, в сторону Дона.
А люди суетно вытаскивали свои вещички из погребов, сараев и заносили в хаты. А тут в хуторок заехали и наши танкисты. С какой же радостью встречали хуторяне своих освободителей! Сколько ж благодарности, надежды и веры было в их возгласах, во взглядах плачущих глаз!
И я, восьмилетняя тогда девочка, тоже верила, что больше никогда не будет войны! Боже! Как же я ошибалась! Спустя несколько лет будет Карабах, Чечня, Афган – войны, которые заберут у нас, ставших уже матерями и отцами, наших юных, здоровых сынов, а возвратят искалеченными инвалидами или трупами в цинковых гробах.
Своими собственными руками, руками друзей, одноклассников пришлось и нам навечно положить в сырую землю такого же рослого, красивого, мужественного, как тогда встреченные мною парашютисты Великой Отечественной войны, тоже – десантника, Виталия Викторовича Дьяченко, сержанта ВДВ СССР, нашего единственного сыночка – первенца, посадив у подножья его обелиска верную невестушку – белую Березоньку.

               
        (фото: под белой
    березой белый обелиск и
    поседевшая мать склонилась
    над могилой сына-десантника)               

                Его зарыли в шар земной,
                А был он лишь солдат,
                Всего, друзья, солдат простой,
                Без званий и наград.
                Ему как мавзолей – Земля -
                На миллион веков,
                И Млечные Пути пылят
                Вокруг него с боков.
                На рыжих скатах тучи спят,
                Метелицы метут,
                Грома тяжелые гремят,
                Ветра разбег берут.
                Давным-давно окончен бой...
                Руками всех друзей
                Положен парень в шар земной,
                Как – будто в мавзолей...
                С. Орлов


ТЕХ ВОЖДЕЙ, ПРАВИТЕЛЕЙ, УЧЁНЫХ, КОТОРЫЕ НА ВСЕЙ ПЛАНЕТЕ НАШЕЙ НАВСЕГДА УНИЧТОЖАТ ВСЯКИХ ТИПОВ ВОЙНЫ, Я НАЗОВУ – МУДРЕЙШИМИ, ВОИСТИНУ ВЕЛИКИМИ, БОГАМИ, И БЛАГОДАРНО ПЕРЕД НИМИ, КАК МАТЬ, С ДОСТОИНСТВОМ КОЛЕНИ ПРЕКЛОНЮ!

                М. Дьяченко, литейщица ОАО «ХТЗ»,
                ныне – пенсионерка, «дитя военного
                времени», г. Харцызск, май 2007 г.

               
                *           *           *



                НИНА АНДРЕЕВНА ДИМИДА (БУРДЮЖА)

                «ЕВРЕЙСКИЕ ОКОПЫ»

                Можно не слушать народных сказаний,
                Не верить газетным столбцам,
                Но я это видел. Своими глазами.
                Понимаете? Видел. Сам.
                Вот тут – дорога. А там вон –
                взгорье.
                Меж ними –
                вот этак –
                ров…
                Из этого рва поднимается – горе,
                Горе – без берегов...
                Нет! Об этом нельзя словами...
                Тут надо – рычать! Рыдать!
                Семь тысяч расстрелянных в мёрзлой 
                яме,
                Заржавленной, как руда...

                (Илья Сельвинский. «Я это видел». 1942)

   Трудно было и нам, детям, и нашей маме, одной с нами. Папа-то бился на фронте с врагом. А нас – четыре девочки – мал малого меньше. Вообще-то, семья наша огромная – 19 человек только детей. В 45-м после Победы папа вернулся, при орденах, медалях. И постарался так, что через девять месяцев мама родила ему сразу трёх сынов – Ваню, Павлушу и Толю. Таким образом, можно сказать, компенсировали наши родители четыре года разлуки! Шёл 46-й, голодно. А тут из Москвы посылочки, с продовольствием, детской одеждой. Да всё по размеру. И няню в помощь маме дали. И – корову, кормилицу семьи. А как же! Маму, Марию Ивановну, трижды награждали Орденами Матери-Героини!
Кто знает – может, и дядя позаботился – он у нас знаменитым был. Не все, конечно, живы. Трудно было. Но – росли, трудились, учились. Ходили в школу, в кружки художественной самодеятельности, в кино. О, тогдашние фильмы воспитывали у нас порядочность, взаимоуважение, доброту, чувство коллективизма, гордости за Родину, за наших героев.
Нет, мы «ужастиков» тогда не смотрели. Нам реальных картин ужасов, что пришлось в детстве пережить в годы фашистской оккупации в родном Долинске на Одесщине, хватило с лихвой на всю жизнь и без телесериалов – «боевиков»!
Младшие сестренки видели, да, может, не всю трагедию понимали, а мы, постарше – Рая и я – ох и нагляделись, натерпелись страху! Бомбёжки, пожары! Мы с мамой бежим то в поле кукурузное, то – в погреб, хоть бы в какую-нибудь щелочку спрятаться от пикирующего бомбардировщика! Или – от румынов. Ох, и лютющие были эти румыны, скажу я вам! Немцы против них – мягче вели себя, А румыны... Население обирали до последней нитки, до зёрнышка! Румыны никого не щадили.
В нашем местечке, как и в округе, жило много евреев. Ох, как же их ненавидели фашисты! Вот уже стара я, а до сих пор не пойму – за что они их так ненавидели? Ведь и сын Божий и Матерь Его вроде ж тоже из евреев... Да и сами, оккупанты, вроде ж тоже – христиане... А как расправлялись! Прямо облавы на них устраивали. Найдут, сгонят в кучу на краю местечка и – в яму! Битком набьют – кого пристрелят, кого – ранят, а кого и – живьём!
Раз только с одной партией евреев расправились, а тут еврейку с двумя детишками на руках подвели к яме. Расстреляли её. Она в яму поверх людей упала, а деток так и держит на руках... Её туда, в полуживую, окровавленную груду, втиснули, вдавили, и детишек – туда же – живьём! А сверху землёй засыпали. Так эта земля, люди добрые – ходуном ходила... Пока под нею не задохнулись...
Бабушку нашу, по отцовской линии, которая жила в своей хате на самом краю местечка и невольно видела все эти зверства, ужасы, плачи, слыша предсмертные крики, здоровья лишили – всю трясти её стало: руки, и ноги, и голову. Дочка так и кормила её до смерти из ложечки.
И как только в таком состоянии она смогла пять похоронок, с фронтов пришедших, пережить? Шестеро сынов её бились с супостатом за свободу родной земли, а домой судилось возвратиться одному – Андрею. Это был наш папа. Пятеро, взрослых, сильных, – смертью храбрых в боях... Пятеро! Каково – матери, родным? Да будь она трижды проклята эта война и кто её разжигает! Из-за чьих-то и каких-то интересов столько бед, ужасов, слёз и смертей!
Эти места изуверства у нас и до сих пор называют – «еврейскими окопами». После войны на околице аж два кладбища образовалось. Одно – еврейское.
Эх, люди добрые! И хотелось б забыть, да не получается. А как забыть, если и много лет спустя, бывало, кто из местных начнёт глину из глинища – ну, такие ямы, где глина залегает, – брать, чтоб хату или сарай обмазать или саману наделать для стройки, чуть глубже или в сторону копнёт, а оттуда комами, прядями человеческие волосы тянутся?.. А то и детские кости торчат!
Эх! Была б у меня возможность попасть на какой-либо международный телевизионный канал и сказать, чтоб все услышали и до глубины сердца поняли:
– Нельзя! Нельзя разжигать костры межнациональной вражды! Этот самый опасный и беспощадный огонь, который может превратиться в такой пожар, что и всем Миром будет трудно погасить, а то и – невозможно! Это должны до мозгов костей осознавать все вожди народов, наций и племён и суметь не допустить, предупредить, остановить любителей разжигать военные конфликты на национальной ли, религиозной почве, суметь мирным путём и своевременно потушить всякий очаг «горячей точки» планеты, даже самую малую искру такого всепожирающего огня!
Вот таким горячим пожеланием закончила свои воспоминания Нина Андреевна Димида, в девичестве – Бурдюжа – строитель по профессии, которая всю свою жизнь проработала на стройках Донбасса, в основном – города Харцызска, да ещё в одной бригаде с младшей сестрой Александрой Андреевной.

Историческая справка
«Из сообщения Чрезвычайной Государственной Комиссии о злодеяниях фашистских оккупантов на Одесщине.
Немецко-румынские палачи истребили в Одесской области 200 тысяч советских граждан.
Захватив г. Одессу, немецко-румынские оккупанты приступили к массовому истреблению советских людей, проводившемуся систематически и самыми звериными способами.» (Из раздела 4-го. Злодеяния немецко-фашистских оккупантов на Украине. В кн. «Советская Украина в годы Великой Отечественной войны. 1941–1945 гг. Документы и материалы в трех томах. т.3, докум. № 187. – Киев: Наукова думка, 1985).
«Немецко-румынские захватчики на территории Одесской и Измаильской областей убили и замучили 278 тыс. человек гражданского населения, 1600 военнопленных, угнали в Германию 56,1 тысяч».
(Там же. В разделе «Примечание», п. 44, со ссылкой на № 187).


Слушая в беседах и читая в письмах воспоминания о детстве и отрочестве в военные 1941–1945 годы, собирая историческую информацию к этой книге, перечитывая ещё и ещё раз тысячи страниц других книг с их материалами и документами о событиях и фактах Второй мировой войны и слыша, и видя сегодня и ежедневно информацию о событиях в мире по телевидению как – какой уж год! – колошматят друг друга, убивая, расстреливая, взрывая, заживо погребая под обломками зданий, израильтяне и палестинцы, как похищают, расстреливают, подрывают гранатами, минами военных, мирных жителей, журналистов в Ираке все эти различные группировки, сепаратисты и прочие пособники смерти – «полевые», всякие ущелье-сопочные командиры, главари, «духи», террористы, как нагнетается, накаляется атмосфера в периоды предвыборных гонок за президентские посты, мне тоже, вслед за моими собеседниками, хочется забраться на самую высокую гору и оттуда так громко крикнуть, чтоб услышал весь Мир и каждый человек:
– Неужели ничему не научил тебя, Человечество, огненный, с двумя американскими атомными бомбами, сброшенными, как эксперимент в реальной обстановке, на Хиросиму и Нагасаки, смерч Второй мировой войны, в котором плавились судьбы миллионов не только огромной по территории России, СССР, но и самой агрессивной Германии, да и многим государствам и странам Европы и Азии, и даже других материков и континентов, очень чувствительно крылышки припекло?
– Неужели тебе, Человечество, не ясно, а Отцам народов, наций и племён не понятно, что если – не дай и не приведи Господи! – «акулам» войны удастся разжечь Третью мировую, то её огненный смерч оставит на планете только пепел и руины?

     Я очень-очень волнуюсь, я очень-очень не хочу, слышишь, Жизнь, чтобы вся эта воспетая Краса, созданная Творцом и Разумом, руками людей, однажды исчезла в атомном огне! Неужели этого допустит Разум Человечества и Космический? Знаешь, Жизнь, во Имя сохранения Тебя, Людей, Природы, я согласна б жить и при лучине, пользоваться благодатной энергией Солнца и Ветра, отказавшись от «цивилизованной» энергии – даже мирного! – атома, дабы, не повторилась участь ни Хиросимы, ни Чернобыля. Меня знобит от волнения даже при одной мысли об этом.
Вот и сейчас – в голове мысль за мыслью, а в сердце – океан чувств. Волнуюсь. Надо успокоиться. Сосредоточиться. Вон ещё какая стопа воспоминаний! Надо подготовить, предоставить на этих страницах другим слово об увиденном и пережитом и пожелания нынешнему и грядущему Миру.
С середины 80-х годов XX столетия, перед началом миллионам не понятной по сути «перестройки», в мире с двумя сильнейшими силами социализма и капитализма политика «холодной войны» докрасна накалила атмосферу международных отношений, да и внутри создался такой напряг, что каждый, хоть чуть болеющий за судьбы Человечества, планеты, тем более – кто пережил катастрофу Второй мировой – не мог спокойно ни спать, ни жить, со страхом ожидая, что в любую минуту кто-то где-то там, за «бугром», нажмёт на «кнопку» и вспыхнет, и разразится эта самая Третья мировая, в которой не будет ни победителей, ни побеждённых, а только – обугленная Земля, летящая в бездну, выбитая из орбиты колоссальной силой атомного взрыва.
Одна из таких, страждущих за судьбу любимой Природы, людей, особенно – детей, планеты-«дыньки» - юная сельская учительница, поэтесса,Лея Рита напишет в этот период строки, ясно передающие её боль, тревогу, гражданскую ответственность и напряжённый поиск спасения всего, что так дорого и любимо:

                ... С ракетами у нас не ладится ...
                Ах, как бы мир не проглядеть!
                А звёздочки... Они – безмолвные -
                Уныло на землю глядят...
                Их скоро могут – паф! – и ровные
                В глазах бороздки зарябят...
                Не надо мне в глаза так пялиться -
                Гори себе, как создана!
                А если наша «дынька» свалится
                С орбиты в бездну, знать – война!
                …………………………………….
                Ах, что же, что же мы предпримем, а?
                Чем помешаем смерти-то?
                Походом мирным миром двинемся...

                (Лея Рита. «Размышление о музыке и мире», 1986)

   Да, тогда мы, «советские люди», считали, что наша главная «кнопка» ядерной силы в надежных руках Отечества – хранителя Мира во всём мире, и никогда первой не сработает, а вот там, за океаном, руководствуясь агрессивными планами, могут в любой момент нажать на свою такую же «кнопку». Нет ничего странного – было две политики, две идеологии, две системы, каждая из которых формировала у «своих» граждан «своё» мировоззрение, в своих интересах и целях.
Не будем здесь вести речь, как воспринималась всеми советскими людьми и каждым в отдельности, а также и во всём мире, эта «перестройка», о влиянии её на судьбу каждой личности, семьи, республики, а просто подтвердим факт, что «перестройка» эта свершилась. Ну и что? СССР – не существует. «Холодную войну», хоть «ледяную» – вести нет между кем, ибо на планете одна система, очень характерно ныне, а в дни «перестройки» – предусмотрительно – называемая «рыночной экономикой», а атмосфера международных отношений так же напряжена. Почему рвутся бомбы, рушатся города, гибнут люди? Почему ныне на планете есть матери, рвущие на себе в отчаянии от горя волосы, обливаясь слезами в исступлённом плаче перед погребенными под завалами от разрывов бомб, расстрелянными, умершими от тяжких ранений, вернувшимися в цинковых гробах детьми?
Если хоть где-то на планете дети видят ужасы войны, терпят голод и нищету, если отнято у них счастливое благополучное детство, в чём тогда преимущество и совершенство победившей системы?
Теперь нет СССР, нет республики рабочих и крестьян, нет «советских комуняков», а почему ж, для чего существуют целые монополии военной индустрии, систематически и ныне совершенствующие и изготовляющие тонны военной техники и оружия массового уничтожения? Для кого? Для каких целей?
Почему строки, написанные в 1986 году еще одним поэтом-донбассовцем, Владимиром Калиниченко, звучат и ныне так же тревожно и злободневно?

Как робко мы нащупываем броды
В реке, не замедляющей свой бег
Меж берегов столетий! Жизнь – ковчег,
Но ведь не Ноев, не спасет народы,

Когда потопом ядерным, нейтронным –
Для всех он станет просто похоронным –
Планету захлестнет, швырнет на дно…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Казалось бы – урок войны жестокой
Поможет и слепым прозреть до срока:
Десятки миллионов сожжено,

В боях убито и погребено
В могилах братских. Ну каких уроков
Еще нам нужно? Идеал высокий
Опять рядить в шинельное сукно?

Где разум наш? Где память адских мук?

    А можем ли мы, пережившие в годы детства своего и отрочества ужасы, потери и трудности войны, слыша, какой уж год напрягающие вновь и вновь обстановку в стране и состояние её граждан докрасна накаленные дебаты – вступать или не вступать Украине в НАТО, и не волноваться за будущее своих внуков и правнуков?
Не можем! Поэтому и пишем эту книгу воспоминаний, надеясь на сопереживание, на взаимопонимание в решениях проблемы сохранения Мира, книгу как память – напоминание, как просьбу и призыв – искоренить навсегда войны на планете Земля.
А что мы можем в таком возрасте? Только просить, призывать и верить, что:

                Одно ведь солнце над Землёй горит!
                Я верю – добрый разум победит
                На сопряженье прошлого с грядущим.
                (В. Калиниченко. «Семена и всходы»)


                *          *          *


                ГАЛИНА АРТЕМОВНА МАТЮШЕНКО (Богодяж)
                11.05.1939 г.р., поселок «Щучье Озеро»,
                Верхне-Тавдинского района,
                Свердловской области России


                Каждый, кто честен,
                Стань с нами вместе
                Против огня войны!

                Л. Ошанин

   Война, война… Будучи не раз с мужем, Петром Михайловичем, в гостях у его родителей в хуторе Алёшкино, что близ Суража на Брянщине, почти у границы с Белоруссией, где и протекало его военное детство, мне приходилось слышать от него и хуторян о пережитом ими в годы фашистской оккупации и сражений. Страшно.
Даже спустя много лет, проходя лесными тропами, полевыми стёжками, здесь ещё чувствуешь тяжелое дыхание той суровой поры, видишь повсюду её следы – обвалившиеся блиндажи, квадратные «гнезда» зенитных установок, «огневых точек», доты, дзоты, окопы…
   Сколько их! Куда не глянь – на опушке, в лесу, у дорог и оврагов. Присыпанные толстым слоем слежавшейся хвои, поросшие бурьянами, травой… А по их покатым склонам – маслята, рыжики, боровики… Остановлюсь, бывало, у окопа в бору сосновом, и перед глазами, мысленно – стволы орудий, огненные взрывы, фонтаны дыма и земли… Визг, вой, треск очередей и чей-то вскрик и стон… И юные бойцы у содрогавшихся от взрывов орудий, живые, раненые, бездыханные… Какие тут – грибы! И до грибов ли, когда замирает сердце, и лёгкой дрожью холод по спине только от вида оставшихся следов сражений? А каково ж им было там, в аду кромешном боя?
На сельском кладбище – могилы неизвестных воинов. Ухожены. Посажены цветы – помнят хуторяне погибших за их хутор, ценят и чтут.
Здесь, в краю партизанских лесов, мне даже вечерние зори казались заревищами пожаров.

   Историческая справка
   «Командир 442-й дивизии особого назначения генерал-лейтенант Борнеманн в мае 1943 г. доносил своему командованию: «На протяжении полутора лет несколько раз наши войска пытались ликвидировать партизанские отряды в так называемых Брянских лесах... Попытки истребить партизан не имели успеха, а только приносили нам большие потери. Партизаны продолжают занимать огромное пространство за спиной второй танковой армии. В связи с этим линия движения и подвоза блокируется противником. Подобное положение больше не терпимо. Оно представляет огромную опасность для армии.»
(Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука,1978, стр. 377).
    И уже наши дети, бывая в гостях у бабушки и деда, тоже слушали воспоминания о тех суровых событиях, о фронтовых дорогах старого артиллериста, моего свёкра, разглядывая его многочисленные военные награды за мужество и отвагу в боях, сопереживая, образно видя под звон медалей, картины далеких атак, переправ, бомбёжек…
   Сопережить, значит – соперечувствовать – и страх, оказавшись в окопе под проезжающим над тобою танком врага, и огромное желание жить, истекая кровью где-то под сосною, и самоотверженность, бросаясь в атаку, и радость победы над врагом…
Сопереживание – великий фактор воспитания. Примеры мужества, патриотизма и формируют мужество, патриотизм.
Там, на Урале, где родилась я в поселке «Щучье Озеро», тоже – болотисто, лесисто. Но ни мне, ни сверстникам моим не приходилось прятаться от бомб фугасных, от карателей СС, видеть как сквозь треснувший лед проваливались и тонули в болотной жиже боевые кони, груженные продовольствием и орудием телеги, раненые и убитые бойцы, как вешали, расстреливали, и как после сражений земля была укрыта трупами, которые местные жители грузили на телеги, сани, тачки, свозили всех в одну большую яму и называли – Братскою Могилой.
Нам, свердловчанам, было просто трудно. Мы – голодали. Мы были рады даже сухим картофельным очисткам. Отец – на фронте, а мама, беременная, проводив его, родила сына. Назвали Виктором – победителем. Да, после победы вернулся отец. Но эти тяжелые четыре года… Их забыть нельзя. Как хотелось есть! Бывало мама уйдет на работу, а мне так есть хочется, что я начинаю по всей квартире искать хлеб. Загляну в каждый шкафчик, ящичек, под кровати, загляну за дверь – а вдруг кто-то подбросил – в старый валенок, стоящий в углу, под крылечком пошарю – может где-то завалился, застрял хоть маленький кусочек! Днями искала – всюду мерещился кусочек хлеба. До сих пор об этом не могу вспоминать без слез. Но что было удивительно прекрасным – голодая, трудясь и бедствуя, люди относились друг к другу – дружелюбно, со взаимопониманием, а среди них и мы, детвора, росли добрыми.
Однажды мама купила селедочку. Небольшую такую – я ее и до сих пор вижу! Положила на тарелочку, чтобы приготовить к обеду и отошла на минутку – может за луком, может за ножом… А тут – я. Подбегаю к столу – рыба. Лежит на тарелочке и не шелохнется. Ну, ясно – рыбке плохо, воды-то нет!
  – Рыбка, рыбк-а-а! Не умирай, рыбка! Сейчас спасу тебя! – схватила тарелочку с рыбкой и бегом к озеру! Подбежала – плюх в воду:
  – Плыви, рыбка! Живи, рыбка!
    Бегу обратно, с ножки на ножку перепрыгиваю, радуюсь – рыбку спасла! А навстречу – мама. Спешит. Увидела пустую тарелку и мое сияющее лицо и все поняла. Не успела – купленная на с таким трудом заработанные деньги селедочка лежит в болотном иле!
    Помню, как долго объясняла мне мама, что такое селёдка и для чего она предназначается, а главное, надо было уметь убедить, довести до моего детского сознания, не ранив детской души, почему люди вынуждены убивать рыбок.
Потом, позже, мы переехали в Донбасс. Здесь родители трудились на восстановлении завода имени Кирова в г. Макеевке. Здесь мы с братишкой окончили школу. Без отрыва от производства окончила я вечернее отделение Макеевского строительного техникума и, получив диплом мастера-строителя гражданских сооружений, была направлена на работу в трест «Макстрой». Где и трудилась 40 лет  до выхода на пенсию, живя уже с мужем в городе Харцызске, где, как строители, получили новую квартиру в новом доме, где и родились наши дети. А теперь вот и внуков, и правнуков дождались.
    Все бы хорошо, но почему-то неспокойно на душе, тревожно сердцу всякий раз, когда вижу на экране телевизора, как сегодня рушатся от бомбежек города в других странах, гибнут взрослые и дети, скрежещут гусеницами по улицам бронемашины с вооруженными солдатами.
    Нет! Не могут матери спать и жить спокойно, если хоть где-то на планете идет война!
Казалось бы – нет больше в мире двух противоборствующих систем, уничтожена власть Советов рабочих и крестьян, пролетариата, канул в лето Советский Союз. Так зачем же существуют предприятия военной промышленности, военные комплексы, базы, комбинаты, продолжающие изготовлять военную технику и оружие массового уничтожения?
Ведь и школьнику ныне понятно, что если есть товар, то нужен для него и рынок сбыта!
Для реализации бомб, ракет, торпед и прочего товара военной индустрии нужна война. Надо под любым предлогом, причиной разжечь для этого «горячие точки» планеты. Для уничтожения миллионов людей, ради миллиардных прибылей? Какой ужасный кровавый бизнес!
А где рай да благодать и божье царство внутри нас? Когда же сверх – через край, цивилизованные сверхдержавы начнут его строить, выполняя Завет Бога и по божьей заповеди: «Да не убий»?
                Г. Матюшенко, строитель, ныне – пенсионерка,
                «дитя военного времени». г. Харцызск, январь 2008 г.

                Сопереживание

    «Сопереживание – великий фактор воспитания» – строка из воспоминаний Г. А. Матюшенко. Многозначимые слова. С глубоким, объемным, нравственно-моральным, философским смыслом:  сопережить, значит – суметь мысленно представить услышанное, прочитанное, увиденное, и все события, факты пережить вместе с теми, и так же, кто их пережил. Поставить себя в те условия и обстоятельства, на их место. Войти психологически в состояние их духа. Не только морально, но иногда и физически, как, например, М. Горький, творя свои рассказы, ощутить боль и даже последний вздох. А может и первый крик новорождённого и – радость до небес! Но страницы этой книги раскрывают тему войны, где больше, конечно, трагедий. Поэтому суть сопереживания мы и будем трактовать, исходя из этой темы.
Как-то  в самом начале своей юности  неведомая большому миру начинающая поэтесса услышала казённо-безразличный, с не очень доброжелательным оттенком отзыв на несколько принесенных в одну из редакций своих стихов  и  стихов погибших бойцов от одного из «опытных старших», когда-то усевшегося в кресло и уже заплесневевшего в нём: «Не можем...  Сырой материал. Слишком – прямо... Такие стихи ныне считаются – непечатными... Мягче, мягче надо... Доработать надо. И вы свои отработайте…  Непечатные…. Веса не имеют…». «Непечатные»...
А вскоре после такого диалога девушке в каком-то журнале попадается на глаза статья подобного «принципиального критика», утверждавшего, что стихи-экспромты, написанные спешно, на листочках, где-то в окопе, землянке или на коленях в минутки привала при марш-броске или перед боем, написанные безызвестными, не получившими литературного образования, а тем более – сынами рабочих и крестьян – не могут, мол, считаться «мастерскими» и вообще – поэзией. Конечно, мол, – они – эмоциональные, но вот если бы «подработать, отшлифовать... А так – непечатные.., «пастушьи»...
   – Ах ты м-зь! – с напором возмущения зашептали губы. – Да ты б хоть час побыл в таком аду! «Пастушьи»... Да он быть может перед самым боем?! Последним боем, мигом жизни… Так отыщи, «мастито-популярный», то поле боя, где в земле лежит тот «безызвестный», и подними бойца, дай «доработать» свой стих, дожить дай, долюбить!
   Быстро схватив листок бумаги, ручку, склонилась над столом, и полились, полетели из юного сердца слова светлыми птицами сопереживания тем огненным летам в её настоящее и бесконечное будущее, связывая прерванные жизни с текущими и грядущими в единое и вечное:

(фото)

   Лея Рита

Непечатные стихи
«Непечатные стихи
Веса не имеют»...
Ветры осени сухи
Рифмы их навеют...
«Непечатного» стиха
Строчки пламенеют
В туч стальных,
Сырых мехах
И стрижами реют.
Непечатные стихи
В записных блокнотах
Оставляли «пастухи»
Ночью в красных ротах,
Уходя в кромешный ад,
В бой спеша неравный...
Сохранил их смысл отряд –
Соавтор полноправный.
Вижу лица тех ребят,
Что ушли в бессмертье...
Свет зари, степной закат
Строчками их мерьте!
Их оттиснули потом,
В книг тома собрали.
А сначала был, как гром,
Бой! И отблеск стали...
А сначала – жизнь была!..
После – взрывов рифы...
Но душа не умерла –
Воплотилась в рифмы...
Сколько строк
Встречалось мне
В маленьких блокнотах –
Смелых и больших вполне,
Как те, в красных ротах...
Не альбомных, не пустых –
Чистых и свободных.
На листочках на простых
И в тетрадках школьных,
В рюкзаках походных...
Непечатные стихи –
Боль моя, отвага!
Вашу совесть и грехи
Я приму, как благо!
За чужие и свои –
Я за вас в ответе...
Вижу давние бои
В тучах на рассвете...
Неужели ж мне теперь
Формалистам верить –
Закрывать для строчек
дверь
В сердце? Лицемерить?
1985 г.


   Вот они эти горячие строки Леи Риты, которые теперь сами за автора говорят, раскрывают сопережитое им, близко, как своё, принятое к сердцу, взятое под ответственность их автором, о его состоянии души, мыслях, стремлениях, характере достойного преемника, верного Друга, поэта-Гражданина, борца, стихи, которым тоже судилось остаться навечно – экспромтами.
Стихотворение горловского поэта Леонида Талалая «Я был на войне» – ещё один яркий пример преемственности поколений, единения прошлого с настоящим и будущим, пример сопереживания.
   Представил силой воображения, пережил войну, на которой погиб отец.
Чтобы все владеющие русским языком смогли понять строки, стихотворение переводится с украинского на русский:

Я БЫЛ НА ВОЙНЕ!
(перевод с украинского)
О. Гладневой

В сорок первом
И годика
Даже не было мне
И всё же
В бою жестоком
Я был на войне!
Я видел, как мина, вращаясь, рвётся,
Как умирает в санбате боец.
Это со мной,
Фотокарточкой маленькой,
В партбилете, у самого сердца,
Шёл в атаки отец.
Всюду шёл я бойцом невидимым,
И отец
Ощущал меня рядом с собою,
И смотрел мне сурово в лицо,
Будто другу смотрел перед боем.
А когда на одной
Из прикарпатских высот
Под шалёным дождём свинцовым
Грудью закрыл он вражеский дзот -
Пули пронзили сердце отца...
Пули пронзили меня...
Те пули и ныне во мне...
И я тех атак – не забыл!
Да!
Ребёнком я был на войне!
Был! Был! Был.

(Леонид Талалай)

   Когда горловчанин в 1968 году уже опубликовал эти стихи, будущей поэтессе Лее Рите, родившейся весной 1966 г. и жившей в г. Макеевке, то есть рядом с Горловкой, исполнилось два годика. Но как созвучны их стихи и по теме и по чувству гражданственности, по умению так ярко, образно, мысленно представить и сопережить, несмотря на огромную разницу в годах.
Да, души поэтов вечно живут в их творениях. Настоящие поэты – светочи, люди единой когорты во все века, живущие судьбами народов, человечества, мыслящие планетарными масштабами, пронизывающие мысленным взором даль веков минувших и грядущих.
   Да – сопережить – это подхватить из рук погибающего борца факел Света жизни, не дать угаснуть, чтоб достойно нести и передать другим как Символ стремления к радостной жизни, Свободе, Добру и Любви!
Продолжатели, носители такого Факела есть хранители основы всех основ жизни – Справедливости, Равенства, Братства, Мира; эти люди воистину – от Бога, Творца и Создателя самого Прекрасного из прикрас – Мироздания, а в нём – Природы, Человека и Жизни.
   Поэтические строки Леи Риты стали эпиграфами к воспоминаниям «детей военного времени» на этих страницах наряду со стихами других известных и малоизвестных поэтов, но великих чистотою чувств и благородством помыслов.


                *          *         *               

ВАЛЕНТИНА ДАНИЛОВНА АНИЩЕНКО
колхоз имени Т. Г. Шевченко, Артемовского района,
Донецкой (бывшей Сталинской) области, Украина

Ценою своей жизни

– Партизаны были не только в лесах, в каждом посёлке, городке Донбасса находились смелые, мужественные люди, всячески вредившие фашистам тут, в тылу. Как молодогвардейцы Краснодона. Каждый юноша или девушка, мужчина или женщина со взглядом гордым, непокорным, с достоинством, у оккупантов считался партизаном. За каждый причинённый вред фашисты жестоко расправлялись с населением. До сих пор в памяти моей четко и страшно: раннее-раннее утро. Вооруженные фашисты врываются в каждый дом, оря и толкая автоматами в спину, выгоняют всех - от стара до мала - на площадь... Фашисты окружают нас плотным коль-цом. Нас расстреляют, если не найдут, якобы спрятавшихся в поселке партизан. Наготове дула автоматов. Ждут какого-то полковника, чтобы приговор привести в исполнение. Хоте-лось жить. Ка-ак хотелось жить! Даже дряхлому старичку. А мы, дети, только начинали понимать красоту этого белого света!
А каково было нашим матерям, державшим нас на ру-ках или крепко прижимавшим к себе? Вдруг дула автоматов опустились – пронёсся слух, что партизана нашли. Нас от-пустили. А потом тайно друг другу говорили, что это кто-то из жителей поселка назвался партизаном, чтобы спасти всех.
И спас ценою своей жизни.
В. Анищенко, бывший сотрудник военизированной охра-ны в г. Харцызске, ныне пенсионерка, «дитя военного времени».
Какие ж прекрасные слова в воспоминаниях Валентины Даниловны о верных людях ее города: «Каждый юноша или девушка, мужчина или женщина со взглядом гордым, непо-корным, с достоинством, у оккупантов считался партиза-ном!» Как же точно подметила она, будучи ребенком в ту суровую пору!
Какие замечательные люди жили в Артемовске и его районе, как же любили они Родину свою, как боролись за ее независимость, о чем подтверждают даже краткие сведения военной хроники!
«31 октября 1941 года фашистские войска оккупирова-ли Артемовск. В первые же дни в подвал бывшего здания горисполкома гитлеровцы согнали 3 тыс. жителей города, ограбили их, а затем расстреляли в карьерах алебастрового завода. На территории города фашисты устроили лагерь для советских военнопленных, где многие погибли от голода, эпидемий, ран. Впоследствии в могилах на территории лаге-ря были обнаружены останки 3 тыс. человек».
«…Еще до оккупации города была создана подполь-ная партийная организация из 15 коммунистов. Возглавил ее Н. М. Жаров…» (отточие текста)
«…На железнодорожной станции Артемовск по зада-нию секретаря подпольного обкома партии С. Н. Щетинина активную работу развернули подпольщики во главе с комму-нистом Т. О. Спицыным…» (отточие текста)
«…С ноября 1941 г. в городе начала действовать орга-низованная директором школы № 7 А. А. Колпаковой пат-риотическая группа, в которую вошло около 40 человек…» (отточие текста)
«…В ночь на 20 июня 1943 года начались аресты в Ар-темовске и районе. В течение двух недель враги схватили 50 борцов, в т.ч. и А. А. Колпакову и ее мать – А. И. Колпакову, активно помогавшую дочери. Почти все они были расстре-ляны…» (отточие текста)
«…Но бесстрашно продолжал бороться против фаши-стов Артемовский партизанский отряд из 65 бойцов под ко-мандованием участника гражданской войны – И. Г. Чапли-на…, который также был 13 августа 1942 г. схвачен фаши-стами и вместе с 17 партизанами расстрелян в карьерах але-бастрового завода…» (отточие текста)
«…5 сентября 1943 года 259-я и 266-я дивизии, дейст-вовавшие в составе 3-й гвардейской Армии Юго-Западного фронта, изгнали гитлеровцев из Артемовска.» (История го-родов и сел Украинской ССР. В 12-и томах. Донецкая об-ласть. ИИ АН УССР. Киев, 1976, стр. 173).
Да-а-а… Сколько замечательных Сынов и Дочерей Ро-дины погибло по вине подлых предателей!
Валентина Ивановна, а вы не заметили – какой взгляд у предателей? Фашисты знали. Они их сразу определяли! И по взгляду, и по духу! За версту чуяли враги особей, способных продать и предать. Нет, честному, справедливому, верному человеку-гражданину никогда не понять мышление особи, способной предавать врагу на лютую смерть своих же людей, тем более – борющихся за свободу города, села, страны, да и за нее же, за эту противную тварь! Не понять потому, что пре-датели не люди, нет, они – дьявольское отродье! Исчадье ада!
Вспомните молодогвардейцев Краснодона, Зою Космо-демьянскую… И тысячи им подобных… Юные, высоко соз-нательные, верные, любящие Человечество великой Христи-анской любовью и … – в петлю! Через какого-то подонка-предателя! И все это пришлось видеть, пережить и познать нам, «детям военного времени».

Историческая справка
«На оккупированной территории Донбасса было создано свыше 300 партизанских отрядов и групп. В них приняло участие более 8200 патриотов Родины, в том числе 33% рабочих.
…Все жители городов и посёлков Донбасса, начиная с 10-летнего возраста, были обязаны пройти регистрацию на бирже труда и носить нарукавную повязку с номером. За нарушение это-го требования расстреливали.
Но советские люди предпочитали смерть хотя бы косвенной помощи врагу. Известный всей стране Н. Г. Гвоздырёв отверг предложение фашистов «показать пример в работе на великую Германию». За это его расстреляли.
На шахте «Богдан» в г. Красный Луч в шурф были сброше-ны живьём около 2 тысяч шахтёров, отказавшихся работать на ок-купантов.
На шахте № 3-3-бис группу комсомольцев из 60 человек, не пожелавших работать на врага, фашисты связали по трое и одного из них убивали, мёртвый, падая в шахтный ствол, тянул за собой двух живых. Но казни не останавливали патриотов.» (История рабочих Донбасса, в двух томах, т. 2, Киев: Наукова думка, 1981, стр. 46).


*         *        *


НИНА МИХАЙЛОВНА КОРНЕВА (Зорина)
село Кумачёво, Старобешевского района,
Донецкой (тогда – Сталинской) области, Украина

Правда из первых рук


Это было с моими ровесниками,
И – со мной, и с моею родней,
И останется памятью детства,
Опаленного лютой войной.
О. Гладнева


Для меня война – это мы, пятеро детей, и шестеро со-седских, вместе с мамами днём бежим в окопы за село, пря-чемся от бомбёжек, а ночью возвращаемся домой. Взрослые что-то готовят из еды, спешат накормить детей, умыть, рас-чесать, накормить животных, птицу, управиться кое-как по дому, а чуть свет – снова в окопы. Это только сказать да по-слушать – кажется – ну и что, а по-про-буй-ка хоть недельку пожить так... А потом – оккупация. Всегда в страхе, в ожида-нии смерти за каждую мелочь – кошмар!
Моему двоюродному братишке Володе было лет 12. Что-то не так, не таким тоном ответил фашисту, и тот тут же, на глазах родной матери, расстрелял мальчика!
Будь трижды проклята всякая война и те, кто её раз-жигают! Не хочу, не желаю, чтоб пережитые нами ужасы где-либо, когда-либо переживали другие дети! Нет, Мудрость пра-вителей не в развязывании  войн, а в сохранении Мира на Земле!

Н. Корнева (Зорина), литейщица Трубного завода
г. Харцызска, ныне – пенсионерка, по статусу – «дитя военного времени».

Историческая справка
«Авиация применяла вылеты группами по 10–40 самолётов, бомбардировавших пункты Селидовка, Старобешево и боевые по-рядки 51-й армии. Всего отмечено 400 самолётопролётов.» («Совет-ская Украина в годы Отечественной Великой войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1987, стр. 68).
Конечно, нам, детям, было неизвестно ни о гитлеровских группах армий «Север», «Центр», «Юг», ни о их формированиях, движениях и перебросках, ни вообще о фашистском плане «Барба-росса», ни, хотя бы о приказе начальника штаба оперативного ру-ководства вермахта генерала А. Иодля, подписанного фельдмар-шалом В. Кейтелем, от 23 июля 1941 г., в котором, в частности, приказывалось: «Учитывая громадные пространства оккупирован-ных территорий на Востоке, наличных вооруженных сил для под-держания безопасности на этих территориях будет достаточно лишь в том случае, если всякое сопротивление будет караться не путем судебного преследования виновных, а путем создания такой системы террора со стороны вооруженных сил, которая будет дос-таточной для того, чтобы искоренить всякое намерение сопротив-ляться… Командиры должны изыскать средства для выполнения этого приказа путем применения драконовских мер».
(Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 35).

                *         *          *


                ОЛЬГА АНТОНОВНА ГЛАДНЕВА
                (10.03.1940 г.р., хутор «Осиново»,
                Воронежской области, Россия)


                ...Куда ни взгляну, ни пойду я –
                Жестокая память жива.
                И памятью, той, вероятно,
                Душа моя будет полна,
                Покамест бедой невозвратной
                Не станет для мира война.

                А. Твардовский



    Что было доступно глазам, ушам, пониманию ребёнка, что потрясло его душу, то и запечатлела его память. Чаще, как кадры кино, объяснение которых позже услышала от мамы, бабушки, как и вообще о войне – от отца, старших братьев, дяди, живыми пришедших с фронтов, а потом, разумеется, из книг поэтов и писателей-фронтовиков – А. Фадеева, А. Твардовского, С. Орлова, Ю. Друниной, Ю. Фучика,   А. Зегерс,  М. Джалиля и многих других. И всё-таки помню:
               
                Расстрел и Божья воля

    Бабушка, моя сестрёнка старшая, я – на руках у мамочки – вся наша семья, стоим у какой-то стены, а перед нами много людей, и чуть ближе к нам – чужая речь, которую я не понимала и поэтому злилась, и всегда передразнивала в знак своего возмущения. И в этот раз – сижу на руках у мамы, «чужак» подходит, вешает мне что-то на шею, а я, как волчонок, на него:
– Тара-бара! Баля-баля!
Мамочка ладошкой мое лицо к себе поворачивает, а я – круть и опять:
– Тара-бара! Баля-баля! Вар-вар-вар-р-р!
Подросла – спросила, что это было и узнала: красноармейцы, попав в окружение, небольшими группами пробирались к Дону, к линии фронта. Они знали, что оккупанты местное население выгнали в погреба жить, в подвалы, сараи. Вот ночью и постучали в крышку нашего погребка, мама открыла – наши. Четверо. По форме – лётчики. Одна – женщина. Беременная. Один нагнулся, фонариком посветил, дуло револьвера – маме в грудь и требовательно – приказным шепотом:
– Не кричать! Пристрелю! Накорми нас!
«Эх! Как полоснули обидой эти слова мне по душе! Огнём сердце загорелось! Рванула я кофточку на груди – стреляй! Лучше от своей, красной, пули умереть сейчас, чем завтра видеть как будут вешать моих детей! Стреляй!» Он револьвер убрал и фонарик выключил:
– Извините, мать... Но почему?..
– Потому! Приказ комендатуры – за помощь партизанам: расстрел или повешение...
– Ну, дайте нам хоть что-нибудь поесть. Вот уже пятые сутки мы выходим из окружения, – уже человеческим тоном попросил.
Мама дала им кувшин молока и решето жаренных семечек. Молоко выпили тут же:
– Ну, Аннушка, набивай семечками карманы – этого «горючего» теперь нам до Дона хватит, – сказал один, обращаясь к беременной женщине. Поблагодарив, они ушли. А чуть забрезжил свет – в погреб опять постучали. Поднявшись на ступеньки лестницы, мама открыла и:
– Ну, Ивановна, одевай во всё чистое деток, свекровь и себя... Собрав все силы, она спросила, удерживаясь на лестничке, у приказчика, вчерашнего председателя колхоза «Ленинский путь», мужа родной её тётки:
– Кто?... Перед смертью хочу знать его имя...
Дядя – назвал. Шестидесятилетнего нашего соседа. Видел, как мама кормила ночью красноармейцев и тут же донес в комендатуру.
– Будь он трижды проклят и весь род его, Агрызик! – посочувствовал дядя оторопевшей от горя племяннице, за которой уже пришли конвоиры.
Сколько надо было мамочке собрать душевной силы, чтобы казаться спокойной, одевая детей перед смертной казнью, старую свекровь, себя, чтоб удержаться онемевшими ногами на лестнице, дойти до клуба – места казни, куда уже были согнаны жители хуторка «Осиново» для воспитания примером наглядной казни – знает только мама да Всевышний Бог! Вот, оказывается, у какой мы стены стояли! Вот кого я, несмыслёныш, усиленно освобождаясь из-под ладошки мамы, которой она сознательно поворачивая моё лицо к себе, закрывала, чтоб не увидела как будут стрелять, как вдруг кто-то – бабушка или сестрёнка – упадут сражённые пулями, а я, увидев, испугаюсь, продолжала с детской беспечностью передразнивать того, кто выполняя последнюю церемонию, вешал каждому из нас на шею табличку с надписью – «ПАРТИЗАН»!
Кто нас спас? Святой Дух Божьей любови в образе Ани, жившей у нас дальней родственницы нашей бабушки, девушки-сироты!

                Чьи это ноги?

   Огромная русская печь, с неё свисают две ноги. Худые, худые, иссохшие ноги – длинные кости, обтянутые синей кожей. Я останавливаюсь, глядя на них снизу вверх – странно: ноги есть, а человека не вижу:
  – Мам, – спросила я, – чьи это ноги?
  – Зачем ты туда пошла? Ступай отсюда, – почему-то недовольно ответила мать, слегка выталкивая меня из-за печки.
Мне шёл третий годик.
Подросла и, помня это, ещё раз спросила – чьи эта были ноги – узнала: старшего брата, Василия, вернули из-под Сталинграда еле живого. Добровольцем-комсомольцем с товарищами уходил на фронт. Мать выходит, поставит на ноги сына, а через полгода он снова в военкомате и будет направлен в Саратов обучаться вождению танка. Научится и поведёт стальную «подругу» на запад, до самого Берлина.

                Ребенка собирали по кусочкам

  Почему за ручки нас водили мамы и строго-настрого приказывали не отходить далеко от дома? Потому, что по лесам и в поле столько было красочных «игрушек» – желтые, зеленые, малиновые. Гладкие, блестящие – схватить бы – поиграться! Схватили. Трое. Одного – сразу на куски. Где – рука, где – нога. Еле собрали. Любуйся, мать! Укладывай по частям сыночка в гробик! Из другого трое суток врачи выковыривали сплошные осколки, не успели вытащить все – скончался. Третьему чуть-чуть перепало – сидел подальше. Отделался бельмом на глазу.
Это потом, когда закончится война, приедут саперы, да вернутся с фронтов братья и отцы, объяснят, предостерегут.

                Мирная заря

   А пока в разгар вступало лето 1944 года. Вместо дыма и гари над хуторком чистое небо, вместо грохота, скрежета, треска и взрывов – нежное, успокаивающее свирчанье кузнечиков и цикад. Тихий вечер. Простор. Бочки, бочки. С горючим. Их сторожит моя мама. Она сидит и штопает нам платьица. Я, голышом, тут же резвлюсь, подпрыгивая, подплясывая под песенку мамы, играю в прятки с сестрой.
Какая тишина! Какая красота! Даже в таком возрасте чувствуешь благодатную умиротворенность, разливающуюся в природе после кошмара оккупационных лет. Кажется – радуются миру, и травы, и бабочки, и шмели. И вдруг из-за огромных бочек – голова, грудь и ноги лошади и лицо мужчины, нагинающегося к нам. Оно улыбается и приветствует маму, а я со страху и стеснения опрометью бросаюсь к ближайшей бочке и, прячась, прижимаюсь к ней. Всадник, поговорив, уехал. Это был бригадир. Он давал наряд на завтра. А меня кинулись искать. Нашли. Еле отодрали от бочки. Мне было больно, я орала, особенно, когда отрывали тело живота от железяки. Оказывается, это была бочка с дегтем.
Все дела в колхозе в эти годы легли на женские плечи, да на детей и стариков.

                Отец вернулся!

   А по осени как-то сидели мы с сестрой на широких, длинных деревянных лавках за длинным деревянным столом, держа деревянные ложки в ожидании ужина. Сидели в уголке под образами, между окон двух стен. Бабушка длинным ухватом доставала из печки борщ.
Вдруг в противоположное мне окно, как-то с краешка, чтоб незаметно, заглянуло обросшее мужское лицо. И тут же спряталось. Потом еще разок и еще. Я сказала сестре: «В твое окно смотрит дед».
– Не бреши! – резко сказала она и расхохоталась. – Нет там деда!
– Есть! – упрямо твердила я. – Сейчас как схва-тит тебя!
   В это время «дед» зашёл с другой стороны и заглянул в окно, противоположное сестре. И она тут же увидела его, сунулась совсем в угол под образа и затараторила:
– Что же нам делать? Как же выскочить отсюда? Он же стекло может разбить и хвать нас рукой! Бабка – глухая, мамка – в извозе!
Мы прижались к углу. А ложки не бросаем!
– Знаешь, – говорит шёпотом сестра, – ты залазь на стол, а я к-а-ак пну тебя под попу, так ты в ноги бабки шмякнешься! Давай!
В испуге, я покорно залезла на стол и подставила свою попу – толкай. Сестра, наверно изо всех сил, так толконула меня (ей всё-таки шёл 9-й год!), что я мигом пролетела по гладко выскобленному столу и упала под ноги бабушке. Та вскрикнула, выхватив из печки ухват с чугуном борща, еле удержав в равновесии. Я крикнула ей на ухо: «Там – дед чужой!» и показала на окно.
Бабушка, схватив ухват, поспешила во двор, оставив открытою дверь. Из темноты послышался её голос: «Это кто тут сено крадёт?! Кто тут сирот обижает, три тыщи тебе ран?!" И вдруг такое жалостное её: «А-а-ах!» Я замерла на месте ещё в большем страхе. А через минуту в чёрном проёме двери появился «дед». Он на руках нёс бабушку. «Убил!» – пронеслось в моей голове, и я потеряла сознание. Очнулась от верченья. Кто-то вертел меня туда-сюда, и передо мной мелькали то стена с чёрным проёмом двери, то колено в зелёных галифе. Из тьмы проёма входили в избу закутанные в одинаково серые шали женщины. И всё у них было серым, грустным, печальным – лицо, одежда, взгляд, голос. И один и тот же вопрос:
– А моего не видел?
   Позже, я узнала, что это вернулся с фронта, вернее из госпиталя, наш отец-инвалид, Антон Павлович Гладнев. Что это он, посадив меня на свою широкую ладонь, поворачивая из стороны в сторону, радостно пел:

                Тырбочка-яблочко!
                Доченька, заинька!
                И так и сяк повернись,
                Топни ножкой, улыбнись!

   Шла осень моего только-только начинающегося пятого года.
А потом будет весна! Бушующая зелень и цветенье! Яблони, вишни – сад, облитый словно молоком! А на дорожке – столы. За столами вся наша огромная семья: это наши вернулись с фронтов.
Танкисты, лётчики, разведчики, радистка – при погонах и чинах.
Орлы! Высокие! Плечистые! – Соколы! И с ними их боевые подруги – жёны. Радостные лица, песни, пляски, рассказы! Это конец мая, это – конец войне, это и в наш дом и сад пришла Великая, ликующая ПОБЕДА!
Так закончилась и для меня война, о которой я ещё долго буду слышать рассказы родных зимними вечерами школьных лет.

           БЕЗЫЗВЕСТНЫМ ДЕТЯМ ВОЕННЫХ 1941–1945 ЛЕТ ПОСВЯЩАЮ

                Пулей
                навылет
                сердце прострелено,
                В небо открыты глаза...
                В плаче
                любимый
                сыночек заходится –
                Сына не слышит она.
                Сосцы
                холодные
                жадно хватает,
                К стылой груди припадя.
                Разве
                возможно
                понять годовалому –
                Что же такое – война?!
                Трупами,
                трупами
                поле усеяно,
                Трупы – людей и скота...
                Воем налётов
                «крестовых»
                наполнена
                Синих небес высота!
                Мечется
                по полю
                девочка русая,
                Плачет и маму зовёт...
                Взгорок,
                кустарничек,
                щелочка узкая,
                Дуло – то вражеский дзот.
                В бешеной
                ярости
                или – в безумии
                Вдруг полоснул пулемёт...
                Тысячи лет
                на планете
                смертельные
                Песни войны Бог поёт!
                Белой
                голубкою
                пулей прострелена,
                Вскрикнув, вспорхнула Душа,
                Так и не поняв
                в три
                свои годика -
                Что же такое - война?!

                О. Гладнева 


               *       *       *


МАРИЯ ФЁДОРОВНА ПОПОВА (Журина)
12.05.1934 г., село Чемлыш, Брянской области, Россия

И СМЕРТЬ, И АД СО ВСЕХ СТОРОН…

Сижу в семье «дитя военных лет», готовлюсь взять ин-тервью: приближается Великий Праздник – День Победы –
9 Мая... Из динамика старенького настенного радиоприёмни-ка льются песни военного времени:

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие тума-а-аны...
– Мария Федоровна, вы помните войну, Вторую миро-вую?
– Да. Как сейчас. Это потом воспоётся мужество, траге-дия и слава... А было – Брянщина: леса, болота, торфяники, село Чемлыш и мне от роду семь... И был обычный день, хоть все в посёлке знали, что началась война и с часа на час ждали её прихода. Мы сидели с отцом на завалинке*. Он был непригоден к службе… Вдруг подходит к нам лет 30–35 мужчина, сухопарый, с рюкзачком за плечами и спрашивает на чистом русском языке:
– Дедусь, в вашем сельце стоят красноармейцы?
Отец молча смотрит на него. Уж больно подозритель-ным показался отцу этот сухопарый:
– А зачем это тебе знать? – отец вопросом на вопрос. – Кто ты такой есть? Не из наших краёв видать...
– Да, я из города – геодезист. Вот ваша улица слишком близка к реке. И берег – высок и обрывист. Может вода под-мыть – оползни пойдут... А мы вот сделаем расчеты и вашу улицу подальше перенесём. Но ты, дедусь, мне всё-таки от-веть – много военной техники переправилось через реку в эту ночь? Ну, скажи, скажи, будь добр...
– Я спал. Сквозь сон слышал гул, рокот. Всю ночь.
Пронзительный взгляд «геодезиста» цепко впивался в каждую деталь местности, словно фотографируя, запечатляя. Он ушёл.
– Не нужны ему оползни! – тревожно сказал отец. – Это – шпион. Разведчик.
Ни отец, ни мать, ни мы, дети, не знали, что это так при-шла к нам война. Мать её тоже почувствовала и велела мне не-медленно отогнать корову подальше в степь… Я быстро погна-ла корову к реке, а где-то через полчаса на дороге к посёлку появились немецкие танки. Я уже возвращалась домой, когда первый танк въехал в село. Я уже стояла у обочины дороги, чтобы перебежать на ту сторону, к дому, как вдруг увидела на обочине напротив через шоссе того «геодезиста»! Первый танк замедлил ход, поравнявшись с ним. Тот ловко запрыгнул на танк, на котором уже сидело несколько немцев. Я их узнала по описанию отца, недавно ответившего на мой вопрос: «А какие они, немцы?» – «Уши огромные, а на голове – роги», – шутил, видимо, отец, а я восприняла всерьёз. И стоя у обочины дороги, убедилась, что уши у них, действительно – огромные и рога на голове тоже необычные. Это потом я узнала, что такое шлемы у танкистов, а в эту минуту видела впервые и поверила отцу – в страхе и пень кажется волком... Ещё увидела, как группа солдат выскочила из камыша и бросилась к мосту. И тут же из дул танков полетели красные полосы. Солдаты попадали. Потом поднялись, но не все. Опять побежали к мосту. И опять – визг, лязг и красные полосы. Солдаты попадали прямо у моста. И уже не поднялся никто. А через село всё шли и шли танки, с дороги на мост, туда, к лесу, к Севску. Мне казалось, что танки будут идти бесконечно, отрезав путь к дому, к семье. И в обра-зовавшийся малый промежуток я вмиг проскочила и стала ка-рабкаться по насыпи вверх. Ноги и руки от страха дрожали, вцепиться было не во что, и я сползала вниз. А сидевшие на танках немцы громко хохотали надо мной.
К полудню в село вошли фашистские войска. Нас выгнали из избы в плетёный из хвороста сарай. А нас в семье – с родите-лями вместе – 10 душ. Но матери приказано приходить в избу готовить им обед в русской печи, убирать, стирать. Голодно. Иногда кое-кто из немцев угощал меня кусочком хлеба. Хлеб такой белый, мягкий, так хотелось съесть, но мать отнимет у ме-ня кусочек и незаметно бросит его в печь, боясь, что меня отра-вят. Так началась рабская жизнь в оккупации. Выбрали из наших же селян полицаев. С ними ходили по селу, требуя: «Матка! Млеко! Яйки!» Кур увидят – ловят, корову – тоже заберут.
Рядом с селом – лесок. А потом опять вокруг – леса, торфяники. В лесах – партизанские отряды. Многие из селян ушли к ним. Ночью делали налёты на село. Немцы стали на ночь уходить в ближний городок – там безопаснее. Теперь партизаны приходили за едой, просили и одежду, обувь, по-суду – всё необходимое для условий жизни в лесу. Если у них было много раненых, они просили дать им на несколько дней корову, чтобы отпоить раненых парным молоком.

Историческая справка
Фрагмент из «Докладной записки Наркомата Внутренних Дел УССР Центральному Комитету КГЦ (Б) о боевых действиях партизанских отрядов под командованием А.Н. Сабурова, от 12 марта 1942 г.:
...Сабуров ведёт большую разведывательную работу в тылу противника, систематически сообщая важнейшие данные о сосре-доточении и передвижении вражеских войск…(отточие текста)
Так, например, за указанный период от него получены сведе-ния об усиленном движении по железной дороге Почеп – Брянск – эшелонов с войсками и боеприпасами противника.
23 февраля 1942 г. – о размещении в монастыре г. Севска ар-тиллерийского склада противника.
25 февраля 1942 г. – о прохождении по железнодорожной ли-нии Почеп – Брянск эшелона с танками противника и по грунтовой дороге из Почепа на Брянск колонны из 300 автомашин с боеприпа-сами.» (Советская Украина в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Документы и материалы в трёх томах, т. 1–3, т. 3, Изда-ние – 2-е, дополненное. – К.: Наукова думка, 1985, стр. 368).

Немцы пока не лютовали сильно, выгоняли рыть по-всюду окопы, на самом высоком, почти на краю обрыва, бе-регу прорывались траншеи. И сами работали, строили укры-тия, охраняли склады боеприпасов. Для жителей они каза-лись в быту бессовестными – ходили при старых людях, женщинах, детях в трусах. Захотели справить нужду по-большому ли, по-малому – тут же спустят штаны и – давай, хоть кто тут рядом. Будто нас и за людей не считали. А фа-соль любили – прямо сырую ели!
Семья у нас была сводная. Наша родная мамка рано умерла. Нас осталось четверо. Да и у мачехи – четверо. Стар-шей из моих сестер шел 17-й год. Это она с подружкой нашла в камышах двоих из тех бежавших к мосту. И спрятали их. Были они очень изранены. Один вскоре скончался. Другого выходила сестра, полюбила, тайно от всех ухаживала, прятала. От него узнали, что это им, нашим красноармейцам, было по-ручено взорвать мост, сорвать переправу захватчика к Севску. От него Катя уж и ребенка ждала, да не сбылось семейное счастье. Выследил Мишу полицай, что до войны коммуни-стом был. Привел двух немцев клятый Маманёнок! Такое на селе прозвище ему дали. Как не просила Катя и люди – забра-ли. И еще одного пленного, Юру. И бабку лет за семьдесят, за то, что двое её сынов в партизаны ушли. И повели на торфя-ники. Бабка по пути упала – её прикололи штыком. А Мишу и Юру расстреляли. В торфяной жиже. Кое-как прикрыли те-ла… Катя просила Маманёнка разрешить забрать тело люби-мого, чтоб придать земле на кладбище по христианским обы-чаям, а полицай перед фашистами выслуживается – скверны-ми словами расстрелянных красноармейцев обзывает, разре-шает вытащить тела, но, мол, везите по-за селом, без всяких почестей, как скотину. Катя с родичами перезахоронила пар-ней. Так и стала сестра вдовой, не выйдя замуж.
Но однажды в село ворвался карательный отряд врага. Страшные слухи ходили о нем. Говорили, что в таких отрядах было больше мадьяр и наемников разных. Только они в село на конях ворвались, как кто-то из лесочка выстрелил и сбил на-смерть последнего конника. Тут и начало-о-ось! Сразу десятки факелов под стрехи изб. А избы-то камышом крыты! Всё село в пламени, в дыму. В панике – кто в подвал, кто в погреб прятал-ся. Тех, которые, выскочив, бежали к лесу – тут же расстрели-вали. Остальных выскочивших на улицу, сгоняли на середину села. Приказ – ложись на землю, лицом вниз. Потом – подъем. И мужчин всех в одну сторону, а женщин и детей в другую. В колонны и – вперед, бегом! Все думали – к торфяникам, на рас-стрел. Или – живьем в торфяные ямы-выработки сбросят. Вот и ямы. Мимо. Бегом. Кто падал – пристреливали. Пригнали в со-седнее село Княгинино. Перед небольшой деревянной церк-вушкой построили опять в колонны. Выбрали десять девушек, совсем подростков, и увели. А остальных всех во внутрь церк-вушки загнали прикладами. Стоим вплотную. Не шелохнуться. Только ропот: что будет – расстрел, поджег? Стоим. Ждём смерти в огне.... Эх, Ольга Антоновна! Милая ты моя... Это ж представить и то – тяжко... А мы ж – пережили это...
– Знаю. Знаю, дорогая... Я сама немного помню войну... Но как вы остались живы? – поддерживаю беседу, образно видя тот ужас.
– Даже дети на руках матерей не спали. Чуть свет забрез-жил – двери открылись, приказ – выходи, стройся! А потом – руки поднять и присесть – встать, присесть – встать. Если у ко-го-то из детишек ручки немели и опускались – их поднимали штыками. А тут и девчонок привели... Боже! Истерзанные, в си-няках с кровавыми подтёками – ели на ногах стоят после ночно-го надругательства и посрамления... Потом приказ – бегом в своё село, взять, что осталось в погребах и тут же обратно сюда. Время – час. За опоздание – расстрел. Нас – десятеро, все целы, бежим. А глаза видят – вон на сосне висит мальчик лет десяти. Он уже не жив. Вон к другому дереву привязан подмышки мальчик постарше. Босой. Под его ногами костёр, в который палач ногой подсовывает палки, оря на ломаном русском: «Го-во-ри-йт – ты есть партыза-ан?!» Пламя лижет подошвы ног. Душераздирающий крик от боли. А вот двое фрицев избивают девушку лет 14-15, крича на неё то же: «Ты – партиза-ан! Отве-чайт!» Она уже вся в синяках и крови… Бежим. Вот и Чем-лыш... Вместо 360 изб – печи с дымоходами среди обугливших-ся развалин... А напротив, рядом, во дворах – трупы коров, со-бак, сидевших на цепях, людей... Бежим. Вот дом знакомых. Ря-дом – брат и сестра. Знаю их. Красавцы. А между ними их со-бачка. Лапки – вперёд и головка на них. И у брата с сестрой – руки вперёд, лица – к земле... Словно все трое – ползут... А те-ла... Господи! Потрескались от пламени и из трещин стекает че-ловеческий жир... Бежим.
Люди, обезумев от горя и ужасов, бросаются к развалинам, роются в пепле, вытаскивая своих родных. Бежим. Вот женщина разрыла и вытаскивает из ямы золы обугленный труп. Это её красавица дочка семнадцати лет. Знаю и её. Мать обнимает доч-ку, целует, старается поднять и прижать к себе... Ужас! Бежим... Вот и наша изба. Мы знаем – в избе был привязан месячный те-ленок, которого ещё рано было выпускать в сарай или на улицу. Отец разрывает в этом месте обгоревшие головни и пепел. Они ещё горячие. Вот и тело телёнка… Отец снимает с него обго-ревшую шкуру и частицы пригоревшего к ней мяса. Сколько его там и какое оно? Но всё-таки это – мясо, еда. И мы – едим. По-том в погребе находим кое-что из овощей, набираем с собой и быстрее обратно. Бежим. Успеть бы. И вот уже Княгинино. В одной избе три семьи. Около тридцати человек. А тут по селу полицаи оповещают, мол, идите и опознайте своих детей, а то их сожгут живьём, как партизан. Среди женщин всё-таки нашлись смельчаки и поспешили туда. Сестра моей тёти матерью назва-лась, и тех двоих отпустили. Девочку привели, а мальчика – принесли: ноги-то его обгоревшие – полопались. А врачей-то не было. Мы его на соломе на завалинке и положили.
Сами спали где и как придётся, в тесноте да не в обиде. А тут наши вскоре немцев туранули из села! И все, кто вы-жил и захотел – возвратились в Чемлыш...
– Но, там же всё сожжено? Куда ж возвращаться-то? – уточняю.
– А к родным местам. На свою улицу. Каждый на месте пепелища соорудил шалаш из камыша. Вот в таком-то ша-лаше Катя и родила своего сына. Мишуткой в честь отца на-звала. Он был первенцем на нашей камышовой улице! А по-хож-то – копия! Из обгоревших кусков досок, брёвен масте-рили кое-какие столы, скамьи, чтоб было на чём хоть пообе-дать. Чуть-чуть осмотрелись, а тут и корова наша появилась. Сколько недель по степи да оврагам бродила, как человек – от врагов пряталась, а тут – пришла. Значит – поняла как-то, что – свои. Да коротка была передышка. Опять – немцы. Только камышовую деревню не тронули, а все окопы, тран-шеи на берегу битком забили – и люди, и оружие... И с вы-шины берега обстрел ведут по мосту. Никому не пройти, не удержаться. Им всё видно, как на ладони.
То и дело перестрелки и днём, и ночью. А мы, остав-шиеся, в погреба, у кого уцелели, а то по 70 человек забьёмся в сохранившийся каменный подвал и выжидаем.
Да, сегодня не легко представить, что пережили, а тогда – верите ли нет – мы могли по свисту пуль определить, кто стре-ляет: наши или враги. Если наши – радовались, хоть знали, что любая пуля смерть несёт. Но самым трудным был последний бой! Он длился семь дней и семь ночей подряд. Из всех окрест-ных сёл уже были выбиты враги. А наше было важной высо-той. Вся округа на виду, и переправа к Севску под прицелом. А мы – в подвале семеро суток! В духоте, тесноте, темноте, без еды, без воды... И вот одна женщина, бездетная, рискуя своей жизнью, взяла ведро и решила попробовать пробраться под но-сом у врага к реке набрать воды. Все напряжённо ждали. Вряд ли кто верил в её возвращение. А она - таки прошла. И только зачерпнула воды, как рядом зашуршали камыши – женщина так и замерла с протянутой рукой с ведром.
–  Не бойтесь... Это – свои, русские... Скажите – много ли в вашем селе немцев? – услышала она негромкое, осто-рожно-предупредительное, родное... – Где они находятся, что мы не можем вот уже семь дней взять высоту?
–  Много! Очень много! Все – и оружие – в траншеях, в окопах, что на самой высоте берега, почти у края обрыва, над рекой, – так же ответила женщина.
–  А есть ли местное население? И где оно находится? Если вы ушли в лес, то мы пустим в ход «Катюши»…
–  Местное население – в подвалах. Подальше от бере-га, в трехстах метрах... Пускайте, родимые, свои «Катюши» – выдержим.
Сказала и обратно, с водой. Только в подвал зашла и передала воду и разговор с красноармейцами, как земля со-дрогнулась от голоса «Катюши», сурового и рокового. Наши били точно по вражеским позициям. Это был первый удар.
Снаряды рвались на высотке, а осколками вырвало внут-ренности у не успевшего спрятаться в подвал мужчины. А у женщины вырвало с боку. Она сняла с себя платок и в дыру эту, чтоб приостановить кровь и не дать выпасть внутренно-стям. Сама дошла до подвала, придерживая кишки, попросила: «Помогите мне, люди». А как? Кто? Врачей-то нету...
– И что же, что с ней? – почему-то шепотом спросила я.
– Она? Посмотрела на нас... И вышла из подвала, в степь. Так больше её никто и не видел. А в момент затишья ещё одна женщина решила сходить за чем-то в огород. Там копна сена стояла.
А тут «Катюша» заговорила. Так копну волной подня-ло, а её под копну бросило, а копна, как ни в чём не бывало – опустилась на своё место, то есть – на неё. Уж зимой, когда сено скоту стравили, – обнаружили её…
    -О-о! Чего только не нагляделись наши детские глаза.
Один мужчина тоже не успел, или не захотел, услышав первые взрывы, спрятаться в подвал и сидел за столом в своём шалаше. А тут рядом – бац! Снаряд. Так куском железа, как лезвием, срезало ему верхнюю часть туловища и волной взмет-нуло и поставило на стол! А срез – чуть ниже желудка... А нижняя часть, что ниже желудка, – как на скамье сидела за сто-лом, так и оставалась сидеть! На столе – бюст, с головой, пле-чами, руками, и – разговаривает! И видит свою вторую полови-ну! Во сне такое не каждому приснится, а тут – наяву... Сказы-вали, что до вечера дожил, да ещё и с родными разговаривал...
– Да-а-а... Срез пришёлся, видно ниже рёбер... А тут к крышке стола прижало, кровоток прихватило... Были бы ря-дом врачи... Хотя что это за жизнь бы... такая, – прервала не-вольно рассказ.
– Нет. Мучиться так... Царство ему небесное. А «Ка-тюши» уже говорили реже. Но как только завоет, засипит – все в укрытие. Мы, трое подружек, прижались к стене подва-ла, стоим шепчем «Отче наш», а в открытых дверях стоит девушка лет восемнадцати, у которой на днях должна состо-яться свадьба, и говорит:
– Что вы там шепчете? Если – убить, то оно убьёт, хоть шепчи, хоть не шепчи! Вот мамка блины печёт – сейчас пой-ду горячих блинов поем!
А тут как жахнет снаряд! Люди, что посреди подвала стояли – крестом друг на друга попадали, крыша подвала рухнула и прямо на них.
А мы как стояли трое по-за стеночкой, так и стоим… Дверь ударом волны захлопнуло и засыпало. Когда всё стих-ло, люди начали выбираться из-под рухнувшей крыши. Все с ушибами, ранами, в крови. Кое-как протиснулись к двери, кое-как отодвинули, образовав узкую щель, в которую про-лезть смогли только мы, дети.
Там, снаружи, стоял парень – жених той девушки. Он на-чал нам помогать отгребать от двери землю… А под землёю – девушка. Он повернул её к себе лицом и – потерял сознание. Это была его невеста, с которой они дружили со школьной ска-мьи и на днях должны были пожениться. Так она и не успела ни горячих блинчиков поесть, ни фату надеть. Это была по-следняя в нашем селе жертва войны. Вскоре «Катюша» так за-говорила, что фрицы кто на чём, кто в чём помчались в панике вон из села! Мы же, боясь их мести, забились в уцелевший по-греб, закрылись и молчим. Наступила тишина. Мы ж ничего не видим и не понимаем – ушли ли все немцы, или группа при-таилась за дверью и ждёт нашего выхода, чтобы скосить очере-дью автомата. Вдруг – стук, стук в дверь.
И голос: «Не надо взламывать... Напугаешь…» И опять – стук, стук. Нет, не прикладом, не кованым сапогом. Стук ува-жительный. И голос такой родной, желанный: «Откройте, то-варищи! Свои мы, русские!» И такой сразу у всех крик радо-сти из груди:
– На-ши! Наши! Открывайте! Быстрее!
Двери распахнулись, все бросились обнимать, целовать этого молоденького красноармейца, приговаривая: «Милень-кий, родной!»
А он просил принять раненого товарища и перевязать ему раны, так как он сам спешит с остальными бойцами по-дальше отогнать врагов от села. Товарищ был весь изреше-чен пулями. Одна девушка перевязала раны, протёрла запек-шуюся, смешавшуюся с землёю кровь. Раненый успел рас-сказать, как они трое – разведгруппа – нарвались на засаду, где и не предполагали и что из троих остался вот он один. Но через несколько часов скончался и он. Вернувшиеся товари-щи завернули тело в плащ-палатку и забрали с собой. С ни-ми, с нашими, ушёл и тот паренёк, которому жгли огнём но-ги немцы, пытая.
– Лучше в бою погибну, чем тут, не дай бог, опять вер-нутся фрицы! – сказал тогда он...
Да-а-а... Спустя много лет после Победы, я, поступая на работу уже тут, в Харцызске, услышу и удивлюсь встрече. Принимавший от меня документы вдруг спросил:
– Ты смотри! Из Княгинино! Во время войны ты была в Княгинино?!
– Была!
– А ты помнишь ту часть, которая освободила ваше се-ло и с которой ушёл ваш хлопчик с обожженными ногами?
– Помню! Конечно – помню! Как же можно забыть?! Всё помню! А где же он? Он – жив?
– Нет, милая моя – погиб... Врагу удалось сосредото-чить такую силу под Севском, что нашей части, только – только вышедшей из затяжных боёв, с такой ордою было не справиться. Нас в живых от всей части осталось только семе-ро... В первом же бою погиб и ваш парнишка...
Умолкла Мария Федоровна Попова, в девичестве – Жу-рина. Молчу и я, мысленно ещё видя картины тех суровых, трагических, пламенных лет...
– А что же с Маманёнком? С тем лжекоммунистом-предателем? Неужто остался не наказанным? – насторожен-но спрашиваю.
– Он хотел спасти свою шкуру. Если бы удалось – гля-дишь и всплыл бы где-нибудь под чужой фамилией, может и под своей ходил бы опять в коммунистах... За тысячу вёрст уехал бы и врал бы, что в концлагере, в оккупации мучени-ком был... Такие ведь способны маскироваться! Да Богу с высоты виднее... Сразу, как наши вошли в село, его не стало видно. А люди заметили, что одна женщина, не жена ему, не родня – знакомая, или запуганная, ходит регулярно вниз, на торфяники, почти к реке.. Догадались – еду кому-то носит. Доложили нашим. Они выставили часовых поблизости. Еду уже не пронести. А тут – прилив начался. Вода часть низины затопила. Сутки, другие, и он всплыл. Из своего укрытия. Голод и вода обезоружили его… Наши бойцы помогли ему выбраться. Люди бросились к нему, готовые растерзать его на части. Те, чьи родные погибли по вине предателя, просят солдат: «Дайте мы этого гада своими руками задавим!» Во-енные не разрешили, сказали:
– Пусть ответит за все свои злодеяния, предательства перед Судом по Закону нашей Родины!
– Ответил?
– Нет! Он к вечеру сам подох! Да. Да. Да, – вздохнула рассказчица, – война – это страшно... Сколько их, советских воинов, полегло в боях только за наше село! Да и немецких солдат. Тысячи! То наши в плен берут, то немцы наших. По-держат дней десять голодными, выведут к глубокой промои-ны, перестреляют и – туда. Даже не закапывали, а так – дож-ди пойдут, вода вниз груды тел посунет... Партию на партией  сваливали... А в тот беспрерывный семидневный бой! Всё поле, все торфяники – в трупах. По улице – трупы, в огоро-дах – трупы, в лесах – трупы, на берегу – трупы, и в реке... Наши селяне тут же, где лежит, прикопают немного и всё. И только после победы свозили по несколько человек, вернее – что осталось от них, в общую яму на кладбище. Кто там мог различить – русский или немец, мадьяр или узбек, казах – все в общей могиле. И числятся, небось, без вести пропавшими. А они-то там, под Севском, под Княгинином, в Чемлыше... Чьи-то родные отцы, сыновья, братья, мужья... Ни памятни-ка, ни креста – холмик земли.

Историческая справка
«... Миллионы советских людей на оккупированных террито-риях СССР находились в положении рабов, голодали, подвергались истязаниям в тюрьмах и концлагерях, погибали на виселицах....»
«Одновременно усиливались и репрессии. Гитлер отстранял от командования фельдмаршалов и генералов. Офицеры, допус-тившие отход своих частей, и отступавшие без приказа солдаты – расстреливались, их семьи преследовались.» (Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 171).

А стратеги «мирового господства», чтоб спасти свой «авторитет» всесильного палача, в злопыхательстве все бро-сали и бросали тысячи «чужого» и своего народа в кровавую мясорубку военной бойни, требуя все новых и новых жертв:

«... 27 декабря 1941г. Геббельс писал в газете «Дас Райх»: «Немцы должны понять, что эта война поставила на карту всё. Де-ло идёт о жизни и смерти. Наши теперешние страдания и тяготы могут показаться детской забавой по сравнению с тем, что после-дует, если мы потерпим поражение. Восточный фронт ежедневно, ежемесячно требует жертв, жертв, жертв…» (Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 170, 171).

Жертв, жертв, хотя уже самому простому солдату гит-леровских армий было ясно, что достанется ему от захвата чужих земель, от соблазнительной идеи мирового господ-ства, как, например, Иоганнесу Бантеру, который перед боем писал жене: «Через час мы встретимся с русскими лицом к лицу. Страшно! Допустим, мы займём деревню, другую, а дальше? Дальше – смерть на русской земле. Нам, солдатам, известно будущее. Где-то недалеко от места, откуда я пишу тебе письмо, будут еле заметные холмики. Здесь мы ляжем костьми. И это всё, что добудет наш брат в России».

(Архив МО СССР, ф. 208, оп. 6852, д. 6, л. 970. В кн. «Со-ветский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 169, 170, 171).

Особенно потрясающим для гитлеровских солдат были огромные потери, понесённые под Москвой. Сокрушительные поражения подорвали их веру в непобедимость вермахта.
Этот перелом в сознании солдат передаёт в дневнике ефрейтор Карл Верл: «Если кругом всё грохочет, и стреляет, а на каждых двух–трёх метрах лежит труп, то взгляды на ве-щи меняются» (Там же, стр. 169).
– Да-а-а... Брянщина... Леса, торфяники, болота, село Чемлыш и мне от роду семь. Время, которое само слагало оды, поэмы, песнь великому мужеству Советского народа, его страданиям, трагедии и Славе…
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие тума-а-аны...
А сосны слы...
А сосны слышали окрест,
Как шли...
Как шли с Победой партиза-а-аны...
Из динамика рвались, летели, плыли песни военного времени, песни нашего детства и отрочества... Всё это было.
– Да. Было, – грустно заканчивала свой рассказ Мария Фе-доровна. – Это было под Севском, со мной, с моими родными, с селом, с нашей Великой Страною. О, как я хочу, чтобы такое не повторилось нигде, никогда ни на Земле, ни на Небесах! Я праздную всегда этот священный День Победы! И призываю всех правителей мира – решайте свои международные и внут-ренние вопросы мирным путём, если вы, действительно, от Бога.
Беседу вела О. Гладнева
 
«Громи захватчиков, ребята!»

ШУМЕЛ СУРОВО БРЯНСКИЙ ЛЕС

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли на битву партизаны.

Тропою тайной меж берёз
Спешили дебрями густыми.
И каждый за плечами нёс
Винтовку с пулями литыми.

В лесах врагам спасенья нет:
Летят советские гранаты.
И командир кричит им вслед:
«Громи захватчиков, ребята!»

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли с победой партизаны.

(Анатолий Сафронов)


Историческая справка
«...17 сентября 1943 Брянским фронтом был освобождён Брянск и Бежица…»
«...25 сентября 1943 года войсками правого крыла Западного фронта при содействии Калининского фронта был освобождён древний русский город Смоленск и Рославль».
«...26 сентября Брянский фронт вступил, выгоняя врага, на территорию Белоруссии...»
(Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 362).





     ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА: материалы для этой книги - "Война глазами детей" -собирались от "детей войны", живущих в гг. Харцызск, Иловайск, Зугресс, но военное детство многих из них прошло в разных городах и сёлах России, Белоруссии, Украины,Казахстана, Узбекистана и др.
  Все они отдали свою юность, трудовую молодость восстановлению послевоенного Донбасса, шахтёрскому трудовому краю, который стал для них второй Родиной.
     А сейчас - фрагменты из главы - "ЗУГРЕС":


 

               *     *      *

ЭТО – ВОЙНА, СЫНОК!

(По рассказам ВЛАДИМИРА НИКОЛАЕВИЧА КАЗИМЫ)

Какие семена –
такие всходы.
Нас время замесило
на войне,
И все, что испытать
пришлось стране,
Мы выхлебали досыта,
с походом.

В. Калиниченко

Детство

Какая высокая кукуруза! А листья – широкие, блестя-щие сверху, снизу – шероховатые, а по краям – острые, да еще и зубчатые.
Такой там, в шахтёрском поселке Бурос, что под Макеев-кой в Донбассе, где родился Вовик, он не видел. Прямо – на-стоящий лес! Для него, как только они переехали в это село Кобзевку, Красноградского района, что км в 30 от Харькова, кукурузное поле стало любимым местом прогулок, игр да и ла-комства. Затишно, тепло, спокойно… Вовик трогает мягкие длинные рыльца кукурузы и вдруг вздрагивает от мгновенно раздавшегося вверху гула, воя, треска, такого сильного, страш-ного, что мальчик зажимает ладошками уши, подняв лицо к небу. А там, чуть не цепляясь за макушки кукурузы – самоле-ты. Вовик заорал от страха и пустился наутёк… А самолеты кружили, кружили, завывая, над полем. Большущие листья ку-курузы мешали бежать, рвали рубашку, штанишки, волосы, ца-рапали лицо, руки, но Вовик не чувствовал, не замечал ни ца-рапин, ни оторвавшейся пуговицы, ни сползших и отлетевших в сторону с мелькающих быстро ног штанишек – он убегал от самолетов! Вот и конец поля, двор, мама… Он с разбега броса-ется в ее объятия и сквозь слезы спрашивает, что это такое… И слышит от прижавшей его к себе, как будто желавшей собою закрыть и спасти матери, краткое и грустное:
– Это – война, сынок!

Со смертью лицом к лицу

Все тот же зловещий вой, трескотня и взрывы. Мать хва-тает Вовика за ручку, и они бегут. Бегут все. К окопам, в укры-тие. Мать подхватывает сынишку на руки и прыгает в окоп.
– Век! Вэ-эк! Вэ-э-эк! Шнеля! – вскрикивает немецкий солдат, бросая пулемёт и хватая автомат, думая, что на него на-пали, и тыча дулом то в грудь женщины, то в голову мальчика, орет свое: «Век! Шнеля!» Мать выбрасывает из окопа сына, одним прыжком выпрыгивает вон из окопа, и они опять бегут и прыгают ещё в какой-то окоп, набитый такими же, как они.
 
В панике не разобрать, где и чьи окопы… А рядом нет защиты сильной – отца и мужа. Он на фронте. Воюет. Может в этот момент, идет в атаку, почти рядом, под Харьковом, где идут бои за каждую пядь земли! В свою последнюю атаку… А вскоре мать, тихонько плача, обнимет сына и незаметно от него спрячет полученную с фронта похоронку… В жестоком сражении за местечко Рогачики смертельно раненный пуле-метчик Николай Афанасьевич Казима продолжал вести огонь по врагу до последнего вздоха, так и не выпустив гашетки из холодеющей руки.

Фашистский кованый сапог

Как собакам или воробьям: «Тю-тю, на!» бросал наземь кусочки шоколада или конфетки перед голодной малышнёй 25–30-летний верзила – завоеватель «мирового господства», в каске с толстыми рожками, с автоматом, с приторно-слащавой, провоцирующей добро улыбкой, тыча пальцем, как перед щенком, мол, возьми, возьми!
Они, дети из подвальчиков, сараев, погребов, уже чуть-чуть привыкли к оккупантам, живущим в их квартирах, ха-тах, и по своей детской наивности воспринимали их как лю-дей, не умели отличить подвох.
А конфетки, шоколадки падали все ближе, почти у са-мых ног «благодетеля». Мальчики и девочки, толкаясь, не решались, но соблазн велик, и кто смелей – вперёд!
Вовчик подскочил – хвать кусочек шоколадки и, разо-гнуться не успев, летит, отброшенный ударом сапога и пада-ет навзничь, видя пред собой огромную подошву, кованую, с острыми треугольными стальными шипами…
Вовчик ещё не знает чувства гордости и достоинства, поэтому не от несправедливой, циничной обиды, а от физи-ческой боли плачет он под взрывной, раскатистый, самодо-вольный хохот «шутника».
А кто-то ещё из подбежавших малышей, осмелев, хва-тает шоколадку и летит от удара сапога и падает навзничь, хныча от боли. Третий, пятый… Конфетка – удар – навзничь. Падают, падают на землю сладкие манящие конфетки. Блеск шипов из стали, тихий плач ребенка, тающий кусочек шоко-ладки, выскочивший в грязь из детских рук… И над всем над этим – раскатистый, довольный смех фашиста.

Историческая справка (для сравнения – авт.):
Постановление Военного совета 1-го Белорусского фронта 31 мая 1945 года:
«В соответствии с постановлением ГКО № 8450 от 8.V.1945 г. «О снабжении населения города Берлина» Военный совет фрон-та постановляет: 1. Организовать снабжение молоком детей до 8-летнего возраста за счет:
а) использования молочных ресурсов пригородов Берлина в количестве ежедневно 70 тысяч литров молока;
б) передачи из трофейного скота 5 тысяч голов дойных мо-лочных коров для размещения на молочных пунктах в районах го-рода Берлина…»

«Из заявления инженера Рихарда Штумпфа (г. Берлин)
Май 1945 года.
Моя искренняя благодарность Советскому правительству без-гранична. Русские не только обеспечивают нас продуктами, но уста-навливают разные нормы питания. Выделены рабочие тяжелых про-фессий, выделены ученые, профессора. Мы ясно видим, что Совет-ское командование ценит работников умственного труда.»
«Из заявления профессора берлинской консерватории Ру-дольфа Круна.
Май 1945 года.
Мы не ожидали такого отношения Красной Армии к нам, ибо верили геббельсовской пропаганде о зверствах русских. А о таком снабжении мы даже и не мечтали. Многие из нас были убе-ждены в том, что придется влачить голодное существование.»
(Куманёв Г.А. 1941 – 1945. Краткая история, документы, фо-тографии. – М.: Политиздат, 1982. – 238 с., ил. – (Страна Советов от Октября до наших дней).

А теперь – револьвер!

Нет, больше Вовик не хватал у ног в кованых сапогах конфеток. Он даже в сторону их не хотел смотреть. Однаж-ды, с удовольствием, схватил он – револьвер! Настоящий! Военный! Со стола. Прямо под носом у фашистов! Сумел! Хватило ловкости и смелости. Просто уже не каждый из подростков в свои 14–15 лет хотел прощать врагу обиды, а тут вдруг – вот он, револьвер. Увидев, что немцы чем-то сильно заняты, подозвали Вовика и попросили, сказав, чтоб аккуратней, незаметно. И Вовик выполнил их просьбу. И был по-детски рад, услышав похвалу: «Ты, Вовик – молодец!»
– А ведь могли б и заметить! Тут же б шлёпнули! Из этого же револьвера! – рассуждал, спустя почти семьдесят лет, Владимир Николаевич Казима, пенсионер, «дитя воен-ных лет», несмотря на небаловавшую его судьбу, на минув-шие планы пятилеток за три года, в роли рабочего или на-чальника цеха, на активную позицию в жизни завода, города, Страны, он до сих пор – общественник, активист, нужный людям человек, к которому обращаются за помощью и за со-ветом и члены садового общества и обществ «Ветеранов Ве-ликой Отечественной» и «детей военных 1941–1945 лет», возглавляемых им в городке Зугрэс, что в шахтерском Дон-бассе, а, ознакомившись с проектом издания книги воспоми-наний «детей военного времени» о своем суровом детстве, принял самое непосредственное участие в организации сбора материалов и нахождении спонсоров, чтобы только запечат-леть на страницах книги воспоминания пока ещё живых сви-детелей тех исторических событий, видевших войну глазами детей и подростков, чьими устами Правда говорит.
О. Гладнева

                *     *     *


ТАМАРА АЛЕКСАНДРОВНА ДАНИЛЕНКО, быв-ший начальник почтового отделения связи, ныне – пенсио-нерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

ИХ СПАЛИЛИ ФАШИСТЫ ЗАЖИВО

Картины ужасов и страхов
Мы не в кино, а наяву
Детьми, подростками смотрели
В ту кровожадную войну!

Родилась-то я в селе Алексей-Орловка Шахтёрского рай-она, в апреле 1933 года, а во время войны мы с братиком и ма-мой жили в г. Зугрэсе. Да – помню, как плакал город, провожая на фронт своих сынов. Ушёл и наш отец защищать Великую страну СССР.
А враг пришёл сюда, в наши края. Шли и шли немцы, и всё – через Троицко-Xарцызск.
Тут, в Зугрэсе, где сейчас 1-й магазин, стоял барак, в кото-рый захватчики сгоняли военнопленных. Набив битком, фаши-сты в один из дней подожгли барак, заперев двери. Пламени ог-ня, клубы дыма, вопли, предсмертные стоны живьём сгорающих людей... Потом обгоревшие трупы закапывали в землю...
Своих же погибших немцы хоронили в плащах, выбрав место для захоронений возле музыкальной школы.
Когда в город пришли наши войска и узнали о зверст-вах фашистов, они выкапывали сгоревших военнопленных красноармейцев из ям и перезахоранивали в одну – Братскую могилу, воздав почесть им салютами и выстрелами в небо.
Вспоминать об ужасах войны нелегко, а нам пришлось их видеть и пережить. Да и тем, немецким, матерям, отцам и детям, небось не мёд осознавать, что где-то завернутый в плащ-палатку, в чужой земле, навечно остался их сын, отец, без почести, безвестным и бесславным.
Да, наши отцы, братья, сестры не нападали, а ЗАЩИ-ЩАЛИ нас, своих детей, семьи, село, город, землю – Родину! Защищали, проявляя самоотверженность, мужество, отвагу, и для нас каждый из них – доблестный Герой! Да, мы всю жизнь несём в сердцах боль утраты, жалость и любовь к по-гибшим, но и погибшими и живыми мы – гордимся!
А как же наши немецкие сверстники называют своих отцов и братьев, помчавшихся «нах Остен» убивать «рус», чтобы отнять у них законные земли и нажитое богатство, чтобы привезти своим потомкам чужое золото, «рус»-рабов, да захлебнувшихся в брянских болотах от давшей отпор «рус»-руки? Ворами? Грабителями? Алчными убийцами? И что они в душе переживают за своих павших и живых – по-зор и стыд? Ну,  какой же тут «героизм»? Фашизм! И чем же тут гордиться?
Здорово просчитался Гитлер и его «отцы-стратеги» войны – вместо огромных просторов и богатств СССР, в дар своей «господско-арийской» избранной нации – берлинскую стену и мировой позор!



АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ МОСКАЛЁВ, слесарь, ныне – пенсионер, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

И всю оккупационную лютую пору и труднейшее по-слевоенное лихолетье, и энтузиазм трудового народа времён сталинских пятилеток, и чехарду «перестройки», и сего-дняшние потуги то ли сотворения, то ли – перетворения «де-мократии» пережил и переживаю вместе с городом, где ро-дился, вырос и живу, с некогда – столь цветущим, но всегда для меня самым дорогим городом – Зугрэсом.




ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА ШИШ (Дьяченко), быв-ший бухгалтер ЗЭМЗ, ныне – пенсионер, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

ВКУС ПЕЧЕНОЙ КУКУРУЗЫ

О, Родина!
Спасая жизнь тебе,
Он не погиб, солдат,
Он стал навечно
Сединкой светлою
В твоей большой судьбе.
Навечно. Да – навечно!
В. Яковенко


Фашисты драпали, а наши быстро наступали, и Степа-но-Крынка оказалась в кольце огня. Мы, в основном – жен-щины и дети – убежали в лес. Сколько пробыли там – не помню, ведь мне четвертый шёл годок. Зато вот помню как хотелось есть. И тогда старшие дети пробрались ползком в кукурузное поле, наломали кочанов и за пазухой, опять полз-ком, нам принесли. Взрослые в овражке развели костер, чтоб испечь кукурузу… До сих пор помню вкус той кукурузы – какая ж она была сладкая, вкусная!
И какой же горькой, страшной, величиной в жизнь бы-ла боль утраты – наш папа на фронте погиб!

ПЁТР НИКОЛАЕВИЧ ШИШ, бывший инженер-конструктор ЗЭМЗ, ныне – пенсионер, «дитя военного вре-мени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

ОН РЕМОНТИРОВАЛ НАМ ОБУВЬ

Шёл бой. Мы с мамой и другими жителями спрятались в землянке. Сюда же заскочил и немец с автоматом. Ходит по землянке, наставляя на каждого дуло, издевательски ух-мыляясь, грозит: «Капут! Капут!» Вот каково было нам, де-тям, пережить хотя бы эти минуты? И тем более – нашим мамам, прижи¬мавшим нас к груди? А теперь нас называют – «дети войны»! Жертвы мы! Страдальцы и мученики поры военной, так-то было бы точнее!
Да. Было это в селе Таврическом, что в Тельмановском районе на Донбассе. Время боев и оккупации. Немцы жили в нашем доме. А один из них ремонтировал нам, деткам, и маме нашей обувь, одежду. Делал это украдкой от своих и нам приказывал, чтоб мы об этом никому не говорили. Он был антифашист. Да, разными были и немцы!

Историческая справка
«13 октября 1941 года Тельманово оккупировали фашист-ские захватчики. Начались расправы над коммунистами и совет-скими активистами. По селу вместе с эсэсовцами рыскали поли-цаи, выискивая коммунистов. Молодежь отправляли в Германию. Но несмотря на террор, население саботировало распоряжения гитлеровцев, прятало хлеб, скот. Рискуя жизнью, жители села спа-сали раненых и военнопленных…
С огромной радостью встретили жители села 9 сентября 1943 года своих освободителей – части 367-й стрелковой орденов Красного Знамени и Суворова 2-й степени дивизии под командо-ванием генерал-майора А.Х. Юхимчука» (История городов и сел Украинской ССР. В 12-ти томах. Донецкая область ИИ АН УССР. К., 1976, стр. 670).

ГАЛИНА ПЕТРОВНА ЗВЯГИНЦЕВА (Леонова),
ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВИЧ ЛЕОНОВ
г. Зугрэс, Донбасс, Украина

Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
К.Симонов

Где родились, там и переживали войну 1941–1945 гг.
Страшные взрывы, огромные языки бушующего пла-мени и клубы дыма пожаров. Горели школа, гостиница... И жуткий, надрывный вой сирен, при котором бабушка хватала меня за ручонку, а моего трёхмесячного братишку Женю на руки и бегом в подвал. Бывало и днями и ночами сидели там в темноте. Братишка плакал – он, как и все мы – был голо-ден. А наша мама работала санитаркой – с бригадой медиков и девушками-добровольцами спасали раненых солдат, сут-ками не приходя домой. Тогда бабушка (как сейчас помню!) пожуёт кусочек хлеба, завернёт в марлю или платочек и – малышу, как соску. Он, бедненький, морщится, хнычет, изо рта выталкивает такую «соску», но голод – не тётка... Бабуш-ка в те дни была нам и за маму и за папу.
Папу нашего, Петра Ивановича Леонова, 1915 года ро-ждения, сразу же, несмотря на бронь, вызвали в военкомат, как только объявили войну.
– Наш мирный городок Зугрэс содрогнулся от тревожно-го голоса, несущегося из динамиков: «Говорит Москва! Гово-рит Москва!» – сообщающего страшную весть о нападении врага на нашу Страну, и сразу же наполнился воем причитаний, криком, плачем жалости и отчаяния расставаний, – рассказыва-ла бабушка. Всем приходили повестки – немедленно явиться в военкомат. Многие шли туда добровольно, прося направить на фронт. В этом бурлящем горем разлуки, тревоги потоке и наша семья: бабушка, мама с младенцем на руках и папа, на руках которого – я. Мы провожаем папу. Крепкие объятия, нежные поцелуи, слова сквозь слёзы... Кто ж мог знать, что всё это – в последний раз?.. Тогда все были уверены, что война закончится скоро, и родные наши кормильцы возвратятся домой. Но через долгие-долгие 4 грозовые годы своего кормильца встретит только ОДНА семья из 18 живущих в нашем подъезде! Осталь-ным 17 судилось в течение всех этих лет получать извещения, из которых ударом грома: пропал без вести, убит под Ровно, пал смертью храбрых... Иногда – по две, три похоронки в се-мью... Обезумевшие от горя матери рвали волосы на себе, теря-ли сознание, иногда – разум...
В июле мы получили первое и единственное письмо от папы. Он расспрашивал о делах дома, на заводе, писал о фронтовых буднях, но ни словом, ни полунамёком о реаль-ной действительности там…
Письмо было получено из г. Лубны, что на Полтавщине.
А вскоре нам принесли роковую бумажку, извещав-шую, что наш папа в сражении под Лубнами пропал без вести...
Позже только мы узнаем, каковы были те сражения, бои за город Лубны, где каждая пядь земли пропитана кро-вью бойцов, и сколько наших отцов и братьев полегло имен-но в тех местах! До сих пор, более полувека спустя, при раз-личных земляных работах, то в полях, то в лесах, огородах, в оврагах натыкаются и извлекают останки тех, «пропавших без вести»... Кто их там тогда в кошмаре боя искал, опозна-вал? Было ли когда бегать по оврагам, болотам, нырять в во-ду в поиске погибших? Да и кому, если иногда оставалось «только трое из 18 ребят», тех, «стоявших насмерть у речек, у высот»? Когда – вперед! – к бою! – ни шага назад! И они, наши любимые, спасая родимую землю от плена, от захвата врагом «…бесстрашно врывались в самый ад! Ложилися под танки со связками гранат, в горящих самолетах бросались с облаков… на головы врагов»! – у войны свои законы.
Сейчас, понимая все это, признаешь, что тогда, как ни странно, было лучше получить такое извещение, чем с... «по-гиб», «пал», «убит» – оно оставляло хоть каплю надежды – ждать! И мама и бабушка ждали всю жизнь...
Мы, дети и подростки, плотной гурьбой окружали тогда этого единственного из 18 вернувшегося с фронта дядю Ваню Грачова, слушая его рассказы о войне, втайне ожидали, что вдруг он вспомнит и скажет, что видел кого-то из наших отцов.
Ещё помню, как мы, ватага босоногих и голодных ре-бят, ежедневно бегали в конец города, за щебеночный завод, ближе к дороге встречать возвращающихся с фронтов в на-дежде встретить своего отца.
Часами ждали. Но как только появлялся кто-то в шине-ли иль в зелёной военной форме – срывались и вихрем не-слись ему навстречу! И наперебой: «Дядя, а ты не наш ли отец?» – и говорили, как нас зовут и чьи мы. Если дядя не признавал, мы задавали другой волнующий нас вопрос: «Дя-дя, а ты не видел нашего папу?» Два самых главных вопроса. Да, мы забыли лица своих отцов, а те, кто родился после их ухода на фронт – и вовсе не знали.
Да – мы росли почти беспризорными – отцы погибли иль пропали без вести, матери – сутками на производстве. Нас воспитывала, в хорошем, добром понимании этого слова – улица: какие мы были дружные! Верные, надёжные, бо-леющие друг за друга, понимающие, отзывчивые. Никогда не обращали внимание, кто в чём одет-обут, судили не по одёж-ке, у нас другие были мерки ценности – честность, доброта, верность.
Все старались учиться, а после школы обязательно в ФЗО, в ПТУ, в техникум, чтоб быстрее получить какую-то профессию, заработать свою зарплату и принести в дом, в семью!
Сейчас вот глядим вокруг, и кажется нам, что мы, дети военных лет, были куда счастливее, когда покупали одно ситцевое платьице на год и пальтишко – на 3–5 лет.
    ( тут фото )
 
3-А класс, г. Зугрэс, 1948 г.
классный руководитель – Мария Васильевна

Ходили мы в школу и в училище кто в чём, но мы были – равны. Ели кисель из синей, гнилой картошки да кукурузную мамалыгу, а мечтали – до Космоса! Да! У нас были красивые, родственные Мечты о всеобщем счастье всех людей на плане-те. Мы жили мечтой о прекрасном будущем, а не ради «своей хаты с краю»!.. А наши молчаливые матери - вдовы никогда, нигде, никому не жаловались на свою тяжёлую судьбу, а доб-росовестно трудились на производстве, перевыполняя нормы планов Пятилеток, крепя экономику, мощь Страны, сберегая её язык, культуру, обычаи и нравы.
Г. Леонова, бывшая медсестра, ныне – пенсионерка, «дитя военных лет».
Е. Леонов, физрук, ныне – пенсионер, «дитя военных лет». г. Зугрэс, Донбасс, октябрь 2007 г.


ВАЛЕНТИНА МЕЛЕНТЬЕВНА МИНАЕВА (Зайцева)
30.09.1933 г.р., пгт Троицко-Харцызск,
Донецкой области, Украина

Родилась и выросла в Троицко-Харцызске, тут мы и во время Великой Отечественной войны жили-страдали. Нача-лась она бомбёжками. Мы, жители, прятались по шахтам, в шурфах, в подвалах. Возвращались и видели: все дома – без стекол в окнах, двери повышибало... Женщины, как могли, ремонтировали сами – ведь жить где-то надо было. Помога-ли, конечно, старики, которые ещё в силах, да мужчины из тех, которых не призвали на фронты. Нашего папу отправили на фронт в первый же день начала войны – 22 июня 1941 го-да. А в 1944 году получили похоронку.
Мы остались без отца. Трудно было мамочке и во время войны и после – то на выборке породы, то – в каменном карьере, то на железной дороге, то опять в шахте – плитовой.
Помню, как в посёлок вошли вражеские части. Расселились по нашим домам, дворам, а нас – в сараи, подвалы, погре-ба... Они спали на наших кроватях, а мы – на голых земляных полах. Забирали – всё, что есть в подвалах, в кладовочках – про-довольственные запасы. Увидят курицу – бегают, ловят, а потом всё равно требуют жарить яичницу, будто яйца с неба падают.
Коров или у кого был телёнок, овцы – всё отгоняли на бойню.
Женщин заставляли готовить им пищу, стирать, уби-рать. Насильно домогались женщин, не обращая внимания на присутствие детей....
Грубо, унизительно, жестоко относились захватчики к нам.
При немцах нас, детей, заставляли в полях собирать колос-ки и сдавать в поссовет, чтобы меньше было на полях потерь.
Жара, высокая стерня колет, наши босые ножки в ссади-нах кровавых.... Хочется убежать, спрятаться, а попробуй – объездчики полей догонят, изобьют длинными плётками... Да и воду носили вёдрами в поле рабочим, и кукурузу помогали убирать, а весь до грамма урожай отдавали немцам.
И только когда наши вошли в село – стало легче ды-шать. Хоть не было такого страха.
А трудиться было так же тяжело. Хоть и давали по 300 гр хлеба на ребенка. После войны на полях ещё сложнее стало работать, так как, отступая, враг оставил на них столько кра-сивых цветных «игрушек» – мин, что некоторые, не заметив – подрывались на них. Особенно дети, принимая их за игрушки, страдали. Были и смертельные случаи.
Учиться приходилось в более-менее сохранившейся хате, пока отстроили школу. Семилетку окончили в Троицко-Харцызске. Обучение велось на украинском языке. А в 8–10 классах – уже на русском. Было нелегко. Да и учиться теперь приходилось в Зугрэсе. Далеко. Ходили пешком, по железно-дорожным путям. А зимы-то – суровые, снежные, морозные, а одеться-то не во что... Часто бывало – из посёлка выйдем, дой-дём до моста и – как на юру. Ветер с ног сшибает, мороз до косточек пробирает, волосы, ресницы – в инее. Птицы на лету мёрзнут... И мы – возвратимся домой – до вечера отогреваемся.
Но учились очень старательно. С большим желанием. Чтоб в вуз поступить. Человеком стать! И я поступила в Днепропетровский химико-технологический институт, полу-чила специальность, замуж вышла, двух сынов, Сашу и Во-лодю, родила, внуков вот дождалась... И тридцать лет прора-ботала инженером-конструктором в Зуевском энерго-механическом заводе, в одном и том же отделе.
В. Минаева, ныне – пенсионерка, «дитя военного вре-мени», г. Зугрэс, Донбасс, ноябрь 2007 г.


ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ МАЛИЧЕНКО, бывший начальник бюро нормирования ЗЭМЗ, ныне пенсионер, «ди-тя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

ПУЩЕ НЕМЕЦКОЙ ОВЧАРКИ!

Овчарка. Большая. Страшная. Потому что – собака, зверь. Она жила в нашей хате вместе с немцами, а мы с ма-мой – в сарайчике.
Есть хотелось. Можно помнить чувство голода? Я – пом-ню! Еды не было. У немцев – много. Ну и изловчались мы, па-цанята, стащить у них хоть маленький кусочек хлеба... А соба-ка? Умная! Делала вид, что нас не замечает. И это очень удив-ляло мой детский разум: собака, немецкая, а нас не выдает!
И был среди немцев – наш, говорил по-русски, но так усилено помогал во всем оккупантам, что мы и взрослые боялись его пуще овчарки! И это тоже приводило в недоуме-ние мое детское сознание: как же так – вроде ж – наш?
Лет семь тогда мне было. И было это в Донбассе, в селе Зуевке, где я родился и вместе с семьёй переживал войну.
Вот, уже поседев, говорю:
– Любая, великая или малая, по любой причине развя-занная война – это непростительное преступление перед детством!


ЕЛЕНА ПЕТРОВНА МИЛЬЧЕНКО (Цуюкова), 13.04.1932 г.р., город Амвросиевка,
Донецкой (Сталинской) области, Украина

Где дом стоял,
Мой отчий дом родной –
Горит сейчас
Там Вечности Огонь.

Да, действительно, горит Вечный Огонь на том самом месте, где стоял дом № 20, по улице им. В. И. Ленина, в ко-тором я весной 1932 года родилась и вместе со своей семьёй переживала события и факты Великой Отечественной войны 1941–1945 лет.
На этой же улице, согнав народ в центр Амвросиевки, фашисты на глазах у всех: детей, стариков, беззащитных женщин – вешали пленных красноармейцев...
Ну и какой же в этом «героизм» – повесить изнурённых побоями и голодом обезоруженных людей, да ещё со связан-ными руками?! Они хотели страхом казни вызвать у местно-го населения раболепие, повиновение, а вызвали отвращение и ненависть в наших душах и сердцах. Сейчас на месте казни стоит Дворец культуры.

Историческая справка
«Ночью 22 октября 1941 г. в Амвросиевку ворвались немец-ко-фашистские войска. Оккупанты объявили все заводы филиалом фирмы «Герман Геринг». На заводе № 1 эсэсовцы пытались соз-дать мастерские по ремонту танков. Но ни угрозы, ни уговоры не заставили людей работать на врага. Заводы бездействовали до са-мого освобождения города. В дни оккупации за сопротивление «новому порядку» фашисты по-зверски замучили в гестаповских застенках 211 человек, в т.ч. 49 коммунистов, 21 комсомольца; на глазах матерей расстреляли 10 малолетних детей.
Подпольные группы патриотов всячески боролись с захват-чиками и хотя многие из них по доносу предателей были замучены фашистами и расстреляны, оставшиеся продолжали борьбу…» (отточие текста)
(История городов и сел Украинской ССР. В 26 томах. До-нецкая область. ИИ АН УССР, К., 1976, стр. 143).

Возле железнодорожного вокзала тогда был склад, на котором работали военнопленные. В один из дней фашисты спалили их, заживо.
Вот что видели и переживали мы, «дети военного вре-мени», ежедневно и еженощно живя под страхом, живя впро-голодь.
Была ли не перенапряжённой наша детская, не сформи-ровавшаяся ещё нервная система? Мог ли иметь отличное здоровье наш развивающийся организм? Кто ответит? Кто ответит – почему во время войны погибла моя бабушка, а я, дитя, была ранена в левую ногу?
И, несмотря на всё пережитое, став взрослыми, труди-лись так, что росли города, как грибы, на месте руин и пепла, шумели, как море, хлеба на полях, и тысячи тысяч разного скота паслось на заливных, тучных пастбищах. Почему?
Пусть над этими всеми вопросами глубоко задумаются и политики, и философы, и правители всего мира, возможно поймут и убедятся, что сила не в военной мощи, не в войне!
Е. Мильченко, бывшая работница Зуевской ГЭС, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

Историческая справка
«23 августа 1943 года части 4-го гвардейского механизиро-ванного корпуса (командир генерал-лейтенант Т.И. Танасчишин) Южного фронта освободили Амвросиевку от фашистов.» (История городов и сел Украинской ССР, В 26 томах. Донецкая область. ИИ АН УССР, К. 1976, стр.143).

РАИСА ПЕТРОВНА ТРЕТЬЯК, бывший контролер ОТК, ныне – пенсионерка, «дитя военных лет», г. Зугрэс, де-кабрь 2007 г.

Ах, как нравился немцам Славянск!

Очень по душе пришёлся Славянск немцам: рассели-лись сразу в зданиях санаториев. Жён своих, детей поприво-зили! Жили семьями, ну прямо – отдых на курортах, а не война! Да «сезон» коротким оказался – Советские войска пошли в такое яростное наступление под говорок «Катюш», что спешно драпали захватчики, а в злости подпаливали са-натории, закидывали крыши домов гранатами.
Отец-то воевал на фронте, а что мы, дети, сбросим с крыши что ли гранаты? Вот кровля одного санатория загоре-лась, а наш домик напротив него. Огненные обломки от кровли санатория отскакивают и летят на крыши нашего жи-лья, и домики горожан тут же загораются. Всё пылает в бу-шующем пожаре. Мы с мамой бежим от этого ужаса куда глаза глядят… Можно забыть?
Историческая справка
«25 октября 1941 г. фашисты захватили Славянск. За 22 ме-сяца оккупации гитлеровские палачи истребили в городе 3496 че-ловек, в том числе 430 детей… (отточие текста)
С первых же дней оккупации в городе против захватчиков начали действовать подпольщики, мешая врагу использовать про-мышленность города… (отточие текста)
Мужественную борьбу с оккупантами вели партизаны отряда под командованием М. И. Карнаухова, состоявшего из 210 человек, в том числе 108 – коммунистов, 26 – комсомольцев. За 1941–1943 гг. Славянский отряд уничтожил более 1000 фашистов, взорвал мост, 3 склада с боеприпасами, захватил 6 автомашин, 670 винтовок, 20 ми-нометов и много других трофеев. За боевые подвиги 30 партизан удо-стоены правительственных наград.
…Отступая, гитлеровцы почти полностью разрушили город. Были превращены в развалины 1082 жилых дома, заводы, электро-станция… Пострадали курорты: травматологический институт враги разграбили, грязелечебницу и 8 санаториев с десятками под-собных помещений при отступлении разрушили…(отточие текста)
6 сентября 1943 года части 61-й гвардейской и 297-й стрел-ковой дивизий изгнали фашистов из Славянска. При освобожде-нии города погибло около тысячи воинов Красной Армии. Они захоронены в 15 братских могилах, на которых установлены па-мятники и обелиски. 22 тысячи жителей Славянска – участников Великой Отечественной войны награждены орденами и медалями» (История городов и сел Украинской ССР. В 12-ти томах. Донецкая область ИИ АН УССР. К., 1976, стр. 603, 604).


ИВАН ФИЛИППОВИЧ ТРЕТЬЯК, пенсионер, «дитя военных 1941–1945 лет», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

Черкасщина

Наши войска под натиском врага отступали, и вот уже немцы на окраине села Куцивка, что на Черкасщине, где мы тогда жили, как вдруг в нашу хату вбегают трое красноармей-цев и просят маму помочь им укрыться от врагов. А куда, если уже на нашей улице слышны голоса фашистов? Тогда мама, окаменевшая от неожиданности, сорвалась с места и заметалась по хате, сенцам, по каморкам. Она отыскивала и бросала солда-там всякую: мятую, старую, новую – одежду нашего папы. «Раздевайтесь! Быстрей, быстрей!» – торопила она красноар-мейцев, помогая им переодеваться в гражданское. Парни напя-ливали на себя всё, что можно, а мама собрала их военное и су-нула в горящую печь. «В – сад, в – огород, бурьянами – в балку, а там – степь и лес», – на ходу ориентировала мать выбегаю-щих, также на ходу прятавших оружие солдат.
А во двор уже въезжали на мотоцикле немцы с автома-тами. По улице грохотала их техника. Немцы требовали про-дукты, уют и брали их.
Да недолго пришлось им похозяйничать – наступление наших войск началось с таким напором, будто лавина, сме-тающий всё ураган!
Немцы мечутся, скирды соломы, конюшни, коровники жгут, драпают, и нашу корову схватили, привязали, чтоб с собою живой запас мяса уволочь! А мне так стало жалко на-шу Бурёнку, так жалко: «Пойду! Спасу!» – решительно зая-вил я маме, а она: «Сыно-очек! Родной! У-убьют! Бог с ней, будем живы – купим тёлочку»... Я вроде бы согласился, а сам украдкой схватил нож, выждал момент, подбежал – раз, по-лоснул по канату ножом, и бегом с коровой в сарайчик! При-вязал, запер двери. Немчура орёт, суетится – им уже не до коровы – свои бы ноги успеть унести!
Так я спас свою Бурёнушку. И было мне тогда лет восемь.
Вот уже за плечами, считай, прожита вся жизнь, но до сих пор не могу уразуметь – неужели Гитлер и его едино-мышленники, вдохновляя, внушая, посылая цвет нации лю-бимой на захват чужих земель, богатств, не понимали, что на войне не только убивают, но и падают убитыми? Да стоит ли эта проклятая идея «мирового господства» жертв миллионов и миллионов самого дорогого Божьего Дара – жизней?!

БОЖЬИ ДЕТИ

Какое Имя дать поступку,
Как выразить его верней,
Когда другим спасая жизни –
Рискует Человек – своей?!
Ведь он прекрасно понимает,
Что жизнь даётся только раз!
Зачем же Дар бесценный божий
Он отдаёт за вас, за нас?!
В такие страшные минуты
Способен каждый осознать:
Спасают только Божьи Дети:
Сын или Дочь, Отец их, Мать.
От Дьявола – себя спасая,
Готов Страну, народ предать,
Чтоб только жизнью наслаждаться –
Готов казнить и убивать.

О. Гладнева


И С К Р Ы    П А М Я Т И

… Напоминаю и заклинаю,
Потому что, если забудем такое –
Проклята будь наша жизнь!
Да и можно ли назвать жизнью то,
Что лишено памяти?
В. Калиниченко.
«О них напоминаю»

ВАСИЛИЙ ДАНИЛОВИЧ МАКСИМЕНКО, ныне – пенсионер, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

НЕНАВИЖУ ВОЙНУ!

Очень трудное детство было у нашего поколения… А у меня, круглого сироты, особенно… Чего мне стоило про-жить, хотя бы один только день – знает Бог! Страшные собы-тия. Время, конечно, притушило, многое стёрло из памяти, но живёт в ней страх пережитого в мои 4–8 лет! Жил я в ту пору на Винниччине…
Если бы каждый, из всех времён, военных стратегов по-бывал в детстве в моей мальчишечьей шкурочке – возненави-дел бы войну и всех ее «стратегов» так же, как ненавижу я!


ВАЛЕНТИНА ВАСИЛЬЕВНА МАКСИМЕНКО, пенсионерка, «дитя военных лет», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.
 
Война для меня –
Нет, не главы романа!
И не рассказы седого бойца…
Я эту войну на себе ощущала,
С первого дня и – до конца …

………………………..
На белом простенке –
Черная рама
И в этой раме –
Улыбка отца.
(В. Пикалов)
 

Винниччина… Такая всеобщая радость – Победа! Мои сверстники встречали с фронтов своих отцов. А я – смотрела и ждала… Не дождалась. Если общество не обеспечило дет-ство Миром и Радостью – оно не достойно называться циви-лизованным – таков жизненный мой вывод.



ЛЮБОВЬ НИКОЛАЕВНА ПРАЦЕНКО (Кущев-ская), пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, де-кабрь 2007 г.

Гул, рев, взрывы, и в небе кружат самолеты! Низко! Огромные! Это – впервые и – страшно! И бушующие языки огненного пламени, клубы дыма, едкий, удушливый запах гари от полыхающей станции – это в памяти из детства…


АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВНА КЛИМАШЕВСКАЯ (Костевич), пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зуг-рэс, декабрь 2007 г.

ОДНО ДЕЛО – ЗНАТЬ, ДРУГОЕ – ВИДЕТЬ

Видеть как в твоё село, на твою улицу врываются, гро-хоча и скрежеча металлом, военные машины, в твой дворик, дом, оря на непонятном языке, вскакивают вооруженные ав-томатами чужеземцы и, потрясая дулами оружий, уводят ко-рову, тащат из избы кровати, гоняются за курами, хватают, ловят, а ты, забившись в уголок от страха, думаешь одно: как бы не заметили и не пристрелили…

ОЛЬГА СТЕПАНОВНА ФИЛЮШКИНА (Кири-ленко), пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

ТОЛЬКО ОДНО ПИСЬМО ОТЦА

Давно ушла за горизонт заря
Твоей судьбы. Так и не сталось встречи.
Моих тетрадок ты не проверял,
Меня не брал по праздникам на плечи…
В. Руденко. «Разговор с отцом»

Помню – как провожали на фронт папу и как войска вра-га ворвались в наше Дуброво, что в Полесском районе на Ки-евщине, и оккупировали всё окрест – леса, деревню, выгнав местных жителей просто на луга, не допуская к лесам. Селяне сооружали кое из чего шалаши и жили в них. Потом – бои. Село – из руки в руки… Наши выгнали фашистов, население вернулось в дома. Трупы. И красноармейцев было очень мно-го раненых. Их развозили по хатам, просили позаботиться о них. А тут опять в атаку пошли немцы. Люди спешно прятали раненых наших солдат – враг опять в селе. Одна семья не ус-пела раненых спрятать – фашисты расстреляли ее вместе с ра-неными и всех вместе так и побросали в землю и закопали… Да-а – было… Обо всем не расскажешь…
От папы пришло одно письмо. Только одно письмо и все... Погиб на фронте.

А я всё жду, всё жду тебя, отец.
Хоть знаю: никогда уж не вернешься.
Ведь и в моих висках уже седин сивец
От лет, от бед давно, родимый, вьется…
(О. Гладнева)

Историческая справка
«…Южнее Полесья – на Украине и Молдавии, войска Юго-Западного и Южного фронтов после пограничного сражения про-должали вести борьбу с наступавшим противником.
Главные силы немецкой группы армий «Юг» – 1-я танковая группа Клейста и 6-я полевая армия фельдмаршала Рейхенау, взаимодействуя с 17-й армией, рвались через Житомир и Бердичев к Киеву, от Прута выдвигалась 11-я немецкая и 3-я румынская ар-мии, а 4-я румынская армия наступала из Молдавии на Одессу.
Сражение развёртывалось от Полесья до Дуная на фронте в 1400 км... (отточие текста)
Исключительную роль в обороне Киева сыграло население украинской столицы и её области. Свыше 200 тысяч человек всту-пили в ряды народного ополчения. 160 тысяч студентов, школьни-ков, домохозяек, колхозников трудились на строительстве рубежей Киевского укрепительного района (КиУР)
КиУР обороняли 171-я стрелковая и 28-я горнострелковая дивизии, пять пулемётных батальонов, два артиллерийских учи-лища, два сапёрных батальона, 132-й танковый полк, полк НКВД и бронепоезда, построенные на заводах Киева. Сюда прибыли две воздушно-десантные бригады. Все войска, оборонявшие Киев, в августе были объединены в 37-ю армию.
Вместе с кадровыми частями героически сражались киев-ские ополченцы.
Мосты и возможные переправы на Днепре прикрывались воздушно-десантными бригадами и кораблями днепропетровского отряда Пинской флотилии.
Героическая борьба защитников КиУР, бойцов 5-й, 6-й, 12-й, 26-й армий сделала столицу Украины неприступной для атак с Запада.
Так было на момент сражений в июле 1941 г.
(Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 65).
«...После ожесточенных боёв к 4 часам 6 ноября 1943 года сопротивление противника в Киеве было сломлено.
Освобождение столицы Украины – «матери городов рус-ских» – было выдающейся победой советского народа.
...Более 2 лет столица Украины находилась в оккупации. За это время фашисты замучили, расстреляли и отравили в душегуб-ках около 200 тысяч советских людей.
За героизм, проявленный при освобождении Киева, 65 со-единений и частей получили почётное наименование «Киевских». Только с 12 октября по 7 ноября 1943 г. 17,5 тысяч воинов 1-го Украинского фронта были награждены орденами и медалями, 663 из них, отличившиеся при форсировании Днепра и освобождении Киева, получили звание Героя Советского Союза. (Советский Со-юз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Нау-ка, 1978, стр. 363, 364).



ЗИНАИДА АФАНАСЬЕВНА СОРОКИНА (Савина), бывшая крановщица Зуевского ЭМЗ, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

На моих глазах в нашем же дворике фашисты избивали мою маму для того, чтобы она отдала им яйца, хлеб и моло-ко. Им наплевать было на ее голодных детей, сидящих в сы-ром подвале, куда семья спряталась от бомбардировщиков, с воем летающих так низко, почти цепляясь за макушки сада.

Историческая справка (для сравнения – авт.):
«Из заявления жительницы Берлина домашней хозяйки Ели-заветы Штайм.
Май 1945 года.
Нацисты говорили, что большевики расстреливают все се-мьи, в которых кто-нибудь участвовал в войне против России. Я решила открыть вены своим детям и покончить самоубийством. Но мне было жалко детей, я спряталась в подвал, где мы просиде-ли голодными несколько суток. Неожиданно туда зашли четыре красноармейца. Они нас не тронули, а маленькому Вернеру даже дали кусок хлеба и пачку печенья. А сейчас мы видим, что все Со-ветское командование беспокоится о том, чтобы население не умирало с голоду.»
(Куманёв Г. А. 1941 – 1945. Краткая история, документы, фотографии. – М.: Политиздат, 1982, – 238 с., ил. – (Страна Сове-тов от Октября до наших дней).
ВАЛЕНТИНА АЛЕКСАНДРОВНА ГРИЦЕНКО (Гончарова), пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зуг-рэс, декабрь 2007 г.

Да, и в нашем селе Ивановка и во всем Краснолиман-ском районе, как и на всей оккупированной территории, немцы чувствовали себя хозяевами – отбирали все продукты.
Да, нам, детям и подросткам, пришлось познать суро-вые законы военной поры.



ВАСИЛИЙ НИКИТИЧ ГРИЦЕНКО, бывший маши-нист тепловоза, ныне – пенсионер, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

ПОМОГАЛИ ПАРТИЗАНЫ

Вокруг села нашего Макаровка, что на Брянщине, леса да леса. Тут родился я в 36-м, тут переживала наша семья и грозовые военные годы. Немцы – в село на танках, а вокруг в лесах – партизаны. У партизан там были мощные хозяйства: продукты, скот. Когда было местному населению очень трудно, голодно или кто болел – шли в лес, к партизанам, за помощью. Я тоже ходил к партизанам. Особенно, когда нем-цы спалили соседнее село…

Историческая справка
«...Широкому развитию партизанского движения в южном массиве Брянского леса в зимний период 1941–1942 гг. содейство-вали дерзкие налёты на районные центры и крупные населённые пункты – Трубчевск, Суземку, станцию Локоть и другие, осущест-влённые в содружестве орловских и курских партизан с Украин-скими отрядами под командованием А. Н. Сабурова, Н. И. Ворон-цова, К. И. Погорелова.» (Советский Союз в годы Великой Отече-ственной войны 1941–1945 гг., АН СССР, ИИ СССР, М.: Наука, 1978, стр. 181).

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА МАЛИНОВСКАЯ (Слатина), бывший машинист котельных установок, ныне – пенсионерка, «дитя военных лет», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.
ПОМНЮ
Враг был на подступах к г. Николаеву. Население окру-ги спешно покидало родные места, уходя от боёв. Что и сколько можно захватить с собою на неизвестный срок? Ох, эти уж дороги бегства от войны!.. Ночевали по чужим домам, в посадках, по церквам… Ну сколько вот мне было тогда, если я родилась 20 апреля 1936 года? Шесть – седьмой? А ну-ка выдержи – ветра, дожди, холод, голод, месяцами не купана… А ходили-то в чем? В галошах, набитых сеном. Тряпками подвяжешь, чтоб не соскочили… И это еще хоро-шо, а то и … Ох! Вернулись домой – все разбито, сожжено…

Историческая справка
 «...28 марта соединения 3-го Украинского фронта освободи-ли г.Николаев. В боях за город Николаев отличился десантный отряд 384-го батальона морской пехоты под командованием К. Ф. Ольшанского. Трое суток бились десантчики на территории нико-лаевского порта, отражая 18 жесточайших атак врага. Ни танки, ни артиллерия, ни огнеметы не могли их сломить. Большая часть из них погибла, но плацдарм был удержан до подходов основных сил. Всем 67 участникам десанта было присвоено звание Героя Советского Союза.» («История Украинской ССР, Киев: Наукова думка, 1984, стр. 392).

МЕЛАНЬЯ МАКСИМОВНА ЕФАНОВА (Кравцо-ва), ныне – пенсионерка, «дитя военных лет», г. Зугрэс, де-кабрь 2007 г.
НЕ ДАЙ БОГ НИКОМУ ТАКОЕ!
Отец – на фронте. Бои да бомбежки. Как-то вышли днём на свежий воздух, подышать, поиграться, а тут опять как в не-бе завыло, загрохало! Мать самую младшенькую Галю – на руки, кого – за руку, я – бегу следом… К погребу спешим сво-ему, а тут рядом – трах! – разорвался снаряд! Мама с сестрен-кой на землю – хлоп, я – на них, груды земли – на нас, всех при-сыпало – лежим. Галя плачет. Мама молчит. И я от страха слов-но онемела. Потом мама зашевелилась, вскочила, нас прижала к себе и опять всех к погребу, а сама плачет и приговаривает:
– Деточки, деточки мои… Слава богу – живы деточки мои...
Потом бежали в другое село. Жили там. Потом верну-лись – домик наш цел. Обрадовались. Дома! А тут и папа вернулся с фронта! Всеобщую радость Победы ощущали да-же мы, дети! Вот я это до сих пор помню – чувство покоя, свободы, жизни – без страха!
Не дай бог никому пережить, что пережили мы.


ХАРИТИНА ХАРИТОНОВНА ГРИНЕВИЧ, бывшая канатчица ХКЗ металлокордов, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

Волынь, Волынь… Войной надруганное детство… Село. Прекрасное название – Воля Любешовская. А жизнь? На улицу было страшно выйти – людей убивали, вешали. И нашу маму убили… Вырастала с мачехой. Э-э-э-э, да что там говорить – трудно было! Голодали. Сушили очистки от картофеля, собирали «вырост», как в наших местах называли травянистое растение с синими цветочками и ягодками. Ели. Хотелось выжить. Война есть война! Будь она проклята во веки веков, чтоб навсегда с лица Земли исчезла! Не хочу, чтоб другие дети пережили то, что мы!
НАДЕЖДА ЕВСТАФЬЕВНА КРОНШТАТОВА (Распаркина), фрезеровщица ЗЭМЗ, «дитя военного време-ни», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

…Хутор Орлов, где люди жили вольно, как орлы, пока война их не накрыла жестокой сетью оккупации. Милютин-ский район Ростовской области, как и весь простор до Саль-ских степей – путь к Волге-матушке, к Сталинграду и тыло-вые укрепления врага. В нашем домике – фашисты. Мы – в подвалах. Отец – на фронте. Мама где-то в поселках меняет вещи на зерно. Однажды её не было целый месяц! Мне – пять от роду, двоюродной сестренке, с которой оставалась я, чуть больше. Этот страшный месяц сиротской судьбы… Я думала, плача и сжимаясь в комочек от горя и жалости, что мама больше не вернется никогда… Вернулась! Была на Ук-раине. Опоздала на поезд. Бомбёжки. Добиралась – пешком.



ЗОЯ АЛЕКСЕЕВНА МОРОЗОВА (Горобченко), стержневщица ЗЭМЗ, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

Сумщина… Село Басовка… Горят, пылают дома – кро-вавые языки пламени и клубы дыма… Стрелянина на улицах, бомбы сверху… А мне – семь лет… Прячемся, чтобы в этом пекле войны – уцелеть.


ЛЮДМИЛА АЛЕКСЕЕВНА ДЖИОЕВА (Волкова), медик, ныне – пенсионерка, «дитя военных лет», пгт Троиц-ко-Харцызск, декабрь 2007 г.

…Енакиево, совхоз «Розовка» – во всей округе – ад вой-ны! Не было детства… Был грохот, вой, бомбежки, подвалы, голод и страх, страх, страх… И четырёхлетняя девочка Люда без мига радости и покоя, без игрушек и детской беспечно-сти…
С кого теперь спросить? Кого привлечь к ответу за ук-раденное счастливое детство?


КЛАВДИЯ ГРИГОРЬЕВНА НАЗАРЕНКО (Амросие-ва), бывшая крановщица, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

Зима сорок первого года,
Тебе ли нам цену не знать…
К. Симонов


Холодющие, морозные русские зимы, трудности суровых военных лет – Курско-Орловская дуга, судьба переселенцев – вот память моего военного детства…
МАРИЯ ВАСИЛЬЕВНА РАСОХИНА, повар, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.
Село наше Резовка, что в Каменском районе Пензен-ской области России, конечно, не Сталинград, не – Малая Земля, но огромная Страна Советов жила тогда под одним девизом: «Всё – для фронта! Все – для Победы!» И мы тер-пели также и холод, и недоедание… И бегала я почти круг-лый год – босиком…



РАИСА ПАВЛОВНА БУШУЕВА (Усик), машинист-компрессовщик Зуевской ТЭС, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

В дом врываются полицаи. Лютуют пуще фашистов, выслуживаясь перед «панами». И вот все перевернуто вверх дном, разброса¬но, проколото, разбито…
– Где зерно? Где закопали? Где прячете? – орут, что звери, угрожая оружием. Толкают, дёргают… Перекопали весь дворик… Это было страшное время. Не дай бог! Какое там «детство»?! Мы не видели его.
И после войны не легко… Одни сапоги старенькие на троих… В школу ходили из нашего хутора «Русская Орловка», что на территории Степано-Крынского сельсовета, аж за пять километров! Вспоминаешь о тех временах, и – мороз пробегает по коже…
ВАЛЕНТИНА ВАСИЛЬЕВНА ПАНЧЕНКО (Масо-нова), пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, де-кабрь 2007 г.

Россия. Орловщина – древняя земля. Село Андреевка, что в Колпнянском районе – малая родина моя. Нас, дети-шек, трое в семье. Куда ехать? И когда? Кто знаком с исто-рией Второй мировой войны, тот знает о неожиданном напа-дении, о быстроте налёта вражеских войск в первые недели войны, о боях за Орел и сражениях на Орловско-Курском на-правлении… Мы просто бежали: мама и нас трое. В чужие сёла, деревушки, как-то не задетые войной, и жили там в ка-ких-то погребах…
Наше детство было растерзано разжигателями и идео-логами той кровопролитной войны.



НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ ТЮТЮНИК, бывший на-чальник районной теплосети, ныне – пенсионер, «дитя воен-ного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

... До сих пор не могу понять: как нам, 3–5-летним кро-хам, удалось вытерпеть нечеловеческие условия оккупации?
Родился я в г. Харцызске, там же проживала наша се-мья и во время войны. Как проживала? На грани риска, когда за вынос косточки, на которой и собакам глодать нечего, но, чтоб хоть какую-то сварить баланду, не только маме, а каж-дому, работавшему на мясокомбинате, если поймается – рас-стрел... Вот такова была жизнь в оккупации.



НИНА ПЕТРОВНА БОЛОТСКИХ (Савельева), вос-питатель детского сада, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.
Ивановская область, мать-Россия...
Война сама пришла к нам в дом в образе отца, возвра-тившегося с фронтов, израненным, искалеченным... Досыта нагляделись мы на его муки и страдания. Не выдержал – вскоре умер. И осталось на руках матери нас пятеро детей! Взрастай, корми, одевай, воспитывай, матушка, работая и получая мизерную зарплату, когда вся Страна – в руинах… Таким-то было детство и отрочество мои…


ТАМАРА ФЕЛИКСОВНА ГОЛЬДБЕРГ, учитель ук-раинского языка школы № 10, ныне – пенсионерка, «дитя во-енного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

… Моя мама хорошо владела немецкой речью. Это по-могло ей во время войны наладить обучение детей в одной из школ Старобешевского района, завучем которой она была. Все детки с восьми лет сели за парты, в том числе и – я, её дочка.


БОРИС МИХАЙЛОВИЧ СКЛЯРОВ, бывший на-чальник конструкторского бюро ЗЭМЗ, ныне – пенсионер, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

...В сороковые военные годы XX века мне шёл седьмой год. Что вспомнить? Ничего, кроме горя. Мы, дети, были лишены тогда радости, сытости, свободы.
Отец воевал на фронтах. Мама заботилась обо мне.


ВЕРА ИВАНОВНА КЛЮЕВА (Афанасьева), учитель математики школы № 10 г. Зугрэса, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

Помню, как кружили в небе над нашим городом Ивано-во, где мы тогда жили во время Второй мировой, самолёты, а мы, дети, вместе со взрослыми бегали прятаться в убежище. Было мне лет 5–6. Боялись, естественно. Все тогда жили под страхом увечья и смерти.

ТАМАРА АЛЕКСАНДРОВНА НОРЕНКО, учитель литературы и языка, ныне – пенсионерка, «дитя военных лет», г. Зугрэс.

Где родилась, там и жила в семье своей во время войны – в Новой Одессе, что в Николаевской области Украины. Что вспоминать? Как, прячась от бомбежек, сидели в погребах, го-лодные, нищие, вшивые? Или как собирали колоски?


ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА КИСЕЛЁВА, пенсионер-ка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

...Стояла группа немецких солдат. С автоматами. И я, маленькая девочка, испуганно теребя платьице... Они молча стояли и смотрели на меня. Не шелохнувшись, стояла и я. Тогда один из бойцов намазал кусочек хлеба маслом и дал мне. Это помню.

АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ КУШНИР, механиза-тор с 50-летним трудовым стажем, ныне пенсионер, «дитя военных лет», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

ПОМНЮ! ПОНИМАЮ... И – СТРАДАЮ...

Так распорядилася судьба –
Думали: прощаемся до встречи,
Вышло – распростились навсегда…
Зажигают памятные свечи
Столько лет и в полдень и под вечер
В сёлах, деревушках, городах...
Лея Рита

Помнить-то – помню, но ребёнком не осознаёшь суть истины фактов и событий.
Знал, что я тут, в Осипенко, рождён. И братья и сёстры мои. И вокруг говорили – я слышал – значит знал, что нача-лась война. А что это такое – разве в три годика поймёшь?
Да, помню, как мы всей семьёй провожали на фронт отца. А что такое фронт? В три года тоже не понять. Думал – сегодня отец уйдёт, а завтра – вернётся. Будто в город съез-дит... Это только повзрослев, понимаешь – каково было отцу прощаться с семью детьми, с родителями и с женой, бере-менной восьмым?! Каково ему было оставлять надолго, а может, и навсегда такую большую родную семью?!
Да, с годами, с жизненным опытом, только понимаешь суть фактов и – страдаешь, молча вздыхая...
А мама... Вот каково ей было оставаться с такой оравой да ещё в таком положении? Как прокормить, обуть, одеть?
А тут вскоре следом за отцом уходит на фронт и стар-ший брат Владимир, 1922 года рождения. Ещё одни проводы. Всей семьёй...
А потом... А потом – извещение! «Ваш муж...» Наш отец, Дмитрий Иванович Кушнир, пропал без вести на полях сражений... Кто их там, убитых или потонувших с пулей в сердце при переправах, искал или вытаскивал? И когда? В бою минута дорога. Пропал. Без вести. И – точка.
Семья ещё вся оглушена горем потери, а в дом ещё – похоронка...
Наш старший брат Владимир погиб в бою... Крепись, дорогая мама, Ирина Фёдоровна, держи оборону семьи! А как удержать, когда уже вся Запорожская область и наш Бер-дянский район под оккупацией, когда захватчики хозяйни-чают и в нашем селе, сгоняя девушек, загружают в вагоны и насильно вывозят в Германию «остарбайтеров»?
И нашу старшую сестру Екатерину – тоже, в вагон, в путь. В Германию ли? А может – на расстрел? А может выве-зут подальше и...
Трещи от мысли материнская голова, ведь это – враги: от них всего ожидать можно... Не разорвись только, сердце матери! Тебе надо остальных сынов и дочек сохранить, по-тому что они – будущее послевоенной твоей Отчизны! На их плечи ляжет весь груз восстановления из руин страны нарав-не со взрослыми, и с теми, кому повезёт вернуться с фронтов с Победой!
Одна радость – Катя возвратилась после войны домой.
Да – это только сказать – «пропал без вести», «погиб», «увезли в Германию»... А вот, уже будучи отцом и дедом, образно себя представлю на месте отца, брата, сестры в те роковые минуты – их состояние, мысли – это ужасно... От такой памяти и до сих пор болит, страдает моя душа.
А мама всё-таки благополучно родила в 42-м. Девочку. Галей назвали. Теперь вот в гости к ней хожу. И Катенька – жива. Трое нас осталось...
Жизнь на склоне лет, но очень хочется, чтобы все было хорошо в нашей стране:

Было б все, как в лучшие года:
Чтобы люди сеяли-косили,
Чтоб не голодали никогда,
Чтобы травы были зеленее,
Чтобы больше было тишины,
Чтобы власти были поумнее,
Чтобы вовсе не было войны.
(А. Жигулин)

НАДЕЖДА ПАВЛОВНА БЛИНОВА (Лакиза), ли-тейщица 5-го цеха ЗЭМЗ, ныне – пенсионерка, «дитя военно-го времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

КРАЙ МОЙ КРАСНОДАРСКИЙ...
Самое незабываемое по сей день – проводы на фронт моего папочки! Я так плакала, так плакала, так не хотела расставаться с ним! И мама плакала. Мы держали его за ру-ки, за одежду, не в силах отпустить… Шёл 1941 год. Сколько их, станичников, ушло из Ново-Деревянковской на фронт, сколько детей осталось без отцов!
Потом станицу бомбили. Война пришла и в мой Крас-нодарский край. Маму вместе с другими женщинами заби-рали на месяц, а то и два рыть окопы, а я оставалась с ба-бушкой.
Ещё помню, как в станице по домам ходили и собирали тёплые вещи, обувь, вязаные шерстяные носки, варежки, шарфы и отсылали на фронт, чтобы помочь нашим воинам победить быстрее врага.

Историческая справка
«В Краснодарском крае из казаков-добровольцев непризыв-ного возраста был сформирован кавалерийский корпус. Колхозники снабдили его конями, средствами и обмундированием, продоволь-ствием, холодным оружием.» (Советский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 50–52).
«Так как большинство мужского населения воевало на фронтах, то на строительство оборонительных сооружений, как правило, привлекались «жінки та дівчата, старики та підлітки. Працювати їм доводилось руками, часто по 20 годин на добу. Жи-ли в сараях, землянках, їжі не вистачало, часто потрапляли під бо-мбування та обстріли німецьких літаків. Але праця не зупинялася ні на мить». (Михненко А. М. Історія Донбасу (1861–1945 рр.), – Донецьк: Юго-Восток, 1999. – 451 с.).
«Всего в оборонительных работах летом и осенью 1941 г. приняли участие 10 млн. трудящихся, в основном – женщины.» (Со-ветский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 50–52).


МАРИЯ АЛЕКСАНДРОВНА БЫКОДОРОВА (Кара-сева), бывший командир охранного отдела Зуевской ТЭС-2, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс-2, декабрь 2007 г.
САЛЬСКИЕ СТЕПИ

Не шумите, ветры, не шумите,
Не будите память детских лет:
Сальские, калмыцкие просторы,
По весне – тюльпанов пестрых цвет…
Как однажды в грохоте орудий,
В топоте коней, моторов гуле
Утонул сиреневый рассвет…
                О. Гладнева

Жёлтые, белые, красные, малиновые, пёстрые, в крапи-ночку, в полосочку – калмыцкие степи – тюльпановый рай! Восхищённые глаза Машеньки то стремятся охватить всю эту сказочную, благоухающую ароматами роспись степных про-сторов до самых синих горизонтов, то рассматривают узоры каждого лепестка у самых ног её пестреющих тюльпанов. На детском личике – милая улыбка. На душе – такая благодать и радость, что кажется – расставь руки – вспорхнёшь и полетишь!
Что делает она, Маша Карасёва, в этом тюльпановом раю, в знойный полдень в окрестностях станицы Атоманов-ской, на полях овцеводческого совхоза, что в Дубовском районе Ростовской области, в 60 – 70 км от Элисты? Пасёт – сакмал. Где настоящие пастухи – мужчины? Они – как ред-кий дуб, а большинство навек остались там, на полях сраже-ний с фашистскою ордой. Сальские степи, брянские леса – о вас потом расскажут поэты в песнях своих и стихах...
А пока что – Машенька пасёт сакмал. Это когда овечка приносит приплод, её с ягнятами содержат в особом станке. Позже – сгоняют таких два – три семейства вместе, а когда ягнята подрастут, ещё соединяют до 7–10 таких и пасут от-дельно от всей овечьей огромной многотысячной отары. Та-кие мини-стада и назывались на местном наречье – сакмал. И заставляли тогда пасти его учащихся, начиная с 3-го класса. В те военные и послевоенные годы дети рано познавали труд, помогая в доме, школе, совхозе...

Историческая справка
«...С первых же месяцев войны исключительно важное зна-чение приобрёл общественно полезный труд учащихся. Школьни-ки сразу же активно включились во всенародное движение под лозунгом: «Всё для фронта! Всё для победы!»
«...Особое внимание в постановлении, принятом СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 24 сентября 1941 года, уделялось проблеме кад-ров, от решения которой в конечном счёте зависела перестройка сельского хозяйства. Для возмещения убыли рабочей силы необ-ходимо было вовлечь в общественное производство всё практиче-ски трудоспособное население деревни, включая подростков и стариков. Женщина становилась главной силой в колхозе, совхозе и МТС.» (Советская Украина в годы Великой Отечественной вой-ны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1987, стр. 93).

Бескрайний простор – балочки да степи, где ветрам и вих-рям, выдувающим влагу из почвы, – свобода. Поэтому так забо-тились о посаженных лесополосах, пропалывая, взрыхляя, чтобы бурьяны не заглушили молоденькие деревца. Стебли дрока же-сткие, деревянистые – дёргаешь, дёргаешь, а к вечеру ручки в мозолях и ссадинах. Зато саженцам акации вольготно, растут и в ширь и в высоту. Подрастали школьники – подрастали акации. Зашумели, буйно зацвели ароматные лесополосы, преграждая путь ветрам, задерживая на полях снега и влагу.
Но после школы – позовут дороги. Учёба, цели – человек взрослеет. И Маша – в путь, мечте навстречу, живя надеждою на счастье впереди, оставив позади военное, бедное, полуго-лодное детство, да и послевоенное отрочество, когда на мясе сусликов только и выживали. Впереди – труд, мир и май!
Разве могла даже подумать эта девочка, любующаяся тюльпановой сказкой калмыцких степей, что грозное эхо вой-ны через много-много лет повторится, докатится от сопок Аф-гана до её, Марии Александровны, уже Быкодоровой, семьи и вырвет, навечно унесёт самое дорогое – сына Сашу в самом расцвете его лет?! Что будет такой день и час, когда она, в по-следний путь провожая сыночка, возденет руки к Небу и в ве-ликом, безутешном горе и в отчаянии возопиет: «Будь трижды проклята любая война и те, кто её разжигают!»

Рассказы слушая и сопереживая
Чужие судьбы, книгу я творю,
Сквозь ум и душу их перепуская,
Я сердце – выдержать! – молю.
О. Гладнева, по рассказам
М. А. Быкодоровой

Историческая справка
«17-я полевая армия гитлеровцев, захватившая 24 июля Рос-тов, к концу того же месяца вышла на рубеж р. Кагальник. Одно-временно 1-я танковая армия прорвалась к Манычскому каналу. Войска 4-й танковой армии наступали тогда из района Цимлян-ской на Сальск. В целом эта группировка насчитывала 167 тысяч солдат и офицеров, 1130 танков, 1700 минометов, 1000 самолетов 4-го воздушного флота…
Но уже 7 февраля советскими войсками Южного фронта после напряженной борьбы был освобожден Батайск, а 14 февраля – Ростов.
12 февраля был освобожден от врага Краснодар с помощью Се-верокавказской и Черноморской группы Закавказского фронта. (Совет-ский Союз в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 212, 326, 327).


АННА МИХАЙЛОВНА ВДОВИНА,
05.09.1928 г.р., село Орловщина,
Днепропетровской области, Украина

БОЛЬ И ГОРЕЧЬ ВОСПОМИНАНИЙ
1941 – 1943 гг.

Раньше срока снега не растают,
Не зацветают в лесах цветы,
Раньше времени не зарастают
Раны сердца и верной души...
Лея Рита

Наша хата видна новой крышей: камышовая, толстая, го-ворили – на 100 лет хватит. В болотах мокла вся семья летом 1940 года, ради этой крыши... Мне – 13-й, брату – 12-й год, и – мама. А отец в 1940 году умер прямо на суде, где его, сменщи-ка-охранника, судили за то, что пропустил с говяжьими костя-ми кого-то из рабочих мясокомбината через проходную.
Приднепровье... День и ночь идут войска. Леса полны людьми, техникой. Тревога, ужас – наши отступают... И вдруг крики на улице: «Немцы! Немцы! Скорее – в лес! В лес!» На меня и на брата натягивают какие-то одежды. Остальное наше «богатство» мама связывает в скатерть, и мы убегаем в лес. Си-дим – холодно, есть хочется. На другие сутки возвращаемся, копаем в конце огорода окоп. Размещаемся там лёжа мы и коза. Тогда мама – ползком, ползком к дороге... Видит – едут по улице один за другим мотоциклы с колясками, на каждом по три немца, в касках, с автоматами на шеях и руки – на автома-тах. Едут медленно, тишина-а: все жители спрятались. И мы смотрим в дырки в заборе: какие они, немцы?
А назавтра согнали всех к школе смотреть, как будут рас-стреливать лесничего, его жену, шестнадцатилетнюю дочку, в чём-то провинившихся перед оккупантами. Мальчика, их сына, толпа втянула в себя, пока была суматоха, и он остался жив.
И началась жизнь в оккупации. Без отца мы страшно бедовали. Наше подворье и огород забили грузовые машины, кухни, котлы – всё заполнено резанным мелкими кусочками салом. Они его топили, заливали в металлические коробки, запаивали и вывозили. Нас они не замечали. Мы жались в уголке, голодные, молчали и боялись.
А наша еда – картошка, смешанная с тимофейкой (тра-ва такая) – это наш хлеб. Гарбузовые (тыквенные) семечки жарили, толкли и заправляли болтушку – это наши «жиры». Варили свёклу – это «мёд», «сахар». Сделали из втулки и оси «рушку», давили кукурузу – это наша каша. Соли нет – при-возили из болота два бидона воды на тачечке, целый день кипятили, выпаривали и получали 1–2 ложки серо-мутного осадка. Это – соль. В три часа ночи мы, подростки, ходили в степь, на бывшие колхозные поля, собирали кочаны кукуру-зы, ночью и возвращались, еле живые. Это – хлеб. Ловили в реке черепашек. Во дворе кипела в казане (небольшой котёл) вода. Туда выгружали этих черепашек. Они раскрывались. Мы их ели. Это – мясо рыбы.
Спичек нет – с ведром по улице идёшь, где дымок из трубы, заходишь-просишь на растопку уголька. Света – нет, книг – учебников – нет, радио – нет, школы не работают…
Немцы нас, детей и подростков, выгоняли собирать для них лекарственные травы, названия которых и назначение я знаю до сих пор.
Так прошёл 1942 год. А в сентябре 1943-го наше село, 2000 хат, немцы зажгли в один день – по улицам на мотоцик-лах и факел под каждую камышовую крышу. Люди голосят, собаки воют, всё кругом горит, тушить не дают – бьют из ав-томатов прямо по крышам!
Сгорели и в нашей хате и новая крыша, и окна, и двери, остались стены... А впереди – осенние дожди, зима...
Когда фашисты отступали – всё затаилось, заглохло. Люди от горя стали, словно каменные...
А на Днепре и вокруг день и ночь гудит, содрогаясь, земля от канонады, всё небо – горит, полыхает, взрывается... Люди прятались, спасаясь кто как мог лишь только б вы-жить. Мы на огороде, и вдруг, низко, прямо над головами – самолёт. Мы упали на землю, а потом кто-то увидел на нём красные звёздочки и как закричит: «Наши! Наши!» И все – повскакивали, запрыгали от радости, заплакали, обнимаясь, и работу бросили – нельзя словами передать ту нашу радость!
И началось великое решительное наступление наших, советских войск!
И шли, шли, пропылённые, по грязным грунтовым до-рогам наши солдаты через наше село, через наши леса, день и ночь – на запад, выбрасывая вон с родной земли врага!
А мы пошли – в школу! Я – в шестой класс. Наша шко-ла – длинные столы, по четыре в классе, к ним – такие ж длинные скамейки. Тетради из бумажных мешков. Сами мас-терили. Фуфайки, сумки холстяные, юбчонки из плащ-палатки... Но с каким рвеньем мы учились! Мечтали! Не зна-ли ни наркоты, ни СПИДа, ни разврата.
Да, у нас не было ни туфелек на шпильке, ни космети-ки... Ситец, скромненькая брошь, нитка бус, порою само-дельных... Но сколько задора, стремлений, энергии! – Поко-ление, прошедшее сквозь горнило войны, голод, бедность, твёрдое в своих принципах, верное, добросовестное, творче-ское в труде – ничего не забыло, молчит, но в душе никогда не простит тем, кто...
А. Вдовина, бывший инженер-экономист ЗЭМЗ, ныне – пенсионерка, «дитя военных лет», г. Зугрэс, ноябрь 2007 г.


ЕВГЕНИЙ ГЕОРГИЕВИЧ СОКРУТ
17.08.1932 г.р., райцентр Перещепино,
Днепропетровской области, Украина

ТАК ПОГИБ МОЙ ДРУГ...

Видел что,
Что с детства пережил,
Ненавидел что,
Чем дорожил –
Всем спешу я поделиться с вами,
Потому что – сед,
И знаю, не секрет –
Память умирает вместе с нами.
О. Гладнева

В годы войны нам, подросткам, всё было любопытно знать, видеть, что происходит вокруг. А вокруг день и ночь без перерыва бежали люди из городов в сёла. В городах труднее было переживать войну. А жить-то негде. И люди зимой, на санках, возили снег, заливали водой на морозе и сооружали се-бе ледяные «дома». В наши же хаты приходили немцы пожить или погреться. Но однажды в селение пришли эсэсовцы. Они ходили по хатам. Из одной забрали с собою женщину, которая, конечно, хорошо знала местных и кто, как живёт. Она была у них вроде наводчицы. Ходила с ними и грабила дома. Брала и себе. А потом продавала продукты на рынке. А когда часть территории села захватили части советских войск, то наши лю-ди выдали её красноармейцам, доложив о её делишках. И был спор между нашими и немцами – кто её расстреляет. Вот какую участь заработала она себе.
В то время с осени и до весны стояли сильные, до – 40°, морозы. И немцы приходили и просили у местных жителей тёплую одежду. Вообще, простые немцы были не такими жестокими по сравнению с эсэсовцами. Вот был случай, ко-гда по улице шли немцы, а из одного дома вдруг выстрелом был убит один из них. Остальные тут же окружили этот дом и подожгли. Дом загорелся, и из него начали выскакивать люди. Выбегавших тут же расстреливали. И вот из дома по-следней выбежала женщина с ребёнком на руках. Немецкий солдат опустил винтовку... Минута, другая... Он не решался. А потом – выстрелил, но в руку, ранил её. И женщина с ре-бёнком побежала, а он не стрелял ей вослед, дал уйти.
Потом немцев никто не убивал. Убивали лошадей. А со-баки выедали у животных внутренности. Бывало мы, пацаны, кинем в мёртвую лошадь камни, а из нее выбегают собаки.
Четыре раза переходило наше село из рук в руки, четы-ре раза становилось линией фронта, местом сражений.
Однажды мой друг позвал меня пойти в разрушенный дом. Я не смог – чем-то был занят. И вдруг – взрыв! Я бросил дела и – на улицу бегом. И вижу: друг, громко плача, бежит мне навстречу, но почему-то с разбегу врезается в дерево, стоящее у дороги, и падает. Потом поднялся и опять шагнул и ударился о дерево. Я позвал людей на помощь. Мой друг был изранен осколками гранаты. Через два месяца он умер. Так война лишила меня друга детства.
Е. Сокрут, бывший электромонтажник ремонтного це-ха ЗРЦ, ныне – пенсионер, «дитя военных лет», г. Зугрэс, но-ябрь 2007 г.

РАИСА ВАСИЛЬЕВНА ТЕСЛЕНКО (Еремеева),
23.08.1937 г.р., город Валуйки, Белгородской области, Россия


ВОЙНЫ ЖЕСТОКАЯ ПЕЧАТЬ

Но в памяти, где брызжит юность,
Всё догорает тот стожок,
Который там
Тот самый «юнкерс»
Своими пулями зажёг...
А. Жигулин

Тихий солнечный день. Мы – двое детишек, бабушка и мама, вышли со двора и направляемся на огород, что вниз к реке Валуй. Вдруг в небе гул, тяжёлый, с завываньем, рокот. Мама глянула вверх, схватила нас, детей, к себе прижала и сказала:
– Вот и началась война.
А самолёты над нами – кругом, кругом. Развернутся, налетят над речкой и сбросят бомбы. Раз, другой, третий за-ход... А мы стоим. Куда бежать? И где от них укрыться? Но странно: то ли не меткими были лётчики, то ли пожалели беззащитных женщин с детьми – все бомбы сбросили в реку и улетели. А ведь на огороды вышли копать картошку и дру-гие женщины с детишками. Всё-таки, наверно, пожалели.
А картошку-то надо копать. Но теперь мы с бабушкой уселись на погреб во дворе. Ещё пышно цветут и так пахнут чернобривцы. Над ними порхают маленькие бабочки. Мама сама, без нас, копает картошку на том же огороде. И снова небо раскололи гулы, зловещий вой и рёв моторов. И нас схватила бабушка и опрометью к хате. И в тот же миг на ме-сто, где мы только что сидели – упала бомба, и – ни погреб-ка, ни чернобривцев – одна огромная воронка! Да-а-а – раз-ные сердца и у сидящих за штурвалом!
Ура! – отец вернулся с фронта! Победа! Ликованье! А тут – голодный год! Батюшки! Что только мы ни ели! И ли-стья щавеля, крапивы, липы, цветы акации, клёна, сусликов ловили! Уехали в Донбасс. И тут не мёд. А мама третьего ре-бёнка родила. Мы, старшие, уголь из породы выбирали, су-мочками носили по домам, продавали, точнее меняли на ка-кие-нибудь продукты. Какая там учёба! Голод, холод, нище-та, разруха. Пухли от голода мы, а новорождённая – опухла, умерла... Хорошо, что отцу вскоре удалось устроиться на ра-боту машинистом паровоза – стало легче жить...
Да, война закончилась, но последствия её тянулись дол-го, сказываясь на здоровье и на судьбах детей военного вре-мени. Да разве и сейчас на нашей старости не лежит войны жестокая печать?!
Р. Тесленко, бывшая литейщица ЗЭМЗ, ныне – пенсио-нерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

НАШЕ ДЕТСТВО

Детство нас в перинах не укачивало.
Было детство с добром и злом.
Не катались мы в санках сказочных,
А тащили санки с углём.
Были рады худой синице,

Не гонялись за журавлём.
Собирали в лесу кислицы,
Ели приторно-сладкий паслен.
Опускали ручонки усталые,
Засыпали, не сняв пимы,

И во снах о хлебе мечтали мы,
И о небе мечтали мы.
Дальних звёзд голубые россыпи
Осыпались у наших голов.
И, наверно, победы в космосе
Начинались вот с этих снов.
(В. Козодоев)

АЛЕКСАНДР ФЕДОСОВИЧ ОМЕЛЬЧЕНКО,
08.03.1936 г.р., хутор Деркачи, Грушевского сельсовета,
Волоконовского района, Белгородской области, Россия

ДЕРЕВЬЯ ПАДАЛИ, КАК СРЕЗАННЫЕ ЛЕЗВИЕМ...

Маленький, почти неприметный хуторок Деркачи – до-рог и незабываем – там прошло моё военное детство. Про-сторы Волоконовские, Белгородщина – родимый край. Здесь родился я и мой братишка. Отец, мама, наша уютная хатка, садок – игры, покой, беспечность...
И вдруг – рокот, гул, лязг въезжающих военных машин оккупантов. Разные, они заполонили весь хуторок. Из них повыскакивали солдаты, выгнали всех жителей в погреба, сараи, а сами захватили наши жилища, постели, кладовки, присвоили себе наш скот, продукты, птицу, укрепляя свой тыл рядом с линией фронта.
Был лес. Было село Волоконовка... От лавины металла перекрёстного огня после атак и сражений от леса – пни и воронки. Падали сосны, берёзы, дубы, будто срезанные лез-вием. От села – руины.
А среди зимы 1943-го года маме вручили извещение о том, что 11 февраля 1943 года в боях за родину погиб Омель-ченко Федос Александрович. Мама стала – солдатской вдо-вой, а мы – лишились навеки отца. А в марте мне исполни-лось семь лет.
И начались – страданья, голод, холод, не жизнь – прозя-бание... Месяцы, годы... И только на 8 марта в послевоенные годы в честь моего дня рождения мама смогла испечь малень-кий кулич, разрезав его на три части, ведь нас осталось теперь трое. Ароматный, вкусный... Это был настоящий хлеб.

А. Омельченко, пенсионер, «дитя военных лет», г. Зуг-рэс, декабрь 2007 г.


Через горе, слёзы,
через беды,
Через дым в свинцовой
душной мгле
Видели, как ты идёшь,
победа,
По родной обугленной
земле.

(А. Прокофьев)


ВИКТОР ГРИГОРЬЕВИЧ БЫЛИНА, механик, ныне – пенсионер, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

СТАЛИНГРАД – «ДОМ ПАВЛОВА»

«Дом Павлова» для укрытия и мельница, одна на весь ог-ромный Сталинград! Самолёты, самолёты, артиллерия, бом-бёжки, и мы, не успевшие эвакуироваться, прячемся по подва-лам разбитых домов... Голод и страх – кромешный ад войны...
Вместе с матерью прошёл через два фронта... Если обо всём рассказать – времени много надо, а – написать – горы бумаги.
В 1947 году добралась до Зугрэса... Тут хоть как-то ещё можно было выжить. Но участь мужественного героя – Ста-линграда живёт в моей душе щемящей болью. Нет, никакому врагу Волгу-матушку, могучую русскую реку, касками не испить, не вычерпать, как и не победить силу и мощь спло-ченных народов!
«Фашисты были на Мамаевом кургане, они рассчиты-вали нанести отсюда смертельный удар в сердце Родины, но просчитались. После разгрома на Волге Гитлеру не удалось удержать свои армии ни на Дону, ни на Днепре, ни на Висле и Одере, а у Берлина от них остались одни осколки.
Уже в феврале 1943 г. с вершины кургана советским вои-нам стала видна заря победы. Попрощав¬шись с руинами горо¬да-героя, они пошли на запад, на Берлин.
Представители иностранных государств, приезжавшие сюда после великой битвы, считали, что город восстановить невозможно. Бывший посол США в Советском Союзе Дэвис, увидев развалины улиц и заводских корпусов, сказал: «Этот город мертв, и вы его не восстановите. Что умерло, то умер-ло. Я не знаю, чтобы кто-либо воскрес из мертвых».
Западные дипломаты советовали обнести развалины проволокой и оставить как огромный исторический музей, считая, что на этом можно хорошо заработать.
Но советский народ не мог пойти на это. Волею Коммунистической партии и усилием всего советского наро-да легендарный город возрожден. Он стал крупным промышленным центром страны, портом пяти морей.
И сегодня с вершины кургана виден цветущий город-герой Волгоград.»
Иван Падерин.
(Падерин И. Мамаев Курган. – Альбом./ Ред. Скляров Г.Ф., Волгоград, 1971).



ВАЛЕНТИНА ПЕТРОВНА ЗАХАРОВА (Дударева)
город Антрацит, Луганская область, Украина
Я помню всё отчётливо и строго:
Палящее дыхание грозы,
Плач матерей на полевых дорогах
И беженцев скрипучие возы.
С. Бугорков

Обозом от врага

Когда началась война, мы – папа, Дударев Пётр Захаро-вич, мама – Дударева Елена Порфирьевна и я, их дочка, жили в г. Антраците, шахта 3-4, в Луганской области.
В августе 1941 года умер папа. Мы с мамой переехали к бабушке (маминой маме) в село Денисово-Николаевку, Лы-согорского сельсовета, Куйбышевского района, Ростовской области, где нас застала оккупация.
Помню переполох, суета – немцы вот-вот войдут в се-ло. Надо быстрее эвакуироваться. Нас всех собрали, погру-зили на подводы вещи и посадили больных и стариков, а кто мог идти – пошли пешком за обозом. Шли мы весь световой день и остановились на ночлег. На второй день всем обозом двинулись дальше. За нами шло стадо всякой нашей живно-сти: коровы, козы, телята...
В этот день нас настигли немцы. Они были вооружены и сопровождали нас до ближайшего села, где и расселили по чужим домам. А через несколько дней приказали возвратить-ся в своё село, и погнали нас обратно под конвоем. Когда вернулись в село – не досчитали многих людей и животных. Из наших родственников расстреляли мужа маминой сестры и ещё несколько человек.

Красноармейцы, мы и обстрел

Все думали, что беда войны минует нас и дальше. Ошиб-лись. Началось отступление. Тут уж не до дорог. Прямиком, через село. Забегают немцы в нашу хату – ищут хлеб, сало, мя-со, яйца – все, что находят – забирают, суют в сумки – ухо-дят. Суета улеглась – мама пошла набрать сена в скирде, чтоб дать корове, а там красноармейцы с собаками. Мама говорит им: «Скорее уходите в овраг – у нас только что были немцы». Часть красноармейцев ушли в овраг, а пять человек с собаками залегли в кустах сирени. И почти сразу по кустам сирени и по нашей хате начали стрелять с возвышенности по другую сто-рону реки… А через некоторое время подъехал мотоцикл с не-мецкими автоматчиками и, не заезжая во двор, прямо с дороги они стали стрелять по кустам сирени и по дверям и окнам на-шей хаты. А красноармейцы в это время уже были в хате.
Сильно досталось нашим бедным коровам – они были привязаны напротив дверей.
А мы – солдаты и наша семья – по команде лейтенанта легли на пол у стен под окнами.
Немцы, наверное, расстреляв патроны, не заходя во двор, уехали. А по дому опять начали стрелять с возвышенности за рекой. Сумерки сгущались, лейтенант приказал всем перейти в подвал на улице. Бабушка не хотела идти в подвал, так как в хате на полу лежал её раненый сын. Лейтенант накричал на бабушку, схватил её на руки и унёс в подвал, а красноармейцы взяли её сына и тоже отнесли в подвал. Не успели мы перевес-ти дух в подвале, как стрельба возобновилась. То и дело вспы-хивали над домиком ракеты, освещая двор и все вокруг. Сна-чала снаряды летели наискось, зарываясь в стенку, а потом – прямо нам под ноги – хлоп и закрутились юлой! А лейтенант схватил по одному в руки и вышвырнул их на улицу, где они взорвались. Вот так Бог спас лейтенанта и всех нас. Когда ста-ло совсем темно, перестали стрелять по хате. Красноармейцы ушли со двора вслед за немцами. На той стороне реки еще гу-дели моторы, и слышались выстрелы – где-то там, в ночи, про-должался бой. Но уже к утру не было ни боя, ни немцев. Толь-ко ранним рассветом забежал лейтенант на минутку, узнать – все ли живы. Бабушка и её сын благодарят его, а он извиняет-ся, что вчера накричал на неё, потому что она не хотела ухо-дить в подвал. А бабушка просто не могла оставить сына, ко-торый был ранен в бою близ села и которого однополчане при-везли и разрешили побыть дома до прихода полевого госпита-ля и подлечиться. А тут – дома и чуть не погиб.
Нашу хату разрушили взрывами полностью, а мы все ос-тались живы. Остальные же хаты в селе были целы-невредимы. Нас приютили чужие люди до 1947 года. Сын бабушки не вы-жил – в 46-м его похоронили. Начали восстанавливаться колхо-зы. Кое-кто из мужчин села уцелел, вернулся после Победы домой. Они-то и помогли маме построить новую хату.

Мы пахали на коровах

А ещё запомнилось, как мы сеяли на поле пшеницу, ко-гда прогнали немцев. Техники нет. Люди, у кого сохранились коровы, запрягли их в плуг и вывели в поле. Я вела за верёвку нашу коровушку, мама заглубляла в землю плуг и борону, а бабушка рассевала зерно ручкою старенькой своею, беря пшеницу из сумки, висевшей через её плечо. И так ни один день... Некоторые люди с коровами мучились на пахоте – они их не слушались, не понимали, что значит «в борозду!» А на-ша коровка была смирная, покорная. Мне её было так жалко! Я брала из дома на обед лепёшки, а подкармливала ими ко-ровку и гладила, гладила её, а сама беззвучно плакала, чтобы мама не видела моих слёз. Да не скроешь – видела. И стыдила вечером за слабость, уча терпению, выдержке.
Да – тяжёлое было время военное и послевоенное. Но вот люди... Люди были терпимы друг к другу! Сколько мы жили по квартирам, но скандалов или упрёков ни между взрослыми, ни между нами, детьми, никогда не было.. Да и домик строить нам помогали люди безвозмездно – кто когда и чем мог. Очень бы-ло развито у людей чувство коллективизма, взаимоответствен-ности и взаимоуважения. Замков не знали – тряпочкой петли завяжешь или палочку воткнёшь, и никто не войдёт, видя – до-ма нет никого. На улице, в садах спали...
В поле ли, в лесу – отдыхай спокойно, вольготно, без всякого страху…
В. Захарова, г. Зугрэс, Донбасс, ноябрь 2007 г.


 Через леса и перелески
Нас мчал на запад эшелон.
На полустанке – под Смоленском,
Вздохнув, остановился он.
Солдаты вышли из вагонов
И все оцепенели вдруг:
Едва переставляя ноги,
Шли женщины,
Запрягшись в плуг,
За плугом шёл седоволосый
Старик, сгибаясь до земли.
Но вот, тугие лямки сбросив,
К нам землепашцы подошли.
Худые, с острыми плечами,
Они глядели на меня:
– Быть может наших где встречали? –
И называли имена.
А что сказать и что ответить,
Ведь столько у войны дорог!
Я всматривался в лица эти,
В глаза надежд их и тревог...
Внезапно вздрогнули берёзы,
Их паровоз прикрыл дымком.
И в пахоту роняя слёзы,
Солдатки двинулись гуськом.
Смотрел я вслед им виновато,
От нестерпимой боли слеп...
С тех страшных пор солоноватым
Крестьянский кажется мне хлеб.

(Николай Берилов, инженер-металлург
«Крестьянский хлеб», г. Жданов, 1968 г.)

Историческая справка
«…в условиях войны на трудовой фронт должны быть бро-шены все трудоспособные силы страны, и мужчины, и женщины, и даже – подростки…»(отточие текста)
«...С целью восполнить убыль в рабочей силе удлинялся ра-бочий день, повышались нормы производства...» (отточие текста)
«...Уже во второй половине 1941 года был проведен ряд при-зывов подростков и несовершеннолетних в учебные заведения системы государственных трудовых резервов – школ ФЗО, ремес-ленные и железнодорожные училища, осуществлявших ускорен-ною подготовку квалифицированных рабочих кадров. Это был на-дёжный источник пополнения рабочего класса. В 1941–42-х годах он дал промышленности, транспорту, стройкам 1 млн. квалифици-рованных рабочих.» (Советский Союз в годы Великой Отечест-венной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 255 – 256).
«Широко привлекались на полевые работы также коровы, как колхозные, так и из личных хозяйств колхозников. Наркомзем СССР специально установил нормы выработки и оплаты труда при работе на коровах... (отточие текста)
Когда не хватало машин, лошадей, коров, главным образом в районах пострадавших от оккупации, землю обрабатывали вруч-ную, лопатами, или колхозники сами впрягались в плуг.
В Калининской области в 1942 году лопатами было вскопано до 30 тысяч гектар.» (Советский Союз в годы Великой Отечест-венной войны 1941–1945 гг., М.: Наука, 1978, стр. 271).


ОЛЬГА МИХАЙЛОВНА СУДАРЕВА (Вовк), учи-тель русского языка и литературы, «дитя военного времени».

ДОСТОИНСТВО ПРЕВЫШЕ СМЕРТИ!

Береги честь смолоду,
а платье – с нову.

Шел март 44-го, военного. Весенняя распутица. Дождило. Вечерело. И вдруг в квартиру ворвались фашисты. Их было пя-теро. Промокшие и злые, они в руках держали автоматы.
Отец – на фронте. В доме – бабушка, мачеха и я. Но в этот миг перед нежданными гостями стояла я одна. Глаза – в глаза. Один поставил автомат, достал из кармана шоколадку и, улыбаясь, подошел ко мне и показал, мол, видишь – шоко-ладка. Потом разул грязнущие сапоги и показывая то на них, то на шоколадку, дал понять на своем языке, чтобы я ему помыла сапоги. Да, мы, дети, в те годы не видели и сахара кусочек, а тут такой соблазн – шоколадка. Немец подсовывал ко мне грязную обувь, держа приманку, а я… а я, не двига-ясь, застыла, и там, внутри меня, душа моя кричала: «Не-е-е! Не-ет! Нет! Я не буду, не буду тебе, фашист, мыть грязную обувь! Никогда! Ни-за-что! Ешь ты сам эту шоколадку!» А четверо смотрели и смеялись. Но они держали – автоматы! В любой момент любой из них мог бы нажать на спусковой ку-рок… Но я тогда не думала о смерти – чувство оскорбленно-го моего достоинства, обиды, унижения, в такое возмущение, в состояние гнева ввели мой организм, что в нем не остава-лось места для страха смерти… И было мне тогда семь с по-ловиной лет... Нет, я обувь оккупантам мыть не стала – убе-жала, спряталась, зарылась в какие-то вещи…
А их чуть свет бабушка моя стала будить, пугая, мол, уходите, сейчас сюда придут партизаны. Спросонок немцы ей в ответ твердили: «Вех, матка, вех!» – мол, не мешай нам спать.
А тут вдруг за окном, на улице – «Ура! Ура!», и немцы как схватились, оделись мигом и выскочили вон!
В наш город Умань, что на Черкасщине, въезжали со-ветские танки! Боже! Какая ж это была радость! Освободите-ли! Родные!
И вот окончена школа, Уманское педучилище. Дорога уве-ла в Донбасс, в уютный городок Зугрэс. А в 2006 году я навести-ла родную Умань. И, первым делом, посетила широко известный наш парк «София», у ворот которого на постаменте – танк! Быть может тот, первый, принесший в мартовское утро 1944 года в наш городок Свободу?! Букет цветов кладу с почтением к под-ножию боевой машины, а значит – танкистам, всем храбрым воинам-освободителям нашей Родины от фашистской чумы!


ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА ГУБАРЕВА
(Жовниренко), хутор Крутой Яр,
Гуляйпольского района Запорожской области, Украина

Запорожье. Гуляйполе. Хутор «Крутой Яр»... Какие мирные названия – сама природа.
И вот собрались все на краю хуторка – провожаем на фронт своих родных и самых любимых...
– Ты на руках у папы. Вот он целует тебя под громкую команду командира: «По машинам!»
Я забираю тебя. Отец бежит к машине, на ходу оборачи-вается, машет рукой нам, а ты вдруг головку вперед вытянула и вслед ему: «Агу! Агу!» Отец засмеялся, услышав, а машина уже тронулась, помчались и – всё! Трое вас детишек, и я … Кто знал, что прощались навсегда, – горько вспоминает моя мама, – А потом ворвались оккупанты. Фашистские изуверы! Начался ад – пожары, расстрелы, бомбёжки, сражения…
Мы не хотели верить похоронке, и ждали возвращения нашего отца. После победы еще долго-долго шли и шли че-рез хутор солдаты – бойцы возвращались домой. Вот это уже хорошо помню я сама, как мы, старшие мои брат и сестра и я, вместе с другими хуторскими ребятами, бегали гурьбой к дороге и ожидали, останавливали каждого фронтовика, наде-ясь узнать в нем своего отца.
Каково было нам расти без отцовской ласки, заботы, защиты? Каково было нашим мамам остаться в 25–30 лет солдатскими вдовами и сохранить в аду огненных военных лет, вырастить в труднейшие послевоенные годы, поставить на ноги нас, детей? Познает каждый, кто, хотя бы мысленно, поставит себя на место их, да и нас.
Нельзя! Нельзя забывать, какою ценою куплен мир!
Вон метод разрешения вопроса войной, в архив, на свалку истории – там ему место! Да здравствует Мир во всем Мире!
В. Губарева (Жовниренко), работник торговли, ныне – пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, март 2008.


ВЕРА ДАНИЛОВНА ВОВЯКОВА (Постаренко), 18.12.1934 г.р., село Каменка,
Арцизского района, Одесской области, Украина

«ЮДА? КАПУТ!»

...Они это делать умели:
Без выстрела в сердце и лоб
Вокруг человеческой шеи
Канат затянулся чтоб,
Потом – привязать к кобыле
И в поле пустить в галоп...
О. Гладнева

В нашем селе, как и в округе, жило много евреев. Они имели магазинчики, лавки, мастерские. Мы, украинцы, рус-ские, ходили к ним за покупками. В общем – жили дружно. Жили не бедно. Имели виноградники, почти каждый селянин. Ох, уж эти мне виноградники... Перед глазами до сих пор стоит эта ужасная картина из моего военного детства: оккупация, в нашем селе – румыны. Ох и лютые были эти румыны! Напро-тив нашего дома жили дед и бабулька – евреи. Имели свой ма-газинчик. И вот по селу переполох – румыны расправляются с евреями, облава. Дед и баба выскочили из своего двора и побе-жали, ковыляя и горбясь по-стариковски, прятаться в вино-градники. И вроде ж – успели, спрятались. А тут и румыны во двор – ищут! А потом к виноградникам кинулись... Нашли. Привязали одни концы канатов вокруг их шей, другие – к ло-шадям, и тащат из виноградника... И – по селу... Тела волочатся по земле, песку, булыжнику... Окровавленные, искореженные... Лица – страшные... Это было ужасное зрелище!
А потом согнали всех от стара до мала за село и прика-зали взрослым копать яму. Вокруг – румыны с автоматами… Кто посмеет им возразить? Яму выкопали большую и глубо-кую. И начали они из согнанного люда выбирать евреев и ставить их у края ямы, приказывая раздеться. И сами – грубо, рывком раздевали, кто медлил... И с силой сталкивали в яму. Кто как-то сопротивлялся – расстреливали... Мы, детвора, с испугу – сорвались и бежать! А их вооружённые солдаты до-гоняют нас, тащат к яме и велят смотреть на эти ужасы... И живых и расстрелянных – всех засыпали землей...
Мы на второй день украдкой бегали посмотреть – мо-жет кто-то выбрался из ямы... Нет, никто.
А бабушка моя всё-таки сумела спрятать одну девочку-еврейку лет 12–13, да так, что ни я, никто не заподозрили ни-чего! А когда наши войска освободили село, бабушка и вы-вела из укрытия евреечку, которая потом жила у нас, пока повзрослела. А узнай об этом румыны – и бабушку, и всю б семью нашу расстреляли или б тоже – живьём... Вот она ка-кая мужественная, щедро добрая украинская Душа!
В. Вовякова, пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, декабрь 2007 г.

Историческая справка
«…Одессу, оказавшуюся изолированною в глубоком тылу, защищали воины Приморской армии и Черноморского флота, объ-единенные в Одесский оборонительный район. Они дали реши-тельный отпор вражеским войскам, которые рассчитывали легко захватить морскую жемчужину Украины. 70 дней советские вои-ны, оторванные от главных сил южного фронта, отбивали ярост-ные атаки 18 румынских дивизий, но Одессу не сдали».

«…Сегодня, 10 апреля, в 20 часов столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам, освобо-дившим г. Одессу, двадцатью четырьмя орудийными залпами из трехсот двадцати четырех орудий…» (Советская Украина в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.» Документы и мате-риалы в трёх томах, т. 3. Издание – 2-е, дополненное. – К.: Наукова думка, 1985, стр. 58, 59, 65).


                ИЛОВАЙСК


СТО СЫНОВ ФЕДОСЬИ ИВАНОВНЫ
МЯСИЩЕВОЙ

В Иловайском народном историческом музее имеется экспозиция об участниках партизанского отряда и подполь-ных групп, участниках патриотической группы Великой Оте-чественной войны. О руководителе патриотической группы – Мясищевой Федосье Ивановне хочется рассказать особо.
Федосья Ивановна Мясищева – уроженка села Плота-вец – одна из многих советских женщин, проявивших отвагу и беспредельную любовь к Родине в годы Великой Отечест-венной войны. В 1924 году она выехала из родного села в Донецкую область, в с. Федоровку, где и проявила смелость и находчивость в спасении советских солдат и офицеров в тяжелый период борьбы с фашистами.
У нее был только один сын. Он погиб в бою. Тех сто сы-нов, о которых идет речь, Федосья Ивановна Мясищева, не ро-дила и не вырастила. Она стала им матерью в тяжелое время войны, спасая их, чужих, ценою риска жизни своей семьи.
Хутор Федоровка расположен в нескольких километрах от Иловайска. На его околице стоял маленький домик. Окна его смотрели на широкие колхозные поля. Тут жила большая друж-ная семья Федосьи Ивановны Мясищевой. Рано осталась жен-щина вдовой. Она вырастила сына Николая и дочку Марфу. Ко-гда над страной нависла фашистская угроза, 53-летняя женщина провожала на защиту Отечества сына и зятя – мужа Марфы.
В маленьком домике остались одни женщины: Федосья Ивановна и ее дочь Марфа с тремя своими дочками: 16-летней Ниной, 7-летней Лидой и маленькой Таей – внучками бабы Федосьи.
Со временем с фронта пришли первые маленькие тре-угольники-письма, а потом долго не было весточки. В один суровый день пришло два уведомления: сын и зять погибли в бою смертью храбрых. Мать навеки потеряла единственного сына, дочь – мужа, три девочки – отца. Потеря, которую не возвратить, горе без края и берегов, боль длиною в жизнь.
На кого теперь им надеяться? К кому приклонить голо-вушку? Где искать защиты, уж не говоря о любви, о ласке и нежности?
А в село ворвались фашисты. Страх и ужасы оккупации почувствовало мирное население в первые же дни, когда по доносу трусов-предателей, гитлеровцы схватили и после зверских истязаний расстреляли начальника штаба партизан-ского отряда М. С. Шапошникова и партизана Г. А. Литви-нова. Именно страх и ужасы не смяли, не раздавили горем убитую мать, а пробудили в душе ее богатырские силы вои-на-мстителя, воина-защитника и спасителя, вступившего в неравный бой с вооруженным многочисленным врагом в его же собственном тылу.
Как-то Федосья Ивановна сказала дочке:
– Была в Иловайске. Там наших пленных пригнали. Много больных, тяжело раненных…
Марфа поняла: мать что-то надумала сделать.
– Завтра военнопленных будут выгонять на работу, – как бы невзначай сообщила Нина, дочка Марфы.
– А ты откуда знаешь? – удивленно спросила бабушка.
Пряча глаза, девушка сказала:
– Я была там, около лагеря.
На рассвете бабушка надела на себя несколько юбок и кофточек, повязала несколько платочков, а поверх накинула на плечи широкую шаль. Взяла лопату и пошла на огород. Марфе приказала: «Одевайся и спрячься в кустах. Я буду ра-ботать с ними. Если удастся, хоть одного выручу».
– Что вы, мама?! – вскрикнула Марфа. – Везде гит-леровцы!
Пожилая женщина ничего не ответила.
Военнопленные, измученные, окровавленные, боль-ные, работали на огородах. Федосью Ивановну близко не допустили:
– Иди, копай, только туда, дальше, – сказал полицейский.
Несколько часов копала старуха землю, присматрива-ясь к пленным: «Вот этот, – думала она, – белявенький».
Когда фашист, что охранял военнопленных, на не-сколько минут куда-то ушел, она приблизилась к парню и сказала ему:
– Сынок, спрячься вон в тех кустах.
В кустах с помощью Марфы он переоделся в женскую одежду, которую предусмотрительно заранее там сняла с се-бя Феодосия Ивановна.
Марфа привела домой в женском платье советского солдата. Нина открыла им двери, вынула из печи горячую воду, дала парню помыться, перевязала рану.
Про то, что убежал военнопленный, гитлеровцы узнали в конце дня. И в хуторе началась облава. Советского солдата искали везде. Пришли они во двор и к Мясищевым, но нико-го не нашли.
Прошло несколько дней. Ночью кто-то постучал в окно.
– Бабушка, выйди, – послышалось.
Федосья Ивановна открыла двери. На дворе было темно, разглядеть ночного гостя она не смогла. Но сердце почувство-вало, что человек этот свой. Несколько минут стояли молча. Потом человек стиснул ей руку, женщина почувствовала в сво-ей ладони какую-то бумажку, и человек исчез в темноте.
– Нина, вставай, – разбудила она внучку, – прочитай, что тут написано.
Нина зажгла каганец. Прижавшись друг к другу, жен-щины слушали, что читала Нина:
«Бабушка, мы, военнопленные, благодарим тебя за твой поступок. Тут, в фашистском лагере, нас много. И тяжело раненные, и больные. Некоторые умирают с голоду.
Петр Белоусов, Михаил Ключенко».
Закипело болью и гневом сердце. Но как помочь?
И вот в соседних селах появилась оборванная, старая побирушка с сумкой за плечами. За руку ее вела маленькая девочка. Это была Федосья Ивановна с внучкой Лидой. Они заходили в каждый двор. Сначала бабушка просила хлеба, а потом, узнав, кто хозяева, расспрашивала про военноплен-ных, давала читать письма из лагеря.
– Давайте, женщины, – говорила она, – соберем про-дукты для них, попробуем передать, не дадим умереть на-шим людям с голоду.
И люди приносили кто, что мог. Когда завернули в тряпки бутылки с молоком, вареную картошку, куски сала, встал серьезный вопрос: как все это передать?
– Понесу я, – сказала Нина.
Лагерь был обнесен колючей проволокой. Возле ворот стояли гестаповец и полицай. Близко подходить было не-безопасно.
– Что у тебя в корзине? – спросил у Нины полицай.
– Буряки, – отвечала девушка. – Хочу их передать больным. Пустите меня туда.
– Что она хочет? – строго спросил у полицая на немец-ком языке гитлеровец.
Полицай кое-как перевел ему просьбу Нины.
Гитлеровец засмеялся, поднял руку и начал что-то по-казывать на пальцах. Полицай сказал: «Неси литр самогону, курицу и яйца, тогда разрешим»
Нина вернулась домой. Бабушки не было.
– Что, не пустили? – спросила Марфа.
– Нет, мама, – заплакала Нина. – Полицай сказал: неси самогон, курицу и яйца.
Марфа выбежала из хаты. Вернулась она с бутылкой самогона.
– Неси.
Полицай взял у девушки бутылку и спросил немца:
– Пустить ее или нет?
Но девушка уже была по ту сторону ворот. Вернулась домой Нина поздно ночью. Она рассказала, что передала все и принесла домой письмо:
«Дорогие мамаши и сестры! Мы, военнопленные, шлем вам нашу сыновнюю благодарность. Фамилии наши таковы: Щербак, Гальченко, Калмыченко, Пэня, Панченко, Салико, Вакула, Бондар. 23.08.1942 года».
Нина, а иногда Лида и ее подруга, Ида Жамбекова, час-то проникали в лагерь. Но бутылкой молока многих не на-кормишь. На помощь пришел дед Волкевич – житель хутора. В своей хате он спрятал большой котел. Сюда женщины приносили картофель, бурак и другие продукты. А дед варил. Достали бочку, куда сливали варево, и глубокой ночью отво-зили на тачке к лагерю. А там Нина, Лида и их подруги пере-давали дальше.
Все чаще из лагеря исчезали военнопленные. Вывозили их оттуда в бочке, а иногда, если удавалось достать лошадь, то и в соломе на бричке. Прятали у себя на квартирах до вы-здоровления, нередко выдавая за своих сынов, внуков, пле-мянников. Среди них было немало больных, раненых.
Федосья Ивановна привела одного из них в больницу:
– Тит Иванович, помогите, – сказала она врачу.
Врач Триль осмотрел раненого и сказал:
– Хорошо. Только вот что, Ивановна, будь осторожна. Никто не должен знать.
Федосья Ивановна молча усмехнулась.
Двадцать тяжело раненных военнопленных были «пе-реведены» из лагеря в больницу. Их положили в прачечной, куда редко кто заходил.
До сего времени сохранился документ, в котором ска-зано: «От имени выздоровевших бойцов Советской Армии, что находились в больнице в 1942 году, от всего сердца бла-годарим вас. По поручению воинов – Петр Михайлович Се-вастьянов».
Гестаповцы искали тех, кто прятал бежавших из лагеря военнопленных. Подозрение пало на Федосью Ивановну Мя-сищеву. Ее арестовали.
– Это ты, старая ведьма, помогала бежать из лагеря? – спрашивали у нее фашисты. – Чего молчишь? Говори! Кто твои помощники?
Большие муки перенесла женщина. Но от нее и слова не смогли добиться враги.
А сколько человек спасла ее внучка Нина! Никогда не забыть ей того утра, когда она, возвращаясь из Иловайска, услышала выстрелы. Это гестаповцы расстреливали совет-ских военнопленных. Когда стемнело, девушка пришла на это страшное место. Она нагнулась над чернявым хлопцем, подняла голову. Ей показалось, что он еще жив. Да, живой! Она услышала стон.
– Потерпи, родненький, – просила она, поднимая тяже-ло раненного. Обессиленная тяжелой ношей, она упала на дороге. И тут их подобрали свои люди.
На другой день Нина увиделась со спасенным ею пар-нем. Он тоже ее узнал.
– Мы с тобой, Нина, еще встретимся, – сказал он.
Встретились. Когда наши войска выгнали врага с со-ветской земли! Как-то в Ясиноватой она стояла на перроне, когда прибыл военный эшелон.
– Ниночка! – внезапно окликнули ее. Она обернулась и узнала в лейтенанте того самого чернявого парня. Они успе-ли сказать один другому только несколько слов. Эшелон тронулся. И лейтенант долго что-то кричал ей из вагона.
Не забыли Федосью Ивановну спасенные ею бойцы и офицеры Советской Армии. С разных фронтов приходили на хутор благодарные письма. Вот одно из них. Его прислал из Венгрии военный врач Николай Мисютин:
«Здравствуйте, бабушка! Никогда не забудем ваш ми-лый, дорогой образ. Родная! Я часто вспоминаю вас, расска-зываю бойцам и своим товарищам о скромной застенчивой женщине, совершившей подвиг. Мы скоро разобьем фаши-стов в их логове, и я приеду, чтобы обнять вас. Желаю вам здоровья и долгих лет жизни. Ваш Николай».
Письма, письма... Они приходили в войну и долгие го-ды после, принося в эту семью тепло благодарности: «Родная мамаша, Федосья Ивановна. Пишет Вам Ваш сынок Петр. Я уже вернулся домой. Работаю в колхозе, учусь. Слышал, что погибли Ваши сын и зять. Горе матери большое и неутеш-ное. Так помните, что у вас сейчас много сыновей, и никогда они вас не забудут. Ваш Петр Севастьянов».
По документам, письмам, которые находились у Федо-сьи Ивановны уже пожелтевшие от времени, подсчитано – сто человек спасены из Иловайского лагеря военнопленных участниками патриотической группы, возглавляемой Фе-досьей Ивановной.
Вот имена патриотов этой группы:
Мясищева Федосья Ивановна – руководитель патрио-тической группы,
Триль Тит Иванович – врач,
Крячко Мария Сергеевна,
Собко Нина Петровна,
Рогожина Анастасия Дмитриевна,
Шеховцова Ульяна Пантелеевна,
Нестеренко Лидия Степановна,
Пальцева Анастасия Ивановна,
Боцман Елена Харитоновна,
Болдырева-Триль Евгения Константиновна,
Быкова Анна Петровна,
Дуденко Елизавета Карловна – партизанка,
Колесников Никифор Иванович.

Об этом мужестве и подвиге помнят и знают дети Нины Петровны  – Николай и Екатерина,  правнуки Федосьи Ива-новны. В этом суть преемственности поколений и беспре-рывность истории.

Женщинам Иловайска…

Простые женщины, сестры и матери, такие скромные, порой застенчивы, но как величественны, щедры и благород-ны Ваши души и сердца, мужественны и прекрасны Ваши дела, о чем пишут спасенные вами советские военнопленные с разных фронтов вернувшиеся с победой:

«Я долго думал, над всем этим и пришел к выводу, что все прекрасное, что есть в Ваших детях – это Ваша заслу-га. Вы не просто мама для них, но и мама-герой. Это Вы не побоялись тогда, во время оккупации, помочь и заслонить собой пленного солдата, рискуя не только своей, но и их жизнями…»
«Это Вы, Анастасия Дмитриевна, подошли ко мне и предложили помочь бежать. Вы тогда были матерью четы-рех маленьких детей. Это был Ваш величайший подвиг, так как в случае неудачи побега, погиб бы не только я, но и за меня расстреляли бы Вас и Ваших детей. Когда на подвиг идут мужчины – это просто мужественно, смело, прекрасно. Но когда на такой же подвиг идет мать четырех детей, то это неизмеримо величественно и по-человечески – грандиозно!»
«В эту войну женщины Иловайска сделали не меньше, чем те мужчины, которых они спасли от смерти. Сколько десятков, а может и сотен военнопленных были возвращены в строй, потому что женщины Иловайска им устраивали побеги из лагерей, подкармливали, лечили, одевали, снаряжа-ли в дорогу, благославляли нас на подвиги во имя Родины, во имя нашего народа. Никто, конечно, тогда не произносил этих слов, высокопарных, как лозунг. Но делали женщины все для того, чтобы сейчас их внукам, а нашим детям, было не страшно жить на Земле.»

Материалы предоставлены из архива Иловайского народного исторического музея директором данного му-зея – С. Д. Аносовой.

4 сентября 1943 года в результате жестоких боев части 96-й гвардейской стрелковой дивизии освободили Иловайск от фаши-стских оккупантов.

«Дети военного времени» – это те, кому чудом удалось выжить, уцелеть в кошмаре фашистской оккупации и во всех прифронтовых и фронтовых полосах под свинцовыми ливнями, шквальным огнем, и те, жившие вдали от боев и сражений вой-ны, но очень ощутимо чувствовавшие на себе ее смертоносное, роковое дыхание, деля вместе со взрослыми судьбу страны, жившие под девизом: «Все – для фронта! Все – для победы!»
Наше мирное, радостное, счастливое детство, здоровье стали жертвой войны. Был ли счастлив тогда ребенок Урала, Сибири, Казахстана? Было ли радостным состояние его ду-ши? Каков был его внутренний, духовный мир? Пусть на это ответить воспоминание еще одной из тысяч «детей военного времени» – Клары Шигирт:



КЛАРА ФИЛИППОВНА ШИГИРТ (Колясева),
30 декабря 1940 г. р.
город Асбест, Свердловской области, Россия

ВОЙНА – ЖЕСТОЧАЙШЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

В эпоху сомнений и бедствий
До самого смертного дня,
Нетленная память о детстве
Уже не оставит меня.
А. Жигулин

Состояние тревоги… Это можно помнить? Когда ви-дишь от горя поникшую мамочку, всю в слезах, с какой-то бумажкой в руках, и такую же грустную и тоже плачущую бабушку, тетю и сестренку – всех, окружающих, сочувствен-но, жалостливо гладящих тебя по головке, рыдающих, при-читающих над сиротинушками; то общее горе, беда, тревога передаются и тебе – ребенку, сковывая его сердечко, душу, весь организм, и он, не осознавая, не понимая причин и фак-тов, тоже начинает плакать, грустить.
В тот момент, конечно, мне, в мои два годика, было не понять, что мы с сестренкой и мамой живем не в своем, а в бабушкином, по линии мамы, доме и не в городе моего рож-дения – Асбесте, а на небольшой железнодорожной станции в далеком Узбекистане, куда мы переехали, как только папу призвали на фронт, и что это был октябрь 1942 года, и что это мама получила похоронку на своего мужа, нашего с сест-рой отца, но я видела, впервые, горе любимой мамочки, большую беду всей семьи и сопереживала ее. «Не плачь, ма-мочка!» – всю жизнь бьется в моем подсознании.
Пожалуй, с нее и началась моя детская память об исто-рическом и страшном событии по имени «Война». Позже от мамы узнаю об этом и о том, как прощался папочка с семьей, уходя на фронт, когда мне было всего-то около семи меся-цев, как он ласково и нежно держал меня на руках, целовал меня в щечку, не зная, что видит нас в последний раз…
 Позже, всякий раз, я старалась представить себе, как бы заново почувствовать, нежность, тепло отцовских рук, его ласковый голос… Сознание того, что пусть мало, коротко, но все же я знала отцовскую любовь и заботу – хоть чуть-чуть облегчало боль невозвратимой утраты. И гордость за то, что он отдал жизнь за свободу Родины, за мое светлое будущее, жила в душе рядом с болью горести.
Спустя годы говорю: да, можно помнить не только пред-меты, но и боль, тревогу и даже образ своего детского пред-ставления. И – чувство голода... На перроне – небольшой ларек, в который вагон-лавка привозит хлеб, и крошки хлеба на при-лавке ларька, когда хлеб режут, деля на пайки, и мы, голодная детвора, наперебой сгребаем эти крошки себе в рот…
А спасительный берег арыка-канала? Высокие с пыш-ными листьями, с яркими желтыми цветами кусты топинам-бура (мы называли картошкой), разросшегося по берегу… Его сочные корнеплоды были настоящим лакомством для нас, детворы! Казалось, нет ничего вкуснее!
И еще одно яркое, незабываемое воспоминание из дале-ких детских лет военного времени (как будто вчера): большая нарядная Елка в большой комнате какого-то учреждения, дет-ские песни, танцы, хороводы вокруг Елки… И – подарки! Боль-шие и богатые для нас, детей военной поры: конфеты, яблоки, печенье, чуреки и еще что-то вкусное-вкусное! Веселые и радо-стные лица взрослых и детей – светло, празднично! Как поняла потом – это был победный 1945 год!
И вот, когда за спиной полжизни наблюдений, опыта, анализа и размышлений – приходишь к определенным выво-дам. Например – кто виновен в страданиях, в искалеченных судьбах целых поколений, в гибели миллионов людей разных национальностей и вероисповеданий в мировой войне 1939–1945 годов (только в нашей семье погибло 7 мужчин – 6 мужей сестер моей мамы и брат)? Война?! О, нет! Война – это ни на-воднение, ни засуха, ни ураган, возникающие сами по себе в силу взаимодействия природных Стихий. Война – жесточайшее преступление, родившееся сначала в виде бредовой идеи миро-вого господства в голове с ограниченными способностями мыслить дальновидно, образно, всеохватно представлять, взвешивая последствия и свои возможности, опираясь на при-меры истории, а потом разработанной, скрупулезно спланиро-ванной в головах таких же одержимых жаждой власти и славы натур, способных на человекоубийство и называющих себя «стратегами». Стратеги чего? Продления жизни человеческой? Обеспечения всеобщего счастья, радости и покоя на Земле ка-ждому, от мала до велика, жителю планеты? Ах! Стратеги пе-чей крематориев, в которых живьем сжигали безоружных, из-можденных голодом и нечеловеческими условиями концлаге-рей, неповинных ни в чем людей, уже не могущих защитить себя?! Это – героизм? По-зор! И – трусость!
Ты вызови, открыто, на поле боя. Вызови равного по силе, а то и с превосходством. И во Имя, действительно – благородной цели! И победи, как Илья Муромец Соловья-разбойника! А то – одной рукой «Пакт о ненападении», о ра-зоружении подписывает, в доверие лезет, а другой, на сле-дующий же день, украдкой как вор, бомбой по стране – бах, врасплох! И орет всему миру: «Видите! Бойтесь меня – я по-бедил! Я – стратег! Я – гибкость гениального ума человека!»
Ну и чем же отличается «гибкость ума» такого «гения» от изощренной повадки хищного зверя, нападающего на жертву врасплох? Вместо Совершенства – всему миру нагло демонстрируются те же инстинкты животных, разве что – в более цивилизованной форме: твоё-моё-о! всё-о-о моё!
Вот, например, что дала бредовая идея оккультиста Гитлера – величайшего «стратега» мировой бойни – вкупе с такими же – их нации, народу, стране? Много ли своим лю-бимым, родным и близким предоставили их солдаты чужой землицы и рабов со здоровыми генами? Или в расцвете лет нашли свой последний бесславный и безвестный приют без креста, даже без холмика, средь Белорусско-брянско-смоленских топей, иль просторов, полей, хватая и скребя, в предсмертных судорогах, горсть чужой земли пальцами си-неющих рук? Неужели в последние минуты расставания с жизнью этот "воплотитель" в жизнь идеи мирового господства, представитель «особой, признанной господствовать над другими народами расы» радовался, ощущая сырость и холод чужой земли в своих коченеющих руках и благородно вспоминал «стратега-фюрера»? Не верю!
Неужели благодарны фюреру и его соратникам матери, отцы, жены и дети, провожавшие с цветами своих родных и близких, любимых «Нах Остен» покорять «дикарей славян» и «азиатов», а потом всю свою жизнь, до последнего вздоха, ждущих их, так и не вернувшихся с фронтов? Не верю!!
А участь самих «стратегов» этих захватнических войн? И какую роль им отвела мировая История? Не позавидуешь!
В заключение так хочется сказать всем, жаждущим Власти над миром, чужих богатств, земель – стратегам и народам – живите на своей земле и превращайте ее в райский сад счастья и радости, без нищих и голодных! Тогда вся земля станет раем вечной жизни Человечества, а не испепелится в атомном огне по вине еще какого-нибудь «стратега» с умственным или физическим недостатком, из-за которого, завидуя и ненавидя, он го-тов утопить весь мир в крови или спалить живьем!
К. Шигирт, инженер-конструктор Управления Малой Механизации треста «Южэнергомеханизация», ныне пенсионерка, «дитя военного времени», г. Зугрэс, Донбасс, ноябрь 2007 г.
Вам, уважаемые потомки всех веков грядущих, мы, «дети военного времени», сердечно дарим песню нашего детства, которую пел весь мир:


Катюша

Музыка М. И. Блантера
Слова М. В. Исаковского

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша
На высокий берег, на крутой.

Выходила, песню заводила
Про степного, сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.

Ой, ты песня, песенка девичья,
Ты лети за ясным солнцем вслед,
И бойцу на дальнем пограничье
От Катюши передай привет.

Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю сбережет родную,
А любовь Катюша сбережет.

Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой
Выходила на берег Катюша
На высокий берег, на крутой.

Да, спасти Мир, Свободу и Радость! Кому, как не нам, «детям военного времени», знать, как желанны они и люби-мы, какой ценой заплатили за них народы в ту, Вторую мировую войну!
А тогда, 65 лет назад, в суровом 1943-м, над огромной, многонациональной Страной воссияли первые лучи восходящего Солнца Свободы.
8 мая 1945 года в Берлине состоялось подписание акта о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.
Процедуру подписания акта открыл представитель Советского Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Г.К. Жуков.
Великие Духом и Силой единства народы Великой Страны СССР боролись с фашистской откормленной, вымуштрованной, вооруженной до зубов ордою 1418 дней и ночей и одержали Победу!
По всему по этому, мы, «дети военного времени», за плечами которых и война, и трудности послевоенных лихолетий и долгие годы созидательного труда во имя возрождения страны из руин и пепла, создание ее экономической мощи, культуры, просвещения, своими воспоминаниями на страницах книги этой хотим напомнить нынешнему и грядущим поколениям, что такое – война, чтобы предостеречь, оградить, защитить как-то своих потомков от гибельного смерча ее, от разрешения сложных вопросов путем войны. Ибо путь войны ведет Чело-вечество к страданиям, лишениям, болезням, жестокости, ненависти, злобе, к разрушению, уничтожению – погибели.
Только путь Мира ведет Человечество к добру, радости, братству, свободе – к жизни вечной.
Человечество уже достигло такого самосознания, такого уровня развития, что у него достаточно уже знаний и Мудрости, чтобы суметь разрешать любые самые сложные вопросы взаимоотношений только мирным путем, чтобы навсегда очистить свой Отчий Дом – нашу прекрасную планету Земля – от всяких войн.

                О. Гладнева